Анна Блейк
Все оттенки боли
© Блейк А., 2025
© ООО «Издательство „АСТ“», 2025
* * *
Мужу.
Все дороги в этом мире должны были привести к тебе. Спасибо тебе за все.
Люблю.
Пролог
Взрослая жизнь наступает внезапно. Вчера ты ходил в школу, страдал из-за плохих оценок. Сегодня кровь отца на твоем лице, в глазах – отражение последствий предательства.
Вчера тебя переполняли свобода и счастье. Сегодня – реальность сковывает по рукам и ногам.
Вчера у тебя было будущее, и оно безупречно и светло. Сегодня – ты орудие в чужих руках.
Такова жизнь.
Таков круговорот событий.
В память навсегда врежутся слова, сказанные перед тем, как отец нажмет на злополучный курок и вынесет себе мозги:
«Никому никогда не доверяй. Научись влиять на людей. Строй свою империю. Не ищи счастья, а ищи власть. И не дели ее ни с кем».
Глава первая
У меня появляется гипотеза
I
Через две недели после аварии
Июль 2004 года
Треверберг
Тонкий ритмичный писк бил по вискам и черепу, давил на глазницы, лишал дыхания и самообладания. Или жизни? Хотелось открыть глаза, вздохнуть, но не получалось – что-то застряло во рту, не позволяя шевелить губами. Впрочем, сил даже на это тоже не было. Он мог лишь слышать писк и тихое жужжание, гудение, нестройными волнами расползавшееся по пространству. Эти звуки входили в резонанс с чем-то в груди, от этого становилось щекотно и больно.
Щекотно и больно.
Он хотел встать, сбросить с себя чудовищный вес, который пригвоздил бесчувственное тело к постели, не позволяя дышать, но ничего не получилось. Вокруг царила тьма. Волнами накатили паника и тошнота. Он собрал все силы, чтобы дернуться, высвободиться, но не смог. Почему так темно? Что за звуки?
Что происходит?
Писк.
Шуршание.
Гудение.
Пустота и тьма. Что-то перекрывало гортань. Воздух с привкусом металла, хотя он, кажется, и не дышал.
Сам не дышал.
Черт.
Узнавание навалилось на него чудовищным грузом, разметав остатки самообладания. Однажды он уже находился в подобном состоянии, уже висел на волоске.
Что произошло?
– Тише, тише.
Чья-то ладонь коснулась его руки, и от этого прикосновения тело пронзило током. Голос казался смутно знакомым, но он не мог собраться настолько, чтобы вытащить из памяти нужный образ, нужное имя. Обычно безупречно откликающийся на его призывы мозг молчал, превратившись в вату.
– Тише, – повторила женщина, убирая руку.
Если бы он мог, то закричал бы, взмолился бы, чтобы она вернула свою теплую ладонь – без нее он снова падал в мертвую бездну одиночества и отчаяния.
– Аксель.
Ее шепот скользнул по щеке, вызывая неприятное онемение на коже и одновременно успокаивая. «Аксель». Осколки личности, раздробленные болью, травмой – он не сомневался, что травмой, – вынужденной беспомощностью, с щелчком встали на место.
Его зовут Аксель Грин. Он спецагент в организации, которая публично именуется Агентством и представляет собой местный, тревербергский, вариант ФБР, а на самом деле является международной военной организацией. Он бывший детектив полиции, лучший в своем деле. По меньшей мере он сам в это искренне верил… до недавних событий. Он тот, кто специализируется на выслеживании преступников, которых больше никто не в состоянии найти.
– Я позову врача, – сообщила женщина. По логике вещей она должна была уйти, но, скорее всего, просто нажала кнопку вызова. – Ты был без сознания почти две недели. Но теперь все хорошо. На глазах повязка, зрение не пострадало, пусть вынужденная тьма тебя не пугает, после операции оставили так. – «Операции?» – Ты не можешь говорить – ты на ИВЛ. Сейчас трубку уберут, потерпи немного, пожалуйста. – «ИВЛ». – Теперь все будет хорошо.
На последней фразе ее голос снова упал до шепота, и Грин почувствовал прикосновение к пальцам левой руки. Женщина сидела слева от него. Значит, он в больнице. Почему-то не сомневался в этом. Только вот никак не мог понять, что с ним произошло? Как оказался здесь? В теле ощущалась смутная тупая боль. Типичное – когда ты на морфине, а боль перешла порог, с которым справляются лекарства. Значит, больше нельзя. Значит, травмы серьезные. Настолько, чтобы проваляться в коме две недели, проснуться и чувствовать боль сквозь анестезирующие препараты. Руки, ноги, грудь. Голова. Гудело и болело все. Или ему передаются вибрации аппарата?
Черт его знает.
Он не ощущал в себе достаточно сил, чтобы просто сжать руки в кулаки. Но, видимо, смог пошевелиться – женщина успокаивающе погладила его по пальцам.
Открылась дверь. Он определил это по характерному звуку и поднявшемуся сквозняку.
– Наш герой очнулся?
Еще один знакомый женский голос.
– Доктор Тайлер, – а, понятно, почему знакомый, – он точно пришел в себя.
– Сейчас проверим.
Фей Тайлер осторожно сняла с его лица повязку. Сразу стало светлее, но открыть глаза он не решился, зная, как это больно – из тьмы вырываться к свету без переходного этапа.
– Детектив Грин, мне нужно проверить реакции. Вы перенесли несколько сложных операций, я хочу убедиться, что мои коллеги собрали вас правильно. Пожалуйста, откройте глаза.
Если бы мог, он бы покачал головой. Но предпочел подчиниться. Открыл. И тут же зажмурился – свет хуже кинжала. Да еще этот дьявольский фонарик врача.
– Еще, – приказала доктор Тайлер.
«Гори в аду, стерва». Но повиновался. На этот раз свет был мягче – в глаза ему не светили. Но зрение подводило. Он расплывчато видел белый потолок, верхушки аппаратов, кусочек окна, но все это пикселило, как будто кто-то забыл протереть объектив камеры, прежде чем снимать. Моргнул. Еще раз. Лучше не стало. Теплая рука доктора коснулась его щеки, заставляя опустить глаза. Фей Тайлер склонилась к нему. Он узнал ее даже сейчас, когда почти не различал черт. Однажды она уже вытащила его – да и не только его. Видимо, пришло время повторить.
– Реакции в норме. Мисс Рихтер, пожалуйста, выйдите в коридор. Я скажу, когда можно будет вернуться.
«Мисс Рихтер?!»
– Детектив, – мягко проговорила доктор Тайлер. – Все вопросы будут потом. В том числе такие, как «что эта женщина делает в моей палате». Сейчас мне нужно отключить аппарат и посмотреть, справятся ваши легкие или нет. Я понимаю, что вы не тот человек, который после аварии оставит езду на мотоцикле, но, честное слово, я давно не видела, чтобы после такого человек выживал. И не надо делать вид, что не понимаете, я по глазам вижу – понимаете.
Он что, разбился на мотоцикле?
Исключено.
Этого не могло быть.
Снова скрипнула дверь, кто-то вышел, кто-то вошел. Но Грин смотрел только на Фей Тайлер, словно пытался проникнуть в ее разум и вычитать там жестокие, но нужные ему строчки диагноза.
– Скажите спасибо вашему шефу, мы получили вашу медицинскую карту, в том числе записи о первых операциях. Это помогло не свернуть вам мозг окончательно. Сейчас будет неприятно.
Она что-то сделала с трубкой, послышался свист. А потом будто бы из самого нутра потянули. Всего лишь вытаскивали трубку, а ему казалось, что рвут на части легкие. Грин замер. Хотя кого он обманывает? Он и так лежит здесь безвольным трупом. Наконец в горле стало пусто. Он прикрыл глаза.
«Здравствуйте», – чужим голосом проговорил Грин.
Не проговорил. Подумал. Сказать ничего он не смог. Фей села рядом.
– Грин, дышите.
Он что, не дышал? Вроде дышал. В горле саднило, во рту было сухо, отчаянно хотелось пить. Но вместо этого ему нужно было протолкнуть воздух в легкие. Самому. Он очень медленно и осторожно попытался это сделать, чувствуя лишь недостаток кислорода. Получилось? Или нет? К груди прикоснулся гладкий фонедоскоп.
– Хорошо, – пробормотала доктор Тайлер. – Очень хорошо.
Он снова открыл глаза.
– Сейчас я попробую дать вам воды. Немного. Организм в ней не нуждается, вы все получали через капельницы. Но я знаю, вам хочется.
Он моргнул, соглашаясь.
– Грин, вы можете со мной поговорить.
Моргнул. Дважды. Нет. Не получается. Или получается? Просто надо вспомнить?
Он услышал тихий смешок, а потом рука врача скользнула под затылок, приподняла голову и поднесла к сухим губам пластиковый стаканчик.
– Аккуратно.
Господи, какая же вкусная вода! Он с трудом сделал пару глотков, но это было невероятно. Внутри вспыхнуло чувство, подозрительно напоминающее эйфорию. Но Аксель быстро себя осадил. Нашел чему радоваться.
– Что со мной произошло?
– О! Такая длинная фраза. Вы молодец, детектив.
– Агент.
– Шикарно. – Доктор Тайлер рассмеялась. – Лия, иди. Не грей уши. Скажи мисс Рихтер, чтобы зашла минут через десять.
– Да, доктор.
Аксель осторожно повернул голову. Взгляд постепенно фокусировался, он начал различать черты лица доктора Тайлер. Она изменилась за время, пока они не виделись. В волосах блестели редкие нити седины, а взгляд стал холоднее. Врачи, что с них возьмешь?
– Вы попали в аварию. Что именно ее спровоцировало – неизвестно. Не мое дело строить гипотезы, это ваша работа – устанавливать причины происшествий. Но вы потеряли много крови. У вас семь переломов, травма головы, сотрясение, осложненное предыдущей травмой. Вам зачитать полный список?
– Нет. Только сухой осадок.
– Вам нужно учиться ходить.
– Позвоночник?
– Ушиб. На удивление нет перелома. Вас спасла «черепашка». При падении вы зацепились ногой за мотоцикл, и он проволок вас тридцать метров от места аварии. По дороге раздробил кости правой ноги.
– Шикарно.
– Ну, все срастается. Операции мы провели.
– А что здесь делает мисс Рихтер?
– Это вы у нее спросите, – хохотнула Тайлер. – Она явилась сюда через час после того, как привезли вас. Выгнать не получилось.
Аксель устало прикрыл глаза. Этот короткий разговор вытянул из него душу и лишил остатка сил.
– Морфий не действует? – чуть слышно спросил он.
– Предельная доза, надо снижать.
Он сжал зубы. Судя по всему, с челюстью тоже что-то было не так, но уже все поправили. Или нет? Черт разберет.
– Хорошо.
Аксель не мог поймать воспоминание, не мог сосредоточиться на том, что было действительно важно. Он мастерски управлял мотоциклом. Случайная авария исключена. С учетом того, какое дело они вели последнее время, случиться могло все что угодно. Он подобрался слишком близко?
От напряжения голова взорвалась болью. Привычной болью. Почти такой же, которая мучила его после армии. Только сейчас почему-то терпеть не удавалось – и Грин сдался. Погруженный в себя, он не заметил, как из палаты исчез врач, а вместо него появилась Теодора Рихтер. Она спокойно заняла место доктора Тайлер, наклонилась над ним. Аксель с трудом перевел на нее глаза. И удивленно замер, поражаясь сразу двум вещам: ее непостижимой красоте и страшной бледности. Никакого лоска. Изможденное лицо человека, который пережил чудовищный стресс.
Почему?
Из-за него?!
Аксель старательно избегал любых контактов с ней после ее попытки поцеловать его в минуту слабости. Погрузился в работу. Их редкие встречи носили светский характер. И оба мастерски держали лицо. Теодоре не привыкать, а Грин… Грин не мог себе позволить открыться кому-то снова. Но теперь она здесь. Словно этого года не было. Словно он снова вытаскивает ее из лап фанатика, а она внезапно открывает ему душу.
В груди стало теплее – вопреки всему.
– Аксель, – чуть слышно прошептала Теодора, коснувшись его руки. В ее глазах выступили слезы. Если бы мог, он бы поднял руку, чтобы их стереть. Но он не мог! Ничего не мог.
Разбитая кукла.
– Теодора.
Ее имя упало между ними. В палате повисла тишина. Образ железной леди Треверберга расплывался перед глазами. Клонило в сон, но Грин боялся уснуть, боялся снова разорвать связь с реальностью, ведь он только вернулся.
– Слава богу, ты жив.
Свободной ладонью она закрыла свое лицо. Плечи мелко затряслись, длинные волосы рассыпались шелковистой волной. Не выдержав, Грин закрыл глаза. Ее тонкие холодные пальцы сжимали его кисть. А он не мог ответить. Ничем. Ни касанием, ни словом. Сознание мутилось, тело не слушалось.
На чувства сил не осталось. Он знал себя. И понимал, что именно сейчас уязвим. Он слаб, защита отсутствует. И он может натворить бед, если эта маленькая женщина немедленно не уйдет. Но она не уходила. Погружаясь в тяжелый медикаментозный сон, Аксель чувствовал прикосновение ее пальцев, слышал тихие всхлипы и – о чудо – ощущал тонкий свежий аромат ее волос.
II
Через 6,5 месяцев после аварии
Январь 2005 года
Треверберг
– Я сказал «нет».
– Аксель, я не понимаю.
В трубке раздалось нервное покашливание, и она замолчала на полуслове. Этот разговор Теодора посмела завести во второй раз. В первый – когда Акселя отправили после больницы домой и встал вопрос о том, что нужна помощница – он почти не ходил сам. И теперь, когда он уже встал на ноги, но все еще мучился от приступов сокрушительной боли. Теодора просто хотела быть рядом! Что в этом такого? Да, их ничего не связывает и ее присутствие в больнице стало для Грина настоящим шоком. Но Рихтер впервые запретила себе думать. Она впервые отказалась от действительно важных рабочих задач в угоду внезапно пробудившейся интуиции – она просто должна быть с ним рядом. В ту ночь, когда позвонил хороший знакомый из числа бесконечных соглядатаев отца и сообщил ей, что детектив Грин разбился на мотоцикле, Теодора решила, что умирает. Она буквально почувствовала, как остановилось сердце. Телефон выпал из рук, неловко приземлился аккурат на угол стола, отчего по экрану пошли трещины, а она застыла в немом трансе. Сказанное в одном предложении «Грин» и «разбился» было так же несочетаемо и ужасно, как «горячий снег».
После похорон ее бывшего возлюбленного Самуэля Муна, отношения с которым зашли в тупик задолго до его передозировки и смерти прямо посреди оргии с очередным набором девиц из фанаток эпатажного художника, общение с Грином практически сошло на нет. Он на несколько месяцев умчался в какую-то командировку, уволился из полицейского управления и исчез с радаров. Пока они не пересеклись на приеме в честь дня Треверберга. Увидеть деловой костюм на Грине Рихтер ожидала в последнюю очередь. Причем костюм удивил ее больше, чем само присутствие детектива на светском мероприятии.
Она не удержалась. Подошла сама. Впервые обратилась к нему после момента, когда, обессиленная эмоциями, попыталась поцеловать, а он не позволил. Аксель ответил приветливо и с той вежливостью, которую невозможно перепутать ни с чем.
«Держитесь подальше».
В тот момент она впервые почувствовала странный укол в сердце, который списала на боль от уязвленного самолюбия: Рихтер не чувствовала недостатка внимания. За ней вечно ходили толпы мужчин всех категорий. От молоденьких и смазливых, которые надеялись, что успешной женщине нужен лишь хороший сексуальный партнер и служанка в брюках, до серьезных бизнесменов, рассчитывавших не только вклиниться в империю Рихтеров, но и добраться до отца Теодоры. Дональд Рихтер не спешил заключать контракты с новыми людьми, так почему бы не воспользоваться дочерью?
