Антон Олегович Малютин
Продавец снов
21
На самой обычной визитке, сделанной из грубого серого картона, напечатан только короткий телефонный номер – тем, кому предназначалась визитка, не нужны имена и адреса. Этот серый бумажный прямоугольник лежал на столе в круге света, и всем своим видом призывал сделать всего лишь один звонок. Но Джонсон не был готов. Перед встречей с Эвансом нужно о многом подумать, постараться без потерь выйти на продавца снов.
Будто в ответ на бездействие детектива зазвонил его телефон. Иногда Джонсону звонили по ночам, поэтому звонок, раздавшийся так поздно, не удивил.
– Джонсон?
– Да, инспектор. Вы решили поменяться со мной ролями?
Детектив говорил так, будто только и ждал этого звонка. Это заставило понервничать инспектора, никогда не звонившего Джонсону, тем более, ночью.
– Оставьте ваши шутки на потом. Мои парни сейчас привезут вам пленку со сном мэра. Да, Джонсон, я сам отдаю ее вам, и вам решать, что с ней делать. Я своим экспертам не верю, эти лентяи только денег просят, а результатов от них не дождешься…
– Ну что вы, инспектор, в полиции работают только достойные люди, профессионалы своего дела, я-то уж знаю.
– Уймитесь, мне не до шуток. Вы хотите, чтобы я вам помог, или нет?
А вот это уже совсем другой разговор. Из головы Джонсона сразу вылетели все остроты, приготовленные для инспектора.
– Помочь? В чем?
– В расследовании.
– Но вы утверждаете, что здесь нечего расследовать, а я занимаюсь ерундой.
– И я не отказываюсь от своих слов. Вы что в полиции, что сейчас, на вольных хлебах, занимаетесь ерундой. Но небольшое расследование здесь будет к месту. Потому что умерло уже пять человек, и один из них – мэр Бигтауна. Пять, Джонсон! И все они покинули этот мир одинаково. Я готов был закрыть глаза на странную смерть во сне трех людей, но пятеро – это уже перебор. В дело вмешалась общественность, наше управление осаждают журналисты…
– Ха, инспектор, вы испугались журналистов? Бросьте, это на вас совсем не похоже. Давайте начистоту – я читаю газеты, и только самые желтые из них ухватились за эту тему, понаписав неописуемую чушь. Так зачем вы звоните мне?
В трубке повисла тишина, сквозь легкий электрический треск и шум было слышно дыхание инспектора, набирающегося смелости что-то сказать.
– Джонсон… Это убийства. Очевидно, здесь действует маньяк. Но я ничего не могу поделать – нет никаких фактов, которые позволили бы нам начать официальное расследование. Все эти неуловимые незнакомки в черном, пакеты с бобинами, мифические продавцы снов, чьи имена находятся чуть ли не под запретом – это такая чушь, которую не возьмет в расчет ни один суд в мире. Это убийства, но я не то, что раскрыть их не могу – я не могу даже доказать, что это убийства! Можете смеяться сколько угодно, но я прошу вас заняться этим. Я окажу вам поддержку. Неофициально, конечно – спохватился инспектор – но вы умный человек, вы все поймете правильно.
Джонсон не верил своим ушам. Сам инспектор просит помощи! Нет, он точно спит, такое не может происходить в реальности. Или может?
– Инспектор, сказать по правде, вы меня удивили. Никогда бы не подумал, что вы переступите через вашу гордость…
– Джонсон! Да угомонитесь вы! Я все сказал, а дальше уже думайте сами. Прощайте.
Детектив не рассчитывал на такой быстрый финал разговора, поэтому крикнул в трубку что-то нечленораздельное, призванное остановить руку инспектора.
– Инспектор! Инспектор! Подождите!
– Да, Джонсон, что еще?
– Спасибо за доверие.
Инспектор не посчитал нужным отвечать на это, удар по его достоинству и так был слишком силен.
– И еще, инспектор: завтра или послезавтра в городе появится еще один труп миллионера.
– Что?!
– Сегодня ночью один человек нашептал, что кто-то совсем скоро посмотрит сон, и вам опять придется заниматься окостенелым трупом. И я честно признаюсь, что не знаю, как поступить, и что делать.
