Арест Ант
Смурь
Я неопределённо дёрнул плечом и стал прикидывать размер разрушений. Причина очевидна. Этот железный ящик с инструментами заботливый Лёнчик, явно перестраховавшись, убрал повыше, чтобы девичьи ноги об углы не поранили. Но, очевидно, не учёл смещённого центра тяжести. Или спешил куда, не до самой стенки задвинул. Видно, надеялся скоро вернуться и закончить начатое.
Ага, точно со смесителем работал. Вот и последствия. Кафель на полу в одном месте побит – гаечный ключ отметился. Отвёртки всего несколько мелких царапин на ванне оставили. Повезло Корине, что подпрыгнуть успела. Иначе был бы здесь сейчас полный дурдом и лужа юной крови. После такой-то шрапнели. Я поднял её пушистые тапочки, стряхнул мелкие осколки, и выставил в коридор.
– Так, прямо сейчас иду за Лёнчиком, – сообщил я собравшимся.
Твёрдости в моём голосе добавляла срочная необходимость использовать по прямому назначению ближайшего собрата пострадавшего. Только действующего.
– Так, вот и интурист пожаловал. Значит и тебя Зайка-батончик своим «крузаком» зацепила? – барменша с интересом осмотрела моё лицо, – Ты же от Стрекоз топаешь? Моня на тёрках?
– Точно не знаю. Можно мне грамм сто водки и что-нибудь запить и закусить? Я пока в туалет наведаюсь.
– Опять там проблемы с унитазом?
– Кончились проблемы. Вдрызг разнеслись. Добили страдальца. Я сейчас немного отойду и буду Лёнчика травмировать. Нечего ему тут без дела рассиживать.
– А ещё какие новости?
– Новости? Ха. Европа ввела в моду живые фотообои. Ваши давно пора заменить. Представляете, сейчас бы они грустно желтели и опадали. Под слёзы дождя. А ваши летние берёзки сегодня не в тему.
– Что-то жидковато для такого залётного фраера, – она картинно надула губки, – Нехорошо женщине намекать на беспорядок. Тем более, что некоторые, как дозу примут, на них без слёз смотреть не могут. Иди уж, регулируй свой гидробаланс.
– А это что? – подозрительно спросил я по возвращению, вглядываясь в выставленное мне рыбное заливное, – Только не говорите мне, что из осетра с камчатским крабом. Я к такому в перчатках не притронусь! Только пирожок.
– Из стерляди, судака и креветок. Это тебе под водочку. За счёт заведения. А твоего осетра мы ещё летом оприходовали. Злополучного краба Лёнчик с концами в свою норку утащил. Но вроде до сих пор жив. Так что вперёд – поднимай мужскую силу и разгоняй сентябрьскую тоску.
– Зачем мне сила? Сезон охоты завершён. Все приятные места замаскировали косметикой и плащами. А вслепую – только бесцельный перевод патронов при недостатке времени. Больше проблем, чем удовольствий. Только и остаётся дождливой порой – выпить келейно… в одиночестве.
– Да той осени осталось всего ничего. Одиноко же будет, раз зимовать не с кем…
– Да есть с кем, но иногда хочется этакого… курортных безумств вместо будничного супружеского долга. Чтобы воспоминаниями вскипать, – перед глазами предательски замельтешили откровенные сценки из японских мультфильмов, – Или это я так сильно головой вчера саданулся?
– Да нет, хмарь унылая давит. После лета всегда есть привкус несбывшихся мечтаний. Вроде кто-то умный сказал. У нас также. Вы же, мужики, как насекомые какие. Комары-трутни сезонные. Весной и летом от вас проходу нет, а осенью ну хоть бы один нормально дёрнулся. Снулые и скучные. А насчёт осени и плащей. Я тут хохму вспомнила: «Лопушистый68 щипач69 довёл симпатичную терпилу70 до множественного оргазма». Не въехал? Ладно, иди, а то вон Лёнчик в азарт входит – гаси его, или я вмешаюсь.
Расплатившись, я подхватил поднос с тарелками, графинчиком и одинокой стопкой-лафитничком. Отнёс за пустующий средний стол. Соседи, увлечённые своим спором, мне покивали, но не прервались.
– … а это видел? – я как раз застал момент, когда Лёньчик сунул Лаврентию под нос свою грязную руку с кольцом, отсвечивающим стальным блеском, – Зацени. Побогаче иного золотого будет!
– Ты бы ещё накидную гайку нацепил. Как символ профессии. Это же обычное железо. – фыркнул в ответ Лаврентий, – Валенок валенком, а, гляди-ка, догадался как сожительницу облапошить. Хотя, и не мудрено. Да она бы кольцу от пользованного презерватива визжала и радовалась. Ещё тот образец вселенского разума.
– Ленка мне супружница! Хоть пока официально не расписанная. А кольца эти мне сосед-мастер из циркониевого прутка71 выточил и отполировал. А цирконий – это ого-го. Из его отходов алмазы делают и богатым дельцам впаривают72.
– Кубический цирконий – красивый камень, – глубокомысленно сообщил Степаныч, отрываясь от своих дум. – Но не бриллиант. Качественная подделка.
– Что кому впаривают – не наша забота. – всё больше заводясь, Лаврентий не стал отвлекаться на Степаныча, сосредоточившись исключительно на раскипятившемся Лёнчике, – Зато среди нас есть один особый на примете. Четвёртый десяток скоро пойдёт, а никакого критического мышления. И субстанция только одна. До сих пор твой блудень за тебя все вопросы решает. Обидно. Руки золотые, а золотарю достались. Ты, кстати, на недостаток кальция не проверялся?
– Да я к врачам сроду не ходил.
– Оно и заметно. То-то, я смотрю, никак рога не заветвятся. Вчера вечером опять твою застукал с каким-то хахалем не из наших. В машину запрыгнула и пламенный привет.
– Так может «левака» брала? Срочное дело какое…
– Тьфу ты, ему про Фому, а он – про Ерёму. Какие у твоей кошки драной могут быть срочные дела? Ударно поднимать хозяйства одиноким фермерам? А ты, тоже мне герой – ах, лучше есть торт в коллективе, чем всякую дрянь в одиночку. Приютил неизвестно кого, а теперь я боюсь после тебя в сортир заходить. Кабы не подцепить чего.
– Слышь, народный соглядатель, охолонись. Нагулял здоровья на даче? Так лето уж кончилось. Начинай отводить душу по поликлиникам. А с Ленкой я сам разберусь. Ей и двадцати нет – пусть поколбасит чутка. От меня никак не убудет. Про таких как ты у нас частушки пели: «Осенью на грядках отцвела капуста, а у мово милёнка – половое чувство». Вот ты от зависти и лопаешься как тот пустоцвет. В конец отцветший.
Я решил, что суть спора мне ясна и пора прекращать. Надо и другие проблемы обсудить.
– Мужики, всем привет. Хозяйка предупредила, что скоро начнёт применять карательные меры, если не угомонитесь. Расклад ясен? Теперь вопрос к тебе, Лёнчик. Ты смеситель у Стрекозок взялся чинить?
– Ну я, – он хмуро посмотрел на меня, ещё явно не отойдя от перепалки, – Сами доделать не дали. Выгнали, когда Моня тебя приволок. Днём зайду, закончу.
– А инструмент? – с некоторым охотничьим азартом, или просто от желания загнать его в угол, я сделал ударение на «у», – С собой унёс или как?
– Убрал, – видно почувствовав в моей интонации что-то неладное, Лёнчик шмыгнул носом, – Чтобы, значит, никому не мешал.
– И куда ты его убрал? – не думал я отставать.
– Там в ванной полка такая крепкая, она и слона выдержит. Наверх, значит, поставил.
– Слона, говоришь? Да ты чуть всех Стрекоз разом не положил… душегуб клозетный!
– Ума нет – считай калека, – мстительно встрял Лаврентий, – Не удивлюсь, если вообще над ихней головой оставил.
– Верняк. Его ящик точно в середину унитаза попал. Чистый снайпер-вредитель.
– Вот ты и влетел на кровные, – Степаныч оторвался от пива, – Моня узнает – не простит. Ты его перед свадьбой чуть сиротой не оставил. Все грандиозные планы мог порушить. А он может быть очень злым, да и память у него хорошая. Месть кровная через года до седьмого колена.
