Андрей Васильевич Попов
Санька
Колонна пришла в леспромхоз без одной машины и соответственно без одного заключенного. Конечно, в зоне поднялся кипешь. Заключенного нет на месте. Это ж фактически побег. А с другой стороны, где ты его найдешь в такую погоду, еще и своих конвойных положишь … Руководство колонии подумало-подумало, посмотрело на ад, творящийся за окном, и справедливо рассудило, что пропасть-то Санька особо никуда не сможет. А когда стихнет непогода, тогда и посмотрим. Выживет – хорошо, ну а нет … Как говорится «Умер Никодим – ну и Бог с ним». Мудрые были руководители в той зоне.
Пурга бушевала десять дней. Десять дней молодая жена простояла у конторы леспромхоза, занесенной снегом статуей. Никто Саньку не искал.
Через десять дней пурга улеглась, и в заваленный снегом лес пошел бульдозер, пробивать трассу. Надо понимать, что бульдозер пробивал трассу для начала работы лесосеки, а не для поисков зека-бедолаги. Эта задача была вторичной. Главное запустить производство, ну, а найдется или нет, будем решать по факту. Через какое-то время бульдозер нашел Санькину машину, вернее огромный сугроб, из которого торчали концы хлыстов. Следов жизнедеятельности вокруг машины бульдозерист не обнаружил, просто подъехал, взял ее на буксир и потихоньку поволок на базу. В кабину не полез … чего он там не видел.
Стоявшая у конторы Санькина жена, увидев машину на буксире, так взвыла, что Санька очнулся, толкнул ногой дверь кабины и вывалился на снег. Вышедшие встречать бульдозер люди, шарахнулись в разные стороны от страшного, черного существа, нетвердо, стоявшего на ногах. Только жена кинулась обнимать это прокопченное и пропахшее горелой резиной тело, на котором блестели только белки глаз и зубы в щербатой улыбке. Находясь десять дней в снежном плену, Санька, маленьким ножиком, сделанным из сломанной ножовки и спрятанным снаружи кабины, изрезал и сжег в печурке, стоявшей в кабине вместо пассажирского кресла, всю кору с перевозимых бревен, обивку кабины, сиденье и четыре передних колеса. Пил топленую из снега воду и как белка, от голода, грыз шишки. Когда его взяли на буксир и кабина закачалась на кочках, Санька подумал, что отходит в мир иной.
Отсидел Санька от звонка до звонка и после освобождения вернулся в свой родной Кривой Рог. В стране уже вовсю бушевал капитализм, а так как делать он ничего не умел, кроме как ковыряться в моторе и крутить баранку, путь у него был один – в автослесаря. Пару лет проходив в «маслопупах»*, Саня выпросил у хозяина «убитый» Маз, подшаманил его и поехал на «биржу». Сначала стоял на «по городу», а когда денег хватило поменять резину, пошел «на межгород». Там мы с ним и познакомились. Познакомились только потому, что стоил он, на тот момент, триста пятьдесят долларов. Ну, не в смысле он стоил триста пятьдесят долларов, а в смысле просил он за свою услугу меньше чем все остальные на целых пятьдесят долларов. А в те времена на них можно было прожить семьей месяц. Пора прояснить ситуацию. В бурные девяностые мы с другом пытались торговать. Торговали мы металлом и лесом. Товар это длинный и для его перевозки требовался «длинномер», седельный тягач с полуприцепом. На криворожской бирже предложений было масса, но Саня стоил дешевле всех, чем нас и купил. Белобрысый, улыбчивый парень, сам не напрашивался, но и из виду нас не выпускал. Послонявшись среди новеньких «Вольво» и «Манов», предлагавших комфортный проезд, страховку от всего на свете и т.д. мы через некоторое время, как-то само собой, оказались в секторе для таких как мы нищебродов. Стали в сторонке обсудить ситуацию и принять решение. Тут Санька к нам снова и подошел. Узнав, что мы везем так называемую «меру»**, назвал цену в триста пятьдесят долларов. На наши доводы, что он, в смысле его полуприцеп, короткий и, что для его МАЗа наш вес – это серьезный перегруз, он с усмешкой ответил:
