Анна Самохина
Раccвет
Пролог
Наших дней алеют грозди,
Солнца круг стремится ввысь.
Не для нас сгорают звёзды;
Нам уже не вознестись.
Тихое июльское утро было прекрасной, вдохновляющей порой. Птицы и бабочки порхали в небесной синеве, стрекотали засыпающие кузнечики. Лучи солнца коснулись росы, и та вспыхнула россыпью бриллиантов.
Я об одном прошу живых:
Останьтесь верными, любя.
Гоните прочь людей гнилых,
Как не смогла однажды я.
Этер дочитала стихотворение, вырезанное на надгробной плите. Потом положила на едва заметный холмик букет белых лилий. Их аромат дурманил сознание, и на секунду ей показалось, что она кладет цветы не на безымянную могилу возле дома, а стоит в каком-то далеком городе над погребением горячо любимого человека. И это чувство отчаяния, безысходности, несправедливости лишь заставило Этер вспомнить, куда она отправляется. Быть может, совсем скоро эта призрачная скорбь станет реальной.
Через минуту она уже вскочила на стоявшего рядом коня и, не позволяя себе оборачиваться, направила его в сторону подернутого белесой пеленой горизонта. Её одолевали тревожные мысли, которые словно по собственной воле лезли в голову. Не об этом она мечтала, не этого хотела. Другое видела во снах. Но никто не знает, как повернется жизнь. Вот и теперь Этер приняла, на её взгляд, единственное правильное решение. Она ехала на войну.
Что ни ночь – новый кошмар. Тяжелый, запутанный, словно бред пьяного или сумасшедшего. Ускользающие от сознания образы, тени, вспышки света и всполохи пламени, блики луны и фонарей, неясные очертания невидимых гостей. Даже погожие дни не прогоняли вереницу мучительных снов. Они терзали сознание, ранили его, заставляли бежать: но бежать было некуда.
Этер вдруг вспомнила странствующего старика, который полгода назад забрёл в их город. Девушка обрабатывала его раны, а он рассказывал ей предания старины, в которых воспевалось могущество Трианской Империи. Этер тогда пожаловалась на страшные сны и потерю связи с близкими, а он посоветовал набраться храбрости и взглянуть реальности в глаза. «Страх и ненависть будут глодать тебя, как голодные собаки глодают кости, – сказал он. – Иди на войну, и будь что будет. Только там ты сможешь спастись от самой себя».
Прохладный утренний ветер нещадно бил по лицу всадницы. От этого у неё перехватывало дыхание, а рыжие волосы пожаром разлетались сзади. Тем не менее она не замедляла бега коня. Ей казалось, что уже слышны военные барабаны, что за горизонтом уже палят пушки, что ещё секунда – и на дороге появятся обозы с ранеными.
Но утро оставалось тихим и мирным, просыпающаяся природа не подавала знака, что где-то совсем рядом горит война.
Городская застава осталась за спиной, впереди – наспех сооружённые шатры, тяжелые военные машины и снующие люди в серо-коричневой форме. Умный конь замедлил шаг, потом и вовсе остановился. Этер спрыгнула на землю.
Ей не хотелось этого. Чем ближе та была, тем сильнее ощущалась охватившая ноги дрожь – она поднималась выше, а за ней следовала неприятная, холодная волна страха. Этер все никак не отпускала поводья и лишь мелкими глотками втягивала воздух. Что гнало её вперед? Страх? Ненависть? Любовь?
Этер никто не торопил. Она в который раз напоминала себе, зачем сюда пришла.
– Беги домой, – прошептала Этер, поглаживая горячую конскую шею. – Беги.
Потом отстранилась, сделав усилие, улыбнулась. И от этой улыбки по щекам чуть не побежали слёзы. Животное фыркнуло, развернулось и умчалось в зеленеющие поля, прочь от дороги и палаточного лагеря.
«Это не так уж и сложно, – мысленно твердила себе Этер. – Просто подойди и скажи, и потом уже будет проще».
Не давая себе времени передумать, она почти бегом направилась к стоящему неподалёку столу. Попутно отметила, что справа, метрах в пятидесяти, у такого же стола толпится не меньше сотни людей. Кажется, там набирали добровольцами ремесленников, которых, впрочем, почти не отправляли на фронт.
Ближе стояли ещё четыре стола. За каждым из них сидел скучающий военный, и совсем никто не подходил наниматься рекрутом. Позади раскинулся лагерь с шатрами и палатками, на ветках железной дороги стояли бронированные машины.
Этер практически врезалась в стол, внезапно оказавшийся у неё на пути. Нервно дернулась и вновь постаралась успокоиться: безрезультатно. Земля качнулась под ногами, мир подёрнулся белой дрожащей пеленой.
От сидящего напротив человека её отделяло не больше метра. Это был молодой мужчина со светлыми вьющимися волосами. Даже пустые зеленые глаза не придавали его лицу жестокое выражение, которое обычно имели военные. Он без интереса поднял голову и, вежливо скрывая улыбку, замер в ожидании. Наверняка он не в первый раз видел трясущихся от страха детей, которые так отважно стремились защищать Родину.
– Этернитас Кирент. Я врач, – проговорила она, старательно скрывая дрожь в голосе. – Хочу записаться в военный госпиталь ближе к фронту.
– Конечно, – мужчина склонился над тетрадью, тщательно вырисовывая буквы. – От Бартиста… Пройдёшь налево до коричневого шатра, оттуда виден поезд. Состав тронется через пару часов, – мужчина положил карандаш и вновь улыбнулся, теперь более сочувственно. – Военный билет получишь уже в полку, все остальное – тоже. Не бойся, привыкнешь. Страшно только сначала.
Быстро поблагодарив мужчину, Этер почти бегом направилась к поезду. Ноги едва слушались, словно наполнялись ледяными камнями, которые сильнее притягивали к земле. Дрожь охватывала уже всё тело и пульсировала где-то за грудиной. Стало холодно, захотелось к маме. И даже осознание того, что та трудится в лабораториях на северных рубежах страны, не могло вытеснить из головы такое простое, но стойкое желание.
Глава 1
Мы внутри давно разбиты
Среди этих белых вспышек.
Мы уже почти убиты,
Но ещё зачем-то дышим.
Взрывы были слышны издалека – после каждого по телу пробегала холодная волна, терявшаяся в животе.
Никто не разговаривал. Этер закрыла глаза и прислонилась к стенке. Почему-то ей казалось, что если не обращать внимание на войну, она исчезнет совсем. Рядом тяжело дышала и периодически всхлипывала незнакомая девушка. Зачем она здесь?
Что привело сюда всех этих людей? Чувство долга? Может быть, любовь? Или страх? Или… ненависть? И можно ли сражаться годами лишь благодаря этому одинокому чувству, которое заставило однажды отправиться на войну? Этер в который раз задавала себе эти вопросы. Она не знала, не догадывалась даже, что, пройдя через битвы, потеряет ту часть себя, которая так самоотверженно тянулась на фронт. Бесспорно, она приобретёт что-то взамен. Откроет для себя новое, поймёт, что все в жизни совсем иначе. И это нормально – менять мировоззрение. Но только из-за войны уйдёт и, возможно, никогда не вернётся то, что когда-то делало её человеком.
Сейчас Этер лишь хотела помогать сотням страдающих людей. Храбрым воинам, которые бросались на врага, стараясь спасти соотечественников. Этер боялась их и уважала, понимая, что сама не смогла бы жить так, как они. Совсем скоро она приедет в большой госпиталь и сможет делать то, что у неё всегда получалось лучше всего. То, что делало ее счастливой. Что теплотой разливалось по телу, когда она кому-то помогала. Только в госпитале, среди раненых и больных, она чувствовала свою нужность.
Новый взрыв раздался совсем рядом – поезд вздрогнул, словно испугался. Этер, повинуясь какому-то далекому и почти неосязаемому чувству, отодвинулась от стены и села в центре вагона.