Как бы там ни было, они с Акселем поговорили. Грин даже учтиво поцеловал ей руку, а потом испарился в толпе, сославшись на занятость. Видимо, работал.
Какая работа на празднике?
Потом было еще несколько встреч. И вот – это сообщение: Грин в больнице. И ее проняло. Поспешно отменив все встречи, она организовала себе двухнедельный отпуск, имитировала отъезд на Канары, а сама закрылась в госпитале, доверившись только одному из телохранителей, который помог соблюсти конфиденциальность. Самым сложным было объяснить доктору Тайлер, что, во-первых, никто не должен к ней лезть, а во-вторых, она имела право находиться рядом с впавшим в кому детективом. На самом деле, конечно, не имела. Но что-то в глазах молодой женщины заставило доктора Тайлер смягчиться. Фей позволила Теодоре остаться. Подобный разговор пришлось выдержать и с женщиной, представившейся агентом Стич, новой напарницей детектива из неизвестной Теодоре организации. Арабелла Стич выдала ей пропуск и предупредила охрану о присутствии посторонней в палате. Это все походило на настоящее чудо.
И началось ожидание. Бесконечные дни и ночи наедине с неподвижным мужчиной. Теодора пыталась с ним разговаривать. О чем? О бизнесе, о себе. Рассказывала про то, что пришлось продать агентство по организации праздников, потому что сил на поиски замены Мейсону не осталось. Неожиданно для самой себя рассказала про отца, про то, как ей не хватало общения с ним. Про то, что до сих пор не смогла наладить контакт с братом, поэтому сама создала себе семью в бизнесе. Она говорила и говорила. А когда уже закончились слова, начала петь.
И тогда впервые что-то изменилось. Под влиянием ее голоса Грин пошевелился. Но прошел еще день. И еще. Она пела, доводя себя до истощения. Колыбельные, романсы о любви, арии из мюзиклов. Тихонько, чтобы не слышал никто за пределами палаты. И вот Грин пришел в себя. Когда она вернулась в палату после его очередного разговора с врачом, Аксель встретил ее таким холодным взглядом, что Теодору отбросило на двадцать лет назад. Она снова маленькая девочка, которая разбила любимую мамину вазу, а отец смотрит на дочь сверху вниз. И кажется, он ее просто убьет. Ничтожную, неуклюжую, нескладную девчонку, методично истреблявшую память о горячо любимой им женщине.
– Вам не нужно здесь находиться, – хриплым, будто расколовшимся голосом произнес он вместо приветствия.
Она проигнорировала.
Села рядом. Упрямо положила пальцы на его исхудавшую руку. По телу Грина пробежала дрожь, скрыть которую он не смог – и просто закрыл глаза, снова превратившись в неподвижную мумию. Они молчали. Время шло. Ее ладонь на его руке. Писк мониторов. Тишина. И, несмотря на то, что он явно не обрадовался ее присутствию, Теодора ощущала себя спокойно. Спокойнее, чем в собственном офисе. Спокойнее, чем дома. Размышлять на эту тему она себе не позволяла. Но в тот же вечер ей пришлось уйти – к Грину пришли коллеги. Ее бесцеремонно выставили за дверь. А потом не позволили вернуться: «Аксель просил вас уйти. Вам действительно нужно отдохнуть, мисс Рихтер».
«Отдохнуть».
И вот теперь они снова разговаривали, пусть и по телефону.
– Мисс Рихтер… – сказал ей Грин.
– Теодора, – прервала она. – Бога ради, Аксель…
Она не договорила. Что она должна сказать? Их ничего не связывает.
– Пожалуйста… – Его голос упал до шепота. – Не нужно.
И она сдалась. Слезы выступили на глазах, Тео устало коснулась ресниц и почувствовала липкую влагу. Руки задрожали, захотелось уткнуться в чье-то плечо и разрыдаться. Кажется, она обречена быть успешной и псевдосчастливой в бизнесе. И одинокой в жизни.
В эту минуту Теодора подумала о том, что начала понимать отца.
– Хорошо. Если решишь поговорить – просто позвони.
Она сбросила звонок, подхватила сумку и вылетела из кабинета, не посмотрев на встревоженно окликнувшую ее секретаршу. Теодоре захотелось поговорить с отцом. Поделиться переживаниями с единственным на этой гребаной планете родным человеком, который знает по себе, через что она проходит каждый день.
До старой половины она домчалась за полчаса. Треверберг как будто чувствовал ее состояние – пробки испарились, она пролетела по зеленому коридору и остановилась только перед коваными воротами. Особняк Рихтеров раньше казался ей мрачным одиноким замком. А сейчас она понимала, что едет домой. За защитой и поддержкой, которую Дональд никогда не мог ей дать. Но может быть, что-то изменится?
Кто, если не он?
Надежда начала угасать, когда на парковке перед домом она обнаружила незнакомый автомобиль. Достаточно элегантный, чтобы предположить, что за рулем женщина. Но развернуться и уехать Теодора не успела – на пороге вырос управляющий. Он улыбнулся молодой хозяйке так, как мог он один, и Теодора поняла, что капкан захлопнулся. Войти в дом придется.
– Отец не один?
Управляющий покачал седовласой головой.
– Принимает гостью.
– Значит, мне лучше уехать.
– Мистер Рихтер не одобрит ваш побег, мисс.
Конечно, не одобрит. И приезд не одобрит, и побег не одобрит. И само ее существование. Размазанная неудавшимся разговором с детективом Грином, о чувствах к которому она пока была не в состоянии размышлять, но ее сердце разрывалось от боли при мысли, как ему сейчас тяжело и плохо, Тео не нашла в себе сил противостоять воле отца. Приехала за поддержкой, а оказалась на плахе. Как всегда.
Единственный случай, когда она вышла победителем из общения с отцом, был несколько лет назад. Теодора вернула долг за обучение. Дональд активно возражал, ругался, говорил, что имеет право оплатить образование дочери, но она была непреклонна. Он принял деньги. И впервые за двадцать пять лет позволил себе ее обнять.
Наверное, сейчас она надеялась примерно на такое. Только вот не учла – тогда она проявила себя как бизнес-леди, достойная наследница рода Рихтер (даже если она не наследница). А сейчас приползла сюда как дочь. Как побитая собака.
– Как хоть гостью зовут? Я ее знаю?
Светлые глаза управляющего интригующе сверкнули.
– Вы ее знаете. И будет хорошо, если никто больше не узнает. Мистер Рихтер осознанно дает вам шанс подтвердить право на его доверие.
«Право на его доверие».
Господи боже.
Дональда Рихтера и Эллу Уильямс, известного мецената, общественного деятеля и жену министра здравоохранения Треверберга, Теодора нашла в гостиной. Они сидели на диване, как старые друзья, и о чем-то негромко переговаривались. Расслабленная поза, непозволительная близость. Что нашло на отца, когда он связался с замужней женщиной? Да к тому же почти своей ровесницей. Обычно он предпочитал девочек помоложе. Порой даже младше Теодоры.
Элла улыбнулась максимально очаровательно и почти даже не фальшиво.
– Мисс Рихтер! – воскликнула она хорошо поставленным, звучным и, надо признать, приятным голосом. Она могла бы петь. – Какой приятный сюрприз.
– Теодора.
Отец глянул на дочь поверх очков. Он был расслаблен, даже весел. Дональд Рихтер и хорошее настроение? Подождите! Резко сменился сезон? Снег пошел посреди лета? Это что вообще такое?
Не показывая волнения, Теодора спокойно прошла в гостиную и опустилась в кресло напротив них. Служанка тут же принесла жасминовый чай с печеньем и испарилась.
– Не ожидал тебя увидеть.
– Не думала, что приеду. Извините, если нарушила ваше…
– Все хорошо, – прервала миссис Уильямс, сверкнув ослепительной улыбкой. – Мы просто беседуем.
Звучит как «это не то, о чем ты подумала».
– Ты продаешь рестораны? – вдруг спросил отец.
Тео вздрогнула. О своем решении избавиться от части активов она ему не рассказывала. В целом и не должна – у него в ее бизнесе не было ни одной акции.
– Хочешь купить? – спросила она вместо прямого ответа на вопрос. Об этом как-то не подумала. Вряд ли отец решит погружаться в нюансы ресторанного бизнеса, но почему бы нет?
– Не думал об этом, – спокойно ответил Дональд. – Просто не понимаю, почему ты решила сбросить коней и пойти по жизни пешком?
Это что-то новенькое.
Она пожала плечами.
– Я оставляю за собой «Треверберг Плазу» вместе с рестораном и один ночной клуб. Мне достаточно. Я показала, что способна в сжатые сроки выстроить любую сеть и заставить ее работать.
– То есть это была просто демонстрация.
Тео пригубила чай и холодно улыбнулась. Она старалась не замечать, как наманикюренные пальчики Эллы легли на плечо отца, чьи глаза приняли такое привычное выражение ледяной надменности. В этом весь Дональд Рихтер. Только уже через мгновение он бросил взгляд на женщину рядом, и у Теодоры перехватило дыхание. Аксель на нее так не смотрел никогда. А взгляды других мужчин значения не имели.
– Возможно, – уклончиво ответила она, прекрасно зная, что игнорировать вопросы отца нельзя. – Ты против продажи бизнеса?
– Я не имею права быть против, – отозвался Дональд, с трудом отрывая взгляд от кокетливо покрасневшей Эллы. – Просто удивлен. Не думал, что ты так легко сдашься.
Ну вот. Началось.
– Я пришлю бумаги. Если хочешь, выкупи рестораны. Но свое решение предпочла бы не обсуждать.
– Видишь, Элла? – с улыбкой произнес Дональд таким тоном, что Тео захотелось сбежать. – Так было всегда. Железная леди Треверберга сполна оправдывает это звание и в семейном кругу. Все решила, все уже сделала. Прийти за советом – зачем?
– Не будь таким жестоким, Дональд. Как будто ты сам поступал когда-то иначе.
Он негромко рассмеялся, а Тео вдруг почувствовала искреннюю благодарность. Видимо, эта женщина обрела над ее отцом безграничную власть, раз могла так с ним говорить.
– Действительно, – сказал он. – Тео, так зачем ты приехала?
«Тео»?
– Я…
Она замялась и снова нивелировала возникшую паузу с помощью чая. Внимательный взгляд отца остановился на ее лице, из него пропал холод, но и тепла она там не разглядела, лишь отчуждение. Теодоре бы хотелось сесть рядом, взять его за руку и впервые попросить совета. Что ей делать? Что он делал, когда умерла мама? Почему-то она чувствовала себя так, будто с ней произошло что-то похожее. Одинокой и брошенной, сломленной несправедливостью мира. И отчаянно не понимала почему. У нее было все хорошо, а потом партнер оказался фанатиком и убийцей, бывший любовник сгорел в наркотиках, а мужчина, рядом с которым она внезапно позволила себе ощутить себя женщиной, прямым текстом велел ей держаться подальше.
По чему она тоскует? Лично по Грину или по собственным ощущениям рядом с ним? Ответа на этот вопрос не было.
– Извини. Я могу уехать, если…
– Нет, Теодора, – вступила в разговор Элла. – Это мне, к сожалению, нужно уехать.
Она встала, смело наклонилась к Дональду, поцеловала его в губы, улыбнулась и вышла. А Тео так и застыла, приоткрыв рот. Кажется, она впервые увидела, чтобы отец кого-то целовал. Она перевела взгляд на Дональда, но тот уже посуровел.
– Ты же понимаешь, что все увиденное должно остаться между нами.
– Ты сошел с ума. Мистер Уильямс – друг мэра. Зачем так рисковать?
Она выпалила это и заткнулась. Рихтер не терпел замечаний. Но он лишь устало улыбнулся.
– Я понимаю. Ты хотела поговорить?
Тео покачала головой.
– Пожалуй, нет. Но… пап, можно я останусь на ночь?
Мужчина посмотрел на нее с немым напряжением. Ничего не сказал. Кивнул и вышел из гостиной.
