Антон Кун
Школа боевой магии. Том 3
Глава 1
Григорий Ефимович задумчиво катал в пальцах хлебную крошку, Боря постукивал ногтем по столу, Артём сжимал и разжимал переплетённые пальцы, Глеб сидел с каменным лицом, а Николай внимательно наблюдал за привратницей. Агафья Ефимовна же, казалось, была не здесь. Создавалось ощущение, что происходящее её никак не касается.
Тут же память высветила разговор Лели с Мораной, если это можно было назвать разговором. И я понял: у Агафьи Ефимовны намеренье уйти отсюда не меньше моего. Но почему тогда она сидит?..
Сама собой вспомнилась великая лосиха, ломившаяся сквозь дремучие дебри мне на подмогу, когда я в первый раз встретился с Чернобогом. И как Чернобог дрогнул, когда услышал шум… И то, какой отсутствующий у неё сейчас был взгляд, резануло прямо физически. Леля ведь обладает немереной силищей! Что ей старуха, пусть и привратница?..
С другой стороны, Чёрный. Он тоже бог, однако змей расправился с ним махом.
«Я буду жрать Леле, – внезапно решил я. – Как Чёрному… И Григорию Ефимовичу тоже буду жрать… Даждьбогу. Да, они боги! Но каково им без нашей поддержки?..»
Баба-яга, казалось, услышала мои мысли, потому что разулыбалась во весь рот, явив полный набор зубов в хорошем состоянии. Я зацепился взглядом за её укрупнённые клыки и мысленно передёрнулся. Но сказал себе: «Плевать!» И тут же старуха произнесла:
– Сели бы, детки. В ногах правды нет.
Она сказала это так спокойно и уверенно, что нам не осталось ничего другого, кроме как рассесться по своим местам.
Дождавшись тишины, Баба-яга продолжила:
– Да, Чернобог с Мораной приходили, просили, чтобы я задержала внука Огня. Они, конечно, мне не указ, но пропустить я вас всё равно не могу. – И повторила, как заклинание: – Ничто из мира мёртвых не должно пройти в мир живых.
– А как же Даждьбог с Лелей? – спросил я. – Вы оставите мир без богов?
– Почему? У богов свой путь. Даждьбог может утром вместе с солнышком отправиться по своим делам. А Леля… Великая Лосиха в любом лесу дома. То, что боги до сих пор тут, это их выбор.
Я другими глазами посмотрел на Ефимычей. И понял: погода поганая не только потому, что Чёрный погиб, но и потому, что Даждьбог ещё тут – солнце взошло без его божественности. И всё из-за того, что он не бросил нас. Хоть Григорий Ефимович и не говорит ничего, никак не помогает, однако уже его присутствие даёт нам уверенность и надежду. Потому что солнце – это всегда надежда и уверенность!
Я пожалел, что за завтраком не сожрал каши во имя Даждьбога. Хорошая мысля приходит опосля.
Однако как-то решать ситуацию было нужно.
– А если мы сбежим? – спросил я у Бабы-яги.
Она откровенно заржала надо мной. А потом и говорит:
– Много Ванек-дураков я видела за свой век. Но такого, чтоб о побеге заранее спрашивал – впервые! – И помолчав, уже серьёзно добавила: – Даже если сбежите, вы вернётесь сюда, только уставшие и измученные. Тут ещё не ваш мир. Тут мои законы и правила.
– Ну всё, теперь нам вообще кранты, – пробормотал Мишка.
Но Арик перебил его:
– Ничего не кранты! Мы справимся! Влад найдёт решение! Я в него верю!
Я с благодарностью посмотрел на Арика и… И промолчал. Только в груди стало горячо и глаза защипало. Мне захотелось пожать Арику руку, обнять его, но он сидел далеко от меня. Душа рвалась попросить у него прощения. Я чувствовал, что обидел его, хотя не помнил когда. Поэтому сказал:
– Прости меня!
Арик стушевался под взглядами парней, но потом выпрямил спину, и я ощутил его, будто он рядом со мной, плечом к плечу.
Я вспомнил мост, где товарищи так же стояли плечом к плечу и отдавали мне свою жизненную силу, чтобы я смог прожечь путь с той стороны. И спросил у Бабы Яги:
– Скажите, пожалуйста, а вы можете отпустить остальных? Ведь Чернобог с Мораной просили задержать только меня?
Баба-яга вздохнула и покачала головой.
– Нет. Они тоже пришли из мира мёртвых. Закон для всех один. Нет вам отсюда хода.
И тут в разговор вмешался Боря.
– А зачем им Влад?
– Точно! – подключился я. – Зачем я Тёмным Богам?
– Ты внук Огня. В тебе его воля. В твоих силах сломать их планы.
– Если б я ещё знал, как!.. – вздохнул я. – Блин! Чернобог с Мораной хотели вывести нас из игры, и у них получилось!
Я совсем было пал духом, но тут неожиданно прозвучал голос Григория Ефимовича:
– День ещё не закончился, – сказал солнечный бог. – Или ты уже сдался?
– Сдался?! Не-ет! – возмутился я. – Соньку спасать надо! Родителей! Да и всю Рувению до кучи! Просто… куда человеку против богов?.. Всё равно, что с голой жопой на танк! – По спине пробежал невольный мороз. – А, зарасти оно всё лопухами! – решился я. – Лучше выйти один на один и сдохнуть, чем жить с этим!
– И ты решил, что один будешь биться? – спросил, улыбаясь, Боря.
Тут я вспомнил флешмоб, вспомнил, как мы действовали единым целым, и как потом, когда взорвался фонтан, все вместе спасали людей. Да, там было страшно! Но я вдруг осознал: тогда, на пике ужаса, я был счастлив, я был един со своими товарищами, и это было круто!
– Вижу, вам есть о чём поговорить, – сказала Баба-яга. – Оставлю вас ненадолго, мне по хозяйству управиться надо.
Старуха поднялась, скинув Дёму с колен. Но едва она отошла от стола, как котёнок запрыгнул на лавку и свернулся калачиком там, где только что сидела хозяйка.
Мне хотелось, чтобы он пришёл ко мне, хотелось его гладить, слушать мурлыканье, но Дёма больше не был моим, он никогда не был моим…
Дёма поднял голову и снова уставился на меня.
Мне почему-то стало стыдно. Словно это я предаю его.
– Итак, что мы имеем? – начал разговор Боря.
– Имеем мы стены с ушами, – прервал его я, вспомнив ночные тени.
– Естественно, – ответил Боря. – Всё, о чём мы будем говорить, хозяйка услышит. Но, насколько я понимаю ситуацию, ушла она не для того, чтобы обмануть нас и выведать планы, а чтобы мы всё спокойно обсудили.
– Точно не хитрость? – спросил Глеб.
– Точно, – подтвердил Григорий Ефимович.
Ему я поверил сразу.
– Вы уверены, что мы сбежать не сможем? – на всякий случай спросил я у Григория Ефимовича.
– Уверен, – подтвердил он мои опасения.
– А в сказках… – начал я.
– В сказках… – перебил меня Григорий Ефимович, – Ивану помогает сбежать дочка Бабы-яги или волшебный помощник. Вот только мы не в сказке. Дочки Бабы-яги давно разъехались… А Дёма… Он, конечно, может стать тем самым помощником, но… Его задача была привести тебя сюда. Не думаю, что на него можно рассчитывать при побеге. Да и права привратница, тут её мир.
Я вспомнил свои мысли про то, что в каждой женщине есть искра Бабы-яги, а значит, наших девчонок можно условно считать Ягишнами, однако представить, как Марина с Риткой и Светланой помогают нам сбежать, я не мог. Они ровно в такой же заднице, что и мы, им самим помощь нужна.
Значит, вывернемся иначе.
– Я думаю, – начал задумчиво Боря, – Нам сейчас не это обсудить нужно…
Я растерялся – что может быть важнее возвращения домой?
Судя по тому, как парни притихли, они разделяли мои мысли. Но вопроса Боре никто не задал, поэтому он продолжил:
– Давайте всё-таки посмотрим, что мы имеем? – Боря достал из кармана и положил на стол соломинку. – Влад – внук Огня. – И, предупредив мои возражения, добавил: – Тут я склонен доверять хозяйке. Идём дальше. – На стол рядом с соломинкой легли два небольших камушка. – Чернобог с Мораной приложили немало усилий, чтобы остановить нас… – Боря запнулся и поправил: – Остановить Влада. Значит, он для них представляет реальную угрозу. – Соломинка отгородила камушки от остального стола.
– Логично! – поддержал Борю Артём.
– В чём именно угроза? – спросил Николай.
В его голосе не было ставшей уже привычной издёвки, он был предельно серьёзен.
