Антонина Чернецова
Колыбельная для медведицы. Книга вторая
Глава 2
Джодо лежал в постели. Глаза его были закрыты, дышал он глубоко и спокойно. Он был укрыт одеялом по шею и почти не двигался. Когда первые лучики утреннего солнца коснулись его лица, он открыл глаза, недолго полежал, просыпаясь окончательно, затем откинул одеяло и одним движением встал с кровати. Наскоро одевшись он вышел из своего дома, быстрым шагом пошёл к казарме. Когда дошёл до ещё пустой в эти ранние часы тренировочной площадки, снял рубаху и подошёл к наполненному водой ведру, которое ожидало его тут каждое утро. За ночь вода становилась нужной температуры – очень холодной. Джодо опрокинул содержимое ведра на себя, при этом глубоко вдохнув. Вернув на своё тело рубаху, он пошёл за медведем. Тот уже в нетерпении ждал хозяина, порыкивая и беспокоя других животных.
Медведь его восстанавливался долго и трудно, так же, как и сам Джодо. Видя, что травы и настои, которые передала Тея, помогают, жена Марана Грета, достала ещё таких же трав и готовила из них снадобья, следуя указаниям Ванды, написанным на листочках. Отец Адель предложил лечить настоями и медведя, и тогда дело сдвинулось с мёртвой точки – раны перестали гноиться и начали заживать, а животное стало чувствовать себя лучше.
Когда Джодо смог стоять на ногах без поддержки, он, изводя себя, занимался, пытаясь восстановиться. С медведем всё было гораздо сложнее. Джодо себя не жалел, а медведь, который мучился от боли, причинять себе ещё больше страданий отказывался.
– Пошли, брат, пожалуйста, выйди на улицу! – просил его Джодо, сам худой, бледный, со впалыми глазами и щеками, слабый, едва стоящий на ногах.
Медведь пытался встать, но тут же падал обратно. Джодо старался поднять эту огромную махину, подлезая под него, упирался спиной, кричал, ругался, затем оставлял в покое медведя, падал рядом с ним, бурно плакал и бил кулаками о пол.
"Неужели не получится? Неужели я так и останусь немощным калекой?" – думал он. Затем взгляд его падал на кончик собственной косы, лежащей на полу перед его носом, на красную ленту, вплетённую в неё, он яростно вытирал с лица слёзы, ненавидя себя за эту слабость, и вставал снова. Выходил к солдатам, проводящим тренировочные бои на мечах, брал свой меч и требовал, чтобы кто-нибудь из солдат встал в пару с ним. С ним и раньше никто не хотел биться, даже не по-настоящему, а сейчас – тем более. Раньше ни у кого не было желания, потому что не было шансов одержать над ним верх, теперь же шансов на победу не было у Джодо, и это тоже никому из уважающих его солдат не нравилось. Он даже не мог плотно обхватить эфес оружия, но не собирался отступать. Маран был единственным, кто никогда ему не отказывал и не делал поблажек. Он терпеливо ждал, когда поваленный на землю друг доползёт до своего выбитого из рук оружия, встанет и вновь поднимет меч, готовый сражаться.
Когда Джодо, измученный, стараясь не обращать внимание на боль и усталость, возвращался к себе в дом, он без аппетита съедал хорошую порцию мяса с гарниром из овощей, ел ненавистную ему запеканку из творога, сам заваривал травы и, выпивая горький отвар, рано ложился спать. Снова приходило утро, и он снова вставал, обливался водой, занимался с медведем, брал меч и просил, чтобы в поединке никто его не жалел.
Жалели его все. Больной и немощный, он, казалось, усугублял своё состояние, изводя себя физическими занятиями. Грета часто приходила к нему. Они и до этого были друзьями, но сейчас она как никогда старалась его поддерживать. Она мыла и расчёсывала ему волосы, которые совсем потускнели, и клоками оставались на гребне. Коса его стала жидкой, как мышиный хвостик.
– Давай отрежем их, Джодо, – предлагала женщина, – они быстро отрастут снова.
– Не надо, – каждый раз отказывался он и протягивал ей красную уже линялую ленту.
Грета снова её вплетала, а он украдкой, закидывая косу на плечо, смотрел на эту ленту как на источник своей еле тлевшей жизни.
Ещё больше жалели его медведя. Отец Адель не был уверен, войдёт ли он в зимнюю спячку, а если и уснёт, то весной, вероятнее всего, не проснётся. Но он уснул. Позже, чем все остальные. А потом проснулся. Тяжело выползая из берлоги, он был встречен хозяином, таким же жалким, как и он сам.
Все эти годы были наполнены болью, мучениями, превозмоганиями и непоколебимой силой воли. Но и теперь, когда Джодо и его зверь быстро бежали по лугу, наматывая круги, мужчина был недоволен собой и животным.
"Я хромаю. Заметно хромаю на левую ногу", – с отчаяньем думал он, садился на траву, глубоко дышал, медведь тут же ложился рядом.
– Вставай! – строго говорил Джодо и снова бежал, проклиная свою хромоту.
Он смотрел в зеркало, и его плечи и руки казались ему недостаточно сильными. Он вспоминал, как Тея гладила его по плечам и по груди, восхищалась его силой, шёл на задний двор казармы, к хозяйственным постройкам, брал колун и начинал колоть дрова. Он широко размахивался, описывая полукруг тяжёлым колуном, прежде чем опустить его на чурку. Он мог заниматься этим долго, менял руки, чтобы нагрузка была равномерной, и старался постоянно быть в движении.
Он уже снова мог сражаться с несколькими противниками сразу в тренировочных боях, чаще всего побеждал, но всё равно был не рад. Нога никак не хотела подчиняться и, как бы он не старался идти ровно, всё равно его хромота не давала ему покоя.
Он попросил Грету обстричь волосы, и теперь они едва ли доходили ему до плеч, а когда Грета выбрила виски и собрала волосы в хвост, стали казаться совсем короткими, но они были густые и блестящие. Вынув ленту из обрезанной своей косы, он кинул волосы в огонь, а свою драгоценную реликвию убрал в карман.
***
Лотта и Кейл шли, взявшись за руки. Они всё утро работали в поле, в разгаре была посевная, а сейчас собирались погулять с медведями. Лотта заметно выросла, но всё равно была маленького роста, угловатая, вся какая-то нескладная. В ней, казалось, не было и намёка на то, что когда-то она превратится в женственную и грациозную даму. Черты её лица нельзя было назвать правильными, но мордашка у неё была вполне симпатичной. Кейл вырос в очень привлекательного, но простоватого юношу. Фигурой он пошёл в отца, от которого унаследовал невысокий рост и крепкое телосложение. Лотта с Кейлом казались органичной парочкой, все соседи уже так привыкли, что эти двое неразлучны, что по отдельности их уже сложно было представить. Кейл не обращал внимания на других девчонок, а в его возрасте положено активно интересоваться лицами противоположного пола. Может, у Кейла и возникали какие-то мысли с особым подтекстом в отношении Лотты, но он никогда их не озвучивал. Он до сих пор считал себя её покровителем и лучшим другом, конечно.
Никто не знал точно, сколько Лотте лет, тринадцать, а, может, четырнадцать? Её маленький рост, узкие от природы бёдра и не спешившие выражать себя вторичные половые признаки, несмотря на раннее развитие первичных, не позволяли по внешнему виду точно назвать возраст девочки. А там, где она выросла, никогда не отмечали дней рождений.
Как бы то ни было, парой влюблённых они себя не считали. И сейчас они обсуждали далёкие от романтики вещи, а именно – как из их добрых мишек сделать боевых.
– Ты могла бы просто приказать им напасть на врага, – рассуждал Кейл. – Но если тебя не будет рядом, мне нужен другой способ.
– Почему бы нам не спросить у кого-нибудь, как их обучают сражаться? – ответила Лотта.
– Разве что у Галвина или у Юкаса. Можно у деда! Почему нам раньше не приходила в голову эта мысль, и почему нам никто не подсказал, что их следует научить драться? Наверное, мы могли бы провести тренировочный бой!
– Я не хочу, чтобы мой медведь дрался. Вдруг его ранят? Или убьют? – с испугом воскликнула Лотта. – А если твоего?
Они уже открывали дверь сарая, где дожидался их его медведь. Выпустив зверя, ребята отправились за медведем Лотты. Он подрос, но был гораздо мельче собратьев его возраста. Для миниатюрной хозяйки он подходил идеально. Они забрали её медведя тоже и отправились гулять по своему привычному маршруту. Лотте потом предстояло посетить одного старичка, которому она помогала по хозяйству, а Кейлу вновь отправиться на помощь фермерам.
