Андрей Курпатов
Комплект книг: Красная таблетка. Посмотри правде в глаза / Красная таблетка-2. Вся правда об успехе / Троица. Будь больше самого себя
Социальная утопия
Те, кто ищет счастья как самостоятельной ценности, похожи на тех, кто ищет победу, не выиграв войны.
В этом главный дефект всех утопий.
Уильям Берроуз
Все мы живём странной мечтой об идеальном мире. Но его нет, а главное – он судя по всему, и невозможен.
Пока Бенджамин Либет копался в человеческих мозгах, а Филип Зимбардо запирал студентов в университетском подвале, американский учёный-этолог Джон Кэлхун построил самый настоящий «мышиный рай»[20].
Звучит это, конечно, как-то по-детски, но результаты его эксперимента, который вошёл в историю науки под названием «Вселенная-25», стали самой настоящей сенсацией.
Надо ли говорить, что и с Джоном Кэлхуном Папа Римский решил потом встретиться? Да, это так. А сейчас я расскажу почему.
Задумка эксперимента опять-таки не блистала остроумием. Представьте себе большой металлический бак площадью два на два метра и высотой чуть меньше человеческого роста.
Внутри бака постоянная комфортная для крыс температура, поддерживается постоянная чистота, еды и воды вдоволь. По стенам оборудованы гнёзда для самок.
В общем, живи не хочу. Рай, идеальный мир – та самая великая Утопия, о которой мечтали все подряд – от Платона до Вачовски.
Созданные в этом баке условия были бы пригодны для жизни, даже если бы в нём одновременно находилось больше четырёх тысяч крыс. Но до такой численности популяция (эксперимент ставился многократно) не доходила никогда. Максимум – чуть больше двух тысяч.
Итак, в бак поместили четыре пары здоровых крыс. А теперь слушайте научную быль, невероятно похожую на «страшную сказку».
Первая фаза эксперимента – «фаза А» – ознаменовалась предсказуемым рождением первого потомства. Начался экспоненциальный рост численности популяции, число крыс удваивалось каждые 55 дней – «фаза В».
Впрочем, бурный рост численности крысиной популяции стал замедляться. В баке, рассчитанном на четыре тысячи постояльцев, проживало в этот момент около шестисот крыс, которые образовали полноценное общество с социальной иерархией.
Началась «фаза С». В крысином обществе появилась категория «отверженных» – крысы мужского пола, которые не нашли себе места в установившемся крысином миропорядке.
Старшие самцы в райских условиях «Вселенной-25» жили дольше обычного и оттесняли молодняк на периферию социальной жизни. «Отверженные» самцы постоянно становились жертвами агрессии, о чём свидетельствовали их искусанные хвосты и окровавленная шёрстка.
Впрочем, и самки, готовящиеся к рождению, пребывая в столь нетерпимой атмосфере, тоже становились нервными и всё чаще проявляли агрессию. Наконец, они стали направлять её на детёнышей и просто съедали их.
Рождаемость неуклонно падала, смертность молодняка стремительно росла. Закончилось дело тем, что самки крыс и вовсе перестали допускать самцов к спариванию, забирались в верхние гнёзда и становились отшельницами.
«Фазу D» Кэлхун назвал «фазой смерти». Поведение в «мышином раю» начало резко меняться. Героями этой фазы были уже не «отверженные», а «красивые» – самцы, которые занимались только своей жизнью и бесконечным туалетом.
Сообразив, что вверх по социальной иерархии им не подняться, молодые самцы напрочь меняли жизненную стратегию. Они отказались от борьбы за территорию, за самок и занимались исключительно собой, в частности бесконечным вычёсыванием шёрстки. Такие, скажем, метросексуалы. А чего, собственно, переживать, если еды и воды вдоволь, тепло, чисто?
Итак, самки потеряли желание спариваться, а самцы, кажется, вообще забыли, как это делается. Хотя средний возраст животного в последней стадии эксперимента составлял 776 дней (что на 200 дней больше верхней границы репродуктивного возраста), рождаемость в баке упала до нуля. Смертность молодняка достигала ста процентов.