– Пока не знаю, – ответил Боря.
– Мой самый младший брат Огонь пропал ещё до заключения Договора…
– Но огни… костры горят? – перебил его Боря.
– Горят, – согласился Григорий Ефимович. – Вот только божественного присутствия в них хоть тресни не ощущается.
У меня перед глазами промелькнули наши костры в лесном лагере, сегодняшняя хмарь, и возник вопрос: а как это, когда в пламени есть божественное присутствие?
– Возможно, если Огонь подключится к Договору… – продолжал между тем Григорий Ефимович. – Не удивлюсь, если его воля поможет запечатать купол навсегда.
В голосе Григория Ефимовича не было обычной уверенности, он впервые вот так открыто говорил о личном. И я понял, что дело обстоит ещё серьёзнее, чем мне казалось. Поэтому обратился в слух. В конце концов я действительно не один.
– Примем как рабочую гипотезу, – Боря кивнул Григорию Ефимовичу. – Тем более, что это хорошо укладывается в наши предположения.
– Не думаю, что боги Исподнего мира хотят разрушить купол, – подала голос Агафья Ефимовна. – Не в характере Мораны делить власть.
– Но Чернобог вон даже с Сан Санычем снюхался! – не согласился я.
– Это-то и странно, – задумчиво произнесла Агафья Ефимовна.
– Думаешь, – спросил у неё Боря, – их планы не про купол?
– Гафа… Агафья Ефимовна права, – согласился Григорий Ефимович. – Чернобог без выгоды для себя и пальцем не пошевелит. А в разрушении купола ему корысти нет.
– Почему? – спросила Ритка.
– Потому что тут он бог. Тут его помнят. А если откроется внешний мир, он затеряется и его забудут. Чернобог это понимает. И Морана тоже.
– Но Сан Саныч… – начал я, вспомнив цепочку автоматной очереди в допросной.
– Ещё одна фигура на доске, – поддержал меня Боря и оглянулся в поиске того, что можно положить рядом с камушками.
Рядом с камушками легла протянутая Мариной ниточка.
– Вот только какая фигура? – спросил Игорь Петрович, рассматривая предметы на столе. – Ладья? Слон? Конь? Или пешка?
– В любом случае, его надо брать в расчёт, – ответил Боря и объединил ниточкой камешки.
Я был с ним абсолютно согласен!
Я слушал их и остро чувствовал, как мне не хватает Чёрного. Я бы мог спросить у него – кто как не он лучше всех знает наших врагов. Во всяком случае, своих отца с матерью. Но Чёрного не было. И больше не будет.
На какой-то момент я выпал из разговора, но дружный смех вернул меня обратно – судя по лицам, Боря отмочил какую-то шуточку. Я с удивлением посмотрел на улыбающихся преподавателей и ляпнул:
– Сан Саныч точно не пешка! Он магию хочет уничтожить! Чернобог дурак, если доверился ему!
Повисла тишина.
– Кстати, да! – согласился со мной Боря. – Сан Саныча нельзя недооценивать.
– Но какова его роль? – задумчиво произнёс Игорь Петрович. – Он подручный Чернобога? Или…
– Или Чернобог, не понимая того, пляшет под дудку Сан Саныча… – закончил мысль Николай. И тут же сам отмахнулся от неё: – Не может этого быть!
– Почему не может? – спросил я, нутром чуя, что Николай прав.
– Хочешь сказать, что человек одурачил и использует бога? – в голосе Григория Ефимовича послышалась угроза.
– Думаете, это невозможно? – завёлся я.
На самом деле мне сейчас было до фени, действительно ли Сан Саныч одурачил Чернобога, но нельзя недооценивать людей! Люди способны на многое!
Григорий Ефимович не ответил на мой вопрос, он глубоко задумался.
– Получается… – подал голос Арик, – Если это так… То вражеский «король» не Чернобог, а Сан Саныч. И партия вырисовывается совсем другая.
Все замолчали.
В полной тишине Арик продолжил:
– Стратегии против богов и против людей будут разными. Ошибка в выборе может дорого обойтись. Не только нам, всему миру!
– Почему? – спросил Мишка.
– Потому что если наш главный враг Сан Саныч, – уверенно ответил Арик, – то мы должны объединиться с Мораной и Чернобогом.
Что тут началось! Парни повскакивали со своих мест, девчонки тоже. Каждый начал объяснять Арику, что объединяться с этими мерзавцами это преступление против жизни! Да не просто объяснять, а на повышенных тонах!
Я не винил парней – мы вот только с трудом выбрались из ада! И тут Арик нам говорит, что нужно с его хозяевами задружиться. Но я привык доверять другу. Поэтому не нашёл ничего лучше, кроме как рявкнуть:
– Тихо! Дайте человеку сказать!
Народ замолчал, Арик же, смущаясь, продолжил:
– Сан Саныч хочет разрушить купол, так?
– Да, – подтвердил Эдуард. – По нашим сведениям его цель – купол.
– Купол создавали и удерживают все боги, так?
Григорий Ефимович кивнул. По хмурому взгляду было понятно, что он догадался, куда клонит Арик. Собственно, я тоже догадался, поэтому для меня не стали неожиданностью следующие слова Арика:
– Лучший способ ослабить защиту купола – рассорить богов.
Слова Арика звучали приговором. Теперь народ замолк придавленный открывшейся истиной.
– И Сан Санычу это удалось, – негромко подвела итог Марина.
Ефимычи переглянулись. Сколько всего было в их взглядах!
Как я их понимал! Морана с Чернобогом ослеплены ненавистью, искусно подогретой Сан Санычем! Плюс жажда власти. Но без тёмных богов невозможно спасти купол! Следовательно, придётся с ними договариваться. Но с тёмными богами просто так не договоришься, а значит, придётся чем-то пожертвовать… Интересами точно! А может и…
Перед глазами встал рассеивающийся в дым Чёрный и поглощающий его змей. Первая моя большая потеря.
Это ж сколько потерь понесли Ефимычи за свою долгую жизнь? Скольким пожертвовали? И можно ли к этому привыкнуть?
Я как никто понимал светлых богов. И понимал: на кону стоит жизнь! Такая, какой мы её знаем. А ещё понимал, что миссия невыполнима. Но не выполнить её – нельзя!
Скрипнула входная дверь, вошла Баба-яга. Принесла охапку дров, сложила у печки. И, глянув на нас, подвела итог:
– Вижу, вы осознали, кто ваш настоящий враг. Теперь будет проще.
Я смотрел на Бабу-ягу и не понимал, с чего это я принял её за старуху? Да, не девчонка, но и далеко не развалина. Она была полна женской силы. Я бы даже сказал: прямо-таки воплощала женскую силу. Такой не нужно рядиться в модные платья и как-то выпячивать свою привлекательность. Нет. Она была притягательна в своей основе. Только не как красивая женщина, а как-то по-животному.
Я впервые посмотрел под таким углом и теперь с удивлением разглядывал привратницу.
Животное – это ведь от слова «живот». А живот – там зарождается дитя и там женщина его вынашивает. Живот и жизнь – связаны.
Я обалдел от нахлынувших мыслей и не сразу понял, что за столом стало тихо.
Все сидели с серьёзными лицами.
И тут ко мне на колени запрыгнул Дёма. Это было неожиданно – я уже приучил себя думать, что Дёма не мой.
Котёнок встал на задние лапы и ткнулся мордочкой мне в лицо.
Его простая ласка, словно искра, зажгла в душе солнышко. Оно засияло, и я вдруг понял, что всё будет хорошо, мы выберемся отсюда. Не знаю как, но выберемся.
Я не стал откладывать дело в долгий ящик и спросил у Бабы-яги:
– Скажите, как нам можно вернуться в мир живых?
– В мир живых можно только родиться, – ответила Баба-яга. – Другого пути нет.
Простая и очевидная истина. Баба-яга права – путь только такой. Я это чувствовал нутром.
– Но мы и так вроде живы?.. – неуверенно спросил Артём.
– Да, живы, – ответила Баба-яга. И добавила: – Но когда вы провалились в мир мёртвых, то умерли для мира живых. И вам нужно заново родиться.
Я перехватил короткий взгляд Бабы-яги и оглянулся на печь. Большая, как утроба, казалось, она слушала наш разговор!
«В сказках, – давя шевельнувшуюся боязнь, сказал я себе, – в печку Баба-яга сажала не Иванов, а мелких и непослушных Ванечек. Где эти сопливые и где мы?.. Пусть даже не думает!»
Я непроизвольно посмотрел на охапку дров, принесённых Бабой-ягой.
Блин, мы все для неё неразумные Ванечки! Даже Боря с Игорем Петровичем! Разве что кроме Даждьбога с Лелей. И то – ещё как посмотреть! Я ведь не видел Бабу-ягу в её истинном обличье…
Глава 2
Что толку строить предположения? И я снова спросил у Бабы-яги:
– Как нам родиться заново?
– Через мою печь, – подтвердила Баба-яга мои худшие опасения.
– Но в сказках вы зажариваете маленьких…
– Перепекаю, – оборвала Баба-яга. – Возвращаю к жизни слабых и больных, тех, кто заглянул за черту.
– Ключевое тут: возвращаете к жизни, – пробормотал Боря. Он тоже рассматривал печь.
– Это единственный выход? – спросил Артём.
Баба-яга кивнула.
– А почему вы сразу нам не сказали? – поинтересовался Николай.
– Потому, что вы должны были созреть для перерождения, – ответила Баба-яга.
– Вы нас как мариновать будете: в майонезе или в кефире? Или во фритюре зажарите? – пряча за спину дрожащие руки, спросил побледневший Мишка.
Привратница так зыркнула на него, что он осёкся на полуслове. Она встала и насмешливо сказала:
– Не нравится, оставайся. Будешь моим холопом, ни живым, ни мёртвым… пока обратно в Исподний мир не сползёшь. Никого лопатой не гоню!
И я испугался, что она обидится и перестанет нам помогать. Вскочил и неловко поклонился:
– Простите нас, пожалуйста! Он не со зла! Он просто дебил!
Мишка дёрнулся, но тут же словил от Серёги подзатыльник. Снова дёрнулся, теперь уже на Серёгу, но наткнулся на взгляд Григория Ефимовича. Лицо Мишки вытянулось, пошло красными пятнами, и он пролепетал:
– Извините, я не хотел вас обидеть.
Баба-яга постояла немного, рассматривая нас, склонивших перед ней головы, потом всё же села, и я облегчённо выдохнул.
– Хозяйка, что мы должны сделать, чтобы вы позволили нам вернуться к жизни? – спросил Боря.
– Завтрак-то девки готовили на летней кухне, – ответила Баба-яга. – Печь остыла совсем…
Привратница легко поднялась. Не обращая на нас внимания, деловито выдвинула вьюшку на трубе, потом убрала заслонку и принялась из дров, которые принесла, выкладывать в чреве печки «костёр» – размещать их домиком в четыре стены.
Я с ужасом смотрел на неё и понимал, что следующим пунктом будет лопата.
Баба-яга тем временем заложила дрова, подсунула под них кусок берёсты. Щёлкнула пальцами… И берёста вдруг вспыхнула, занялась пламенем. Пламя перекинулось на поленья, заиграло, затанцевало, жадно пожирая их. И моя душа совершенно неожиданно отозвалась радостью.
Вскоре от печки потянуло живым теплом и лёгким, едва заметным дымком – дымок выглянул наружу из устья, когда вспыхнула берёста, его очень быстро затянуло в трубу, а запах… шлейф запаха остался.
– Вот и хорошо! – сказала Баба-яга. – Пусть топится!
Мы всё это время сидели и молча наблюдали за ней. Я так вообще боялся пошевелиться от жутких и, как ни странно, сладких предчувствий.
– Для того, чтобы вам вернуться к жизни, – Баба-яга поглядела на Борю. – Вы должны будете сигануть в горнило.
Я думал, что, когда она это скажет, сердце провалится в кишки, но страха не появилось. Похоже, я уже был готов ко всему! Плюс, стало понятно, что выход есть. Да, вот такой! Но он есть! И это главное! А значит, есть надежда!
Я смотрел, как пламя деловито пожирает дрова, копит силу… и с удивлением ощущал, как огонь внутри меня отзывается печному собрату. Тоже тянется к дровам, тоже хочет… жрать.
Здравая часть разума истошно вопила, что скоро там будет форменный крематорий, но кто б её слушал?! Другое, гораздо более сильное чувство всё заглушало. «Жрать!» – требовало моё нутро всё настойчивее.
– Потерпи чуток, – сказала Баба-яга и положила руку мне на плечо.
И я вдруг осознал, что уже стою перед печью.
Я вздрогнул и отшатнулся, но Баба-яга пояснила:
– Моя печь разбудила в тебе божественный дар твоего деда Огня.
И я пылающим нутром почувствовал истину её слов.
Я с жадностью смотрел в чрево печи и у меня больше не было сомнений – да, я внук Огня! Ну или правнук. Потомок. Не имеет значения! Как и когда это произошло – не важно. Главное, что произошло.
Я смотрел в чрево печи и чувствовал бушующую силу, мощь! А ещё – жажду. Неутолимую жажду!
Чувство мне было знакомым – такое же, как у Чёрного. Только жажда Чёрного доносилась до меня отголосками, а тут я ощутил всё в полной мере. Дедовская сила пробудилась.
Воспоминания о Чёрном потянули за собой цепочку ассоциаций: Морана с Чернобогом, Сан Саныч, мама с папой и Сонька…
Я вспомнил про своих и придавил жажду. Перво-наперво я должен спасти родных! А уж потом, дед, если хочешь, я хорошенько пожую для тебя дров…
Тем не менее, я не мог отвести взгляд от горнила и, когда увидел, что начала сгорать осевшая было на своде при растопке сажа, повернулся к нашим – то новое, что проснулось во мне, подсказало: пора!
– Вы как? – спросил я у парней. – Готовы?
Я совру, если скажу, что на их лицах не было сомнений – нормальному человеку даже в голову не придёт лезть в горящую печку. Однако и понимание, что другого пути нет, тоже было.
– Вот и хорошо! – прокомментировала Баба-яга. – И печь как раз разогналась. Жара должно хватить. Подходите сюда.
Парни, девчонки и преподаватели, включая богов, подошли к печке. Возле шестка стало тесно.
– Запомните, – напутствовала Баба-яга. – Двигайтесь! Замер – значит, умер!
– Это понятно, – дрогнувшим голосом ответил Николай. – Движение жизнь!
– Ты даже не представляешь, насколько! – усмехнулась Баба-яга.
Я хоть и придавил жажду Огня, но чувствовал, что как только сунусь в печь, так заберу всё пламя, поэтому отступил и сказал:
– Я, наверное, последний… Иначе… другим…
– Чё так? – тут же вклинился Николай. – Струсил?
– Он прав, – Баба-яга оборвала в зачатке зародившиеся было смешки. – Если внук Огня пойдёт первым, вам жара не останется для перехода. – И добавила, обратившись ко мне: – Ты почувствовал в себе божественную силу, а потом обуздал её ради людей. Хорошенько запомни это чувство! Оно поможет тебе, когда настанет полная темнота.
Мне стало неудобно, когда все взгляды обратились ко мне. Чтобы как-то разрядить ситуацию, я предложил приставить к печке скамейку, чтобы было удобнее пролезать в устье.
Арик с Ильёй сразу же подхватили ближайшую скамейку, и раздвигая товарищей, придвинули её к шестку.
Баба-яга повернулась к Агафье Ефимовне:
– Давай, ты первая! Следом девки. Потом Даждьбог. После все остальные. Влад последний. Не задерживайтесь! Помните! Промедлите, и следующим может не хватить жара!
Агафья Ефимовна решительно наступила на скамью и на четвереньках полезла в чрево печки, прямо в пламя, на пылающие угли.
Пламя зашипело, вспыхнуло, но Агафья Ефимовна двигалась не останавливаясь.
Едва языки пламени сомкнулись за ней, как в печку с матом ринулась Ритка. Следом с визгом – Марина. Потом…
– Мама! – пискнула Светлана и нырнула в горнило.
Я смотрел, как мои товарищи… Нет! Братья! Исчезают в чреве печки, и понимал: никогда ещё боги и люди не были так едины! Мы – настоящая дружина! Мы защитим этот мир, чего бы это нам ни стоило! Даже ценой своей жизни!
Когда подошла моя очередь, Баба-яга задержала меня и сказала:
– Неспроста Огонь ушёл из мира богов, и неспроста проявился теперь. Помню его таким, как ты сейчас… Тот ещё задира был! – Баба-яга вздохнула. – Но я своё дело исполнила. Огонь пробудила. Теперь только от тебя зависит, что будет дальше.
Я уже открыл было рот спросить, какой он, мой дед, но тут Дёма с разгону прыгнул в печь и ринулся в пламя.
Я попытался схватить котёнка, задержать, но куда там! Дёма быстро исчез за языками пламени.
– Вот чертяка! – засмеялась Баба-яга и повернулась ко мне: – Пора, Влад! Удачи тебе!
