Анна Светлова
Ведьма для князь-сокола

Полная версия

Пролог

– Вот не зря мы, Алёнка, сюда приплыли. Чует моё сердце, улов хороший будет, – сказал дедушка, довольно потирая ладони и привязывая лодку к большой коряге. – Но здесь нужно держать ухо востро! Озеро это вроде и тихое, но дурная слава о нём ходит. Люди сказывают – в этих местах часто водную нечисть видят.

Я поглядела на песчаный берег, чтобы убедиться, что вокруг никого нет.

– Боязно мне что-то, деда, – прошептала, невольно поёжившись и пристально глядя на тёмные тени деревьев.

Меж тем на смену безоблачному, жаркому дню пришла прохладная летняя ночь. В воздухе витали густые ароматы вечернего леса. Тишину нарушали только лёгкий плеск волн и мерный скрип деревьев.

Колышущаяся вода поблёскивала в свете луны серебристыми искорками.

Мне минуло уже четырнадцать вёсен, но это было моё больное место. Ровесницы все как на подбор высокие да стройные, одна я в рост не пошла.

После смерти родителей и бабушки мы с дедом остались вдвоём, и теперь он часто брал меня с собой то в лес за грибами, то на реку за рыбой. В этот раз я сама напросилась с ним на дальнее озеро.

– Говорят, как выйдет на небо рогатый месяц, заухает, забулькает в камышах и выплывает со дна водяной, тиной обмотанный. Ты, главное, как увидишь его, прячься, а не то под воду затянет, – продолжал пугать меня дед. – Я за хворостом схожу, а ты сиди смирно, без единого звука.

– Угу! – еле слышно отозвалась я. – Ты только поскорее возвращайся, а то жутко мне тут одной.

– Я быстро обернусь, Алёнка. Глазом моргнуть не успеешь, – пообещал дедушка и вскоре скрылся в зарослях ивняка.

Как только его шаги стихли, звенящая тишина навалилась на меня. На берегу ветра не было слышно, но я прислушивалась к каждому звуку, к каждому всплеску воды и к каждому шороху в кустах.

Никого вокруг, только сверчки стрекотали, комары жужжали да филин ухал в непроглядном боре. Но страх растревожил меня до озноба.

Ещё покойная бабушка рассказывала, что в такие ночи, как эта, русалки выбираются на берег, садятся на ветви и песни поют, а если увидят кого поблизости, то могут утянуть за собой на дно.

Чёрная поверхность воды внезапно пошла рябью от ветра, как будто он стремился проникнуть в самую глубину. То там, то здесь начали вздуваться огромные пузыри, тёмная масса с громким плеском вынырнула со дна и, словно живая, задвигалась, задёргалась и застонала.

Сглотнув от страха, внезапно пронзившего весь позвоночник, я бросилась в кусты. Продираясь сквозь них, почувствовала, как к коже прикоснулись чьи-то холодные, крючковатые пальцы.

«Неужто шиши́га шалит?» – мелькнула мысль.

От волнения глаза ничего не видели. Едва вырвалась из зарослей, пустилась бежать вниз по склону, только бы подальше, только бы успеть спастись. Страх, что нечисть нагонит и увлечёт на дно, бил в спину сильнее кнута, подстёгивал не останавливаться ни на миг.

Я не понимала, слышала ли голоса, крики и девичий смех или это мне всё мерещилось, но не обернулась ни разу. Сколько так бежала без оглядки, трудно сказать. Ноги гудели, грудь распирало от быстрого дыхания, которое стало рваным и колючим.

Упала без сил, понимая, что бежать уже нет никакой мочи. Даже пошевелиться не могла, чувствовала, что если сделаю хоть шаг, то умру. Я жадно хватала ртом воздух, который уже не помещался в груди. Пытаясь остановить головокружение и тошноту, на миг прикрыла глаза, а когда распахнула их, поняла, что вокруг тёмный лес, и только столб лунного света жадно тянется ко мне с верхушек деревьев.

Вой волков поблизости эхом отозвался в ночи.

– Мамочки, – одними губами прошептала я. – Что ещё за не́жить таится в этом лесу?

Вроде и похоже на волчье завывание, но намного грубее. И от этого звука тело оцепенело. Всё во мне кричало – беги! Но куда? Вокруг лишь непроглядные тени и тёмные силуэты деревьев.

Я всё-таки поднялась, пробежала несколько шагов, и тут меня в воздух подкинуло, дух захватило на мгновение, и перед глазами круги пошли, а потом я с силой опустилась на что-то мягкое.

От неожиданности и ужаса растянулась на земле, пыталась встать, но ноги скользили, начала отползать прочь, пока не упёрлась спиной в дерево.

– Ты чего шумишь? – услышала я скрипучий старушечий голос и вздрогнула.

– Я тут… сижу… – заикаясь пробормотала я, пытаясь рассмотреть в темноте ту, что заговорила со мной, но тьма была такой густой, что сквозь неё с трудом проглядывали даже силуэты деревьев. – А вы кто?

– А кого ты тут встретить хотела? – недовольно буркнул голос, и незнакомка вышла в полосу лунного света.

Я увидела высохшую сморщенную старуху. Из одежды на ней была рыболовная сеть, обмотанная несколько раз вокруг тела. Её рука, сильно напоминающая обтянутый кожей скелет, неожиданно дёрнула меня за запястье. Хватая ртом воздух, я пригляделась. Глаза незнакомки были открыты, полностью белёсые, вместо радужки – бельма, а бескровные губы едва шевелятся и силятся что-то сказать.

– Ну-ка, ты! Как тебя?.. Поди сюда! – чмокнула она губами.

«Ведьма, как есть кики́мора болотная», – подумала я и не закричала только потому, что горло сдавило спазмом.

– Не надо, бабушка, – прохрипела я, пытаясь вырвать руку, но старуха зло пробормотала:

– Иди, не то хуже будет.

С самого детства меня воспитывали почитать старших, поэтому, превозмогая неприязнь, я наклонилась к её лицу.

Кикимора широко распахнула невидящие глаза и начала бормотать:

– Ветры буйные летите, в чёрном деле помогите, кра́сну де́вицу схватите и в трясину заведите…

Она дёрнула меня за косу и потащила к вязкой, чавкающей жиже. Я истошно завизжала, попыталась вырваться из захвата, да куда там. У этой дряхлой старухи силищи оказалось немерено.

Я принялась шарить руками по земле в надежде найти хоть что-то, что могло бы сойти за оружие. Цеплялась за траву, глазами водила лихорадочно, чем бы обороняться, но рядом не оказалось ни одного камня, ни одной коряги даже.

От ужаса горло холодом перехватило. Боже. Меня тащат, чтобы утопить?

– Дедушка. Где ты? – крикнула.

И уже чувствую грязь спиной и ногами, слышу, как подо мной трясина жадно чавкает. Вода ног касается, ещё немного, и я вся в ней окажусь.

– Помогите! – кричу и не верю, что услышат, уже понимаю, что захлебнусь в этой склизкой гадости и меня сожрут мерзкие и безжалостные болотницы.

На уродливом лице кикиморы болотной сверкнула довольная улыбка. Я зажмурилась, чтобы не видеть её гнилых кривых зубов, и тут услышала странный звук, словно крылья рассекали воздух над головой, и оглушительно засвистело в ушах.

В то же мгновение кикимора издала пронзительный визг, отпустила мою косу, и я повалилась лицом в грязную воду.

Что зажгло меня, я и сама не понимала, только вдруг больно и горько стало, словно бы дымом заволокло всё вокруг, и дым этот душил меня. От ужаса или морока колдовского даже головы повернуть не могла, не говоря уже о том, чтобы с места двинуться.

Истошный крик резанул по нервам ржавой пилой, сквозь дым стал проступать смрад палёных волос. Сердце затрепыхалось пуще прежнего. Меня уже медленно тянуло вниз, засасывало на самое дно трясины, и казалось – я сейчас захлебнусь, но внезапно почувствовала, как кто-то подхватил меня на руки и понёс.

Веки мои дрогнули, но лишь чуть приоткрылись. Всё вокруг было размыто, ничего не видела, только вместо ночной прохлады меня ласковым теплом окутало. И стало совершенно неважно, кто рядом, потому что точно знала, я в безопасности. Онемевшие губы не слушались и дрожали.

– Спасибо, что спас меня, – тихо сказала я.

– Будь осторожна, красавица, в следующий раз меня рядом может не оказаться, – услышала низкий голос

Я попробовала вновь приоткрыть веки. Первое, что увидела, – сапфировые глаза, и у меня даже немного получилось приподнять руку, коснуться мягких кудрей и огладить литые мышцы плеч.

Веки сами собой закрылись. Я не могла сопротивляться и провалилась в сон, а когда пришла в себя, оказалась одна на берегу. Не помнила, ни как из топи вынесли, ни как здесь очутилась.

«Может, мне померещилось или приснилось», – подумала я, приподнялась на локтях и почувствовала, как пальцы сжимают нечто прохладное. Раскрыла ладонь, а в ней перо соколиное лежит, серебром в лунном свете переливается.

Глава 1

С той поры прошёл год. Пока дедушка здоров был, жили мы спокойно и радостно, а зимой унесла его неведомая лихорадка.

Пошла я в услужение к богатому соседу. Всё бы ничего, да недавно сынок его, Фрол, из похода княжеского вернулся, и теперь житья мне от него не стало: то руки распускает, то губами слюнявыми тянется.

Умерли родные. Нет больше у меня никого, и некому за меня, горемычную, заступиться.

С самого рассвета работа на кухне кипела: посуду в корыте нужно перемыть, обед наготовить, а на утренней и вечерней зорьке ещё скотину накормить и подоить.

Руки от ледяной воды одеревенели, но лучше так, чем в избе перед глазами Фрола мельтешить.

Чтоб его лихоманка взяла!

Подумав о ненавистном хозяйском сынке, вздрогнула, но торопливо отогнав мрачные мысли, вернулась к работе.

Одна отрада: когда с делами управлюсь, можно будет рукоделием заняться – рушники да рубахи узорами причудливыми вышивать, или в лес сходить – берёзкам-подружкам на судьбину мою нелёгкую пожаловаться.

Долгими зимними вечерами я любила выводить хитрые завитки под тихие, заунывные песни. В голове рисовала, как красавец-молодец с сапфировыми глазами и кудрявыми волосами наденет рубаху, залюбуется моей работой. Представляла образ милого суженого, нежные объятия да сладкие поцелуи, сама смущалась и краснела от глупых мыслей.

Теперь-то я понимала, какими нелепыми были мои мечты. Судьба оказалась ко мне немилостива.

«То ничего, некоторым гораздо хуже бывает, – уговаривала я себя, вспоминая бабушкины наставления о смирении и терпении, но представляя Фролкины объятия и поцелуи, мне аж тошно делалось. – Нет! Никогда этому не бывать, лучше в реке утоплюсь!»

Удачно выйти замуж я не помышляла. Кто ж в семью сироту-бесприданницу примет?! Но хоть бы вдовец какой добрый да работящий посватался, я, может, и согласилась бы, лишь бы подальше от Фрола да дружков его наглых, да развязных.

Под вечер, прихватив ведро, отправилась в хлев доить коз. Рогатые неслухи радостно заблеяли, они признавали только мои руки, упрямо не даваясь никому.

– Алёнка, а ну, ступай сюда! – послышался недовольный окрик хозяйки. – Опять, наверное, бока отлёживаешь. Вот свалилась на мою голову помощница.

– Здесь я, Прасковья Никитична, – почти сразу ответила я, выглянув из хлева. – В козлятник пошла.

