Антон Олегович Малютин
Продавец снов
25
Полицейский катер покачивался на волнах, и инспектора слегка укачивало, Джонсон, напротив, легко переносил это небольшое морское путешествие, и единственное, что его раздражало – ледяной ветер, дувший со стороны суши. Города отсюда почти не видно – его серую громаду, расстилающуюся по побережью, скрывает белесоватая дымка, и если не приглядываться, то можно подумать, что катер и люди находятся посреди океана.
Водолазы искали останки мистера Дайсона. Узнать координаты этого места стоило немалых трудов Джонсону, Тиму и инспектору. Джонсон, посмотрев сон не меньше десяти раз, так и не смог сказать что-то определенное, и на этом немало попортил свое здоровье. И проблему удалось решить только с помощью инспектора – он уговорил посмотреть сон знакомого с прибрежными водами капитана, и тот, едва не потеряв рассудок, указал, где же произошло убийство. Правда, для этого пришлось поломать голову Тиму – настроить сон миссис Дайсон под мозг этого немолодого уже капитана оказалось чрезвычайно трудно.
И сейчас полицейский катер покачивался на волнах под серым небом, инспектора мутило, Джонсон курил, а двое водолазов осматривали дно. Шумно работал большой воздушный насос, от которого в воду протянулись два красных резиновых шланга. Водолазы, привязанные к катеру тросами, не подавали никаких сигналов, и чем дольше времени проходило, тем больше волновался Джонсон, тем чаще он курил, и тем более нервной становилась его походка.
Вдруг один из тросов дважды дернулся, одновременно зазвонил звоночек – водолаз подал сигнал к подъему. Водолазная команда, до этого лениво сидевшая на лавке у борта, быстро, совершенно без суеты, и почти без слов принялась за работу: трос был подвешен к крюку крана, натужно заработала лебедка, и через пару минут над поверхностью воды показался большой медный шлем с трем круглыми окошечками. Водолаза быстро подняли на палубу, усадили, помогли снять шлем.
Водолаз устало вздохнул, провел рукой по совершенно мокрым от пота волосам, выпил воду из предложенной ему железной кружки.
– Нашли. В большой трещине, как вы и сказали, мистер Джонсон. Лежит скелет, он прикован цепью к камню. Скелет человеческий, лежит давно, на нем даже одежды не осталось – все, наверное, съели рыбы, да так истлело.
Джонсон тоже вздохнул, но с облегчением. Инспектор хмуро посмотрел на него, но ничего говорить не стал.
– Да, а рядом мы нашли вот это. – водолаз полез в садок, прицепленный на широком поясе, и извлек из него нечто, что раньше было ременной пряжкой, какой-то обросший ржавчиной тонкий цилиндрик и почти чистый серебряный портсигар. – Больше там ничего не было. Скелет поднимать будем?
Все посмотрели на инспектора, тот, совершенно зеленый от донимавшей его морской болезни, утвердительно кивнул. Это послужило сигналом для водолазной команды, которая прикрепила к крану особый крюк с коротким тросом и карабином на конце, и начала опускать его в море. Скоро второй водолаз, получив внизу этот крюк, и прикрепив к нему скелет, подал сигнал.
Через две минуты на палубе лежали изъеденные морскими животными и соленой водой останки мистера Дайсона, а следом появился и второй водолаз.
– Ну как, инспектор, теперь вы мне верите?
– Не торопитесь, Джонсон. Вдруг это вы спрятали труп здесь, и теперь просто морочите нам голову. Сначала нужно все проверить, а потом делать выводы.
Действительно, пока не было никакой уверенности, что водолазы обнаружили скелет мистера Дайсона. Может это вообще какой-то посторонний скелет? Но все сомнения скоро развеялись: и на портсигаре, и на дорогой авторучке (это был тот самый цилиндрик) стояли инициалы и вензель, принадлежность которых не вызывали сомнений. Это действительно был мистер Дайсон.
Это стало вторым подтвержденным убийством – двум днями раньше Джонсон принес инспектору останки юного Билли Хиггинса, и эксперты подтвердили, что Тим не ошибся, сделав верные выводы. Правда, ни у Тима, ни у полиции не было никакой возможности доказать, что эти микроскопические кусочки костей и химические вещества действительно являются останками малыша Билли.
А вчера полиция смогла, наконец, получить разрешение на демонтаж стены в загородном доме, который когда-то принадлежал мэру. Эта операция вызвала ряд трудностей, потому что в этом доме давно живут другие люди, и они никак не могли взять в толк, зачем полиции нужно не просто провести обыск, но еще и поломать стену. Дворе рабочих с самого утра под присмотром инспектора, двух офицеров и Джонсона начали ломать стену, и через пару часов дом заполнился ужасным запахом медленно разлагающихся тел. Превозмогая вонь, с тканевыми масками на лицах, рабочие с большим трудом сломали бетонный саркофаг, и извлекли из него полуистлевшие тела взрослой женщины и мальчика лет одиннадцати.
Это зрелище надолго запало в душу Джонсону – лицо мальчика, искаженное ужасом, пугало, вызывало непреодолимое желание отвернуться и сбежать из этого дома. Еще долго детектив не мог забыть это лицо. А нынешние хозяева дома озадачились вопросом смены места жительства, потому что этот дом теперь одним своим видом наводил легкую панику в его жильцах.
Скоро было подтверждено, что смерть произошла точно, как во сне мэра увидел Джонсон. А после находки останков мистера Дайсона инспектор перестал сомневаться в правоте Джонсона. Все складывалось так, как говорил детектив. Теперь оставалось проверить остальные сны, однако Джонсон не торопился этого делать, а инспектор деликатно молчал, справедливо полагая, что это не очень приятная процедура.
Но инспектор даже не догадывался, насколько это неприятно.
26
– Добрый день, мистер Эванс.
– Это снова вы, мистер Джонсон? Xто заставило вас позвонить мне снова?
– Все то же – мне нужна встреча с вашим продавцом снов.
– Мы уже говорили об этом, или вы забыли? А если забыли, то я повторю: возможен или официальный визит полиции, или деньги.
– Я не привык повторять дважды. Где можно с вами встретиться?
– Что?!
– У главного управления полиции через двадцать минут вас устроит?
– Здесь я назначаю встречи!
– Охотно верю. Но я слишком долго ждал. Так вас устроит это время и место?
На том конце провода не ответили, и Джонсон слышал лишь легкий шум, будто внутри автомобиля, в котором иногда проскакивал электрический треск телефонной линии.
– Хорошо, Джонсон. Но учтите – если вы не выполните условия, я буду вынужден принять меры.
– Меры? О, сколько угодно! Я буду ждать.
Детектив положил трубку. На него вопросительно посмотрел инспектор, сидевший на противоположном конце стола.
– Через пятнадцать минут я иду на встречу с Эвансом. Только прошу – давайте без слежки.
– Черт вас побери! Мы обо всем договорились, а я привык выполнять уговор. Вы не увидите моих ребят.
– Не увидим? Так мы их не увидим, или их не будет?
– Идите уже!
Детектив взял небольшой кейс с деньгами – усилиями инспектора удалось получить некоторую сумму, которой с лихвой хватало на заказ сна через Эванса. Но самое главное было незаметно спрятано во внутреннем кармане плаща – небольшая коробочка, сконструированная Тимом. Джонсон не совсем понимал, как это все работает, он лишь уловил основной смысл – в этой коробочке находится миниатюрный радиопередатчик, сигналы которого помогут узнать место его нахождения.
За дверью Джонсона ждал Тим, который тут же подбежал к нему, и начал давать последние инструкции.
– Значит так, вот этот провод, который протянут у тебя от пятки до плеча, ни в коем случае не трогай – это антенна…
– Ты уже говорил, я все помню.