– Кто вам рассказал об этом? Что за дурацкие шуточки? Я к вам обратился вполне серьезно, я, может, вторую ночь не сплю из-за этого, а вы шутите!
– Я не шучу. Поверьте мне. И я не могу рассказать, кто поведал мне тайну – я и сам не знаю этого. Просто не знаю, и это не дает мне покоя.
– Кто на этот раз?
– И этого я не знаю.
– М-да, задача… Ладно, подумаем над этим завтра. Только не звоните мне, хорошо? Я не хочу, чтобы меня высмеяли – не то у меня положение, чтобы якшаться с уволенными полицейскими. До встречи, Джонсон.
Инспектор, не дожидаясь ответного прощального слова, положил трубку. И этот странный разговор закончился. Детектив еще долго был под впечатлением, расхаживая по едва освещенной комнате, и дымя своими вонючими сигаретами. Через четверть часа в дверь постучали – пришел полицейский, он передал обещанный инспектором сон мэра. Это была все та же знакомая бобина, завернутая в черный пакет, источающий едва уловимый аромат.
22
Джонсон набрал номер, указанный на визитке. Гудок, второй, третий. Наконец, на том конце подняли трубку.
– Алло.
– Мистер Эванс?
– Слушаю.
– Мистер Эванс, я по поводу сна…
– Кто вы? В приличном обществе принято сначала представляться.
– Ох, извините. Детектив Джонсон. Частный детектив Джонсон.
– Детектив? С каких пор частные детективы стали зарабатывать столько, что им хватает на покупку лучших снов?
– Я не хочу заказывать сон, я хочу лишь узнать…
– Что? – перебил Эванс. – Узнать? Что узнать?
Почему-то этот вопрос рассердил Эванса. Точнее, Джонсону показалось, что мистер Эванс разозлился, хотя и сдерживал свое раздражение.
– Узнать о том продавце снов, с которым вы работаете.
– Если у вас есть какие-то вопросы – я с вами обязательно встречусь, но только при наличии ордера и в присутствии моих адвокатов. Либо заказывайте сон, но сначала предоставьте доказательства вашей платежеспособности. Проще говоря – приносите деньги. И я с вами поговорю. Еще есть вопросы?
– Нет, мистер Эванс, вы вполне доходчиво изъясняетесь. До встречи.
– Прощайте.
Короткие гудки означили собой окончание не слишком удачного разговора. Итак, Джонсон потерпел неудачу, просто так встретиться с Эвансом не получится. Ему нужен либо официальный визит с ордером и адвокатами, либо деньги. Но ни один из этих вариантов не подходит, потому что Джонсон имеет весьма отдаленное отношение к полиции, и инспектор здесь ему не помощник. А денег, которых хватило бы на сон, у него просто-напросто нет. Придется действовать по-другому.
Даже если Джонсон попросит помощи у инспектора, тот мало что сможет сделать – полиции нечего предъявить Эвансу. А если и удастся что-то нарыть, то это что-то вряд ли будет связано со снами. Между тем, время идет, и кто-то сейчас находится в смертельной опасности, сам того не подозревая.
Вдруг Джонсону пришла мысль, что инспектор может помочь предотвратить очередное убийство. Но трудно ожидать, что он сразу согласиться на это. Однако другого выхода просто нет. Детектив набрал номер инспектора.
– Добрый день, инспектор.
– Джонсон? Не ожидал услышать вас в такое время.
– Извините, я вам как-нибудь еще позвоню ночью, но обстоятельства вынуждают меня делать это в самый разгар дня. Мне нужна ваша помощь.
– Помощь? Вы не перестаете меня удивлять!
– Да, помощь. Но это и в ваших интересах, ведь на кону стоит жизнь очередного миллионера…
– А, вы все о том же. Вы узнали, кто это?
– К сожалению, нет. И у меня пока нет никакой возможности что-либо узнать. Зато у вас есть все возможности предотвратить убийство и выйти на след убийцы.
– Я же вам еще вчера сказал, что помогу. Но я не говорил, что полиция открыля официальное дело. Так что не рассчитывайте на большую помощь.
– Сначала выслушайте меня, а затем решайте – насколько большую помощь я у вас прошу. Сегодня или завтра кто-то должен умереть, а умирают люди тогда, когда им привозит сон незнакомка в черном. Я не знаю, какими маршрутами она передвигается, я не знаю, когда она привозит сны, я, наконец, не знаю, где и от кого она получает эти сны. Но у вас по всему городу работают патрули, которым нетрудно повнимательнее смотреть на дорогу, и отыскать дорогой черный автомобиль. Так вышло, что никто не знает номера этой машины, но известна ее марка – этих машин во всем Бигтауне не так уж и много, и ваши ребята быстро узнают ее…
– Я понимаю куда вы клоните. Думаю, это можно организовать. Но я не уверен, что мои ребята будут служить ищейками и, тем более, участвовать в сомнительной погоне за кем-то.
– Я не просто так говорю все это. Кто-то из известных и богатых людей умрет во сне, и если не помешать этому, то череда смертей продолжится.
– Хорошо, я подумаю над этим, но ничего не обещаю.
– Спасибо, инспектор.
Больше говорить было не о чем. Джонсон положил трубку. Он закурил, встал, прошелся по комнате, выглянул в окно – в городе уже была настоящая осень, дождливая, ветреная, серая. Делать было совершенно нечего. Джонсон был в тупике. Он сделал все, что мог, а все остальное теперь зависело от других людей, не в последнюю очередь – от инспектора. Детектив не любил, когда дела складывались подобным образом, и старался избегать этого.
Джонсон еще немного походил по комнате, затем оделся и вышел – он направился к Тиму, у которого сначала хотел посмотреть сон мэра, а затем пропустить кружечку-другую пива. Что делать дальше? А черт его знает. Там видно будет.
23
Тим очень удивился, услышав, что пленку со сном мэра Джонсон получил от самого инспектора. Его брови удивленно приподнимались и во время рассказа о последних разговорах детектива с инспектором. Возможно, такая перемена в поведении инспектора повлияла и на Тима – в этот раз он почти не отговаривал Джонсона смотреть сон. Он просто буркнул что-то бессвязное, и принялся готовить сомнопроектор.
Но теперь сам Джонсон не слишком спешил погружаться в чужой сон, который черти знает во что может вылиться. Он долго сидел и беспрестанно дымил своими вонючими сигаретами, пока, наконец, не посчитал, что уже готов к «заплыву», разместился в кресле сомнопроектора, и через несколько мгновений провалился в сон.
… Сегодня мама улыбается. Она давно так не улыбалась, но в этой улыбке было что-то странное, недоброе.
– Сынок, – мама подозвала меня к себе – сынок, ты помнишь этого человека?
В маминых руках газета, совсем еще свежая, «Бигтаунский вестник». А на самой первой странице напечатана большая фотография лысеющего мужчины, с застывшей самодовольной улыбкой на лице и рукой, одобрительно машущей невидимой толпе.
Мне стало страшно. Это он. Тот человек, что три года назад заманил меня к себе в квартиру, и два дня унижал, избивал, насиловал…
Я, не в силах сдерживать нахлынувшие чувства, заплакал, и даже ласковые мамины руки и поцелуи не могли успокоить меня. Воспоминания о тех страшных днях накрыли меня волной, будто я только вчера пережил весь этот ужас. Но сейчас у меня не возникало мыслей вскрыть себе вены, мне больше не хотелось расстраивать маму собственной кровью. Во мне кипела злость.
– Дорогой, не плач, не надо… Все уже позади. Но мы не будем об этом забывать, потому что тот человек – теперь наш мэр, и он ответит за все то горе, что он нам причинил!
– Мама, а разве плохой человек может стать мэром? – искренне недоумевая спросил я. Ведь так не бывает, что убийца или насильник управлял целым городом!
– Да, сынок, так иногда бывает. Мы не в силах противиться этому, но мы, все-таки, можем кое-что сделать. Полиция нам не поверит, как не поверила тогда, но все газеты с радостью напечатают эту новость! И тогда Бигтаун узнает, что за человек на самом деле его новый мэр!
Мама смеялась, но смеялась со злостью. В этот момент казалось, что она сошла с ума, и от этого мне стало страшно.
Потом мама не вспоминала про этого человека, и я уже свыкся с мыслью, что его поступок останется безнаказанным, а мне придется всю жизнь жить с этой болью в сердце. Но в один дождливый день мама красиво оделась, так же красиво одела меня, и мы куда-то поехали. Скоро мы оказались за городом, в районе, где живут одни богачи – их огромные дома, казалось, все были сделаны из золота, похожи на дворцы королей. Мне было не по себе.
Мы зашли с мамой в один из таких дворцов, и там нас встретил лысый человек. О нет! Это он! Мне стало страшно. Ноги подкосились, в горле встал комок, который мешал дышать. А воспоминания прорвались в мозг, и от этого сильно заболела и закружилась голова. Мир вокруг зашатался, и я почти не осознавал, что делаю, и где нахожусь. Мама увидела это, усадила меня в мягкое кресло, что-то крикнула тому человеку, он принес стакан воды, я попил, и скоро мне стало лучше.
Но в голове все равно шумит, и я не очень хорошо понимаю разговор мамы с этим человеком. Я только слышу обрывки фраз – мама говорит о каких-то журналистах, преступлении, должности, деньгах, она ругается и, кажется, угрожает. Я не могу видеть этого человека, я хочу уйти и забыть обо всем. Я снова плачу…
Но что это? Он достал пистолет! Мама вскрикнула, и он выстрелил. Пистолет не издал ни звука, а мама схватилась руками за грудь, и через мгновение бесшумно упала на мягкий ковер.
– Мама! Мама!..
Меня охватил ужас. Я оцепенел, я не понимал, что происходит. Мама неподвижно лежит на полу, рядом с ней появилась красная лужица. Кровь? Он убил ее!..
– Мама!
Мир заволокло туманом, все звуки пропали, в голове не осталось не одной мысли. Я вижу только маму и лужицу крови. Я хочу бежать, но не могу, ноги и руки перестали слушаться меня. Я хочу кричать, но крик застревает в горле, и я слышу только жалобный хрип. Из глаз льются слезы, но я не замечаю их, видя только маму и лужицу крови…
Этот человек что-то кричит мне, но я ничего не слышу. Он размахивает пистолетом, а я смотрю только на маму. И она не дышит, а лужица крови становится все больше. Мне страшно. Мое тело бьет озноб, а по ногам потекло что-то теплое…
Он утащил маму в другую комнату, а я все не могу пошевелиться. Я ничего не чувствую, и только плачу. Вот он вернулся. Что-то кричит мне, размахивает пистолетом. Стреляет. На правой ноге вдруг сама собой разорвалась штанина, и по ней начало расползаться красное пятно. Я не чувствую боли.
Он бросил пистолет, схватил меня и потащил туда же, куда утащил маму. В той комнате в одной из стен виднеется большая дыра, рядом лежат кирпичи и инструменты. Мамы нигде нет. Он дотащил меня до этой дыры, приподнял и забросил меня в нее. Здесь уже лежит мама. Я упал прямо на нее, но она не шевельнулась, уже не могла обнять и приласкать.
Этот человек стал заделывать дыру кирпичами. Один за одним. В этой дыре становится все темнее, и скоро ее накрывает полный мрак. Я ни на мгновение не переставал плакать. Вдруг я начал слышать тихий шепот – так разговаривает мама. Она хоть и мертва, но говорит со мной, а в темноте появилось ее ласковое и доброе лицо. Она говорит все громче и громче, но мой страх от этого не проходит, и сердце уже готово разорваться в груди.
Воздуха! Мне надо воздуха! Я хочу увидеть свет! Я хочу, чтобы жила мама!
Вдруг сверху упало что-то густое, тяжелое и холодное. Сначала это было несколько капель, затем на меня пролился целый поток. Я, лежа в темноте на маме, чувствую, как эта вязкая жидкость наполняет дыру, она поднимется все выше и выше, и вдруг уже достает до моего лица. Она заползает в рот, в ноздри, мне нечем дышать, я хочу пошевелиться, вдохнуть воздуха, но не могу. Я задыхаюсь!
Мир раскрасился цветными осколками, голова разрывается от адской боли. Страх давно перерос в панику, и заставляется биться обездвиженное тело в конвульсиях. Хочется сделать вдох, но все вокруг заполняет эта странная тяжелая жидкость. Я так больше не могу. Я не могу…
Вдох. Жидкость заполнила рот, проникла в легкие, но не принесла с собой облегчения. Еще несколько мгновений тело сопротивлялось смерти, но обессилело, поддалось, и навеки успокоилось. Ушел даже страх, разорвавший сердце на куски, и уже ничто не говорит о том, что когда-то в этом теме теплилась жизнь.
Пройдут многие годы, если не десятилетия, пока кто-нибудь обнаружит, что в цементной стене вмурованы два тела – мамы и ребенка. Они унесли с собой тайну, которая могла бы помешать успешной и счастливой жизни человека, привыкшего брать от жизни все, и решать проблемы своим особенным способом…
… Джонсон проснулся и сделал глубокий вдох. Ему казалось, что во рту стоит привкус бетона, горечь которого не прошла даже после выкуренной сигареты. На шум в ушах и сильную боль в голове Джонсон не обращал внимания – он уже привык к этим ощущениям, сопровождавшим любое погружение в чужой сон.
– Ну как? – Тим стоял все с той же ваткой, пропитанной нашатырем, но на сей раз он не казался сильно взволнованным.
– А ты сам как думаешь? – у Джонсона совершенно не было настроения шутить. Он, превозмогая боль в мышцах и суставах, поднялся из кресла сомнопроектора, прошелся по лаборатории, погладил подбежавшего Томми, сделал нечто вроде короткой утренней зарядки. – Все как всегда отлично, Тим. И здесь тоже убийство. И очень неприятное, скажу я тебе!
Джонсон закурил, а Тим в это время колдовал над сомнопроектором.
– Я все не перестаю удивляться тому, насколько у человека богатая фантазия. Но только кто-то из нас – вот, хотя бы, ты – направляет эту фантазию в позитивное творческое русло. Что-то делают, пишут, рисуют, изобретают – да что только не делают! А кто-то убивает. Да-да, Тим, убивает! Изощренно убивает, стараясь скрыть следы своего зверского преступления. Это требует немалой фантазии, и чем больше я смотрю чужие сны, тем больше я в этом убеждаюсь. И мне от этого как-то не по себе.
– Так ты и не смотри. А то потом спать плохо будешь, или вовсе в психушку загремишь. Я бы уже давно загремел, а ты вроде ничего, держишься.
Джонсон задумался. В чем-то Тим прав: теперь не приходилось сомневаться, что и остальные покойные миллионеры тоже кого-то убили, а их сны во всех деталях показывают эти убийства. Их можно не смотреть, ведь и так все понятно. Но…
– Нет. Теперь это не столько необходимость, сколько… Мне теперь просто интересно. Да-да! И не смотри на меня так! Теперь мне интересно, насколько богата фантазия у людей, и на что они готовы пойти ради достижения своих низменных целей. Можешь считать меня психом и прямо сейчас звонить в Желтый дом, но я все равно посмотрю эти сны.
24
Сведенное в предсмертной судороге тело мистера Скиннера полулежало в кожаном кресле сомнопроектора. На искаженном лице миллионера застыла гримаса ужаса, широко раскрытые стеклянные глаза безжизненно смотрели в пустоту, а в груди покоилось разорванное на части сердце. Хотя по поводу сердца Джонсон просто сделал предположение – тело, накрытое белой простыней, еще предстоит вскрыть и узнать истинные причины смерти мистера Скиннера.
– Джонсон? Какого черта!?
– Доброе утро, инспектор. Неприятное зрелище, не находите? – детектив кивнул в сторону трупа. – Не хотелось бы оказаться в его положении, и чтобы на мое страшное лицо потом смотрели всякие полицейские недоумки.
Джонсон закрыл лицо мистера Скиннера, отошел в сторонку и закурил. В соседней комнате сейчас допрашивали жену почившего миллионера, а на первом этаже огромного дома полицейские выслушивали бредни и домыслы прислуги. Но Джонсону все было понятно – примерно с неделю назад мистер Скиннер связался с мистером Эвансом, тот отвез его к продавцу снов, а вчера пленку со сном сюда привезла незнакомка в черном.
– Джонсон, мне трудно это говорить, но вы были правы, черт вас побери. Очередная смерть миллионера и уважаемого человека произошла во сне, и мы не смогли ее предотвратить.
– Да, вы не смогли.
– Что значит «вы»? А что, если это просто несчастный случай!
– Прошу вас, не начинайте… Я говорю, как есть – ваши патрульные не смогли уследить за машиной незнакомки в черном. Я прав?
– Но откуда вам это известно?
– Пусть это останется моей маленькой тайной.
На самом деле здесь не было никакой тайны: Джонсон ушел из полиции, но связи остались. Всего один-два звонка, и детектив знал все, что происходило в полицейском управлении и во всем Бигтауне. Вт так он сегодня утром узнал, что несколько дорожных патрулей видели тот самый автомобиль, но котором приезжает незнакомка в черном, а один из патрулей даже какое-то время «вел» его. Но полицейские растяпы каким-то невообразимым образом потеряли автомобиль из виду, хотя дороги вечером были полупустыми, а на преследуемом автомобиле исправно работали фары, габаритные огни и сигналы поворота.
Но больше удивляло то, что впоследствии разные патрули путались в показаниях, где они видели машину, по какому маршруту сопровождали ее, и где потеряли из виду. Создалось полное впечатление, что автомобиль петлял по всем улицам города, специально путая полицейских, и уходя от слежки. Возможно, так оно и было, но действия водителя этой загадочной машины пока остаются загадочными.
К удивлению Джонсона, инспектор сегодня не препятствовал его работе на месте преступления, поэтому уже через полчаса детектив уверился в своей правоте. Слуги подтвердили, что вчера к мистеру Скиннеру приезжала не назвавшая себя женщина во всем черном, а в спальне миллионера найден черный пакет, заполнявший пространство вокруг себя до боли знакомым ароматом.
Наконец, полицейские покинули дом мистера Скиннера, и тут инспектор во второй раз за сегодняшнее утро удивил Джонсона.
– Джонсон, у меня есть к вам пара вопросов.
– Я всегда рад послужить полиции.
– Только давайте без сарказма, Джонсон! У меня действительно есть к вам вопросы, но я хочу задать вам их наедине. – с этими словами инспектор взглянул на детектива, и у того сразу отбило желание отпустить шутку на счет интима и щепетильности сложившейся ситуации.
Инспектор пригласил Джонсона сесть в его автомобиль, и тот, не произнося ни слова, принял это приглашение. Тем более, на улице стояла скверная погода, и толкаться на вокзале, в вагоне электрички, а затем и в монорельсе детективу не очень хотелось.
– Джонсон, ваша версия, похоже, находит все больше и больше подтверждений. Теперь и у меня почти нет сомнений, что все это – тщательно спланированные и безукоризненно исполненные убийства.
– Я же говорил вам…
– Да, говорили. И говорили о следующем убийстве, которое произошло сегодня ночью. Откуда вы узнали?
– Мне об этом сказал сам убийца.
– Что?! Кто это? Где вы встречались с ним?
– Спокойнее, инспектор, спокойнее. Я не знаю, кто это, потому что разговаривал с ним во сне. Да-да, этот человек прислал мне сон, в котором поговорил со мной и рассказал об убийстве мистера Скиннера.
– И зачем он все это делает?
– Не знаю.
– Зачем он с вами разговаривал?
– Тоже не знаю. Этот человек хотел убедить меня в том, что он не убийца, что все эти люди сами себя убили, выбрав для себя самую подходящую смерть. А затем он сказал про Скиннера. Точнее, я просил назвать имя, но он лишь посмеялся.
Повисла пауза. Машину слегка трясло и покачивало, по стеклам текли капли дождя, и струи воды до неузнаваемости искажали проносившийся мимо город с его серыми домами и людьми.
– Но что вы сами думаете об этом?
– Зачем вам мои мысли, инспектор? Вы же все равно не поверите. Да я, признаться, и сам не до конца верю, что такое вообще может происходить в реальном мире.
