в игольное ушко
нашептывает шелковая нитка:
«Что ткань зашить? – Подумаешь,
ведь мы же зао-дно!
Ты – гордая блистательная
сталь,
а я – услужливо-послушная
кокетка!»
И лишь рука
безмолвно в воздухе мелькает,
и каждое движение
(стоп-кадр!) –
словно фаза
Шивы!
пол-ура-скрытой книгой –
крыша,
шуршит страницами
чердак,
с изяществом летучей
мыши
пищит перо и пишет,
пишет
свои помет-ки на полях:
что
звезд на небе – кот
наплакал,
что печки топят, как
котят,
но дыму до кадила –
далеко,
что хвост – трубой,
притом такой,
что все его хотят,
что облака покрыты
лаком –
блестят, как в блюдце
молоко!
и сверлит, сверлит ночь
сверчок,
и звезды падают, как
стружки,
окалиной мерцают брюшки
у околевших светлячков…
и сверлит, сверлит ночь
сверчок,
свершая грустные поминки,
как путешествие по
минам
замедленных дыханьем
слов…
И вот! –
На листе про-ступают
п-рота-лины букв.
Не в этом ли
таинство таянья снега?
Как дивно! –
Весна отпеча-тала шаг на снегу –
Как с нега-тива!
Шир-око-форматный экран –
вместо черного неба,
учтиво журчат по нему ручьи
журавлей!
Солнце – как выстрел –
«Пух!» – и перья парят над
бумагой,
сбитой влет и отпетой
до белого пара.
Вот – ус-талый капает с купола
лед –
как зас-луже-нный пот
с самовара!
Пробуждение вод –
на листе п-рост-упают п-рот-алины
букв…
Беспамятство стен.
Десятичные дроби.
Страх
ошибиться в опре-деленьи порядка.
Черные окна – словно эк-раны
потухших дисплеев в облу-
пленных рамах,
как в пери-оде тянутся по фас-аду.
Ночь
приближается по траектории
камня.
Ты отважно печатаешь: «Шаг!» –
по гулким клавишам, как
по брусчатке.
Траектория букв – тоже путь!
Опечатки? – они для незрячих!
Иногда выходи
из себя –
как сустав, когда его выво-
рачивают.
– А?
– Е-е!
– Ё…
– И:
– О-о-о…
– У-у!
– Ы?
– Э-э-э…
– Ю?
– Я!
– Б…
– В…
– Г…
– Д…
– Й…
– Ж…
– З…
– К…
– Л…
– М…
– Н…
– П…
– Р…
– С…
– Т…
– Ф…
– Х…
– Ц…
– Ч…
– Ш…
– Щ…
Ветер стих.
И рифм косые паруса
поникли.
Блестящих строк
натруженные струги
скользят,
легко покачиваясь
вниз по теченью мысли…
а за кормою прямо по пятам,
словно голодные,
дрейфуют многоточья, запятые:
одни – под видом скромных
стружек,
другие с-тонут от натуги:
«Бур-лак-и-и…»,
а третьи утверждают:
«Знаки свыше!»,
за ними – точка
зевает как водо-во-
рот.
А-дам!
Глазное яблоко,
надк-ушенное Е-
вой.
По стойке «смирно» -
Райский С-ад,
а там – муштра:
на месте листья маршируют
«Левой! Левой!»
Что им жара?
Когда вместо прожилок –
набухают водяные знаки,
и будто лаком
сверкает потная змея.
Корнями, ветками, своим зеленым
ртом
хватает воздух дерево
познанья,
осенний месяц, как серпом,
скосил траву –
ниц пала,
зубами лязгнув, словно дав
блиц-интервью…
и ветер св-ищет
своего ветеринара…
Небо!
Мне больно смотреть на тебя…
Воздух!
Ты стал слезоточивым газом…
О! Огнестрельная ст-
рана!
Закрыть глаза,
чтобы не видеть этой мерт-
вой тьмы?
Начать распутывать у-
злы
на красной нити…
крови?
по дну залива скребут
со скрипом! –
словно круги
абразивных тяжелых колес
ленивые водовороты,
на загривках их –
искры! – ще-тиной!
Наводнение! Защити нас!
Ржавых волн живые ножи
бьются в приступе шизо-
френии…
А вы
еще не ощутили
нервную дрожь Невской
губы?
Мне бы…
Смотрите – над нами бледнеет
небо –
смирительной рубашкой…
и день
за днем… и день
за днем –
одинаковые, одинаковые –
словно листки
бумаги
из-под копи-
рок но-чей…
Мы –
забытые вещие сны
под подушкой…
пружинистой лапы пантеры…
вот –
отточенный коготь луны
выпущен из заточения…
тьмы
дыбом вставшая шерсть,
в ней
электрических искр огни!
Крошится листьев ржавая
жесть –
это кровная месть
мертвой воды…
твои зрачки, расширяясь,
сливаются с ночью,
на нашем пути –
небо –
как терра-инк-огни-то…
кори-доры –
к-рыл-ья по-греб-ов!
Спи-на…
Ак-вари-ум.
Тар-ел-ка.
Чешу-я –
пари-к ле-туч-ей рыбы.
Под ними:
тру-тень,
би-гуди,
как пе-пел оки-сел
на них.
Руби-н!
Г-рань из-умру-
да!