В эту минуту снаружи раздался грохот, который на несколько секунд оглушил Этер. Поезд резко остановился, и по инерции все пассажиры полетели вперёд. Что-то цепкое схватило изнутри сердце и легкие Этер, словно заморозило их, парализовало конечности, притупило слух. Раздались крики, которые тут же утонули в диком визге тормозов и нарастающем гуле, который, казалось, раздавался со всех сторон. Этер видела огромные, полные слез и страха глаза попутчиков, читала в них сожаление и отчаяние. Ледяная волна не выводила из оцепенения, напротив, лишь больше в него вгоняла: только колючее чувство в груди сильнее жгло и резало внутренности. Она поняла, что поезд сошёл с рельсов, потому что в передний вагон упала бомба. Между ней и всем миром вдруг возник прозрачный, но почти осязаемый туман – в нем утонули и война, и Трианское королевство, и другие врачи. Остались только Этер и бомбы, которые градом падали на крышу бронированного поезда. И единственная мысль, которая вертелась в голове. «Прочь». Она твердила себе это снова, и снова, и снова, пока, расталкивая людей и перелезая через них, не добралась до железного засова. Этер явно не хватало сил на то, чтобы его открыть, но она все равно исступленно тянула ручку в сторону. Вой и крики, поднявшиеся сзади, волновали её не больше, чем надоедливый писк комара. Почему, ну почему они не могут взять себя в руки?! Почему не могут помочь ей спасти их всех?!
Пол ушёл из-под ног, но Этер успела крепче схватиться за засов. Поезд накренился, перевернулся; она вдруг оказалась лежащей на железной двери, пол сделался стеной – но потом вдруг вновь сменился, став потолком, а Этер кубарем покатилась вперёд. Упала на что-то мягкое, но все равно ударилась ногой. Вспышка боли пришла и сразу же угасла, изгнанная единственным желанием выбраться из этого огромного гроба.
Вагон не остановил движение: он повернулся в третий раз и наконец застыл.
В голове Этер не осталось ни мыслей, ни чувств. Лишь горячее, жгучее, непобедимое желание жить. И она подчинилась этому желанию, доверчиво отдала ему полный контроль над телом. Ноги забыли усталость, руки налились силой. В темноте перевёрнутого вагона можно было различить смутный силуэт двери и засова, на который было направлено все внимание Этер. Теперь дверь находилась на потолке.
Вагон сотрясался под непрекращающимися взрывами, но теперь и они отошли на второй план, а окружающие люди вдруг оказались на первом. Кто-то с рыданиями закрывал лицо, кто-то, как и Этер, был сосредоточен на единственном выходе, кто-то смотрел на свои руки и ноги, словно не верил в случившееся. Этер, понимая, что пытаться выбраться бесполезно, опустилась рядом с сидящим на полу парнем. Тот мелко подрагивал, пытаясь замотать тканью открытый перелом костей предплечья.
– Не трогай, – тихо сказала Этер, забирая из его непослушных пальцев кусок рубашки. – Потерпи.
Она, не дотрагиваясь до раны, плотно перемотала перелом. Если сейчас же не промыть рану, парень протянет всего пару недель – заражение крови не щадит никого. Но этого она ему, конечно, не сказала. Лишь улыбнулась на прощание и подошла к женщине, нога которой была неестественно вывернута.
Этер не знала, сколько прошло времени. Она вновь и вновь подходила к раненым, потом обошла каждого по второму разу. Постепенно взрывы стихли, и на их место пришла оглушающая тишина. Но Этер не останавливалась. Словно заведённая кукла, осматривала травму, почти не осознавая, прижимала, перевязывала, вытирала руки от пота и крови и подходила к следующему. И снова, и снова, и снова. Времени не существовало, а мир за пределами вагона исчез. Остались только эти люди, которым нужна помощь. Этер должна была помочь им, остальное не важно.
Этер вздрогнула, когда сверху раздался грохот. Она, как и все пленники этого вагона, подняла голову. Дверь была открыта, а на фоне бело-серого неба возвышались две фигуры. Мужчины в военной форме быстро оглядели прибывших, и вскоре вниз опустилась лестница. Этер не сдвинулась с места, пропуская вперёд раненых. Те вздыхали, вскрикивали, некоторых волоком тащили вверх. И хотя военные старались сохранить нейтральные выражения лиц, их губы были сжаты в раздражении, а брови нахмурены. Ещё бы: рекруты не успели прибыть, а уже получили серьёзные травмы.
Этер выбралась в числе последних. Она жадно глотала наполненный порохом и кровью воздух. Только теперь тело пробила дрожь. Стоять было невозможно, слезы душили, катились по щекам. В груди стало тесно, и новый страх с утроенной силой ударил по Этер. Зачем она пришла сюда, что пыталась найти? Она была одна, лишь песчинка в пустынном океане, капля в глубоком солёном море. Может, море солёное оттого, что состоит из миллиардов слёз таких, как она – маленьких потерянных детей, имеющих лишь прошлое, но безвозвратно потерявших будущее?
Но пусть Этер боялась сейчас, этот страх не должен помешать ей помогать раненым. Она сможет выполнять долг всегда, независимо от своего состояния. Именно за этим она и пришла сюда: внести хоть и небольшой, но вклад в общую победу. Может быть, её жизнь после войны будет потеряна, но она может спасти других.
На войне важен каждый человек, который приносит пользу. И Этер собиралась им стать несмотря ни на что.
– Повреждения есть? – грубый мужской голос выдернул её из отстранённости. – Если нет, то найди любого лейтенанта и сражайся.
– Я врач, – пролепетала Этер.
– Тогда иди собирать раненых.
Этер с непониманием посмотрела на говорившего, но потом осознала смысл слов. Она повернула голову в сторону: там, насколько хватало глаз, на земле лежали тела в серо-коричневой форме. Некоторые шевелились, кто-то вставал и брёл назад, к отошедшему на укреплённые позиции полку. И лишь медики с белыми повязками на плечах, словно лёгкие бабочки, порхали по недавнему полю битвы, выискивая тех, кому можно помочь. И все чаще они, наклоняясь к раненым, качали головой и отходили прочь. А те продолжали беспомощно тянуться к ним руками, все ещё надеясь на спасение. Их предсмертные стоны, минуя кожу, сразу оседали на сердце Этер.
Вся эта картина была настолько сюрреалистичной, пропитанной таким отчаянием и болью, что Этер невольно прикрыла глаза. Конечно, она представляла нечто похожее, но не настолько трагичное. Не настолько живое и цепляющее за душу. Она не думала, что будет так.
Но как бы тяжело не было, Этер кивнула и поднялась на разом ослабевшие ноги. Прошла несколько шагов по крыше вагона, потом, помедлив, спрыгнула на землю. Сотни мыслей, одна хуже другой, вились в её голове. «Зачем я пришла сюда? Я хочу домой. Я хочу вернуться». Страх, все это время прятавшийся где-то за грудиной, опустился ниже, а потом осколками растекся по телу, раня каждую клетку. Словно кровь вдруг похолодела, но продолжала течь по венам. И осознание того, что лишь чудо спасло ей жизнь, крепко засело в мыслях.
– Новое наступление! – голос доносился словно из тумана, и лишь потом смысл фразы прояснился. – Подготовиться к бою на десять часов. Развернуть орудия, перезарядить пушки.
Говоривший – мужчина лет сорока, крепко сложенный, с жутким шрамом на левой щеке – лишь скользнул взглядом по потерянным и напуганным новоприбывшим. Потом что-то негромко сказал подбежавшему молодому военному.
– Стратеги и ученые, вас ждут в штабе, – когда командир отошел, тот кивнул рекрутам. – Воины, идите за майором, – взмах руки в сторону уходящего, – медработников прошу на поле. Через десять минут ожидается новое наступление, за это время спасите как можно больше солдат. Бинты вам не понадобятся, просто тащите легкораненых к госпиталю. Оформим вас позже.
