Анна Блейк
Все оттенки боли
II
8,5 месяцев после аварии
Апрель 2005
Мягкая рука жены прикоснулась к его сухому и горячему лбу. Николас оторвался от документов и посмотрел на Лизу, привычно отмечая тень усталости под выразительными глазами. Жена не улыбалась, но улыбка затаилась в чувственном изгибе губ. Волосы собраны в простую прическу, несколько прядок падают на высокий лоб. Внешность Лизы была настолько благородной, что иногда Ник чувствовал себя рядом с ней крестьянином, несмотря на собственное высокое с точки зрения реалий Треверберга положение.
Машинально он протянул руку и коснулся ее щеки. Лиза прикрыла глаза. Между супругами велся молчаливый диалог. В ход шли фразы, взгляды, дыхание, разделенное на двоих… А на фоне – детский смех и плач, крики, грохот рассыпавшихся игрушек.
На фоне – жизнь. Семья.
Ник потянул жену за руку и усадил к себе на колени. Лиза хмыкнула. И в этом не было ни грамма жеманства. Только счастье. Зрелое, выстраданное счастье, к которому они шли не один год. Кто бы мог подумать, что его душа вынырнет из колючей брони? Кто бы мог подумать, что он, пройдя через весь тот кошмар, обретет себя?
Кто бы мог подумать, что решение отца их поженить, такое жестокое, такое резкое, окажется единственно верным?
Ник прижался губами к ее губам, вдыхая сладковатый аромат шелковистых волос. Лиза приглушенно застонала и вцепилась в сильные плечи мужа. Он бросил пить, занялся телом, собой. Помолодел лет на десять и вспомнил, что такое не иссушающая душу страсть, а глубокое искреннее влечение. Влечение к жене, в которой каждый день он видел самую красивую женщину на земле.
Лиза знала, когда можно прийти, а когда не стоит мешать. Ее нежные пальцы запутались в его волосах и слегка потянули, заставляя посмотреть в глаза.
– Тебе нужно поужинать, – пробормотала жена, пытаясь скрыть улыбку.
Вместо ответа он снова потянулся к ее губам, но был остановлен спокойным и уверенным жестом:
– Ты не выходил из кабинета десять часов. Ник. Дети забудут, как ты выглядишь.
Он тяжело вздохнул.
– Я должен…
– Ты не сможешь принести пользу следствию, если умрешь от истощения.
– Скоро приедет Грин.
– Еще один полуночник, – фыркнула Лиза и с неожиданной легкостью соскочила с колен мужа. – Пошли. Из криминалиста тебя превратили в аналитика.
– Ну-ну, скажи еще – в офисную крысу.
Она насмешливо взглянула на него через плечо.
– Не офисную и не крысу. Нечто домашнее и усталое.
Дети носились по гостиной, играя в пиратов. Норель устроилась на импровизированной мачте, а близнецы барахтались на полу, изображая матросов. Кажется, абордаж пошел не по плану. При виде отца все замерли и загомонили разом. Слов Ник не различал. Дети еще не вполне сносно владели речевым аппаратом, кто-то проглатывал «р», кто-то переставлял местами слова. Но говорить любили все. Удивительно, какими болтунами могут получиться дети у молчаливых родителей.
Кажется, Норель стала здесь своей. Близнецы буквально дрались за право помогать обретенной сестре, проявляя себя почти по-мужски. А она чисто по-женски назначала то одного, то другого главным защитником. Это было мило. И слегка пугало. Слишком разумна для четырех с небольшим лет.
– Я же говорила – он придет! – Норель спрыгнула на пол и помчалась к Нику.
Он, наклонившись, подхватил дочь на руки. Если бы у Ника спросили, в какой момент он полюбил свою жену, он назвал бы конкретный день: именно тогда Лиза приняла его дочь. Дочь от другой женщины, дочь, о существовании которой Николас не подозревал. Он поставил Лизу перед фактом, сообщив, что удочерит Норель, оформит все документы и даст ей свою фамилию. А та – приняла. И умудрилась не переносить внутреннюю боль, которую он причинял ей своими чувствами к другой, на ребенка. Эрик Туттон разрушил первый брак сына с помощью подкупа и своего влияния. И тут же заставил Николаса жениться на Лизе. Тогда Ник в равной степени ненавидел отца и жену. А та ждала. И дождалась.
Все это пронеслось в голове в момент, когда Ник поймал светлый, радостный взгляд жены. Прижимая дочь к груди, криминалист потрепал по голове подскочивших к нему близнецов и подошел к Лизе. Наклонился к ней и поцеловал. Им больше не требовалось слов для выражения чувств. Она прекрасно все знала сама. И до конца дней он будет делать все, чтобы никогда больше не причинить ей незаслуженную боль.
Ужин прошел за разговорами. Дети снова умчались в гостиную. Лиза рассказывала об очередном проекте, которым занялась, запертая в доме. Ник думал. И ждал.
Он позвонил Грину час назад и сказал, что нужно поговорить. Тот пообещал приехать. Нужно было подготовиться, составить речь. Но Туттон не мог заниматься этим. То, что он обнаружил, ковыряясь в прошлом Анны Перо, скорее напоминало шутку. Чью-то злую издевку. Потому что вскрывало совершенно новую линию расследования и до тошноты идеально складывалось с гибелью его собственной семьи.
К моменту, когда Аксель Грин появился на пороге дома, дети угомонились. Лиза открыла гостю, проводила в кабинет Николаса и ретировалась, оставив мужчин наедине.
– Спасибо за охрану, – сказал Ник невпопад.
Когда-то он тушевался перед известным детективом. Но тот Туттон-младший остался в Спутнике-7, у него больше не было права голоса.
Грин скупо улыбнулся. Темно-синие глаза смотрели привычно внимательно, зрачки больше не взрывались от боли. Аксель выглядел собранным и отчужденным – как всегда. И одновременно казался ближе, открытее, чем был на самом деле. Обманчивое чувство.
– Что тебе удалось найти?
Грин сдерживал нервозность, но она сквозила в голосе и скупых жестах. Он взял чашку с чаем, который принесла Лиза, и отвел глаза, сосредотачиваясь на себе.
– Анна Перо – младшая дочь в семье психиатров. Ее отца звали Жак Перо, он был известным специалистом как во Франции, так и за ее пределами. Мать – и вот это крайне интересно – британка. Урожденная Изольда Стоун. – Аксель вопросительно вздернул бровь, а Ник продолжил: – Обнаружив это имя, я не сразу понял, что к чему. Как ты знаешь, архивы сохранились не полностью, а некоторые вещи засекречены. Но Изольда тоже была психиатром. И в одной из работ, опубликованных на сайте Сорбонны, я нашел отсылки к работам ее отца Эдмунда Стоуна.
– Это должно мне о чем-то говорить? – негромко спросил агент.
– Тебе нет, – покачал головой Николас. – А вот тем, кто живет и работает в Спутнике-7 – да. Эдмунд Стоун был одним из партнеров моего отца. Это ученый из лабораторий. Психиатр.
– Твою ж…
– Именно. У нас горы трупов, но как минимум четыре из них связаны со Спутником-7.
– И это не бросается в глаза, потому что люди меняли фамилии.
– Да. – Ник улыбнулся. – Мы должны выяснить все про отцов и дедов наших жертв. Как ты и говорил. И знаешь, что самое интересное?
– Да?
– Эдмунд Стоун умер в Спутнике-7 в 1951 году. Архивы, как всегда, засекречены, но Лизе удалось найти заметку в местной газете о том, что город прощается с выдающимся ученым, который отдал свою жизнь на благо науки и умер по нелепой случайности.
– Случайности?
Ник взял со стола сигареты и прикурил одну. Предложил Грину, но тот отказался, покачав головой. Агент выглядел так, будто ему открыли дверь в святая святых. Николас буквально чувствовал, как молниеносно проносятся в его голове разрозненные факты и улики. Туттону понадобилось несколько недель, чтобы на примере Перо доказать связь со Спутником-7, которую он изначально почуял, стоило только получить доказательства, что его отец был убит не просто так.
И ревность больной девушки, ставшей исполнителем, тут ни при чем.
– Я помню разговоры в доме. Отец говорил, что в лаборатории периодически гибнут люди. Несчастные случаи списывали на переутомление. Работа была сложной. Но что, если…
– И тогда Кукловоду лет… сколько? Восемьдесят?
Ник сразу помрачнел.
– Не похоже.
Аксель пожал плечами, одновременно успокаивая и обрывая дискуссию. Нельзя отметать версии сразу. Каждую нужно проработать. Доказать. Или же опровергнуть. Именно в этом суть работы следствия: ты все время ищешь доказательства.
– Надо просто собирать информацию. Ты молодец. Спасибо. Мне нужно подумать.
Ник положил документы в сторону, в два вдоха прикончил сигарету и затушил ее в пепельнице. Такая стройная теория почему-то трещала по швам. Как он мог не подумать об очевидном? Если Кукловод убивал еще тогда – в Спутнике-7, в пятидесятые, он никак не мог вести деятельность в двухтысячных. Или мог? Какой-то исключительный старик. С другой стороны, психопаты зачастую стареют позже. Может, ничего еще не потеряно. Но на горизонте не было ни одно старика, кто подходил бы под портрет.
– Он какую-то секту, что ли, строит? – задумчиво проговорил Грин, вырывая криминалиста из панической задумчивости. – Имени себя. Делает все чужими руками. Метит в определенных людей. Стоун служил в Спутнике-7. Сначала погибает он. Потом… Что там с матерью?
– Умерла, когда Анне исполнилось восемнадцать. Авария.
Грин резко поднял голову.
– Авария?
– Ехала на автомобиле из клиники в Марселе в пригород и не справилась с управлением.
– То есть несчастный случай.
Ник устало пожал плечами. Силы утекали, и он пока не мог понять, к чему ведет Аксель.
– Ну, так написано в протоколе.
– То есть то, что похоже на несчастный случай, – сухо и почти недовольно проговорил Аксель.
Туттон, кажется, понял. И заглянул в документы.
– В 1986 году, когда Анне было двадцать восемь, умирает ее брат. Он увлекался альпинизмом.
– Дай-ка угадаю, – улыбнулся Грин.
– Да. Остался на Эвересте. А потом… Я нашел документы об аварии с участием Перо. Но Анна выжила. А потом…
– А потом подписала контракт и уехала в армию. В секретную группу. И Кукловод потерял след.
В кабинете повисла тишина.
– Это истребление, – негромко произнес Грин, глядя в никуда. – Он вырезает семьи. И ему плевать на время.
Нику стало не по себе. Неужели он, его жена, дети – все под угрозой? До сих пор? Ему казалось, они в безопасности, казалось, что самое страшное позади. Но после слов Грина волосы на загривке встали дыбом.
Он никогда еще не позволял себе так тупо ошибаться. Грин резко встал.
– Позвоню одному человечку, – сообщил он, принявшись мерить кабинет шагами. Хромота не прошла, но бывший детектив, кажется, ее не замечал. А Туттон ошеломленно молчал, прикованный к креслу новой реальностью, от которой так старался убежать. – Нам нужно больше данных. По меньшей мере теперь мы понимаем, что искать, – продолжил Аксель. – Кажется, пришла пора снова пообщаться с доктором Арнольдом Нахманом и получить максимальное количество доступных документов из Спутника-7.
– Он не даст.
Грин едко улыбнулся.
– Мне – нет. Но я знаю кое-кого, кому он не сможет отказать.
III
8,5 месяцев после аварии
– Уверена?
Рука Теодоры с перьевой ручкой, зажатой меж слегка вздрагивающих от напряжения пальцев, замерла над документом. Мисс Рихтер положила «Паркер» на стол и посмотрела на Эллу Уильямс. Любовница отца за этот месяц поразительным образом вошла в ее жизнь. Может, это последствие тоски по рано умершей матери, а может, попытка снова поладить с отцом, который казался счастливым впервые за много лет.
– Мы это уже обсуждали, – улыбнулась Тео и снова взяла ручку. – Уверена.
– Что ты будешь делать, не работая по шестнадцать часов в день?
О, она прекрасно знала, что будет делать. К тому же кое-что для души Теодора себе оставила. Размашистая подпись появилась на документе. Теодора подписывала лист за листом. Юрист проверял полноту заполнения и складывал бумаги в папку. Дороги назад не было. Нет, Тео не жалела. Или жалела? Почему самое сложное решение всегда касается личного? Строить бизнес легко. Чувствовать себя несчастной – легко. Доказывать всему свету, что она может, – тоже легко. Хотя на самом деле, конечно же, это адский труд.
Но нет ничего сложнее, чем необходимость развернуться лицом к самой себе, протянуть самой себе руку и наконец прислушаться к истинным желаниям. Осознать их она смогла с помощью Акселя. Хотя он, наверное, никогда об этом не узнает, а она не наберется смелости сказать, что он буквально вдохнул в нее жизнь.
– Вот и все, – с задумчивой улыбкой произнесла Теодора и почувствовала, как теплые руки Эллы обнимают ее за плечи.
– Твой отец будет в ярости.
Тео горько усмехнулась.
– Но вы же на моей стороне?
Юрист убедился, что с бумагами все в порядке, и удалился, оставив женщин наедине в вип-комнате ресторана, который с этого мгновения больше Тео не принадлежал. Равно как и 90 % бизнес-мощностей, построенных ею с момента возвращения в Треверберг. Она оставила себе клуб, где выступала когда-то Авирона. И один отель, в который наняла управляющего.
На вопрос Элла не ответила. Она взяла мундштук, маленькую сигариллу и элегантно закурила, распространяя вокруг себя вишневый дым. Теодора даже не поморщилась. Теперь, когда подготовка документов завершилась подписанием договора купли-продажи, она еще не могла понять, что чувствует.
Свободу?
Боль?
Одиночество?
Радость?
Наверное, все вместе по чуть-чуть. А еще целую бездну практически животного страха. Завтра не нужно вставать в шесть утра, чтобы один за другим перебирать отчеты по каждому направлению за прошлый день, а потом наносить визиты. Послезавтра тоже.
И это не отпуск.
– Миссис Уильямс…
– Тео, пожалуйста, зови меня по имени. Чувствую себя старой.
– Зачем вам мой отец?
Вопрос повис между ними, как дыхание в морозную ночь. Элла опустила руку с мундштуком, изящно коснулась кистью столешницы. Ее взгляд стал серьезным, а губы приняли странное выражение, в котором неуверенность сочеталась с упрямством. Как будто эта женщина боялась. Себя. Мира.
– Ты когда-нибудь любила?
Рихтер отвела глаза слишком поспешно. Не готова она к таким разговорам. Как будто сидит в школе перед учительницей, застукавшей ее за поцелуем с одноклассником. Кровь бросилась к щекам. Любила она? Она определенно что-то чувствовала. Ее привлекали многие мужчины, и некоторым из них она позволяла стать чуточку ближе. А одному однажды сказала «да» на вопрос, выйдет ли за него замуж. Тот брак был выгоден и удобен, а потенциальный муж, несмотря на чудовищную разницу в возрасте, будоражил и манил. Замуж она так и не вышла, устав закрывать глаза на бесчисленные измены. Была ли это любовь? Или Теодора заставила себя влюбиться, разгадав в этом мужчине достойную партию, которую наверняка принял бы Дональд Рихтер?
– Хотите сказать, что полюбили его? Ваша связь может его погубить. Ваш муж…
– Джонатан чудесный человек, – приглушенно прервала ее Элла.
– Не сомневаюсь. – Теодора кивнула, возвращая себе самообладание. – Но разводиться вы не будете. Оставаться женой министра здравоохранения, который на следующих выборах, скорее всего, будет баллотироваться в мэры, намного выгоднее, чем связывать свою жизнь с бизнесменом. Даже очень успешным.
Холеное лицо миссис Уильямс побледнело. Теодора ждала, что увидит на нем злобу или недовольство. Но нет. Элла выглядела подавленной. Она закусила губу, потом нервно докурила и принялась тушить окурок, как будто от его уничтожения зависела судьба человечества.
– Знаешь, Тео, – наконец произнесла она. – Чем больше ты работаешь, тем меньше чувствуешь. И в какой-то момент ты встаешь перед выбором: жить или притворяться. Я подумала, что рядом с Дональдом могу жить. Хотя бы попытаться. Мне плевать, сколько он зарабатывает, кем манипулирует и какой вес имеет в обществе. Тебе сложно слушать такое о своем отце, но он чертовски сексуальный, умный и интересный мужчина. И я удивлена, что он один.
– После смерти мамы не женился.
Тео снова отвела глаза, чувствуя привычную глухую боль, которая разрывала сердце каждый раз, когда Теодора вспоминалась мать.
– Вот видишь, – расслабленно улыбнулась Элла. – Тридцать лет траура по жене. Это же невероятно. Я такого раньше не встречала. А ты?
А она никогда не думала об отце как о мужчине. Как о деспоте и тиране – да. Как о человеке, который может решить любую проблему, – тем более. У него были любовницы, кого-то он даже знакомил с семьей. Но все это виделось ей настолько отдаленным, настолько холодным и театральным, что Теодора, да и Уильям, ее брат, не принимали любовниц отца всерьез. Женщины и женщины. Сегодня одна, завтра другая.
Кажется, с Эллой у отца все было иначе.
И он попал в тот замкнутый круг, который столь любит смаковать желтая пресса. Богатый любовник жены чиновника. Какой позор. Какая трагедия. Хотя нет. Почему именно трагедия? Фарс. Это слово больше подходит ситуации.
– Все-таки вы полюбили? – тщательно маскируя эмоции, спросила Теодора. – Моего отца?
Элла почти беспечно передернула плечами и спрятала мундштук в чехол.
– Есть вещи, которые просто случаются. Ты не можешь их контролировать – и не должна. Потому что они будут управлять тобой, жить через тебя и развиваться. Мудрый человек должен поймать точку невозврата. Я свою поймала. А ты?
– Все намекаете, что мне пора влюбиться?
– Не знаю. Но ты уже выглядишь как пойманный мотылек. Ты продала бизнес. Железная леди Треверберга отказалась от власти. Кто он, Тео? Кто этот мужчина, который заставил тебя пересмотреть свои взгляды?
Ее обдало горячей волной. Не справившись с эмоциями, Теодора обхватила себя руками и посмотрела Элле в глаза.
– У меня никого нет.
Лицо любовницы отца приняло ехидное, почти лисье выражение.
– Даже так. Неужели кто-то посмел разбить тебе сердце?
– Нет!
– Не буду лезть в душу, извини. Скажу лишь, что я рада, что ты так и не выскочила замуж за художника.
Мисс Рихтер медленно выдохнула и улыбнулась. Все-таки держать лицо она не разучилась. Ее губы тронула холодная улыбка.
– У меня никого нет, Элла. Все это я делаю ради себя.
По лицу мисс Уильямс скользнула тень.
– Надеюсь, ты не пожалеешь.
– Если пожалею, это будет только моя боль. Не обязательно пытаться ее разделить.
Их взгляды встретились, и в вип-комнате снова стало холодно. Теодора спокойно изучала Эллу, а та будто что-то искала в безупречном лице бывшей Железной леди Треверберга.
– Если вдруг захочешь поговорить – звони. А сейчас извини. Я должна идти.
Вечер того же дня
В студию она вошла ближе к полуночи. Все дела были закончены. Шаг сделан, и повернуть назад – даже если бы она захотела – никто не позволит. Есть та точка невозврата, которую невозможно отменить. Деньги за бизнесы лежали на ее счету. Управление передано. Это все.
И все, что могло сейчас ее стабилизировать, что могло дать уверенность в самой себе, находилось прямо перед ней. Джеральд крутанулся на стуле и привычно улыбнулся, обнажив ровные белые зубы. Этот оторванный от мира бизнеса, интриг и больших денег молодой мужчина был вторым человеком на планете, кто знал, кто такая Авирона на самом деле. И он ее не предал. Хотя тысячу раз мог озолотиться на подобном секрете, вбросив его в СМИ.
– Ну привет, звезда, – глубоким мелодичным голосом произнес он. – Думал, не позвонишь. Слышал, ты там бизнес продала. Что это? Кризис среднего возраста?
Теодора рассмеялась. Глянула на телефон – скорее машинально. Не увидела ничего нового и посмотрела на звукорежиссера.
– Я написала песню.
– После годового перерыва, – присвистнул он. – Мое ты золото. Порвем чарты?
– Хочу, чтобы ты послушал и помог записать.
Джеральд сделал глоток крепчайшего кофе, от одного запаха которого у Теодоры начинало ныть сердце, снова крутанулся на стуле, а потом царским жестом положил длиннопалые ладони на пульт.
– Я весь твой, богиня. Только пой! Волшебных нот манящий звук ласкает мой поплывший слух.
– Дерьмовые стихи у тебя, Джерри, как были, так и есть, – расхохоталась Тео.
Как же с ним было легко.
– Я правильно понимаю, что Авирона возвращается? – прищурившись, спросил Джерри.
Рихтер сбросила сумку, пиджак и, оставшись в свободной блузе и джинсах, потянулась, разминая затекшие плечи. Когда она вытащила шпильки, черные волосы крупными волнами ударили по спине. Джеральд следил за ней ярко-зелеными, по-лисьи раскосыми глазами. Русые волосы острижены неровно, косая челка падает на глаза. В свои тридцать пять он выглядел на восемнадцать. Обманчивая инфантильность. Джеральд Стивенсон – тот человек, к которому нужно записываться за год для того, чтобы выбить пятнадцать минут времени в студии. Он создавал звезд. Но важнее другое. Он создавал хиты. Сам писал преотвратные и пошлые стихи, но музыку чувствовал как бог. Они познакомились в первые месяцы после того, как Тео вернулась в Треверберг и взялась за строительство бизнеса.
Уничтоженная тяжелой работой, она не могла спать. Ей не было и двадцати пяти, но иногда она чувствовала себя на восемнадцать. Пропадала в клубах. Где и пропала, если можно так выразиться. В тот момент, когда очутилась на его сете. Стивенсон взял броский псевдоним Корсар. Его вечеринки проходили в пиратском стиле. И музыка была такой же – уводящей из реальности. Куба, Гавайи, Карибы, безумие страстей и свободы. Если Тео когда-то и танцевала до упаду, то явно не на студенческих вечеринках, которые упрямо избегала, а в клубах. Пряча черный шелк волос под париками, а глаза за слишком ярким макияжем, она растворялась в чужом творчестве, пока в один прекрасный день, разогретая «Куба либре», не набралась смелости подойти и познакомиться.
Обласканный славой Корсар оказался молодым мужчиной слегка старше ее. Общение строилось легко. Так она узнала, что у Джеральда своя студия и то, что хиты, звучавшие на тревербергских радиостанциях (и не только), выходили из-под его пера.
И именно он первым на планете Земля познакомился с Авироной, когда она рискнула показать ему песню. Одну. Другую. Десяток. Корсар создавал аранжировки. Авирона пела и писала музыку и стихи.
– Не совсем, – игривым тоном заявила она, глядя в зеленые глаза человека, которого привыкла считать своим другом.
– А что изменится?
– Послушай песню. И дальше решим.
– Тео! – возмущенно воскликнул он.
Джеральд вскочил, подошел к ней и взял за плечи, прорвав интимную зону так легко, будто имел на это право. Она замерла, глядя ему в глаза.
– Больше никаких масок, Джерри, – прошептала она и уперлась кулаком ему в грудь. – А теперь иди на место и работай. Я хочу записать альбом.