– Это особенная техника, совершенно новой конструкции, и я лучше сто раз тебе повторю, чтобы чего-нибудь не случилось.
– Ну хорошо, это антенна, и ее я трогать не буду. Хотя знаешь, Тим, – Джонсон повел плечом, и дернул левой ногой. – это не очень удобно.
– Знаю, но делать нечего. Пока другой конструкции никто сделать не может. Так что просто терпи. И ни в коем случае не доставай передатчик. Все органы управления я спрятал от греха подальше, так что сломать ты ничего не сможешь. Но все равно, в руки его не бери.
– Хорошо, не буду.
Джонсон с Тимом спустились в вестибюль и вышли на улицу. Тим быстро попрощался и поехал в лабораторию – там находился приемник, и оттуда Тим собирался следить за перемещением Джонсона. А детектив тем временем закурил и стал ждать, рассматривая пузырящиеся от дождя лужи.
В условленное время к управлению подъехал дорогой черный лимузин. Автомобиль на медленном газу подрулил и поравнялся с Джонсоном, стекло у задней дверцы уехало вниз, но в салоне было темно и детектив никого там не увидел.
– Джонсон?
–Эванс?
– Садитесь, мы немного проедемся по городу.
Джонсона не пришлось просить дважды – он быстро залез в открывшуюся дверь, и тут же утонул в мягком сиденье из белой кожи. Напротив сидел полный и почти лысый мужчина с рябым лицом, одетый в серый костюм модного покроя, из-под которого выглядывала не менее модная розовая рубашка. Мужчина курил толстую сигару и хищно улыбался.
– Так вот вы какой, мистер Джонсон.
– Взаимно, мистер Эванс. Чтобы сразу снять все вопросы – вот деньги. – с этими словами детектив открыл кейс, в котором лежало несколько пачек мелких купюр.
– Вы меня удивили, мистер Джонсон. Теперь я вижу, что вы не полицейский, а деловой человек. Курите?
– Не откажусь. – Джонсон взял предложенную сигару, с некоторым трудом прикурил и пустил в потолок струю сизого ароматного дыма.
– Ну что ж, рассказывайте, какой сон вам нужен. А еще лучше – вот вам бумага и перо, напишите все, что хочется. Мой продавец снов понимает все с полуслова. Он сделает для вас самый лучший сон.
Эванс почему-то рассмеялся, но Джонсону было не до смеха. Он уже знал, что попросит, но для вида подумал, а затем уже написал несколько строчек на листе.
– А теперь я вынужден попросить у вас прощения за некоторые неудобства.
– О, да, я слышал об этом, и полностью доверяю себя в ваши руки, мистер Эванс.
Игра в вежливость продолжалась несмотря на то, что Эванс умелым движением накинул на глаза Джонсону черную повязку. Теперь оставалось полагаться только на аппарат Тима. Но сначала детектив попытался запомнить все повороты с того места, как ему завязали глаза, но скоро он оставил эту затею – очевидно, что автомобиль ездил по городу если и не кругами, то очень запутанными зигзагами. Поэтому Джонсон постарался сохранить хотя бы счет времени.
Примерно через полчаса автомобиль остановился, но повязку с глаз Джонсона снимать не торопились.
– Мистер Джонсон, мы приехали. Но вам придется еще немного потерпеть эти неудобства. Пожалуйста, прошу вас выйти из машины, а чтобы вы нигде не расшиблись, я послужу поводырем.
Детектив не стал возражать. Он с некоторым трудом выбрался из автомобиля и послушно пошел туда, куда его аккуратно увлекали руки Эванса. Как мог понять Джонсон, сначала его вели по улице – дождь так и не кончился. Затем его завели в какое-то помещение с очень скрипучей и, как могло показаться по звуку, тяжелой дверью. Здесь пришлось преодолеть несколько ступенек, и Джонсон понял, что его завели в подъезд обычной многоэтажки.