– Смотри у меня! – строго добавила она и погрозила пухлым пальцем. – Просто так кормить не стану. На хлеб заработать надо.

У крыльца стоял Фрол и, сложив руки на груди, нахально ухмылялся.

Не поднимая на него глаз, я вернулась в хлев, подпёрла вилами дверь и тихо поцокала, подзывая животных. Мягкая шёрстка приятно грела озябшие руки.

– Родные мои, заждались уже? Сейчас, сейчас я быстро, – ворковала, одновременно обмывая вымя тёплой водой.

Через мгновение в дно ведёрка ударились первые тугие струи молока.

– Ну вот и всё, – сказала я, погладив последнюю, шестую, козу по спине.

Всех до одной обласкала и подоила. Заботливо прикрыв ведёрко куском белой ткани, выпрямилась и наткнулась на Фрола, стоявшего позади.

– И нравится тебе такая жизнь? Умаялась, поди, за день? – с притворной заботой спросил он, пытаясь обнять меня за талию.

– Уйди, не то закричу, – попятилась я.

«Как вырваться? Он хоть и неповоротливый, да тут бежать некуда», – мелькнула мысль.

Я начала медленно отступать к дальней стене хлева.

– Кричи. Матери скажу, что сама мне проходу не даёшь. Выгонит из дому, пойдёшь по дворам побираться. А если приласкаешь да в уста поцелуешь, так и я для тебя расстараюсь. Хочешь, сапоги сафьяновые с ярмарки привезу, хочешь платок шёлковый, а хочешь, бусы с серьгами подарю? – голос Фрола перешёл в хриплый шёпот. – Ты только скажи!

– Не подходи! Убью, если тронешь! – предупредила я.

– Ух, так даже лучше! Люблю норовистых кобылок усмирять, – Фрол едко усмехнулся и рванул вперёд.

Со всей силы размахнувшись деревянным ведром, полным молока, я стукнула хозяйского сынка по голове. Он не успел отпрянуть, ведро коснулось его плеч, молоко расплескалось, залив напавшему лицо и рубаху.

Я вжалась в дальний угол. Отступать было некуда. Мокрый и разъярённый Фрол надвигался на меня подобно быку.

«Всё, убьёт сейчас», – подумала я и съёжилась, ожидая удара, но в этот момент в дверях появилась Прасковья Никитична.

– Ах ты, зараза криворукая! Хозяйское добро портить вздумала, – зычно завопила она.

Не замечая сына, подскочила ко мне, схватила за косу, стала таскать и приговаривать:

– Вот тебе, чтобы неповадно было молоко разливать. Вот так, вот так.

Я пыталась отстраниться, но от её тяжёлой руки так просто было не уйти.

– Ну что, будешь ещё добро портить? Будешь? – приговаривала она, продолжая таскать меня за волосы.

На дворе уже собрался народ, и это подначивало её всё больше, всё сильнее. Она ходила вокруг меня и сыпала ругательствами:

– Посмотрите, какая змеюка выискалась. Сначала молоко вылила, а потом и чего другое задумает. Впредь тебе наука будет.

Фрол стёр стекающие с лица молочные капли и довольно улыбнулся.

– Гнать её, матушка, нужно. Сумасшедшая она. Хотел ей помочь ведро донести, а она кинулась на меня.

– Ах ты, гадина! Коза бесстыжая! – снова взревела Прасковья Никитична, срываясь с места. – На сына моего руку подняла. Вон со двора. Чтобы духа твоего тут не было! Всем расскажу, какая ты есть змея подколодная. Никто тебя больше в дом не пустит.

Она занесла кулак над головой, размахнулась, но я с силой оттолкнула её, поднырнула под руку Фрола, скользнула к двери и выскочила на улицу.

Не помню, как выбралась со двора, как прибежала в старую дедовскую избу, как заперла дверь и до глубокой ночи сидела на лавке, уставившись в угол.

Зацепилась взглядом за свежую паутину на потолке и скривилась. В этих неуютных тишине и полумраке дом выглядел чужим.

Ветер снаружи завывал. Через треснутые ставни пробивались холодные лунные лучи. Казалось, что по полу растекалось расплавленное серебро, лужицами собираясь вокруг старинных вещей, хранивших давно забытые тайны.

В избе висела тишина, только в щели неугомонный сверчок стрекотал да под полом полёвка скреблась.

Чувства одиночества и безнадёжности легли плотным покрывалом на плечи, хотя родная изба раньше никогда не тяготила, и я с удовольствием пряталась в ней от всего мира.

Бросилась я в угол к резной шкатулке, в которой хранила свои главные сокровища: мамины бусы, деревянную свистульку в форме птички с закрытым клювиком, которую ещё отец вырезал, да крохотное бабушкино зеркальце.

Все ценности свои я сложила в поясной мешочек. На самом дне шкатулки увидела маленькое серебристое пёрышко.

«А это мне зачем? – подумала я, но на всякий случай тоже сунула его туда же.

Положив в котомку последний кусок хлеба, накинула на плечи шерстяной платок и вышла из дома.

Жёлтая полная луна освещала двор, и было почти так же светло, как днём. Я спустилась с крыльца и пошла вперёд, ступая медленно и осторожно. Свернула на тропинку, ведущую к мосту через ручей, прошла пару шагов и замерла будто вкопанная. Вода казалась чёрной, как дёготь. Посреди ручья спиной к берегу стояла женщина. Распущенные изумрудно-зелёные волосы укрывали её до пят. В руках её ярким серебряным отблеском вспыхнуло зеркальце.

Поверхность воды закипела пузырями. Я начала различать вокруг зеленовато-жёлтые всполохи и бесплотные тени. Слышалось жалобное завывание. На мгновение показалось, что в шёпоте ветра я услышала голос, зовущий к воде.

Ледяные мурашки поползли по спине, и я испуганно стала отступать назад. Зацепившись за корягу, едва не упала, но устояла и уже пожалела, что вышла ночью из дома. Я стала пятиться, пятиться, пока не поднялась на пригорок, а потом во весь дух кинулась к опушке.

Глава 2.

Первые капли дождя упали мне на лицо. Я оглянулась. Дорога до деревни утонула в тёмной сумрачной дымке, а значит, не было для меня теперь пути назад. В последний раз бросив взгляд на родные места, я направилась в неизвестность. Не знаю почему, но мне казалось, что лес – это единственное место, где мне будут рады.

Тёмные деревья встречали молчаливо. Они, словно сказочные великаны, охраняли вход в свои мрачные чертоги. Тихий шёпот листвы действовал успокаивающе, будто со мной говорил родной человек.

Когда я пробиралась через тёмные заросли, у меня появилось странное ощущение: вроде и проходила по этим местам много раз, а всё вокруг каким-то незнакомым было.

В ответ на мою не высказанную вслух мысль по кронам ближайших деревьев пробежала волна, а в следующее мгновение на поляну из неглубокого оврага вынырнули быстрые тени.

Полупрозрачные девы с колышущимися, словно в воде, волосами серебристо-жемчужного цвета кружились вокруг меня. Их тонкие фигуры были прикрыты лёгкими сарафанами, а ноги едва касались земли, отчего казалось, что лесные красавицы парят над поляной. Незнакомки хихикали и перешёптывались между собой.

– Кто вы? – тихо спросила я, но эхо тут же подхватило мои слова и гулко разнесло по всему лесу.

– Вы…вы…вы…

Одна из девушек осторожно коснулась моего запястья и потянула за собой. Будто звала.

– Куда ты меня ведёшь? – снова спросила я.

– Ведёшь…ведёшь…ведёшь… – повторило эхо.

Я замерла, не понимая, что делать, но любопытство взяло верх: решила последовать за лесной девой.

Она всё глубже уводила меня в непролазную чащу. Мы пробирались по узким тропинкам и тёмным зарослям, и я уже начала сомневаться в своём решении, хотела развернуться и бежать назад, но тут передо мной открылась небольшая поляна, освещённая лунным светом.

Подружки лесной девы окружили меня и стали что-то тихо напевать. Мне никогда не приходилось видеть более удивительного зрелища.

Внезапно девушки расступились – краем глаза я заметила огонёк вдалеке. Он то пропадал, то снова показывался, мелькая между деревьями. Ещё бабушка рассказывала, что огни, которые появляются в лесу и на болотах – это души умерших. Но этот свет не казался мне опасным. Он неудержимо манил меня. Постояв немного, я направилась в ту сторону. И чем ближе подходила, тем спокойнее мне становилось.

Вскоре передо мной показалась избушка. От посторонних глаз её скрывали густые заросли тёмных деревьев. Стены увивали стебли плюща.

Словно пауки, плетущие свою замысловатую паутину, они цеплялись за выступы и сучки. Узловатые, похожие на щупальца ветки торчали со всех сторон, будто когда-то двигались, а теперь застыли в танце. Крыша, укутанная мхом и лишайником, сливалась с листвой. Странные символы, вырезанные на дверях, добавляли мрачности и таинственности избушке.

Вокруг витали ароматы душистых лесных трав и древних тайн. Из трубы вился сизый дымок. В единственном окне светился тусклый огонёк. В небе над избушкой плавали тучи, создавая вокруг причудливые узоры из теней и света, словно сама природа пыталась предостеречь отчаянных смельчаков от входа в этот дом.

Я услышала тихое покряхтывание. В следующее мгновение дверь распахнулась, и на пороге показалась древняя старуха в одежде из листьев, с волосами, похожими на корни деревьев. В руках она держала длинный посох, вершину которого украшала ветка, напоминающая хвост змеи. Глаза её сверкнули странным огнём.

– Что за гость явился на порог моего дома? – пробормотала она, и голос её, в отличие от внешности, оказался довольно сильным.

– Простите бабушка, что потревожила в такой час, – испуганно попятилась я. – Кажется, я заблудилась, шла, шла и вышла к вашей избушке.

– А что ты так поздно в лесу делаешь? Где твои родные? – нахмурилась она.

– Нет у меня никого. Одна я на белом свете осталась, – тяжело вздохнула, опустив глаза.

Старуха внимательно посмотрела на меня, покачала головой, будто решала, стоит ли впускать в дом незнакомого человека.

– А как звать-то тебя, горемычная?

– Алёнкой кличут.

– Проходи, коли ничего дурного не замышляешь, – прокашляла старуха.

– Что вы бабушка?! – испуганно воскликнула я. – Не со злым умыслом я к вам пришла.

– Ну-ну, – хмыкнула хозяйка, пропуская меня внутрь. – Люди часто одно говорят, а в голове другое держат.

В доме старуха уже не выглядела такой безобразной, как мне показалось вначале.

Длинный шерстяной убрус¹ почти полностью закрывал её сгорбленную фигуру, оставляя открытыми только иссушенную крючковатую руку да покрытое глубокими морщинами лицо. Так как волосы её были убраны, узнать седые они или нет, не представлялось возможным.

– Так как, говоришь, мою избушку нашла? – строго спросила она, запирая на засов дверь. – Кто тебя сюда послал? А ну, говори!

– Так сама я… – еле слышно прошептала я.

– Врёшь! – рыкнула старуха и обезумевшими глазами, похожими на два уголька, уставилась на меня. – Не скажешь правды, пожалеешь!

Сердце моё едва не выскочила от страха.

– Да как же вам не совестно, бабушка, людей пугать?! – разозлилась вдруг я. – Никто меня к вам не посылал. Всю дорогу девы лесные вокруг кружили, а потом я вашу избушку увидела.

– Ты гляди-ка, не испугалась?! – удивлённо пробормотала старуха себе под нос. – Ну ладно, посмотрим.