И я ступил на скамейку…
Я полз в раскалённом чреве и боялся наткнуться на обгоревшие кости товарищей. Ну или упереться в заднюю стенку горнила… Однако, под руки попадались только горящие угли, и утроба печи никак не кончалась.
Моё тело, как губка впитывало огонь. Жар раскалённой печи оно тоже забирало в себя. И гудело… Словно огонь в трубе, когда тяга хорошая.
Как гудит в трубе пламя, я на самом деле не знал, но… знал точно! Причём так, словно много раз слышал и по малейшим обертонам мог точно сказать: какая погода на улице, какие дрова заложили и даже какое настроение у хозяйки, растопившей печь. Это было странно и обыденно одновременно.
Кстати, я ощутил затаённую печаль и отчаянную решимость Бабы-яги…
Я полз на четвереньках через горнило печи, а позади меня оставались потухшие и холодные угли. Штаны с рубахой вспыхнули в первый же момент и махом сгорели, оставив меня в чём мать родила!
От знакомой с детства фразы «в чём мать родила» стало смешно – Баба-яга говорила ведь, что мы через печь должны заново родиться в мир живых… Вот и внешний вид уже соответствующий…
Неожиданно свод печи сузился, я прополз в устье и… вывалился наружу – прямо в руки своих товарищей.
Наши меня, что называется, приняли. Кто-то тут же начал натягивать на меня футболку, кто-то протянул трусы и штаны – те самые, которые я снял перед баней. А я пытался пересчитать – все ли тут? Всем ли удалось пройти сквозь огонь? Никто не обгорел? И увидел у Мишки, у Васька и ещё у двоих волдыри – видимо, в парнях дрогнула уверенность…
Дёма, едва я вывалился из печи, начал со счастливым мявом носиться по комнате.
– Уймись, окаянный! – прикрикнула Баба-яга, но Дёма не отреагировал, так велика была его радость.
Баба-яга стояла у шестка в своей избушке – той самой, где я несколько минут и целую вечность назад залез в печь.
Увидев снова жилище Бабы-яги, я растерялся. Ум нашёптывал мне, что она нас надула и ничего не получилось, но чувства говорили другое – я ощущал себя заново рождённым.
А ещё, увидев Бабу-ягу, я понял, что сгорела одёжка, которую нам выделила привратница. Неудобно стало перед ней, но ничего не поделаешь.
Я оглядел себя – мои вещи были тщательно отстираны – банница хорошо потрудилась! К тому же, несмотря на непрерывно моросящий дождь, штаны и футболка полностью высохли. Я мысленно поблагодарил помощницу Бабы-яги и ещё раз оглядел товарищей.
В замызганном виде мы смотрелись одной бандой. Теперь же была хорошо видна наша неоднородность: всё ещё расшитые блёстками концертные костюмы, наша форма с эмблемой школы боевых искусств и одежда из моего дома.
У порога плотно стояла наша обувь. Не такая чистая, как одежда – всё же мы в избушку не босиком пришли… Среди кроссовок выделялись лапти. Причём, взамен разбитых в дороге, светлели новенькие! Кто сплёл?.. Хотя… Я вспомнил ночные тени и перестал думать на эту тему.
Едва я натянул одёжку, Баба-яга скомандовала:
– Садитесь за стол, перекусите перед дорогой.
– То есть, теперь вы нас отпустите? – на всякий случай уточнил я.
– Лишние рты и заботы мне точно не нужны! Припасов не напасёшься! – проворчала Баба-яга.
Она ворчала, а я был счастлив – все препятствия пройдены! Да, мы ещё не дома, но… мы дома! Это – фантастическое чувство!
Потчевала нас привратница парным молоком и ещё тёплыми ржаными лепёшками. И когда испекла? Вместе с нами не могла, а если при предыдущем растапливании печи, то лепёшки остыли бы. Чудеса да и только!
Я не забыл первый кусок и глоток посвятить богам: Чёрный. Леля. Даждьбог. Жру вам во славу! Благодарю за то, что вы были и есть!
…А потом по наитию сожрал и Бабе-яге. В конце концов, она заботилась о нас, помогала.
После я откусывал от лепёшки, запивал из кружки молоком, вспоминал родных и ощущал, как тело наполняется силой и решимостью.
Я видел ошалевшие, но и словно живой водой умытые лица моих товарищей, чувствовал с ними единство, и это было круто!
Но вот всё съедено. Надо бы идти, но мы продолжали сидеть, как будто что-то ещё не завершено – не все слова ещё сказаны.
Наконец, Григорий Ефимович повернулся к хозяйке.
– Благодарствуем, матушка, на хлебе-соли, на заботе! Нам пора! Напутствуешь ли, благословишь ли в дорогу? Может, службой какой велишь отплатить?
Баба-яга задумалась. Но ненадолго. А потом вдруг подмигнула и ответила:
– А сыграй-ка напоследок! Давненько я гусельки не слушала и не скоро ещё услышать смогу.
Григорий Ефимович глянул на Дмитрия, тот метнулся за инструментами.
Далеко идти не пришлось: гусли с гитарой были тут, в избушке – их ещё вчера сюда принесли, едва хозяйка нас у моста встретила.
Надо же, только вчера, а такое ощущение, будто целая жизнь прошла, и новая началась!
Парни раздвинулись, давая музыкантам и инструментам свободу, Григорий Ефимович коснулся струн, извлекая звук, Дмитрий подкрутил колки, настраивая гитару. Минутная тишина, нарушал которую только дождь за окном, и…
Хоть я и ждал, когда начнётся песня, однако лёгкий наигрыш вплёлся в музыку дождя неожиданно. Вплёлся легко, ненавязчиво, словно бы стал продолжением, сроднился с дождём. А потом потихоньку начал менять русло. Я даже не сразу это понял. Но в какой-то момент ощутил, что дождь затихает, завеса туч уже не такая беспросветная, а вскоре в небе и вовсе появились голубые оконца. И тогда зазвучал голос – он так же естественно лёг на мелодию…
Ой да по речке сера уточка плывёт,
А по бережочку красна девица идёт.
Ой-ли лай-ли ой-ли, сера уточка плывёт,
Ой-ли лай-ли ой-ли, красна девица идёт.
А как на другом бережочке молодец стоит,
Молодец стоит, он да на девицу глядит.
Ой-ли лай-ли ой-ли, добрый молодец стоит.
Ой-ли лай-ли ой-ли, да на девицу глядит.
А вослед за уточкой да селезень спешит,
Селезень спешит, да грудь выпячивает.
Ой-ли лай-ли ой-ли ой да селезень спешит.
Ой-ли лай-ли ой-ли, грудь выпячивает.
Селезень спешит да крылья взмахивает,
Селезень спешит да воду взбрызгивает.
Ой-ли лай-ли ой-ли, крылья взмахивает.
Ой-ли лай-ли ой-ли, воду взбрызгивает.
Голос Григория Ефимовича изменился. Казалось, потёк прямиком в душу. И я понял, что он поёт для одного единственного слушателя – для Бабы-яги.
Я перевёл на неё взгляд и увидел, как по морщинистым щекам хозяйки текут слёзы.
Она слушала песню, а в глазах, ставших бездонными, плескалась неизбывная боль.
Голос Григория Ефимовича баюкал эту боль:
А не может селезень ту уточку догнать,
А не может молодец к девице перейти.
Ой-ли лай-ли ой-ли ой да уточку догнать.
Ой-ли лай-ли ой-ли да к девице перейти.
Огненная речка широка и глубока,
Огненная речка да высоки берега.
Ой-ли лай-ли ой-ли широка и глубока.
Ой-ли лай-ли ой-ли да высоки берега.
– Догонит ли когда селезень уточку? – негромко спросила Баба-яга, когда песня стихла.
– Обязательно догонит! – заверил Григорий Ефимович. – Я видел его. Он по-прежнему любит тебя.
Они замолчали. А я почувствовал себя неуютно, будто стал невольным свидетелем чужой тайны.
Баба-яга отёрла глаза узловатыми пальцами и решительно поднялась.
– Одарю я вас подарком, в битве пригодится! – И повернувшись к Даждьбогу негромко добавила: – Сделай так, чтобы догнал!
Моё предложение открыть портал Григорий Ефимович решительно отмёл:
– Мы не знаем, сказал ли Чернобог Сан Санычу, что мы вырвались из Исподнего мира. Но если откроем портал, то…
– …Всё равно, что сами сообщим ему, мол, вот они мы, – закончил Боря.
– Придумали тоже – порталы! – вмешалась в разговор Баба-яга. – А тропка-семивёрстка на что?! До самого Радограда доведёт, не расплескает!
Я в общем-то понимал, что портал не вариант, но хотелось поскорее настучать по тыкве этому гаду Сан Санычу.