Наконец, Эванс снял повязку. Детектив ожидал, что в глаза ему хлынет дневной свет, но ошибся – в подъезде было довольно темно, глазам даже почти не пришлось привыкать снова видеть.
– Мы и на месте. Сейчас вы подниметесь на третий этаж, и постучитесь в самую левую дверь. Но стучитесь только один раз, даже если вам придется проторчать там целый час. Что делать дальше – я не знаю. Сами разберетесь. Удачи.
Джонсон ничего не ответил. ОН поднялся по старым каменным ступенькам на третий этаж – здесь было еще темнее, чем внизу. Детектив надеялся, что отсюда ему удастся увидеть, где находится, но в подъезде не было ни единого окна. Хотя другого и ожидать не стоило – мистер Эванс со своим продавцом снов хорошо позаботился о конспирации.
Детектив постучал в дверь. Ничего не произошло. Он хотел постучать еще раз, но вспомнил слова Эванса и опустил поднятую было руку. Наконец, минуты через три по ту сторону двери появились признаки жизни. Два раза хрустнул замок и дверь приоткрылась, удерживаемая на безопасном расстоянии банальной цепочкой.
С той стороны в щель смотрел человек из сна. Неряшливый, грязный, с длинными сальными волосами, крючковатым носом и недобрыми черными глазами. Возраст человека определить было трудно, но он был довольно молод. И если бы его умыть, причесать и одеть, то он, наверное, был бы симпатичным.
– Кто вы? – человек не был настроен на дружеский разговор, но Джонсон сразу узнал этот голос.
– Я – детектив Джонсон.
Человек за дверью в первую секунду удивился, но сразу же его рот скривился в хищнической улыбке, похожей на звериный оскал.
– Джонсон! Так вот вы какой на самом деле. В газетах вы выглядели иначе. Какого черта вы здесь делаете?
– Я пришел за сном. Я от мистера Эванса.
– За сном? Я уже делал для вас один отличный сон. Или вам одного мало?
– Мало.
Джонсон и продавец снов пристально смотрели друг на друга через узкую щель между дверью и косяком. Этих людей разделяла всего лишь хлипкая дверная цепочка. Джонсону не стоило бы труда разорвать ее и разом покончить с чередой убийств.
– Я знаю о чем вы думаете, мистер Джонсон. И вы вправе так думать. И я постараюсь забыть, о чем вы думали, но ничего не обещаю.
Джонсон удивился. Нет, не удивился – он был обескуражен. Либо этот оборванец действительно чувствует мысли людей, либо все, кто сюда приходит, испытывают похожее чувство отвращения к этому человеку.
– Мне нужен от вас только сон. Очень простой сон. – с этими словами Джонсон просунул в щель сложенный листок бумаги. С той стороны в этот лист вцепились грязные пальцы продавца снов, и в краткий миг контакта детектив почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок. Будто весь страх, что существует на земле, сконцентрировался в этих грязных пальцах и насквозь пронзил Джонсона. Это длилось всего одно неуловимое мгновение, но еще долго Джонсону не удавалось отделаться от чувства, что за его спиной притаилось что-то большое, темное, лохматое, источающее первобытный страх.
Вдруг дверь с грохотом закрылась.
– А… А что со сном? – крикнул обалдевший Джонсон.
Продавец снов не снизошел до ответа, да в нем и не было особой нужды. Насколько было известно Джонсону, этот человек выполняет свои обязанности. А значит, сон будет, и его доставит все та же девушка, что однажды уже была у детектива в гостях.
Только сейчас Джонсон понял, что он насквозь мокрый от холодного липкого пота. Этот короткий разговор, который произошел на темной лестничной площадке старого дома, дался сложно, и это обеспокоило Джонсона. Ощупывая себя, детектив спустился вниз, где его ждал Эванс. Его глаза были снова завязаны и обратный путь проделан в кромешной тьме. Когда повязка была снята, Джонсон с удивлением обнаружил себя у своего дома.
Мистер Эванс старался казаться вежливым, но Джонсону противна была эта фальшь. И если по дорогое к продавцу снов он самозабвенно предавался этой игре, то на обратном пути она ему надоела. Выйдя под дождь, детектив закурил, и стоял так с четверть часа, пока совершенно не промок – в струях дождя он искал очищения после общения с продавцом снов, но даже небесная вода не смогла помочь.
Как Джонсон поднялся наверх, разделся и забрался в постель – он не помнил. Зато утро он встретил с заложенным носом, ознобом, ломотой в теле и больной головой. И целую неделю пришлось лечиться от подхваченного неизвестно где гриппа.
27
Как утверждал мистер Эванс, никто не сможет сказать, когда Джонсон получит свой сон. Это может произойти завтра, а может и через две недели. Поэтому детектив маялся, не зная, чем себя занять. Маялся несмотря на то, что за последние три дня к нему пришли два клиента с очень щепетильными делами о супружеской неверности. Джонсон углубился в пикантные подробности этих драматический историй, провел небольшое расследование и даже устроил слежку. Однако это нисколько не помогло отвлечься от главного дела, но обеспечило средствами к существованию, которых при почти спартанском образе жизни Джонсона могло хватить надолго.
Заказанного сна все не было. Джонсон ждал, когда к его дому подъедет роскошный белый автомобиль, из него выйдет незнакомка и, наконец, передаст пакет с пленкой. Но ожидание было напрасным.
Тогда Джонсон решился посмотреть оставшиеся сны. Для начала – хотя бы один из них, а если хватит духу, то можно будет посмотреть и на остальные. Всего осталось три сна и Джонсон наделся (а инспектор разделял эту надежду), что их число не увеличится.
Со всеми тремя пленками – снами миссис Винкерс, мистера Бэнкса и мистера Скиннера – Джонсон пришел к Тиму, и тот, не скупясь на слова, выразил свое отношение к этой затее. Но, все-таки, стал готовить свой сомнопроектор.
А Джонсон задался простой на первый взгляд задачкой – с какого сна начать? Никто не мог сказать, что таилось в этих снах. И как может просмотр снов отразиться на детективе. Говорят, человек привыкает ко всему, но Джонсон на собственной шкуре понял, что это не так. Невозможно привыкнуть к страху. Вам об этом скажет любой агорафоб, заперший себя в четырех станах, и каждый день погружающийся в пучины страха, где ожидает собственную смерть. Которая непременно будет мучительно страшной.
И не каждый страх можно побороть. Тот страх, тот ужас и панику, что Джонсон видел во снах, невозможно побороть. Против этого нет противоядия, поэтому сны и убивали. Почему все еще жив Джонсон? Наверное потому, что он боялся недостаточно сильно, сны не были настроены на мозг детектива, и не показывали себя в полную силу. Но и того, что Джонсон видел, хватило с лихвой, чтобы начать бояться даже одного упоминания этих снов.
Страх либо убьет его, либо… Нет, здесь второго не дано, и единственное решение проблемы – больше не видеть эти сны, постараться забыть о них и больше никогда не возвращаться. Но что-то тянуло Джонсна к этим снам, и он, набравшись мужества, решился продолжить погружение в миры страха.
В сомнопроектор отправилась пленка со сном миссис Винкерс. Джонсон не стал тянуть, а просто бросил жребий, и он выпал на сон женщины. Что же совершили вы, миссис Винкерс?
… Моя сестра познакомилась с мистером Винкерсом – сыном того самого Винкерса, что заработал миллионы на дирижаблях. Это очень приятный молодой человек, обходительный, воспитанный, умный, приятный собеседник и… и очень красив собой. Вокруг него всегда вьются стаи девушек, за деньги готовых на такое, что и подумать противно!
Но моя сестра – не такая. Она верит, что в ее жизни будет настоящее чувство, и неважно, с кем ей придется строить судьбу – с миллионером или бедняком. Главное – чтобы в этой судьбе была любовь. И я радуюсь вместе с сестрой, что это чувство проснулось к юному мистеру Винкерсу – он самый достойный из мужчин. И ему, кажется, нравится моя сестра. А может даже больше, чем нравится.
Но почему-то папа против этих отношений. Однажды он сказал, что мистер Винкерс – плохой человек, который ни единого цента не заработал честным трудом, а сколотил свое состояние обманом. Папа рассказывал, что заводы мистера Винкерса построены на человеческих костях, его дирижабли лишь на честном слове держатся в воздухе, а если они падают, то приносят хозяину миллионы, ведь мистер Винкерс в сговоре со страховщиками! И сын такого человека не достоин девушки хоть и из бедной, но честной семьи.
Но моя сестра не хочет слушать папу, она хочет быть с любимым. Она любит его по-настоящему, я это знаю. И она мне даже говорила, что не взяла у юного мистера Винкерса ни цента, потому что тому, кто любит, не нужны чужие деньги. Я верю своей сестре, потому что я ее люблю. А папа просто боится, ведь все отцы боятся выдавать своих дочерей замуж.
И в нашем доме из-за этого не утихают скандалы, моя любимая сестра даже однажды убегала из дома, но папа попросил прощения, и она вернулась. Но папа все равно не смирился с тем, что его дочь встречается с сыном преступника и бесчестного человека. Он не может ничего поделать, и я вижу, что это приносит ему настоящее страдание. Иначе он не стал бы так часто ночами сидеть на кухне с бутылкой на столе…
Мир заволокло туманом, исчезли цвета и звуки, вокруг поплыли лица людей, застывшие сцены из жизни влюбленных, пьющий отец, плачущая мама, играющий младший брат, дом. Но через мгновение все вернулось на свои места.
Сегодня у моей сестры день рождения, она очень хотела праздновать дома с ним, но папа… Папа запретил приглашать к нам в гости юного мистера Винкерса. Но вечером мы увидели, как к нашему дому подъехал его автомобиль – в наш район такие заезжают редко! Сестренка выбежала встречать его, но вернулась домой одна – она, несмотря на свою любовь, не могла пойти против слова отца.
В последнее время она вообще перестала перечить папе. Рано приходит домой, почти всегда молчит, редко улыбается, а все больше смотрит на всех нас своими большими круглыми глазами. Наверное, ее тяготит запрет отца, она хочет быть с любимым, но не может ослушаться родителей. Мне жалко сестру, я пытаюсь ее утешить, но она уходит от моих ласк и потом долго плачет в своей маленькой комнатке…
Мы веселимся на празднике! Мама испекла очень вкусный торт, и сестренка задула на нем девятнадцать свечей. Наверное, загадала желание, и я даже знаю какое – быть с любимым. Мы все сделали небольшие подарки, но сестра, почему-то, им не очень обрадовалась. Она говорит, что все хорошо и улыбается, но я вижу в ее глазах тоску, и мне тоже стало тоскливо. Почему она такая?
Оказывается, машина юного мистера Винкерса все это время стоит у нашего дома. И еще подъехала какая-то большая машина, я не разбираюсь в них, но она, по-моему, возит бетон или что-то такое. Интересно, зачем она стоит здесь? У нас рядом никто ничего не строит. Странно…
Сестра кричит из подвала! Что она там делает?! Она зовет нас всех, и мы – мама, папа, я и брат – бежим к ней, в низ, в темноту и сырость. У нас большой подвал, наверное, таким должен быть подвал в богатом доме, а в доме бедняков он мог бы быть и поменьше. Но строители почему-то решили, что здесь нужен именно такой подвал.
Мы никак не можем найти сестру, а она уже и не кричит. Может, с ней что-то случилось?! О боже, сестра, где ты, что с тобой? Зачем ты полезла в подвал?
Вдруг захлопнулась дверь. Резко, с грохотом, так, что все мы обернулись, и застыли на месте. Папа сразу побежал к выходу, но дверь, почему-то, не поддавалась. Кто мог закрыть ее? Уж не сестра ли? Что за глупые шутки?..
Папа пытается выломать дверь, а мы сидим в темноте и не знаем, чего ждать. Мы обыскали весь подвал, но сестры в нем не нашли. Здесь только были кое-какие консервы, да немного дров, оставшихся с зимы. Стало холодно. Братишка плачет, да и я уже готова заплакать, потому что очень страшно.
Сверху послышался какой-то шум – будто на пол и на дверь, ведущую в подвал, льется вода. Этот шум продолжался недолго, и уже через две-три минуты все затихло. Папа подошел к двери, пощупал ее, и очень удивился, когда почувствовал на пальце что-то жидкое, густое и холодное. Он говорит, что это бетон. Самый настоящий бетон, который каким-то необъяснимым образом оказался на двери.
… Прошло несколько часов, а мы все сидим в подвале. Мне очень страшно. Здесь совершено темно, а холод и сырость с каждой минутой донимают все больше и больше. Братишка уже не плачет, заснув на маминых руках, а папа все пытается сломать дверь – сначала он бил в нее руками, затем попробовал дровами и банками с консервами. Но у него ничего не вышло.
Кто-то закрыл нас в подвале. Папа сказал, что кто-то залил дверь бетоном, и теперь он никогда не сможет открыть ее. Он говорил это дрожащим голосом, и готов был сорваться на плач. Но папа держится, и поэтому держимся мы. Но в душу залез страх, который выводит из себя, пытает мысли, вызывает только одно желание – покинуть это место. Но ничего не выходит, у папы ничего не выходит…
… Я не знаю, сколько времени мы сидим здесь – может три дня, а может и пять. В темноте очень трудно, но мы почти научились ориентироваться. Мы не голодаем, потому что едим консервы, но есть не очень хочется, потому что все мы простудились от этого холода и сырости, нас мучает кашель, и у всех жар. Особенно плохо братишке – он даже не может разговаривать, и мы по очереди стараемся согреть его своим теплом. Но с каждым часом братишке все хуже, а помощи ждать не откуда…
… Я хочу умереть! Я не могу больше здесь находиться! Выпустите меня! Спасите!.. Братишка умер от болезни, и теперь его маленькое тельце, оберегаемое мамой, лежит у стены, но мы его не видим в этой проклятой темноте. Папа уже давно молчит и тоже сидит у какой-то из стен. Я в отчаянии, мне кажется, я схожу с ума от всего этого. Мне страшно!..
… Сколько прошло времени? Я не знаю. Здесь очень неприятно пахнет. Наверное, это запах от трупов. Все умерли, и только я каким-то чудом осталась жива. Я уже не боюсь, и думаю, что надо побыстрее покончить с этим – разбить банку, и убить себя осколком… Нет, я не могу сделать даже этого – я давно ничего не ела, потому что все, что было в этом подвале съедобного, уже съедено. Я просто лежу, и жду. Чего? Не знаю. Смерти, наверное. Или чуда. Я хочу плакать, но не слез нет…
… – Кто вы?
– Мы пришли за тобой! Идем с нами, мы дадим тебе еды и питья, мы умоем тебя, приведем в порядок твое платье, расчешем твои волосы, и ты снова станешь самой счастливой девушкой! Только не бойся!
– А… А мама, папа и братишка? Я не могу оставить их здесь!
– Не беспокойся, они тоже пойдут с тобой. Но чуточку позже!
Мир расцвел тысячами красок, наполнился волшебной музыкой, которую я никогда не слышала, стал теплым и уютным. Я лежу на мягком ковре из зеленой травы, надо мной голубое небо, а вокруг, насколько хватает глаз, расстилается усыпанное фантастическими цветами поле.
И надо мной витают три ангелочка. Голеньких, с крылышками за спиной, с белыми кудряшками, с детскими лицами и райскими голосочками. А почему голенькие? Это же Купидоны голенькие, а не ангелы. Ай, да какая сейчас разница! Эти ангелочки дарят мне тепло и покой, они хотят накормить и напоить меня, и снова сделать счастливой…
Наверное, я пойду с ними. Да, но что это?! Куда вы улетаете! А я! Как же я?! Подождите, я хочу с вами!..
Мир померк, с него стекли все краски, заглохла музыка, а нос почувствовал противный запах. Тело пробил озноб, по спине пробежали мурашки. Это снова подвал! Я совершенно одна, а где-то рядом тела мамы, папы и братишки. Я уже не могу дышать от слабости и страха.
Мне кажется, что из того угла на меня смотрят два красных глаза. Да, это точно глаза, свирепые, ужасные. Мама! Что это! Оно идет на меня! В другом углу появились еще глаза, и еще, вокруг много красных глаз! И все эти бестелесные существа идут ко мне, проникают в меня, смотрят прямо в лицо, ухмыляются, рвут своими острыми когтями и жрут вырванные из моего тела куски!
Что это?! Кто вы?! Отпустите, я не хочу! Я не хочу умирать, я хочу жить! Мне страшно, мне очень страшно, пожалуйста, уйдите, перестаньте на меня смотреть! А-а-а!..
… Будущая миссис Винкерс уладила все дела, и готовилась стать образцовой женой миллионера. Теперь к этому нет никаких препятствий – отец, который никогда не дал бы разрешения на свадьбу, теперь не сможет сказать ни слова. А мама, сестра и брат… Это жертва, которую пришлось принести ради счастья. Любила ли она их? Хм, наверное. Но самая лучшая жена для миллионера – либо дочь миллионера, либо круглая сирота. Иначе возможны проблемы, о решении которых юный мистер Винкерс со своей будущей супругой позаботился заранее.
… – Ах ты, черт!.. – выругался Джонсон, едва придя в себя после сна. – Это же надо такое, а!
Тим сидел рядом и смотрел на своего бледного, покрывшегося потом и трясущегося друга. Тот быстро встал с кресла сомнопроектора, прошелся по лаборатории, не переставая в полголоса ругаться, закурил, закашлялся, сел на диван.
– Ну и как? – поинтересовался Тим, и в этом его вопросе слышалось «А я тебе говорил!».
– Да никак! Эта девчонка такого страха натерпелась! Я бы на ее месте через неделю сдох, а она крепкая оказалась.
– Ты был… Девушкой?
– Ага.
– Ну и как? – снова повторил свой вопрос Тим, но теперь уже имел в виду «Каково быть девушкой?».
– Тим! Вот не надо сейчас, а! Я от страха чуть с ума не сошел, а ты такие вопросы задаешь. Там было действительно страшно. Я даже не могу рассказать, как страшно.
– Я верю. Ты бы видел себя во время сна и сейчас. Я уже было подумал, что на этот раз точно придется избавляться от тела, но ничего, ты не хуже той девчонки оказался, вроде выдержал.
Джонсон ничего не ответил на это, только глубже затянулся горьким дымом, стараясь забыть все, что увидел во сне. Но страх не торопился покидать сердце, а как только детектив закрывал глаза, начинал мерещиться тот подвал и красные, горящие адским огнем глаза демонов…
От этих воспоминаний по спине пробегал холодок, и хотелось все бросить, утопить мозг в алкогольном угаре, и больше ни о чем не думать. Это невысказанное желание было исполнено в баре, где Джонсон, вопреки привычкам и традиции, пил не помои под видом пива, а виски, который на поверку оказался такими же помоями. Но только эти помои получше прочищали мозг, топя в себе страх.