Получив задание, Этер словно очнулась от страшного сна. Сейчас у неё есть задача, с которой она должна справиться. Все остальное – не важно. Девушка, отгоняя нерешительность и уже ставший привычным страх, развернулась к полю недавней битвы. Сначала она шла медленно, но потом заставила себя ускориться. Может быть, эти секунды спасут кому-то жизнь?
Уже совсем скоро Этер споткнулась о тело молодого бойца. Он лежал так, словно спал, и лишь грязное лицо и кровавые разводы на груди показывали, что это не так. Он был мертв.
А ведь у него наверняка есть семья, которая ждет его дома. И когда они получат черное письмо или прочитают его имя в длинных газетных списках, не узнают, как и почему погиб их сын. Был ли он храбрым или мечтал о побеге? О чем думал в последние мгновения? Чего боялся? Вместе с ним умер целый мир, созданный его мыслями и чувствами, любовью и болью. Ведь снаряд мог попасть не в третий, а в четвертый вагон поезда, где ехала Этер. И тогда умер бы её мир, который она создавала годами. И для неё не было ни прошлого, ни будущего – только пустота и темнота, только безвременье.
Этер представила, что она – этот солдат. И очень остро почувствовались сердце и легкие. По щекам покатились слезы, и даже самой Этер было непонятно, кого она оплакивает: этого солдата или саму себя.
– Поторопись! – окрик заставил её вздрогнуть, но из мыслей не вырвал.
Тогда немилосердный удар в плечо всё же заставил Этер обернуться. Женщина с белой повязкой на плече поджала губы.
– Понимаю, что страшно и хочется домой. Но ты пришла служить Триане, так и делай это. Пока оплакиваешь погибшего, умирают живые. Ему ты не поможешь, а им – вполне.
– Извините, – Этер судорожно вздохнула, кивнула женщине и обошла мертвого солдата. Потом ещё и ещё, внимательно осматривая их лица и пытаясь выискать в них признаки жизни.
Она старалась не обращать внимание на то, как болезненно сжималось сердце. Внимательный, хотя и слегка рассеянный взгляд заметил движение груди: Этер присмотрелась, потом, присев, положила руку на окровавленную куртку. Ничего.
Она подняла голову: мир качнулся. Через четыре метра от неё – тело. Через семь метров в другой стороне – тоже. Через десять. И у всех медленно вздымалась грудь. И черная утрамбованная земля тоже качалась вниз-вверх в такт их призрачному дыханию.
Этер поднялась, выпрямилась во весь рост. Это лишь игра её воображения, не более. Есть люди, которые ждут её помощи. Которых можно спасти.
И она вновь шла, огибая тела, словно боялась разбудить. Этер вздрогнула, когда что-то слабо коснулось её щиколотки.
Солдат с оторванной ногой хватался изломанной рукой за неё. Взглянув в его лицо, Этер с трудом сдержалась, чтобы не отпрыгнуть: оно было обгоревшим, почти обугленным, и под оплавленной кожей были видны волокна сгоревших мышц, местами белели кости. Из живота солдата торчали осколки снаряда. Темные глаза уже не наводили страх, а были полны отчаяния и надежды, но явно не осознания происходящего. Он молчал, но вместе с ним чувствовала его боль Этер.
Она опустилась на колени рядом, теряясь и не зная, что делать. Если тащить его, то он умрет. Если оставить здесь – тоже. Нужно наложить жгут, зафиксировать железные осколки…
– Не стоит, – все та же женщина с повязкой на руке сочувственно потрепала Этер по плечу. – Он не жилец.
– Но…
– Нет, – повторила она. – Ты не поможешь ни ему, ни кому-то другому. Спасай того, кто сможет выжить.
Этер медленно поднялась, и глаза, полные страдания, не отрывались от неё ни на мгновение. Она была уверена, что навсегда запомнит этот взгляд – отчаянный, полный боли и ужаса. И ей казалось, что часть её сердца осталась с этим солдатом, а часть – в груди. И по мере того, как она поднималась, сердце все сильнее разрывалось.
Этер попятилась, все еще не в силах оторвать взгляд от умирающего солдата, потом, развернувшись, побежала.