Инспектор промолчал, не найдя, что ответить на это.
– Хорошо, инспектор, я скажу. Это не убийство, а убийца – вовсе не умалишенный маньяк. Это – казнь.
– Казнь?
– Да. Если вы посмотрите все эти сны, то поймете, что я имею в виду.
– Нет уж, я как-нибудь без этого обойдусь. А что в этих снах?
– Убийства.
– Что?
– Убийства. Изощренные, тщательно продуманные и очень хорошо исполненные. Но самое интересное вовсе не это. Я все эти сны видел от лица убитых.
Джонсон повернулся и пристально посмотрел на инспектора.
– Это страшно, инспектор. Очень страшно. – от этих слов, прошептанных Джонсоном, у инспектора по спине поползли мурашки. – И именно от этого страха умерли те, кому предназначались эти сны.
– А… А вы, Джонсон. Вы же остались живы.
– Как видите, сижу тут перед вами цел и невредим. Но когда я смотрел эти сны, я думал, что умираю. По-настоящему. И если бы ни Тим…
– Тим?
– Это мой друг-ученый, который и придумал, как можно заглянуть в чужой сон. Так вот, если бы ни помощь Тима, то я, наверное, уже давно лежал бы в вашем морге с вытаращенными глазами и разорванным сердцем.
– А кто в этих снах убивает? И зачем?
– Вот именно это самое интересное. Убивают те, кого мы утром находили мертвыми.
– Что? – в очередной раз за последние десять минут удивился инспектор.
– Вы не поверите, инспектор, но каждый такой сон – это не более, чем реальные события, о которых знал только убийца. И это событие показывается убийце глазами его жертвы. Все эти люди в свое время преступили закон, они по разным причинам забирали жизни у других людей, и…
– И?
– И теперь они кем-то наказываются за те преступления. Вот поэтому я и предположил, что все смерти во сне – просто казни. Всех этих людей приговорили к казни и привели приговор в исполнение.
– И мэра?!
– И мэра.
– Что он сделал?
– За ним тянется целая череда преступлений. Сначала этот человек насиловал и избивал несовершеннолетнего юношу, даже мальчика, а через несколько лет, когда стал мэром Бигтауна, убил этого мальчика и его мать. И полиция ничего не сделала.
– И вы видели это во сне?
– Да.
– Вы верите этому?
– Я склонен верить. Мало того, я могу доказать все это.
– Как?
– Показать место преступления, и место, где спрятаны тела.
Инспектор задумался. Это было настоящей авантюрой, но если Джонсон окажется прав, то… То это даст возможность найти убийцу и объяснить его мотивы. Но все это покоится на такой зыбкой почве!
– Хорошо, – наконец принял решение инспектор – я и на этот раз поверю вам. Но учтите, если вы лжете – я сделаю все, чтобы вы больше никогда, слышите – никогда! – не могли заниматься расследованиями. Вам не доверят даже уличную кражу. Вы меня знаете, я шутить не люблю.
– … И не умеете.
– Снова вы за свое! Я серьезно, поэтому в случае чего – пеняйте на себя. Где вас высадить?
– То есть, наш разговор окончен?
– Кажется, мы и так достаточно сказали друг другу.
– Вот с этим не могу не согласиться. Но как же сон мистера Скиннера? Вы отдадите мне его? И сны миссис Винкерс и мистера Бэнкса – можно ли их снова изъять у родственников?
– Хорошо, Джонсон. – сквозь зубы произнес инспектор. – Сон Скиннера заберете в участке, его у меня нет. А лучше приходите завтра, сразу заберете все сны. Заодно расскажете, где искать доказательства и тела. Так где вас высадить?
– Ладно, инспектор, уговорили. А высадить меня можете, где угодно, я не буду иметь наглость использовать вас в качестве такси.
Инспектор и вправду не любил шутить, поэтому высадил Джонсона у первой попавшейся станции монорельса. Детектив нисколько не обиделся, но вышел в дождь весьма неохотно, всем видом показывая свое презрение к погодным неурядицам. И только час спустя он был дома, проклиная все на свете, а особенно инспектора и его чувство юмора.