На 1780-й день от начала эксперимента умер последний обитатель «мышиного рая», от старости.
Самое оно, мне кажется, отправляться к Папе Римскому…
* * *
Эксперимент, поставленный Джоном Кэлхуном, вовсе не история про каких-то крыс. Его эксперимент рассказывает нам о самой логике эволюции: она не создавала нас для жизни в райских условиях, для счастья, она создала нас для борьбы за выживание.
Нарушение этого фундаментального принципа парадоксальным образом приводит к трагическому эффекту.
Нельзя сказать, как конкретно тот или иной вид (или человеческое сообщество) сведёт с собой счёты в идеальных для него условиях. Но очевидно, что, если всё у нас вдруг ни с того ни с сего станет хорошо, мы в буквальном смысле начнём сходить с ума.
Вспоминаем принцип «чёрного лебедя». Его работа.
Нежданное счастье
Возможно, кому-то мои рассуждения покажутся абстрактными, притянутыми за уши. Но посмотрите на то, что сделали с людьми внезапно свалившиеся на них деньги.
Келли Роджерс выиграла в лотерею почти два миллиона евро. Ей было тогда, правда, всего лишь 16 лет. Понятно, что ребёнку совладать с таким богатством трудно. Все деньги Келли истратила на шопинг, путешествия, вечеринки и пластическую операцию по увеличению груди. К 22 годам у неё на счету были уже не деньги, а две попытки самоубийства, два ребёнка и работа горничной в отеле.
Майкл Кэррол выиграл 15 миллионов долларов, когда ему было 26 лет. Пошёл парень за пивом, взял лотерейный билетик на сдачу, и вот оно – счастье. Казалось бы, жить и жить! Хватило на десять лет – дорогие вечеринки, кокаин, крутые тачки, проститутки. Плюс к этому – лечение от наркозависимости, развод. И вот сейчас – работа мусорщиком с оплатой 5 долларов в час.
Уильям Пост был значительно старше Майкла, да и выиграл больше. Но жена подала на него в суд, желая разделить выигрыш. Начались долгие тяжбы, почти разорившие новоявленных богачей. Остаток средств Уильям отдал своим братьям, считая, что инвестирует таким образом в ресторанный и автомобильный бизнес. На них они тоже, по большому счёту, свалились. В результате – все разорены. Уильям живёт на социальное пособие.
Джеффри Дампайра выиграл джек-пот в 1986 году. Сумма приза – 20 миллионов долларов (невероятные по тем временам деньги). Судя по всему, Джеффри был хорошим и зрелым человеком. Деньги он тратил разумно, в основном на родных и друзей – машины, курорты, дома. А вот десять лет спустя одна из этих родственниц подговорила бойфренда: они похитили и убили Джеффри выстрелом в голову. Зависть была признана основным мотивом этого преступления. Убийц осудили на пожизненное заключение, но «счастливчику» Джеффри от этого, полагаю, легче не стало.
Билли Боб Харрелл был проповедником, и его тоже считали хорошим человеком. Его выигрыш в 1997 году был и вовсе фантастическим – он составил почти 31 миллион долларов! И сначала всё шло вроде бы неплохо – Боб приобрёл ранчо, несколько домов и автомобилей. А потом – причины неизвестны – развёлся с женой и покончил с собой. Вот такое случается, оказывается, с проповедниками.
Ну и напоследок… Эвелин Адамс заслуживает упоминания хотя бы потому, что умудрилась выиграть в лотерею дважды – в 1985 и 1986 годах. Общая сумма выигрыша была, правда, не слишком большой – 5,5 миллиона долларов. Но и её она умудрилась потратить с блеском! Все свои деньги она проиграла в том же казино. Ждала, видимо, третьего выигрыша… Сейчас бывшая миллионерша живёт в трейлере и уверяет, что теперь «вела бы себя умнее».
Перечисление подобных «счастливых случаев» можно продолжать и дальше. Но какой в этом толк? Надо осознать правило, чтобы и примеры-то были не нужны: если человек не заработал своих денег или, по крайней мере, не был правильно подготовлен к их наследованию, он не сможет ими здраво распорядиться.
Заработанные человеком деньги – это материализация его усилий, а затраченными усилиями люди не разбрасываются.
Если они во что-то инвестируют, то, в отличие от Уильяма Поста, делают это, осознавая ценность каждого доллара. Им бы и в голову не пришло бездумно ссужать их родственникам, чтобы те там что-то настартапили!
Не стали бы они, думаю, и щеголять достатком перед лицами, очевидно страдающими умственной отсталостью, как несчастный Джеффри. Это уберегает их от перспективы оказаться в сточной канаве с перерезанным горлом.
Если деньги падают на человека по счастливой случайности и у него нет навыков ими распоряжаться, быть беде.
Даже просто легко и вдруг заработанные деньги побуждают человека к бессмысленным тратам. Богатство уходит так же легко, как и появилось, оставляя, правда, человека более несчастным, нежели он был до этого.
Последний факт убедительно доказан уже даже не на отдельных примерах, а в большом и серьёзном научном исследовании, которое было проведено на статистически значимой группе таких вот «счастливчиков».
Правда в том, что когда нам обещают какое-то «счастье» – на земле и на небе, в этой жизни и во всех последующих, нас или откровенно обманывают, желая на этом заработать, или же подобные «пророки» и «волшебники» сами не понимают, о чём говорят.
Чего нам только не обещали коммунисты, либералы и консерваторы, а также устроители всевозможных христианских коммун, кибуцей, ашрамов и ретритов… Причём многие имели все шансы продемонстрировать состоятельность своих обещаний! Но ничего и ни у кого ни разу не вышло.
Что уж говорить, если даже крысы, помещённые в идеальные для жизни условия, находят способ превратить свою жизнь в ад…
Человек же существо куда более сложное, изворотливое, противоречивое, агрессивное и конфликтное. Куда всё это денется, если ему не придётся заниматься своим прямым делом – бесконечной борьбой с невзгодами и энтропией?
Так что, если кому-то кажется, что для счастья ему не хватает «всего лишь парочки миллиардов», расскажите ему про эксперимент «Вселенная-25». Быть может, это заставит его о чём-то задуматься.
Проблема ведь не в том, что нам опять, понимаешь, не везёт.
Проблема в том, что мы ждём этого везения, а нам просто и не может повезти! Это так не работает. И молитвы не помогут. Всё это банально плохой план.
Инстинктивные основы
Если вспомнить, как свирепо нападали на меня представители церкви, кажется забавным, что когда-то я и сам имел намерение стать священником.
Чарльз Дарвин
Так какое же шило мешает нам наслаждаться счастьем даже в тех случаях, когда, казалось бы, все условия для него созданы? Ответ следует искать у той самой эволюции. И сейчас нам придётся занырнуть под самое, так сказать, днище человеческой природы.
Поскольку человек – животное стайное, он представляет собой, во-первых, биологическую особь, во-вторых, члена стаи (стада, прайда, группы, общества), а в-третьих, он ещё и представитель своего биологического вида.
Всё это накладывает на него определённые, так скажем, эволюционные обязательства: как биологическая особь он должен выжить, как член стаи – занять в ней определённое место, помогая её коллективному выживанию, а как представитель биологического вида – произвести потомство, действуя таким образом в целях самосохранения вида. В нашем случае – вида Homo sapiens.
И хотя культура – её этика, нравы и обычаи – существенно преображает биологическую особь под названием «человек», было бы наивно думать, что в нас есть какой-то другой физиологический движок, кроме инстинктов, на который всё это богатство культуры можно было бы посадить.
Превращая homo в sapiens'a, культура опирается на те самые наши базовые инстинкты – инстинкт самосохранения, иерархический и половой. Так что в них-то мы и поищем ответы на все наши «самые сложные вопросы».
* * *
Как культура повлияла на инстинкт самосохранения человека? Другие животные, хоть они инстинктивно и борются за выживание, не осознают своей смертности[21]. Да и мы бы с вами этого факта не осознавали, если нам в своё время о нём не рассказали.
Кроме прочего, нам рассказали и о том, по каким причинам люди могут погибнуть. Именно поэтому мы боимся авиакатастроф, рака, СПИДа, ДТП и жировой эмболии сосудов, а животные – нет.
В некотором смысле мы боимся даже не реальных угроз (которых в нашей жизни на самом деле не так уж и много), а собственных знаний о том, что может быть опасно.
Обучить ребёнка «опасностям» – отдельное упражнение, которое родители производят с завидным упорством: туда не ходи – прибьёт, сюда руку не суй – оторвёт, держись за поручень – разобьёшься, надень шапку – менингитом заболеешь!
Впоследствии, когда мы, примерно к семи годам, кое-как осмысляем понятие смерти, мы начинаем самостоятельно обучаться различным возможным угрозам нашей жизни и здоровью.
Некоторые преуспевают в этом «обучении» настолько, что ввинчиваются в спираль невротического «страха смерти». Такой человек может страдать от панических атак, ипохондрии, страхом заражения или отравления, а также другими навязчивыми состояниями подобного рода.
* * *
Второй по значимости инстинкт для стайных животных – это инстинкт самосохранения группы. Этологи называют его «иерархическим»[22]. По сути, это инстинкт, обеспечивающий животным стабильность их социальных групп.
Любая стая представляет собой иерархию, где позиция каждого её члена чётко определена. И каждый знает, что ему положено, а что нет, на что он вправе рассчитывать, а за что его по головке не погладят.
Эволюционное значение данного инстинкта сложно переоценить: если бы животные, нуждающиеся друг в друге для выживания, не формировали упорядоченных сообществ, они бы находились в состоянии постоянного взаимного конфликта и выжить бы не смогли.
При этом чем более высокое положение в иерархии занимает конкретное животное, тем больше у него шансов и на личное выживание, и на отправку его генов в далёкое будущее (самкам, впрочем, об этом нет смысла беспокоиться, но вот для самцов это весьма актуально).
Человек, конечно, следует тем же иерархическим стратегиям – каждый хочет как можно выше забраться вверх по социальной лестнице. Но, в отличие от других животных, мы придумали много разных «лестниц». Видимо, чтобы побольше было «первых мест».
Любая конкуренция – в политике, в бизнесе, в искусстве, в отношениях, в том, кто прав, а кто виноват, – это проявление иерархического инстинкта, то есть желания человека стать «первым», взять вверх над конкурентом, взобраться на вершину соответствующей социальной пирамиды.
При этом одни пытаются получить именно официальные «погоны» – начальника, командира, руководителя, директора, мэра, губернатора, президента и т. д. Для такого человека важно видеть прямые признаки подчинения: «Слушаюсь и повинуюсь!», «Есть!», «Так точно!», «Разрешите исполнять!» и уже известное нам благодаря эксперименту Зимбардо: «Господин надзиратель!».
Другие добиваются социального господства окольными путями. Такой человек может стремиться стать «выразителем мнений», «нравственным авторитетом», «самым умным», «самым правым», «самым продвинутым», «самым модным», «создателем нового направления в искусстве» и т. д. и т. п.
Короче говоря, мы используем силу этого инстинкта на всю катушку! Наша цивилизация, если разобраться, – это одно сплошное строительство таких вот социальных пирамид власти и бесконечная игра в «Царя горы».
Причём даже не египтяне это начали, они лишь подарили нам красивый визуальный образ этого фундаментального человеческого стремления – всех победить, стать выше их.
* * *
Наконец, третий инстинкт – тоже важный до чрезвычайности и также сильно видоизменённый культурой. Это инстинкт самосохранения самого нашего биологического вида, который в случае каждой конкретной особи проявляется хорошо нам известным «половым инстинктом» и «сексуальной потребностью».
У полового инстинкта человека масса специфических особенностей. Я написал целых три книги об этих особенностях, но даже в них, как мне кажется, всего рассказать не удалось. Поэтому сразу извинюсь за дальнейшие упрощения.
Самое главное, что мы должны понимать про свою сексуальность, – это то, что она сильно оторвана от естественных биологических корней.
Да, половые гормоны в нас играют. Да, соответствующие физиологические реакции у нас возникают. Но сексуальными стимулами для нас являются вовсе не естественные раздражители[23], а специальные рефлексы, сформированные культурной средой.
Этим, в частности, определяется и специфическая гиперсексуальность человека, которая, конечно, с биологической точки зрения совершенно аномальна.
Второй важный нюанс, касающийся нашей сексуальности, состоит в том, что она сильно психологизирована. Секс вроде бы является обычной физиологической потребностью, такой же, например, как потребность в еде или питье. Но мы редко решаемся удовлетворить свою сексуальную потребность с первым попавшимся потенциальным половым партнёром. Большинство нормальных людей хотят, кроме прочего, каких-то чувств, отношений и даже обязательств.
Собственно, вот вся эта «вторая часть» секса – все эти наши чувства, любовь-морковь, отношения, привязанности, ответственность, обязательства и т. д. и т. п. – это тоже большой пласт наших потребностей. И все они произросли на почве банального полового инстинкта, который, в свою очередь, есть не что иное, как слепое желание матушки-природы заставить конкретный биологический вид бороться с другими видами за место под солнцем.
Психологи «потребностей»
Если спросить неспециалиста, что он знает о психологии, то он с большой вероятностью назовёт нам две фамилии – Фрейда и Маслоу. Первого помнят, потому что «он про секс», а второго – как раз за «пирамиду».
Забавно, но это, возможно, два самых несхожих персонажа в истории психологии. Впрочем, два момента их единят – оба стали почти культовыми фигурами, притом что их теории никогда не были научно доказаны.
Зигмунд Фрейд рассматривает наше «Эго» как флюгер, который крутится под действием почти мистических сил Эроса и Танатоса, а также могущественного «Супер-Эго» культуры.
Абрахам Маслоу, напротив, развивает концепцию личностной самоактуализации. Мол, все мы идём дорогой осознанности и развития – от нижних ступеней его «пирамиды» к её вершине.
На вершине «пирамиды Маслоу» расположена творческая самореализация, которую Фрейд считает сублимацией сексуального желания (и настаивает на том, что лишь сексуальная неудовлетворённость потенцирует творчество). При этом в концепции Маслоу реализация высших потребностей, включая творческие, возможна только в случае, если удовлетворены низшие, а сексуальная потребность находится в основании его пирамиды.
Вот такая противоречивая ахинея в головах почтенной публики относительно собственных голов… Остаётся только поражаться нашей удачливости – живём в сложнейшем мире, совершенно себя не понимаем, но как-то умудряемся выживать.
Впрочем, выживать – это ещё не значит жить.
Любовь и смерть
Обойти то мелкое и призрачное, что мешает быть свободным и счастливым, – вот цель и смысл нашей жизни.
Антон Чехов
Мы представляем собой некую помесь природы и культуры – ещё не человек-человек, но уже и не зверь-зверь. А так, кентавр, или минотавр, или кто-то ещё в этом роде – Микки Маус, может быть.
Наши биологические инстинкты, с одной стороны, и наши культурные потребности (которые выросли на том же самом биологическом основании) – с другой, – это буквально гремучая смесь противоречий.
Если у нормального животного, не испорченного культурой, все три базовых инстинкта служат одной цели – выживанию, то у человека – отнюдь нет.
Животное выживает как особь, как член стаи вместе со стаей и как представитель вида во имя своего вида. Одно здесь хватается за другое, и всё взаимосвязано. Векторы поведения хоть и выглядят разными, но смотрят они, очевидно, в одну сторону.
С человеком не так. Кто-то, желая доказать свою правоту (культурно-иерархический инстинкт), готов идти даже на смерть. Джордано Бруно, например. Кто-то готов к поруганию и изгнанию, как Бенедикт Спиноза. Я уж не говорю о жертвах бесчисленных гражданских войн, когда брат идёт на брата, и это совершенно никого не смущает.
Другие человеческие особи способны, как мы знаем, свести счёты с жизнью по причине неразделённой любви. Где такое безумие в природе видано? Ну, положим, и лосось, и некоторые пауки ведут себя странно – погибают после исполнения полового долга. Но «после», не «до»!
Какой абсурд – так бессмысленно разбрасываться генетическим материалом под воздействием, прошу прощения, культурно-полового инстинкта! Но нет, мы не только разбрасываемся, мы ещё и воспеваем эту стратегию в разнообразных «Юных Вертерах». Последний причём написан самим Гёте, а он ведь не дурак был совсем.
Наконец, наш культурно-самосохранительный рефлекс. Давайте осознаем это: мы живём в мире, в котором можно вообще ничего не делать, а жизни нашей всё равно ничто угрожать не будет.
Если вы, презрев своё существование, выйдете на улицу, ляжете на перекрёстке и решите там «умирать», вам сначала вызовут МЧС, потом отправят в полицейский участок, а закончится всё это пожизненной госпитализацией в психиатрической больнице, где вас будут принудительно кормить внутривенно и через зонд. Жить придётся.
Впрочем, несмотря на эту нашу полную почти защищённость, количество людей, живущих в постоянном страхе, с чувством тревоги, опасениями и прочей ерундой в голове, огромно.
Ирония в том, что когда начинается война, то есть угрозы становятся реальными, а не мнимыми, неврозы резко идут на спад. Но как только всё хорошо – мир-гладь-благодать, – безумие возвращается, сплошные фобии!
Вот такой выверт: угрозы нет – люди маются и страдают, а как только реальная угроза нарисовывается – все психологические проблемы тут же исчезают, словно их и не было вовсе. Ну вот, всё у нас в порядке с головой, а?..
Речь, не забывайте, идёт не о каком-то абстрактном человеке, речь идёт о нас с вами, о каждом из нас. Это в нашей голове из-за этого природно-культурного смешивания воцарился такой вот полнейший бардак и хаос.
Странно ли, что мы теперь не понимаем, чего хотим на самом деле? Не странно: мы хотим столько всего и разного, что совершенно запутались – как на эту ёлку залезть и ничего себе по ходу дела не поцарапать?
Желание не может сфокусироваться на чём-то одном – рассеивается, истончается, а потом и вовсе перестаёт прощупываться. И пока мы с приоритетами не определимся, что тут поделаешь?
Но почему так сложно с ними определиться? Просто потому, что мы никогда не задумываемся об этом должным образом! Давайте попробуем и убедимся в том, что это работает.
Прежде всего, надо ли нам бояться смерти и придумывать всё новые и новые угрозы на этот счёт? «О, я сейчас заболею инфарктом и умру! Какой ужас-ужас!» или «О, если я сейчас не найду нормальную работу, я не смогу себя прокормить и умру!». Много вы видели людей, которые умерли от голода? Сомневаюсь.
Конечно, это не значит, что надо подвергать своё здоровье намеренному риску или отказываться от оплаты за выполненный труд, но превращать эти мнимые угрозы в руководство к действию – напрасная трата сил. Вы ничего таким образом не выиграете, но что-то точно проиграете.
Теперь рассмотрим культурно-половой инстинкт. Может быть, нашим приоритетом должны быть брак и семья, любовь до гроба? Может быть. Но давайте посмотрим на это дело здраво.
«Любви до гроба» не бывает. Бывают отношения, которые длятся «пока смерть не разлучит»… Но любовь, будучи сексуально-эротическим переживанием, не может продолжаться дольше трёх лет. К этому моменту биологический запал, так сказать, физически истощается.
Биология страсти
У мужчин острая фаза «любви», если она случилась, длится месяц. Через полгода совместной жизни собственно эротическое чувство (характеризующееся спонтанным сексуальным желанием, возникающим по отношению к конкретному сексуальному объекту) в мужском организме почти не прощупывается.
Так является ли человек моногамным животным? Давайте посмотрим на других обезьян (мы ведь одни из них, и что-то общее у нас с ними точно должно быть). Где там моногамия? Отсутствует.
Или будем на лебедей равняться? Допустим, но они, кроме прочего, через полмира летают два раза в год и не теряются. Знаете почему? Очень прилипчивые – запомнили маршрут, и всё, вечно по нему бегают. У вас так же? Вряд ли. Вы любопытные, вы хотите новизны, переживаний, страстей…
Так что можно, конечно, объявить своим приоритетом то, что является недостижимой целью. В каком-то смысле это даже разумно – всегда есть чем заняться. Проблема в том, что заниматься семьёй и отношениями с партнёром быстро надоедает. Но цели-то заявлены!
Возникает противоречие, которое мы, конечно, с лёгкостью себе объясняем: всё же просто – во всём виноват наш партнёр! Не любит, не понимает, не ценит, в грош не ставит. На себя нам посмотреть недосуг. Да и приятного в этом зрелище мало.
Но культура вдолбила человеку в голову, что он должен быть верным семьянином, что брак – это венец всему и высшая ценность. Причём проповедуют это люди, которые, надо сказать, или вовсе, по причине своего монашества, не женаты (не замужем), или должны быть таковыми, коли верно наставление их Спасителя: «Если кто приходит ко Мне, и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестёр, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником». Цитирую Евангелие от Луки.
Значит ли это, что брак и семья не имеют никакого значения? Нет, не значит. Имеют, и большое. Но только в том случае, если это партнёрство, в котором оба понимают всю сложность данной «концессии»[24].
Но создавать концессию ради того, чтобы у нас просто была концессия, – это как минимум странно. Она должна предполагать приобретение неких выгод, причём обеими сторонами.
Но готовы ли эти стороны (в нашем случае – супруги) честно обсуждать свои действительные выгоды от этой сделки? К сожалению, такого обсуждения – открытого и честного – практически никогда не происходит.
Мы наивно полагаемся на то, что некая «святая аура брака» освятит наш союз и неизбежные в таких случаях сложности исчезнут сами собой. Но они не исчезнут – на то они и неизбежные.
Тогда приоритетом должно стать не формальное заключение брака и неоправданные надежды на «счастливый случай», а честный и взаимовыгодный обмен, устраивающий обоих партнёров.
Только по-настоящему честный – без дураков, без умолчаний, невнятных намёков и сокрытия существенных деталей хоть интимного, хоть материального, хоть какого другого толка.
Да, наверное, это звучит диковато, но такова правда. В конце концов, всё этим, как правило, и заканчивается – выяснением отношений, кто кому чего недодал, или дал, но не так, или же не дал вовсе.
Дети – это тоже замечательно, но они вырастут и будут жить своей жизнью. Они вылетят из гнезда. Это неизбежно, и это правильно.
Да, наш ребёнок – это, возможно, единственный человек, с которым мы можем чувствовать себя по-настоящему счастливо без каких-либо дополнительных условий.
Но для этого, во-первых, его нужно так воспитать, а во-вторых, наивно рассчитывать, что вы сможете прибегать к этому счастью, когда вам заблагорассудится. Так – урывками, да. Но на постоянной основе – вряд ли. И лучше сразу на это не закладываться.
Я счастлив с мамой и со своей дочерью. Но как я «дозирую» маму, так и моя дочь предусмотрительно «дозирует» меня. Это нормально, это тоже такой инстинкт.
Думая об этом, я иногда вспоминаю слова Альберта Эйнштейна: «Наше положение на Земле поистине удивительно. Каждый появляется на ней на короткий миг, без понятной цели, хотя некоторым удаётся цель придумать. Но с точки зрения обыденной жизни очевидно одно: мы живём для других людей – и более всего для тех, от чьих улыбок и благополучия зависит наше собственное счастье».
Возможность брака
Прежние нравы и обычаи (а именно они определяют нормы и этику[25] конкретного общества) больше – как ни крути – не работают. И это не чья-то прихоть или «позиция», это реакция на среду, на обстоятельства, на ситуацию. Свобода, информация и четвёртая технологическая революция радикально изменили мир, в котором мы живём.
Брак потерял свои прежние преимущества. А они у него были, и существенные: брак давал супругам определённый социальный статус, в нём была экономическая целесообразность, действовало разделение функций в обслуживании домохозяйства, детей считалось неприличным воспитывать в одиночку… Эти «естественные преимущества» и удерживали людей в браке.
Но сейчас всё это больше не работает, да и супруг для соответствующих «преимуществ» совершенно необязателен. Так зачем его в таком случае терпеть? – вот вопрос, которым современный человек задаётся всё чаще и чаще. Зачем мириться с недостатками другого человека, соглашаться на какие-то ограничения, если жить без него стало даже проще?
Обратите внимание: больше никакие силы, включая пресловутое «общественное мнение», не спрессовывают людей в брачные союзы. Прежде – да, спрессовывали, и супруги были вынуждены адаптироваться друг к другу, а затем и вовсе получали заслуженные «дивиденды».
После того как «притирка» супругов друг к другу происходила (а это всегда давалось непросто), они могли прожить вместе и целую жизнь. Но что сейчас способно удерживать супругов вместе, когда силы взаимного отталкивания (в процессе этой «притирки») начнут существенно превышать силы взаимного притяжения? Абстрактные «убеждения»?
Нет, нам недостаточно «правильных установок», чтобы заставить свой мозг пройти сложные фазы адаптации к жизни с другим человеком. В какой-то момент красивые мечты о счастливой семейной жизни неизбежно сталкиваются с будничной реальностью, и это испытание. А мозг, раздухарённый неоправданными ожиданиями, однозначно трактует такое положение вещей как неприемлемое.
Сознание может сколько угодно пытаться убеждать вас в ценности брака, в ценности личностных качеств вашего партнёра, но если сам брак (сам этот союз, эта «концессия») никаких ощутимых выгод вашему мозгу не сулит, он пустится во все тяжкие.
Итак, без взаимных и честных договорённостей больше никак нельзя. Но готовы ли мы к ним, если даже заключение предварительного брачного договора – документа, надо признать, весьма формального содержания – рассматривается брачующимся сторонами как проявление недоверия?
Да и практика общения, без которого вообще сложно представить себе крепкий союз двух людей, тоже поменялась. Даже на свиданиях «влюблённые» всё чаще утыкаются в свои смартфоны, скролят ленту и продолжают отвечать на сообщения третьих лиц. Как же они, с такими-то навыками общения, будут договариваться о принципиальных вещах?!
Современный человек привык общаться онлайн и всё больше теряется при встрече с другим человеком лицом к лицу. Что говорить? О чём говорить? Да и зачем?.. Оффлайн-общение кажется уже чем-то странным. Казалось бы, ну и пусть. Но как с таким «лицом» прожить целую жизнь? Как с ним обсудить вопрос взаимных выгод от взаимного же сосуществования?
Проблема опять-таки в «богатстве выбора». Где в досетевую эпоху молодые люди могли познакомиться? Наши родители знали друг друга со школы или с института, встретились, возможно, на каком-нибудь дне рождения у общих друзей. Вот и весь выбор. И как раз из-за этой ограниченности выбора люди вынуждены были лучше узнавать друг друга, притираться друг к другу, идти на взаимные компромиссы, и постепенно отношения – какие-никакие – складывались.