Наконец она заметила пытающегося подняться бойца. Бросив на него беглый взгляд издалека, она отметила, что простреленная нога не выглядит безнадежно. Только тогда Этер подошла ближе и опустилась на колени.
– Сильная рана?
Солдат, ещё совсем молодой, посмотрел на неё слегка удивленно: Этер вспомнила, что ей так и не выдали форму. Но он, судя по всему, счел это неважным, поэтому молча коснулся рукой места чуть выше левого колена и передернулся от боли.
Вишневая кровь блестела, медленно, но обильно вытекая из раны. Штанина потемнела, лицо солдата контрастно белело рядом.
– Ремень снимай, – приказала Этер, внимательно осматривая рану. Может быть, ногу даже удастся спасти. – Тебе повезло, что повреждена не артерия.
Солдат принялся расстегивать пряжку непослушными, вымазанными в крови руками. Все же они тряслись не так сильно, как у Этер, поэтому через несколько секунд он подал ей широкий армейский пояс.
Этер перетянула ногу ниже раны, обмотав пояс трижды. Пропустив мимо ушей болезненное шипение раненого, она зафиксировала жгут. Потом встала, прикидывая, сколько осталось времени до наступления.
Солдат тоже приподнялся на руках, стараясь не тревожить больную ногу. Этер тут же подставила ему плечо, хотя понимала, что вряд ли сможет быть устойчивой опорой. Цедя воздух через стиснутые зубы, парень все же выпрямился и перевел дыхание.
– На ногу не наступай, кровотечение может усилиться, – предупредила Этер.
Сто метров до полкового госпиталя показались километрами. Уже через несколько минут у Этер заболели руки и спина, затекла шея. Но она продолжала идти вперед, пытаясь понять, успеет ли она вернуться ещё за кем-нибудь или нет.
Она уложила солдата на наспех сооруженные койки позади госпиталя. К нему сразу подбежала медсестра, и Этер со спокойной душой отошла в сторону. Со стороны фронта донесся гул и треск, полоса деревьев смешалась, из кустов вынырнули темно-зеленые тени.
Началось новое наступление.
Этер была парализована страхом только в первые минуты: потом у неё образовалась куча срочных дел. Когда появились первые раненые, она ползком пробиралась к ним. Останавливала кровотечения, заматывала раны и ползла дальше, укрываясь в воронках от снарядов. Это была не её работа – Этер как врач должна была остаться в госпитале. Но она только отнесла документы, а до тех пор, пока их не рассмотрят, была обычной медсестрой. И сейчас девушка делала то, к чему всегда готовилась. Она старалась не думать о судьбе этих воинов, как и о вражеских солдатах, которых обходила, стараясь лишний раз не смотреть на них – слишком резало сердце осознание, что им тоже страшно и больно.
Снаряды разрывались совсем рядом, обдавая Этер земляным дождем. Грохот оглушал, пробираясь в самую душу, и отзывался там болезненными волнами страха. Она почти чувствовала, как пулеметная очередь насквозь пронзает её тело. Но всё равно продолжала ползти по полю, прыгать в воронки, перевязывать, выбираться, ползти дальше. Ведь если она спасет человека, то можно считать, что прожила жизнь не зря.
На поле не было ни холма, ни камня, чтобы укрыться за ними: лишь голая степь, бесприютная и открытая, раскинулась впереди, насколько хватало глаз. Их мотострелковый полк был расположен на высоком месте, которое позволяло осматривать и обстреливать окрестности на много километров вокруг. Но это не мешало вражеским войскам королевства Юнар довольно болезненно его атаковать. Впрочем, за последний год полк не отошел назад ни на шаг, что уже можно считать немалым успехом.
Снаряды посыпались градом. Этер успела запрыгнуть в окоп, закрывая голову руками. Комья земли путались в волосах, мешали дышать, забиваясь в рот и нос. Она зажмурилась и села на корточки, всей душой мечтая вновь чувствовать под ногами твердую почву.
В какой момент устойчивая земля стала пределом её мечтаний? Этер казалось, что бой начался не каких-то полтора часа назад, а шёл давно – минимум несколько месяцев. Словно не было прошлого и нет будущего, а комья грязи, крики, залпы орудий, падающие на землю тела – все это совершенно обыденное настоящее, чем-то даже рутинное.
Мысли приходят в голову мгновенно. Нельзя заметить тот миг, когда в сознании вспыхнул обрывок фразы, который порой оставляет заметный след на сердце. И именно сейчас, вжимаясь в земляную стену окопа, Этер почему-то вспомнила, как легко развевались её волосы, пока она верхом скакала по утреннему лугу. А ведь это было только вчера – но вчерашний день казался теперь совсем далеким. Ведь тогда она не думала о том, что, быть может, через секунду её убьют. И вряд ли теперь родители найдут её могилу, чтобы принести на неё букет белых лилий.
И всегда раньше, слыша отдаленный грохот, она даже не допускала мысли, что это могут быть выстрелы. «Гром», – весело замечала она, предвкушая предстоящую грозу.
И она никогда не думала, что вечером облака может окрашивать не садящееся солнце, а горящие вдалеке леса.
Не знала, что можно радоваться не приятному подарку или хорошему дню, а тому, что она жива хотя бы в это мгновение.
И, поднимая бокал вина «за мирное небо», не чувствовала могильного холода, идущего вслед за этими словами.
Лишь теперь, сидя в низком окопе, слыша взрывы снарядов и практически не чувствуя своего тела, Этер корила себя за то, что не ценила свою мирную жизнь, которая всегда принимала как данность. Как бы она хотела унестись прочь от этой войны! Как мечтала вновь мчаться на лошади по цветущим лугам, купаться в быстрых холодных речках, улыбаться встающему солнцу.
Этер пригнулась сильнее, теперь почти распластавшись по земле. Паника медленно, но неумолимо отступала: на её место пришёл сначала ужас, потом он сменился на страх. А тот уже не парализовывал, не застилал глаза белой пеленой, не сбивал дыхание. Страх просто поселился во всем теле Этер, но он уже стал чем-то привычным и почти родным.
Руки и ноги отпустило паническое оцепенение, в легкие медленно возвращался воздух. Этер двинулась по окопу в сторону взрывов: наверняка там огромное количество раненых. Враг наступил клином, разделив войска Трианы на две группы. Это было катастрофически плохо для и без того истощенной армии. Пусть Этер и не была сильна в военной стратегии, но даже она понимала, какой ценой Триана удерживает этот рубеж.
Лихорадочную пляску ужаса и отчаяния прервал глухой стук сзади. Этер обернулась без особой надежды: почти все солдаты, которые встречались ей во время боя, были или уже убитыми, или со смертельными ранами. Но этот был вполне живым, и даже его желтоватая-зеленая форма почти не испачкалась. Прочная на вид каска местами была поцарапана. Солдат был молодым и наверняка не старше самой Этер. Только вот, кажется, он был не менее удивлен неожиданной встрече.
Несколько мгновений они лишь смотрели друг на друга, боясь пошевелиться. Погоны, берцы и отвратительный грязно-зеленый цвет заставили Этер отшатнуться. Раненый солдат был юнарцем.
Она знала, что должна убегать, но понимала и другое – как только повернется к врагу спиной, сразу же получит пулю. Или даже раньше, когда шок пройдёт. Но на поясе висел пистолет, подхваченный в спешке и теперь тянущий к земле мертвым грузом. Кто быстрее достанет оружие?
Присмотревшись, Этер заметила потемневшее от крови пятно на правом предплечье солдата. А правая нога была подвернута и застыла в странной позе. Он не сможет ни сражаться, ни бежать. Этер должна была убить его, но разве она могла? Всю свою жизнь она только и делала, что спасала, и неважно было, что за человек. Может быть, его дома тоже ждут? Но если он выживет, то может убить трианца, а этого допустить было нельзя.
Клокотавший в груди страх сражался с желанием помочь, и в конце концов они убили друг друга.