***
Юкас спешил домой как никогда. Если честно, он вообще туда никогда не спешил возвращаться, но в этот раз он с нетерпением ожидал встречи с Теей. Войдя в город, он, весело здороваясь со знакомыми, прошёл к себе. Запустив в сарай Джуту, он забежал в дом, но ни Теи, ни её вещей там не было. Он изменился в лице, часто задышал, бегом помчался в таверну. Старый вождь недалеко от заведения выгуливал девчачий выводок из своих внучек и правнучек. Юкас бегло кивнул ему, приветствуя, вошёл в помещение, увидел, как Тея протирает стол, обнял сзади. Она вздрогнула от неожиданности, оглянулась, обняла его тоже.
– Что с тобой? – спросил он испуганно, потому что обнимала она его не так, как раньше.
– Всё в порядке, – улыбаясь, ответила она.
– Где все твои вещи, милая?
– Там! – она махнула рукой в сторону своей комнаты.
– Почему они там, крошка? – чуть не плача спросил Юкас.
– Потому что там я живу.
– Переезжай ко мне! Со всеми вещами! Навсегда!
Он схватил её за руку, поднёс к своей щеке, она погладила его по лицу, и ответила:
– Слишком поздно, милый.
– Тея, крошка…
По её взгляду он понял, что продолжать не следует, развернулся к выходу, но, дойдя до двери, всё же вернулся к ней, встал на колени, обняв Тею за ноги, прижался лицом к её животу.
– Пожалуйста, милая, прости меня, я так спешил к тебе!
– Юкас, встань! Что на тебя вдруг нашло?
– Я тебя теряю, да? – сам не веря в то, что говорит, не желая слышать ответ, спросил он.
– Мы будем лучшими друзьями, ты всегда можешь на меня рассчитывать, – мягко уверила она.
– Не хочу я с тобой дружить! – выкрикнул он.
– Навязывать тебе что-либо я больше не буду, – снова улыбнулась Тея.
Эти несколько дней, когда она приняла решение окончательно закончить их нелепые, мучающие её отношения, и до того момента, как он появился тут, она много думала, говорила с Вандой, ожидая её совета. Но Ванда ничего нового не советовала, рекомендация её заключалась в том, что Тея должна слушать сердце. И Тея уходила к себе, ложилась в постель, решала, что всё она сделала правильно, а утром сомневалась вновь. Сейчас же, увидев его, она чуть не дала слабину, но убедила себя не поддаваться его словам и не вступать вновь в одну и ту же реку.
Юкас посмотрел на неё, усмехнулся, довольно грубо, и покинул таверну.
***
Мельник нервно ходил по дороге, ведущей на мельницу, с минуты на минуту он ожидал телегу, в которой должны были доставить первую партию бочек с порохом. Часть подземного тоннеля, точнее, довольно просторная ниша под мельницей, после долгой подготовки и нескольких неудач, связанных с завалами и подтоплениями, была, наконец, хорошо укреплена и готова к тому, чтобы начать складировать там порох.
Теперь, после стольких лет попыток, участники диверсионного мероприятия выработали стратегию, и в полную силу начали прокладывать под землёй путь к обиталищу медведей.
Но вместо телеги с взрывчаткой на дороге мельник увидел сына вождя со своими людьми. Небольшая армия возвращалась из похода, и горожане с радостными криками выбежали им навстречу. Этот мальчишка был популярен. Ему до всего было дело! Он гораздо активнее, чем отец, интересовался делами города, он ввёл налог на торговлю, и теперь только их союзники могли торговать в городе, не рискуя разориться. Базарная площадь при этом не опустела, прилавки по-прежнему радовали многообразием товаров. Местные жители, а так же граждане союзных городов скупали товары у тех, кто явился в большой город в надежде немного заработать, но столкнулся с так называемыми заградительными пошлинами, и вынужден был продать всё у городских ворот по такой низкой цене, что навар едва ли окупал себестоимость. Ирай убедил отца, что и союзные с ними города должны поступать точно так же, душа тем самым тех, кто ещё стремился сохранить независимость. При таких раскладах все больше городов и крепких деревень присягали седым на верность, а у остальных копилось всё больше ненависти.
Кроме прочего, теперь каждое союзное поселение должно было иметь свою армию с медведями. При этом седые не "разбазаривали" гены своих прекрасных медведей, чистота породы охранялась, и такие животные использовались только в основной армии. Ополчение других городов состояло из обычных бурых мишек, но они должны были быть обучены и в любой момент готовы выступить в поход, если того потребуют обстоятельства. Да и к солдатам тоже предъявляли высокие требования. Бывало, Ирай, проезжая союзные поселения, останавливался там и устраивал военные смотры. Нашлось множество людей, которым такая инициатива юного приемника пришлась по душе. На медвежат снова появился спрос, и уже почти в каждом дворе, где подрастал мальчишка, обновлялись заброшенные медвежьи сараи.
Без страха и сомнений рвался Ирай исследовать новые территории. Захватывая всё новые города, он, бывало, встречал сопротивление, которое лишь раззадоривало его и неразлучных с ним друзей. Пару раз на них пытались напасть в ответ, но армии тех, кто осмеливался на подобную дерзость, были разбиты задолго до подхода к городу. Тем не менее, охрана города была усилена. Солдаты и раньше могли проверять любые ввозимые грузы, а теперь делали это чаще и досмотр проводили тщательнее.
Мельница стояла в отдалении от городских стен, на возвышенности, обзор дороги к ней был хороший. И, хотя интереса к делам мельника никто не проявлял, а груженые телеги, следовавшие к мукомольне и от неё, были вполне обычным явлением, мельник все эти годы жил под страхом разоблачения. Вот и сейчас, глядя на реющие знамёна и слушая приветственные возгласы, он думал лишь о том, чтобы телега с порохом где-то затерялась и не попалась на глаза этим любимцам публики.
"Какое всё-таки короткое время понадобилось, чтобы забыть всё то, что сотворили эти люди! Путь к "светлому будущему", которое, как уверены многие, уже наступило, был устлан страданиями, смертями и порабощением. И теперь эти рабы рукоплещут своим хозяевам, почти детям!" – думал мельник, с неприязнью глядя на стадо медведей и их наездников.
Те, кого мужчина считал покорившимися рабами, так про себя, конечно, не думали. Союз с седыми уже не считался чем-то зазорным, как это было раньше, теперь находиться под их покровительством, быть партнёрами стало почётно. Безопасная, сытая, спокойная жизнь обеспечена. А та кучка недоумков, которая до сих пор сопротивляется, всё равно рано или поздно сдастся и примет все условия, которые предлагают благодетели. Да, теперь Марана считали чуть ли не таковым.
Глава 3
Выбрав дорогу, которой мало кто пользовался – узкую, старую, изрытую колдобинами, Слоан с Мойрой под видом молодой семейной пары двигались в сторону мельницы. Они везли туда порох. Повзрослевшая Мойра стала ещё шире и крепче, но заметно выросшая пышная грудь всё же добавила ей очарования. Слоан совсем не изменился, он остался всё тем же толстячком с розовыми безусыми щеками.
В небольшую телегу, который они управляли, был запряжён ослик, и продвигались они довольно бодро. Когда старая дорога, по которой катилась их телега, должна была слиться с наезженной и широкой, той, которой пользовалось большинство тех, кто собирались посетить город седых, Мойра прислушалась.
– Остановимся, – предложила она.
– Зачем? Мы почти пришли, – возразил Слоан.
– Интуиция.
– Не самая сильная твоя сторона, – отмахнулся Слоан и погнал ослика дальше.
Посмотрев на изгиб дороги, он изменился в лице и развернул ослика с намерением погнать его назад.
– Стой! Мы не вызовем подозрений, – убедительно сказала Мойра, – остановимся и подождём, пока они пройдут, подойдём ближе!
– С ума сошла?
Но Мойра уже перехватила поводья и направила телегу в сторону дороги, по которой двигался отряд. Остановив осла на обочине, она слезла с телеги, стащила оттуда и своего спутника. При приближении всадников на медведях, она глубоко вдохнула воздух, убедилась, что ослик спокойно щипает траву, а содержимое телеги накрыто тентом. Когда армия проходила мимо, она стала махать руками и кричать, приветствуя их и делая вид, что радуется их возвращению. Слоан недоумённо смотрел на неё, но получив удар пяткой под коленку, поддержал восторженные возгласы Мойры.
Рядом с дорогой, на обочине, стояли ещё люди и так же приветствовали воинов. Ирай, царственно шествуя мимо выражающих восторг Мойры и Слоана, не поворачивая головы, чуть поднял руку, и жест это означал, что он их слышит и благодарит за оказанное внимание.
Ирай был высоким, широкоплечим с сильными руками, приятным лицом. Уже в столь юном возрасте от него веяло уверенностью и брутальностью. Рядом ехала Адель – тоже высокая, тонкая, красивая. Под её льняной рубахой на тонких руках угадывались развитые натренированные мышцы, взгляд казался кротким и невинным, и лишь немногие могли уловить в её разноцветных зрачках яркие искры силы и властности.
– Он очень красивый, – мечтательно протянула Мойра охрипшим от крика голосом, когда армия прошла мимо.
– Она тоже ничего, – ответил Слоан, подавляя в себе ревность.
– Это не мешает им быть нашими врагами, – пришла в себя девушка.
– Ты первая начала им восхищаться!
– Я резюмировала очевидное.
– Я тоже, – невинно посмотрел на неё Слоан.
– Разве я спорила? И он, и она великолепны! – без сарказма ответила Мойра. – И если бы не мы, жили бы они долго и счастливо.
– Но долго и счастливо будем жить мы! – Слоан вернул ослика на дорогу и направил его к мельнице. – Пока все приветствуют вернувшихся воинов, мы успеем разгрузиться.
Под мельницей был оборудована просторная комната с укреплёнными сводами, отделанная деревянными досками. На добротно сколоченном столе стоял фонарь со свечей внутри и лежала стопка исписанных листов, на полу лежали несколько тюфяков. Была тут и посуда с остатками еды, за ножкой табурета пряталась недопитая бутылка со спиртным.
– Настоящая штаб квартира! – похвалил Слоан, взял со стола фонарь и прошёл дальше.
– Мы тут иногда ночуем, чтобы дело двигалось быстрее, – пояснил мельник.
Ход, ведущий к медведям, был довольно широкий, передвигаться по нему можно было в полный рост, и Слоан остался чрезвычайно доволен проделанной работой. Впрочем, сделать предстояло ещё очень многое, но в том, что план обречён на успех, у присутствующих уже не оставалось никакого сомнения.
Пока он инспектировал объект, сильная и самостоятельная Мойра с помощником, тем самым пареньком, что когда-то отвёл Юкаса к Слоану, успела разгрузить почти все бочки.
Погостив у мельника и обсудив организационные вопросы, парочка отправилась в обратный путь.
– Может, останешься? – предложил девушке Слоан, когда она, переодевшись в деревне, где он жил, садилась на медведя своего отца, собираясь отправиться к себе в город.
– Зачем? – удивилась она.
– Просто, – Слоан смутился и поддел носком ботинка мелкий камешек.
– Просто не останусь, нас ждут великие дела! – бодро сказала она и отправилась в путь, несмотря на стремительно опускавшиеся сумерки.
***
Расположившись за столом в доме Марана, Джодо без интереса слушал воодушевлённые рассказы Ирая. При родителях и Джодо он мог вести себя как маленький мальчик, а не строить из себя великого полководца, завоевателя, который наверняка переплюнет своего отца.
– Что скажешь, Джодо? – спросил Маран.
Но Джодо не слушал, о чём они разговаривали.
– Прости друг, я своё отвоевал, – ответил он, подозревая, во что его хотят втянуть.
– Ты лишился чести и здоровья не в бою, ты их просрал из-за бабы! – огрызнулся Маран, который без поддержки Джодо не чувствовал себя так непоколебимо, как раньше. – Ты стал мягкотелым! Где твоя мощь? Твой уничтожающий взгляд, которого так все боялись? Где твои убеждения? Под юбкой у шлюхи? Наверняка, места для тебя там больше не осталось!
Ирай смущенно опустил глаза.
– Папа! – позвал он. – Джодо был на грани смерти, может, не стоит с ним так разговаривать?
Маран вздохнул, раздувая ноздри, на друга он не смотрел. Джодо демонстрировал своё нежелание возвращать себе руководство армией, а Маран демонстрировал, как ему это не нравится. При этом оба не могли найти в себе силы объясниться начистоту, и обоих это тяготило.
***
Первое время после того, как Тея ушла, Юкас избегал встреч с ней, не показывался в таверне и часто уезжал с Джутой куда глаза глядят. Он путешествовал по ярмаркам и базарам, пил в трактирах, веселился в компании незнакомцев, от скуки подначивал их на драки, изредка ввязывался в них сам. Всё чаще, когда он просыпался после попойки в чужом городе рядом с незнакомой женщиной, которой заплатил за её внимание, ему становилось тоскливо и очень одиноко. Вспоминая нежную, красивую, искреннюю и весёлую Тею, он сожалел о том, что потерял её. Теперь он сожалел и о том, что отверг её предложение о дружбе, ему казалось, что он мог бы вернуть всё, если бы виделся с ней, был бы рядом. Возвращаясь в город после очередной «прогулки», высматривал её на дороге, раньше она часто его встречала. Счастливая, прыгала ему на шею, обнимала, целовала в здоровый уголок рта. Когда он спрашивал, как она узнала о том, что он возвращается, она смеялась и говорила, что почувствовала. Скорее всего, ей сообщали соглядатаи на смотровых башнях – они издалека видели всех путников, приближающихся к городским воротам. Если бы она хоть раз вышла встретить его после их расставания – это был бы знак, что возможно вернуть её. Согласиться переехать с ней в до сих пор пустующий и уже совсем обветшалый домик у речки, который она когда-то присмотрела, навести там уют, посадить эти пресловутые розовые кусты, которые так ей нравятся! В конце концов, не так уж много она и просила. Он был готов на всё, что угодно, лишь бы она снова ругала его за пьянство, беспорядок, раскладывала на видные места свои вещи в его жилище и засыпала на его груди. На всё, что угодно, но только не на то, чтобы зайти в таверну и признаться, что соскучился.
Она тоже скучала. Прячась за занавеской, смотрела, как он, притормаживая, проходит мимо таверны.
– Тея, милая, на столах полно грязной посуды, – замечая, на кого она смотрит, окликала её Ванда, и та отходила от окна, считая, что подруга таким образом даёт ей совет.
Лотта всегда ждала возвращения Юкаса и радовалась ему. После того, как Тея перестала у них появляться, Лотта поняла, что они больше не пара, и, скорее всего, никогда ею и не были. Она, конечно, заметила, что Юкасу её не хватает, но сама по этому поводу не испытывала никаких сожалений. Она часто виделась с женщиной, но о Юкасе ни та, ни другая не заговаривали. Взяв на себя все заботы по дому, имея небольшой заработок и доступ к сбережениям Юкаса – со временем он стал полностью ей доверять, Лотта превратилась в умелую и рачительную хозяйку.
Иногда Лотта, видя, что он снова куда-то собирается, напрашивалась с ним, и он соглашался на то, чтобы та составила ему компанию. Тогда они отлично проводили время вдвоём, ехали верхом на медведях по лесу, слушая пение птиц, обчищали карманы зевак, смотрели уличные представления и спорили, кто украдёт с торгового прилавка больше яблок. Лотта всегда побеждала. Несмотря на то, что оттопыренные карманы выдавали её с потрохами, она ни разу не была поймана. С Лоттой Юкас чувствовал себя не таким одиноким, а она чувствовала себя нужной, и это ощущение ей очень нравилось.
Однажды поздним вечером они сидели у костра в лесу неподалёку от городка, в который держали путь. Над костром болтался котелок, и Лотта мешала в нём похлёбку, которую мастерски научилась готовить, а затем, разлив её по походным мискам, подала Юкасу, подложив под дно небольшой отрез ткани, чтобы он не обжёг руки. Затем она протянула ему половину ржаной лепёшки, намеренно поделив её на неравные части. Ему, конечно, досталась большая её часть. Подавая её, Лотта чуть придержала лепёшку в руке, не сразу выпустив, когда Юкас потянулся к ней и ухватил, а когда отпустила, улыбнулась ему. Он в этот момент ощутил волну заботы о себе и был благодарен Лотте за это. А когда они доели, пошёл с ней к ручью, чтобы сполоснуть посуду. Они сидели рядом на корточках и смывали остатки пищи и жира с ложек, касаясь друг друга локтями и разговаривая о ерунде. Вернувшись к костру, они стали устраиваться на ночлег, и, видя, как Лотта ёжится от сумеречной прохлады, Юкас прилёг с ней рядом, а Джута и медведь девочки устроились сбоку от хозяев. Ночью стало совсем холодно, и сонная Лотта прижалась к Юкасу, он приподнял своё одеяло и накинул на неё, поверх её одеяла, прижимаясь к ней, чтобы согреть. Утром она проснулась раньше, чем он, и первое, что увидела – его обезображенное шрамами лицо, совсем близко к своему лицу, почувствовала его руку на себе. Повинуясь неясному порыву, она освободила свою руку из-под одеяла и погладила его по щеке, затем пальцами провела по подбородку, часть его заросла щетиной, но там, где были шрамы, волосы не росли. Он улыбнулся во сне, поймал её руку, и поднёс к губам, затем проснулся, сел на землю, удивленно посмотрел на Лотту, отклонился от неё в сторону и резко спросил:
