Антология
Лепесток за лепестком
Сорвало
Я – идиотка, как верно последует из
Всех ситуаций, в которые я попадала.
Лестниц перила стекают – по капелькам – вниз,
В трубную темень бездонно-безмолвных подвалов.
А турбулентность подъездов вздымает все выше
Пыль – в золотые колонны, – чтоб крышу сорвало.
Жизнь на руках голубыми прожилками вышьет
Кружево – взглянет – и выкрасит кружево – алым.
Мир черно-белый застегнут на кнопки в альбомах,
Что тебе надо – он глух и тебя не услышит.
Мир на виниле истертом – запретная зона.
Что тебе надо?
Ты – есть, ты – пока еще – дышишь.
В поисках выхода сгинуло эхо в подвале,
Но, аллергически всхлипнув, весенняя верба
Выкрикнет – в синее небо – отчаянно: – МАЛО!
…Я – идиотка, как верно, как верно, как верно…
Желтоглазый
Тычется нежно губами теленок в сосок,
Бьется в висок оголтело японская мать.
Бегает, нервно петляя, рефрен между строк:
Черт побери!
Знать бы чёрту, что надо забрать…
Замшево-теплая теля набычилась, злобится,
Острым копытцем грозит – мол, убойся, чертяка!
Мать самурая с катаной по горнице носится,
Хвост и рога норовит для похлебки оттяпать.
Черт на полати – там бабка с клюкою геройской,
Черт к потолку – там котяра таится на балке.
Дед домовой исхитрился с подножкой, по-свойски!
Мыши за ворот и ну щекотаться, нахалки!
Бедный нечистый взопрел – пахнет шерстью и серой.
Визги и грохот из дома – ратуйте, селяне!
Бабка с полатей таки по сопатке огрела,
Дед захихикал, урезавши туш на баяне.
Капает юшка горяче-соленая чертушки.
Слезы и сопли по морде ладонью размазав:
– Вот ужо будет вам нынче и драться, и ерничать! —
Всхлипнул и канул, как не был, рогач желтоглазый.
Тычется нежно губами теленок в сосок,
Бьется в висок оголтело японская мать.
Бегает, нервно петляя, рефрен между строк:
Черт побери!
Где бы черта еще отыскать…
Он мне сказал
(ФугаФига утренним теткам)
он мне сказал давай помолчал дружить
а я-то подумала аж задрожали ноги
здравствуй русалочка вот и мои ножи
ибо не скатертью лягут сегодня дороги
кольщик наносит тату на мое бедро
в сетке чулок серебрится монет чешуя
утренним теткам фигу каждой в ведро
будут удача и счастье еще у меня
я с эскимо эпатажна до первой звезды
вышедшей нынче подолом мести перрон
звень зензивера рассыплется звонким бздынь
стреляный воробей он холостой патрон
дерни веревочку деточка и зайди
алою линзой зрачка нальется волчок
бешено роза цветет на моей груди
бывший румянец течет с побледневших щек
знаешь дружок а не дождешься поди-ка прочь
дружбу свою засунь поглубже в карман
пусть подает кто-нибудь нынче мне невмочь
катится тыква и зайчик бьет в барабан
он мне сказал давай помолчал дружить
а я-то подумала аж задрожали ноги
здравствуй русалочка вот и мои ножи
ибо не скатертью лягут сегодня дороги
Полковник Кольт. Соната для соседей
я никому не скажу научилась вот
ветер студеный с цепи сорвался давай летать
в окна бросает обрывки стихов и нот
бьется подранком в кустах растопырив себя тетрадь
сверху соседи полночный играют джаз
снизу соседи им вторят грохотом батарей
где вы полковник Кольт я бы на этот раз
впрочем скажу по секрету не только сэр Самуэль
прыгают шарики весело трам-пам-пам
и верные ролики катятся шарикам вслед
дворники с метлами носятся по дворам
лихо сметая с дорожек в сугробы вчерашний снег
бродит без сна сквозняк с этажа на этаж
капает не весна ли пришла из кранов вода
верно настала пора и словив кураж
нежно включаю Металлику слушайте все сюда
будут и март и апрель и веселый май
где-то шатаясь пьяно в дожди упадет сирень
сэр Самуэль вот и наше время стрелять
жду не дождусь где вы полковник Кольт нынче славный день
ну а тетрадь что тетрадь разорви да брось
ветер рванет листок отсюда куда-нибудь
я подхвачу под руки Небось да Авось
что ж вывози Кривая нас всех нынче в добрый путь
Мыльная радуга
спят медведи в берлогах вокруг в лесах
мамке титьку сосут медвежата во сне
начинается адрес на букву ха
повторяется буква на каждой стене
грамотеи мелки исписав под ноль
исчирикав углем от подвала до звезд
дегтем дверь облили
за дверью Ассоль
чахнет в мире ошпаренных мартом мимоз
злой совою пикирует с неба луна
на пьяняще-кипенный жасминовый куст
а июль выжигает в живом слова
словно кольщик искусный наносит тату
и сдувает ноябрь остатки листвы
с голой правды, записанной в кольца дерев
будет май
ледоход унесет мосты
не оставив надежд для доверчивых дев
тетя-дворник смывает вчерашний сор
грохоча, по ступеням несется поток
вперемешку с обрывками парусов —
мыльной радуги завиток
Тигра Тангеро
г. Санкт-Петербург
Рассказы из цикла «Странные истории одного питерского двора».
Из интервью с автором:
– Пусть обо мне, моих мыслях и том, что мне известно, расскажут мои сказки и рассказы. Ибо от избытка сердца глаголют уста.
© Тангеро Т., 2022
Телефонный звонок
Верещагин крутил диск телефона. Палец срывался, он торопился, путал цифры, потом бил по рычажку, сбрасывая звонок, и крутил заново. Наконец дозвонился. По крайней мере, пошли гудки. Затем гудки прекратились, будто бы кто-то взял трубку. Верещагин замер, вслушиваясь, затем не выдержал и вскрикнул отчаянным голосом:
– Мама? Мама? Это ты? Ты меня слышишь? Я знаю, ты меня слышишь, мама, але? Але!
В трубке раздавался легкий треск, далекое шуршание, похожее на морской прибой, и иногда доносились обрывки какой-то песни. Женский голос то появлялся, то исчезал, и было непонятно: ему издалека отвечают и плохо слышно или просто кто-то на берегу напевает.
– Мама! Мамочка, ты слышишь меня? Ты должна! Я не знаю как, но я тебе дозвонился! Я нашел этот древний телефон, я целый месяц пытался его починить, и вот я тебе звоню, мама…
Пожилой плотный мужчина с лысеющей головой сидел скорчившись на полу, вцепившись в старый телефонный аппарат.
С него градом катил пот, и ему казалось, что сейчас сердце выскочит из груди. Рубашка была насквозь мокрой, очки свалились и лежали рядом со скинутыми тапками.
Он привалился спиной к стене, поставил, наконец, телефон на пол и прижал руку к груди. Вторая судорожно сжимала трубку.
– Мама. Мам. Это я. Ты ведь меня слышишь. У меня мало времени, наверное, минут пять… Ты, если не можешь ответить, просто слушай. Я столько должен тебе сказать!
Мужчина вытер пот со лба и на секунду закрыл глаза.
– Мама… – продолжил он, будто толкнув себя вперед. – Я не знаю, зачем я так сделал. Прости меня! Я столько лет думаю об этом и не нахожу ответа. И я мучаюсь от этого, мама! Почему я решил, что мне без тебя будет лучше? Почему я ушел и ты меня не остановила? Мама, я мучаюсь всю жизнь, почему ты меня не остановила?
В трубке раздался легкий вздох, смешавшийся со звуком набежавшей волны. Но ни одного слова не последовало.
– Мама! Уже сколько лет, как тебя нет и мне с тобой не поговорить. Я ничего не могу вернуть, я ничего не могу исправить!
Мне нечем дышать, мама! Прости меня! Ну утешь ты меня как-нибудь… Помоги мне, мама, спаси меня!
Взрослый мужчина рыдал в трубку, прижимая руку к груди, в которой жгло все сильнее.
– Мама… мама… – повторял и повторял он, потом еще что-то шептал и всхлипывал.
– Адрес? Большой проспект, сто восемь, Петроградская сторона? Квартира тридцать четыре? Ждите! – вдруг кто-то бодро и деловито ворвался в легкое потрескивание и шум прибоя. И исчез.
Побледневший мужчина приоткрыл глаза, не понимая, что происходит. Но тут же в трубке опять раздался легкий треск, шепот волн, и до него донесся до боли знакомый голос, который тихо пел его любимую песенку: «А я Жужа-медвежонок, а я Жу-ужа…» Мужчина устало улыбнулся, кивнул и, наконец, потерял сознание. Он медленно завалился набок. Рядом с ним стоял старинный телефонный аппарат, ветхий провод которого давным-давно был оборван. Неподалеку тихо работал вентилятор.
С улицы раздавался звук быстро приближающейся скорой.
А на другом краю вселенной сидела на берегу женщина, грустно напевая любимую колыбельную сына, и раз за разом настойчиво чертила на песке «03».
Мяч
У меня сломался пылесос. Окончательно. Пыхтел до последнего, но, видать, время пришло.
На улице шел дождь. Я сидел и с тоской смотрел на кредитную карточку, лимит которой тоже подходил к концу. Возможно, на недорогой пылесос еще хватит. Полез в интернет, стал смотреть разные модели, понял, что ничего в этом не понимаю, и ткнул наугад первый попавшийся сайт, который обещал какой-то пылесос, да еще и эко-подарок в придачу. Это теперь такая модная штука – стимулирует сделать покупку, дабы получить еще что-то бесплатно, и придает толику самоуважения, что и ты, отчасти, заботишься о природе. Природе-матушке, обязательно нужно добавлять сермяжности ради.
Оплатив онлайн, я всего полчаса почитал на балконе, как в дверь уже позвонил курьер. «Пиццу бы так быстро привозили», – мелькнуло в голове, и я пошел открывать. За дверями стоял обычный парень, в кепке, маске, кроссовках кислотно-зеленого цвета и каком-то странном подобии униформы. В руках он держал огромную коробку, не слишком тяжелую, судя по всему, но что-то слишком уж большую.
– Шиндарёв? Распишитесь, – кивнул он на лист бумаги и ручку, лежавшие поверх коробки. Сунув коробку мне под нос, он выжидательно смотрел на меня из-под маски, пока я изумленно оглядывал размеры.
– А что такая большая?
– Не имею чести знать, – как-то неожиданно по-стариковски просипел он.
Я моргнул, глянул на парня, но тот стоял и невозмутимо смотрел на меня, слегка приподняв бровь. Кислотные кроссовки нетерпеливо подрагивали, будто ногам курьера было в них неудобно.
Поставив свою закорючку, я его поблагодарил, и он, кивнув, быстро отправился к лифту.
– Внимательно читайте инструкцию, – зачем-то буркнул он, когда двери лифта уже закрывались.
Занеся коробку в гостиную, я сразу стал ее вскрывать, размеры меня сильно интриговали.
Внутри коробки лежали еще две. Одна поменьше, оформленная как обычно – цветная, с надписями, фотографией пылесоса и фирменным логотипом. Вторая гораздо больше, но всего лишь обычный серый картон с зеленой надписью «ЭКО». Плюнув на пылесос, стал вскрывать подарок.
Это был мяч. Большой, фиолетовый, из очень твердой и плотной резины. Я его немного потряс, и внутри раздался негромкий шум, будто перекатывалось несколько легких камешков. И что это такое? В чем тут «эко»? Ответ мне, конечно, никто не дал, однако на дне коробки обнаружилась инструкция. И текст ее был какой-то странный:
«Каждый нечетный бросок стирает два отрицательных пункта жизни. Каждый четный восстанавливает два стертых, добавляя причинно-следственные связи и креатив, рождающийся у нарушений экзистенциальности момента. Рекомендация пользователю – в спортивные игры не играть».
На этом было все. То есть буквально. Как хочешь, так и понимай. И потом опять же, по логике, первый – это же нечетный?
Как он может стереть что-либо, если я ни о чем не договорился и вообще не знаю, о чем речь? А четный второй потом еще и восстановит это – это (что-то), может, оно все из квантовой физики?
Что за бред! Это всего лишь мяч, пришедший в подарок к пылесосу. Почему он «эко» – непонятно. А, вот и приписочка мелким шрифтом внизу: «Экоэффект возникает при правильном расчете взаимозаменяющих событий, в этом случае энтропия вселенной не возрастает».
Оставалось только попробовать. Про пылесос я забыл напрочь, только где-то эхом скрипел в голове старческий голос молодого курьера – «читайте внимательно инструкцию». Перечитывание мне не помогло, и я просто бросил мяч о стену. Тут же в дверь позвонили. На пороге стояла женщина. Ее рыжие мокрые волосы обрамляли взрослое и очень интересное лицо.
– Привет, – сказала она. – Впустишь?
– Да, конечно… а вы кто?
– Я Инесса Карловна Штоц. Владелица галереи, в которую ты неоднократно пытался предложить свои фотографии.
Ты третьего дня сбил меня на углу Промышленного проспекта, но даже не заметил этого, так как был пьян. И сейчас не узнал, естественно. Впрочем, надо отметить: скорее не сбил, а слегка задел, но у меня оторвался тромб. Это могло случиться от любого толчка. И я упала замертво. Сегодня должны были быть мои похороны, судя по всему. Однако что-то произошло, я жива и стою перед твоими дверями. Ты Дмитрий Шиндарёв, правильно я понимаю?
Инесса Карловна решительно отодвинула меня плечом и прошла в гостиную. Села, сама налила себе коньяку из моего последнего запаса, стоявшего рядом на столике.
– Значит, так, Дмитрий. – Она пристально и с нескрываемым презрением рассматривала обомлевшего меня. – На сегодняшний день у тебя первый нечетный бонус, поэтому тебя не найдут и в тюрьму ты не сядешь. Также я уполномочена быть первым инструктором, который объяснит тебе первый пункт собственным примером. Далее по аналогии догонишь сам.
Инесса сидела нога на ногу, и та нога, которой она покачивала, была облачена в туфлю, которая на пару со второй стоила тысячи три долларов. Что-то такое из змеиной кожи, выкрашенной в цвет увядающей розы.
– Не отвлекайся! – вдруг рявкнула она. Я вздрогнул и тут же перевел взгляд с туфель на лицо, которое, несмотря на породу и привычную сдержанность, сейчас было изрядно искажено гневом.
– Повторяю, – отчеканила она. – Сейчас у тебя бонус первого броска. Вселенная исправила твой очень крупный косяк, а я добавила туда свое иррациональное желание, – тут она смешливо фыркнула, – выставить несколько твоих фотографий. То есть ты не только не будешь наказан, но еще и получишь преференции перед другими фотохудожниками. Тебя не будут преследовать по закону, это странно, но, похоже, не мне судить. Также по первому броску ты получишь изъятие из твоей жизни и второго происшествия. С некоторыми дополнениями.
Она закурила сигарету и, прищурившись, смотрела на меня, стряхивая пепел в бокал коньяка, который так и не допила.
– Какого? – обмерев от ужаса, спросил я, смутно вспомнив недавнюю поездку в пьяном виде.
– Не знаю, – сказала Инесса и встала с кресла. – Думаю, тебя оповестят. Еще увидимся, это я знаю точно. – Она прошла к входной двери, обернулась и совершенно спокойно сказала: – Извинился бы ты, что ли?
– Извините… – просипел я и плюхнулся на диван, глядя на захлопнувшуюся дверь. Диван меня слегка подбросил, мяч выпал из рук, ударился об пол и покатился к телевизору… В дверь позвонили. На пороге стоял полицейский.
– Шиндарёв Дмитрий Сергеевич?
– Да-а-а, – растянуто сказал я и покосился на телевизор.
– Пройдемте, вы задержаны по подозрению в убийстве гражданки Штоц Инессы Карловны.
– Но позвольте, она меньше минуты назад вышла из моей квартиры живой!
Полицейский даже не моргнул.
– Шутить изволите? Инесса Карловна Штоц была сегодня похоронена, смерть наступила в связи с множественными тяжкими повреждениями, несовместимыми с жизнью. Есть свидетели происшествия и того, как вы скрылись. Также съемка видеокамеры.
И следы ее крови обнаружены на вашей машине.
– Что? – завопил я. – Да я ее слегка задел, а умерла она не от травм, а от оторвавшегося тромба!
– Это она вам рассказала, когда выходила только что из вашей квартиры? – лыбился человек в форме, доставая наручники.
Я осекся. Опять покосился на телевизор, а точнее на фиолетовый мяч, который мирно перед ним лежал и, казалось, не предвещал ничего плохого. Как там написано в инструкции? Первый удар мячом стирает два отрицательных пункта… так, хорошо, первый – это Инесса, она осталась жива. Какой второй – не знаю, может, он и произошел, да я узнать не успел, как выронил этот дурацкий мяч. И теперь что? Второй удар восстановил два отрицательных стертых происшествия, еще и добавляя к ним что-то…
– Минуточку! – завопил я не своим голосом и кинулся к мячу.
Полицейский кинулся за мной, но я его опередил на долю секунды, схватил мяч и бахнул им об пол что есть силы, старательно пытаясь поймать, чтоб он не ударился обо что-нибудь еще раз. Поймал весь в холодном поту. Полицейский исчез. В дверь позвонили.
– Инесса Карловна! – чуть не в слезах заорал я и кинулся к двери.
Первое, что я увидел, распахнув дверь, – это большой клуб дыма, агрессивно полетевший мне в лицо. За ним последовал тычок в грудь, и я отшатнулся назад в коридор, только после этого проявилось гневное лицо Инессы.
– Если из-за тебя, щенок, меня еще раз соберутся хоронить, в могиле окажешься ты! – прошипела она и вошла в квартиру.
– Инесса Карловна, миленькая! Я ж не специально! Тут, видите ли, какое дело: вы только вышли, а я на диван. С мячом!
И вдруг… – Я пытался ей наглядно изобразить, как все произошло, но она на меня реально зашипела, как змея, из которой были сшиты ее туфли.
– Не смей прикасаться к мячу! Значит, слушай меня, бестолочь, – она говорила, как женщина, знающая толк в этой жизни, а также как человек, уже разбирающийся в жизни потусторонней.
– Ты сейчас берешь коробку. Да от мяча, а не от посылки! – опять рявкнула она. – Далее ты приклеиваешь к ее дну двусторонний скотч. Скотч есть? – Она грозно сверкнула глазами.
– Вроде да-а… – проблеял я и кинулся к шкафчику в туалете, где хранилась всякая хозяйственная утварь, правда, весьма бестолковая, по моему холостяцкому проживанию. На меня посыпались рулоны туалетной бумаги, фиксаторы от стиральной машины, там же я нашел пару отверток, давно потерянный итальянский штопор, много бесполезной ерунды и – о чудо! – рулон двустороннего скотча.
– Есть! – заорал я и понесся обратно в гостиную.
Инесса курила.
– Так, спокойно, мальчик, а то опять все испортишь, – тихо сказала она и, указав бровью на коробку, чуть громче произнесла: – Клей на дно несколько полосок скотча. Аккуратно. Потом снимешь защитную ленту и… – тут она судорожно выдохнула, – накроешь коробкой мяч и прижмешь. Нежно. Как девушку на свидании. Чтоб прилипла. Мяч чтоб прилип то есть! – почему-то покраснела она, хотя я и сам был красный как рак от переживаний. – И после этого… – Инесса была явно не в себе.
Кому охота помирать третий раз подряд, но уже не от быстрого тромба, и не от травм, а…вообще неизвестно чего? Третий раз ей и представить было невозможно. – Так вот, после этого ты медленно, слышишь, сынок, оч-чень медленно переворачиваешь коробку так, чтобы верх со скотчем стал дном и мяч точно никуда не упал. Ты понял меня?
Инессу трясло. Меня тоже трясло, поэтому и руки ходили ходуном, не позволяя толком наклеить скотч. Инесса жалостливо на меня смотрела.
– Так. Иди сюда, – тоном, не терпящим возражений, позвала меня эта железная женщина, погибшая из-за меня уже два раза. – Как тебя зовут, детка моя? – с несчастным лицом спросила она.
– Так Дима же, Инесса Карловна… – в недоумении ответил я и с облегчением опустился рядом с ней на диван, так как у меня не только руки тряслись, но и ноги уже не держали.
– Правильно, – как-то не совсем последовательно ответила она. – Дима. – Она выпустила струю дыма в потолок и уставилась на меня. – Ты понимаешь, Дима, – ее передернуло. – Сейчас от твоих кривых ручек зависит, умру ли я в третий раз. Мучительно.
Ты хоть раз умирал, детка?
– Не-ет… – логично ответил я, так как если бы да, то уже и говорить не мог бы.
– Вот. А я благодаря тебе уже два раза, – она говорила очень тихо, завораживающе глядя мне в глаза и потягивая коньяк уже из другого бокала, без пепла. – Два раза, сынок, два, – еще тише сказала она, но в ее глазах метались такие грозовые тучи, что я сидел рядом, как парализованный кролик, и не мог отвести взгляд. – Поэтому, – продолжила она, затушив сигарету опять в бокале коньяка и да, спасибо, что не о мой лоб, – ты сейчас возьмешь себя в руки. Ты возьмешь себя в руки и все, что нужно, сделаешь с этим долбаным мячом (она, правда, употребила другое слово, но я не возьмусь его повторить).
– Ты возьмешь себя в руки, – как завороженная раз за разом повторяла она. – И очень медленно. Слышишь? Очень аккуратно… ПОШЕЛ!!! – вдруг заорала она, и я, спрыгнув с дивана, судорожно кинулся к коробке и наконец начал клеить скотч на внутреннее дно.
Боже мой, как я старался! Я разглаживал пальцами каждый сантиметр, я что-то ему шептал о чувстве ответственности и долге, я потел, я просто сходил с ума, боясь даже взглянуть на Инессу… в общем, все равно настало время идти с коробкой к мячу. Я поднялся. Инесса сидела белая как мел. Все в ней как-то преобразилось. Ее одежда будто истончилась, поблекла и пожухла, а туфли свернулись в две испуганные змейки, которые метались, обвивая ноги, и не знали, куда спрятаться. Только глаза сверкали, как у безумной, следя за каждым моим движением. Два темных обезумевших топаза и рядом я, ползущий, как в замедленной съемке, накрывающий мяч коробкой и наваливающийся на нее всем телом. Чтоб прилипло. Дальше длинный и, наверно, нецензурный эмоциональный выплеск. Не помню. У меня было ощущение, что я отключился.
– Дима! Дима, бестолочь ты этакая! Дима-а-а-а! – кто-то орал мне в ухо, одновременно крепко держа за плечи.
– Инесса Карловна… – по-дурацки осклабился я и был готов сползти на пол, но цепкие женские руки меня держали намертво, не давая даже пошелохнуться.
– Очнись, бессмысленное ты животное! Ты же сейчас все испортишь! – продолжал вопить мне прямо в ухо знакомый женский голос, и я, пытаясь стряхнуть нахлынувший морок, все пытался понять, чего же она от меня хочет.
– Коробку надо перевернуть! Очнись! И аккуратно, аккуратно, я умоляю тебя!
Я сел на пол. Деревянными руками взял коробку и очень, очень медленно ее перевернул. Раздался легкий стук. Наверное, все-таки скотч был старый. Инесса исчезла вместе со своими сверкающими глазами.
В дверь позвонили.