Этер коротко вздохнула и юркнула в отходящую в сторону траншею. Нужно было убраться как можно дальше отсюда, чтобы никто не заметил ее позорного великодушия. Уже находясь далеко от злополучного окопа, петляя в земляном лабиринте, Этер пыталась подавить в себе непонятное и болезненное чувство. Жалость ли? Страх? Ненависть? Она даже не пыталась разобраться. Но знала точно: этот солдат больше не вернется домой. Даже если он переживет бой, то его или расстреляют, или возьмут в плен. Как бы он ни старался служить Юнару, больше он полезен не будет. Да и что целой стране до его жертвы?
Родина была слишком широким понятием, которое охватывало гораздо больше, чем было необходимо для смелости на фронте. Этер поняла, что не за этим солдаты берут в руки оружие. Они сражались из-за чего-то, что гораздо меньше страны, но это что-то было для них более значимо.
Утренний луг все не шёл из мыслей, хотя ничего особенного в нем не было. И лишь единственное желание вертелось вокруг нарисованной воображением картинки: Этер хотела вернуться туда. Вернуться вопреки всему. И она сделает все, чтобы как можно больше людей вернулись к своим близким. И для этого она должна стать лучше и сильнее: конечно, в одиночку не изменить исхода войны, но если миллионы людей сплотятся для общей цели, у Трианы появится шанс на победу. А если этого не произойдет, то страна так и будет медленно умирать в горячке войн, вызванных лихорадочным стремлением вернуть потерянное.
Взрывы прекратились, и лишь в стороне все ещё слышалась трель пулемета. Этер медленно приподнялась над окопом, осторожно осмотрела окрестности. Вражеские батальоны действительно отошли в сторону, возможно, в попытках спрятаться за рекой, которая протекала неподалеку. Не теряя больше ни минуты, Этер выбралась на поле боя и, не сильно поднимаясь над землёй, подбежала к лежащему поблизости солдату. Тот был мертв. Девушка старалась не обращать внимание на уколы сожаления и быстро направилась к следующему телу.
Она обошла не меньше десяти трупов и тяжелораненых, прежде чем остановилась.
Солдату на вид было явно за сорок, хотя два года войны, грязь и страх могли и из двадцатилетнего парня сделать старика. Этер опустилась рядом с ним на колени, заткнула бинтами раны, перевязала их.
– Ох, спасибо, – голос солдата звучал хрипло и тихо. – Водичка… найдётся?
Этер покачала головой, проклиная себя за забывчивость. Вода бы пригодилась при промывании ран, а у неё с собой нет ни капли. Но сейчас это было не важно, поэтому она просто потащила солдата к госпиталю, потом вернулась на поле и тащила снова уже другого.
Когда сражение закончилось, Этер уже была в госпитале: укладывала на кровать очередного раненого. Ещё на поле она с трудом перетянула рваную рвану на его бедре, поэтому теперь собиралась в спокойной обстановке её зашить.
– Подожди, пока освободится врач, – к Этер подбежала пожилая медсестра. – Нам нельзя оперировать.
– Я врач, – ответила Этер, отчего-то чувствуя гордость. – Мои документы должны быть у главного, – она кивнула на один из столов у дальней стены.
– Да я ж видела, как ты по полю бегала.
– Я только утром приехала, меня не успели распределить, – видя, что женщина не верит, Этер улыбнулась. – Можете проверить, я подожду. Я Этернитас Кирент.
Медсестра помедлила несколько секунд, потом действительно отошла к столу. Несколько минут рылась в стопке бумаг, нашла нужную и некоторое время её изучала.
– Ну, раз ты доктор, – женщина вернулась, – то тебе надо сказать главврачу и подписаться в журнале. А вообще, ты молодец. Не каждый врач согласится выйти на поле. Все такие гордые, в белых халатах…
Продолжая что-то говорить про врачей, войну и Юнар, медсестра подошла к вошедшему в госпиталь военному, а Этер склонилась над раненым.
– Обезболивающее хирурги забрали для сложных случаев, – наморщила лоб, с каплей сочувствия сказала она. – Сейчас мне нужно промыть рану и зашить её. Вы уж потерпите как-нибудь, я не буду возиться долго.