– А чё так сразу я? – Лёнчик затравленно заозирался, – Хотел как лучше… да есть у меня импортный один. Для себя берёг. Сейчас сбегаю и перекину. Моню только не заводите. Мне всего час-другой нужен, – он быстро допил пиво и стал суетливо втискиваться в неподатливые рукава новенькой спецовки. – Уже лечу.
Лаврентий проводил его тяжёлым взглядом и вздохнул.
– Эх, парень-то совсем бесхитростный. У такого в семейном саду единственную корявую яблоньку прохожие по-всякому обдирали, обдирают и дальше будут обдирать, а он потом пелёнки стирать и всем гордо хвастаться потомством. Не вразумить никак.
– Хорошо бы «бабье лето» наступило, – Степаныч причмокнул губами, – Тепло, солнышко.
– Не наступит, – желчно отреагировал Лаврентий, явно не отойдя от запала, – Тут некоторые шалавы себя слишком плохо вели и много грешили. Задержки будут.
– Питерская осень и так самая большая мерзость из всех времён года. Теперь только наводнения не хватало. Скоро все при соплях будем. – вздохнул я.
– Интурист, а ты не мучайся – покажи пример – сиди дома и культурно качай себе брюшной пресс кашлем. Не слышал о таком в своей Чухне? Поверь, всем здоровее будет. Может и ты выкарабкаешься.
– Мечтай лучше, чтобы тебе внуки в кашу не каждый день хулиганили. – я, еще не отошедший от пережитого, не очень вежливо вернул ему сомнительное пожелание, – Так и прёт из некоторых страна советов без труда, но с вредными привычками.
– А ты… да я…
– Лаврентий! – раздался предостерегающий голос барменши, – Не наскакивай. У интуриста травма на душевное расстройство наложилась. А тут ты со своим занудным зубоскальством. Пожалей человека.
– Слушаюсь, Далис Пантелеймоновна! Импортную пыльцу с него сдувать буду. Исключительно ласковым шёпотом. – Лаврентий явно утончённо хамил, судя по потемневшему лицу барменши. Но мне эти местные нюансы совершенно недоступны.
– Заинтересовался? – Степаныч допил пиво, а теперь внимательно следил за разворачивающимся действом – Тогда проставляйся. Просветим.
Я неторопливо налил себе водочки, с удовольствием принял, наблюдая как непроизвольно дёрнулся кадык у Лаврентия. Настроение неожиданно стало улучшаться. Я оценивающе посмотрел на остаток в графинчике и решил, что мне пока хватит.
– Лаврентий, давай мировую? Мне ничего не заказывай. Ты иди выбирай, что вам двоим подходит, а я пока с другом уединюсь. Мы о возвышенном помечтаем и гламурненько пожурчим.
Расплатившись на выходе, я порадовался мирной сосредоточенности, установившейся за соседним столом. Степаныч, красуясь, лихо залил в себя водку, а теперь весь сосредоточился на поглощении мясного салата.
– Готов выслушать о наших проблемах по жизни? – я покивал, опасаясь, что Степаныч, насытившись, сейчас тихо уплывёт в сторону, как у него частенько бывает. – Так вот. Нам троим… – тут от потыкал пальцем в присутствующих, пропустив меня, – Не очень повезло с именами. Хорошо хоть не первой волны коммунизации. Там иногда неплохие попадались, но редко. Велиор, Гертруда, Луиджи – можно только гордиться. А вот от Ледата, Лентроши и Тролены некоторые «счастливцы» избавлялись поперёд собственного визга – сразу, как только началась борьба с Троцким, а потом и прочими правыми уклонистами73. Но всё равно им потом поминали долго. А иногда такие загогулины, прости Господи, выдумывали, что хоть стой, хоть падай. Как тебе Даздрасмыгда с Даздрапермой? Тут язык поберечь надо. Но нам повезло – от таких отчеств проскочили.
Он замолчал в ожидании очередной дозы. Посмаковал, выдохнул, и продолжил:
– Потом вторая волна накатила. Вот тут нас конкретно накрыло. Не его, – он махнул в сторону Лаврентия, – У него из-за имени всего два прозвища было – либо «берия недобитый», либо «англуха, слухай». Это от «англичанка опять гадит»74. Зато они ему дорогу на всю жизнь определили. Но нам, считаю, – он кивнул в сторону барменши, – Очень повезло. Вот она могла быть какой-нибудь Ватерпежекосмой. Легче обет безбрачия принять, чем с трезвым парнем познакомиться. Ей почти удача выпала – назвали Далис, что означает «Да здравствуют Ленин и Сталин». Это ей покойный отец завещал, когда в Африку отбыл, интернациональный долг отдавать. Так и не вернулся из Анголы или Мозамбика – до сих пор нет никакой ясности.
Тут мы дружно помянули сгинувшего в далёких тропиках простого советского солдата Пантелеймона, а Степаныч даже что-то проникновенное прошептал. Корочкой занюхал и продолжил:
– Даля и Даля. Иногда Галя. Мы же все с одного двора. Ух, боевая была! – он отвлёкся на глоток пива, – А потом прибила хахаля своего непутёвого. По делу, между прочим. И понеслось… Много ей в местах, не столь отдалённый, из-за имени пережить пришлось. Нашлись там особо начитанные. Языки она быстро укоротила, но пришлось лишний срок тянуть и все прочие сопутствующие неприятности испытать. Зато теперь какова, а! Но своё имя до сих пор не любит. Но это её история, а я на себе закончу. Так вот. Семья моя была из самых что ни на есть настоящих коммунистов. Хорошо хоть не Кукуцаплем назвали. Зато дали имя Нисерх75 – Никита Сергеевич Хрущев. Нисерх Степанович Бздюлёв. Прошу любить и жаловать. Рассказать, что я за свою жизнь с таким именем вытерпел? Или на слово поверишь? А ведь никуда не денешься. От деда и прадеда – знаменитая фамилия досталась. Они вятские, из деревни Бздюли. Вся родня в крестах и орденах. А отец от «вредителя кукурузного» не отрёкся. Ни в какую. Лично знавал, когда служил тут недалеко главным инженером. Вот и мне пришлось соответствовать. Все зубы стёр, но до директора завода вырос. – он явственно всхлипнул, словно подводя черту минувшим дням, – А никто из нас счастливым так и не стал. Как корабль назовёшь… Даля теперь на раздаче, Лаврентия чуть не убили в 91-м – так он и не оправился до сих пор, а меня бандиты-рейдеры в дальний угол задвинули, как вещь никому не нужную.
– Только мне здесь плесени не хватало. – барменша нехорошо сжала губы, – Степаныч, это не вилы были – нормальный же откат получил, а не маслину. Так что не гони лажу залётному. Лаврентий хоть покоцаный за хипеж, но с тех пор напрочь быковать перестал, рекетир наш, свет государевый. Нечего было ксивой с бодуна семафорить как распоследний бивень…
Её откровения были прерваны грохотом распахнутой двери. Первым ввалился Моня, за ним хмуро следовал невысокий крепкий черноволосый парень в тонком кашемировом коверкоте. Последней неохотно втянулась дебелая блондинистая девица с невероятным бюстом и мощным задом. Но при тонкой талии. Просто живая «восьмёрка», отсверкивающая стразами на интимных выпуклостях.
– Пошто двери ломать изволим? – как-то сразу подобравшись, тихо спросила Далис Пантелеймоновна. Но в этой её негромкости засквозила ничем не прикрытая угроза.
– Мадам, – Моня резко притормозил, – Мои самые искренние извинения. Нервы шалят. Ваша помощь нужна. Тут меня «серая» масть кинуть решила. – он показал большим пальцем себе за плечо, – Не хочу охрану конторы напрягать. Да и непонятки никому не нужны на чужой территории. А вопрос всего пяти минут. Его жаба душит – объясните, пожалуйста, этому клифту расклад. А мы с вами потом, по-соседски, все свои вопросы отдельно порешаем.
– Моня, здесь тебе не яма – правилово творить… – тут она словно воздух из себя выпустила, стала вдруг какой-то грустной, что-ли? – Вагиз, оставь здесь свою Зойку-копилку, пойдём поговорим по душам. Заодно и о тёте расскажешь. Может там помощь какая нужна. У меня тоже к тебе одно дело – вынесешь у своих на круг.
Барменша неторопливо вышла из-за стойки, кивнула Лаврентию, бросив что-то вроде Джеймс Бондовской76 коронки: «На стрёме, не крысятничать», небрежно толкнула обклеенную фотообоями стену, почти сразу за женским туалетом. Там оказалась скрытая дверь, открывающаяся во внутрь.
– Да тут просто тайны мадридского двора, – несколько ошарашенно произнёс я, глядя на закрывающуюся дверь.
– А то, – подтвердил подходящий с пустой стопкой Моня. Он деловито налил себе, опрокинул, а только потом повернулся к так и стоящей у входа Зойке, – Зайка, возьми из холодильника пиво – я угощаю. И сядь где-нибудь, не отсвечивай. Лаврентий, а ты на меня запиши.
Зойка-зайка-батончик-копилка придирчиво осмотрела ассортимент через прозрачные дверцы холодильника, но, поморщившись, выбрала «Коку». Открыла со щелчком и тут же уткнулась в телефон.
– Уважаю. С утра ни капли, – прокомментировал её действия Моня, – Бикса, а с понятиями. Эх, ещё бы хоть каплю интеллекта этой сдобной прокладке между сиденьем и рулём… а то мысли как у моли под нафталином.
– Ты чё гонишь? – голос у Зойки был капризный и при этом раздражающе высокий, с неприятными приблатнёными нотками, – Ща Вагги тебя насадит на бабосы, тогда вкуришь по-полной. Клёвую герлу всегда пропускать надо, усёк, олень?
– Послал бы я тебя, но ты как раз оттуда. Ну как такие вылупляются? – деланно вздохнул Моня, – Ведь знает, что джентльмен в жизни не ударит женщину, пока не снимет цилиндр. А эта вообще… сопля-соплёй, а гонору по самое не могу. Накосячила, так не кипишуй. И хлеборезку пореже раскрывай. Только по делу. Тогда Вагизу и дешевле обойдётся, и приятней будет. Лаврентий, я бутылку сейчас на два графина раскатаю – запиши или запомни. И салатик какой-нибудь выберу. Проголодался.
Моня встал и ушёл за стойку.
Пока он там звенел стеклом разливая, а потом чертыхался, пытаясь открыть доступ к салатам.
Тут вдруг резко оживился Лаврентий, явно осознав себя за старшего.
– Зоя, – менторским тоном начал он, – Ты же была хорошей и послушной девочкой. Помнишь я тебе в детстве говорил, что курящая девочка никогда не станет настоящим парнем-героем? А ты мне не верила. Теперь вот старшим грубишь и нехорошие слова употребляешь.
– Отвали-усохни. – она даже не удосужила его взглядом, не отрываясь от телефона.
– А я тебе помочь хотел, – притворно вздохнул Лаврентий, – Сейчас осень, а ты в летней курточке тонкой и джины на коленях сильно порваны. Будешь вести себя хорошо, подскажу как твоего… – он замялся с определением, – Ухажёра? Короче, парня этого, Вагги, развести на качественный гардероб по сезону. На одежду красивую.
Зайка явно заинтересовалась. Она с сделала большой глоток, громко рыгнула, и покровительственно хмыкнула:
– Банкуй, ветошь.
– Но договор есть договор. Я тебе рассказываю, а ты перестаёшь нехорошо выражаться.
– Дил77. Так в чём прикол?
– Зоя, мы же договорились. Смотри, сейчас осень наступила. Ты к своему парню так нежно прижимаешься и начинаешь издалека: «Ах, Вагги, птички на юг летят, зайчики шубки меняют. А я для тебя птичка или зайчик?» Тут он…
– Твои зайчики в это время линяют. Научный факт. – перебил подошедший с подносом Моня, насмешливо глядя на Лаврентия, – Тут быстрее Вагиз слиняет, чем она такие выверты запомнит. Это же клинический баобаб, а не здравая женская особь.
– За «бабу» ответишь. А Вагги – крутой коммерс. У него реальный «мерин» – не твой азиатский огрызок. Он мне на что хошь бабосов забашляет.
– Видишь, – это уже он мне, – Что современное воспитание с детьми делает? Была, говорят, вполне себе обычная девица. Через пень-колоду училась, а вот ближе к старшим классам у неё началось то, что одна моя знакомая называла гипертрофией молочных желёз. Хотя я считаю, что там последние извилины как в ДОТе78 насмерть укрылись. От страха полного вырождения. Тут она взбодрилась и стала из себя лепить Ким Кардашьян в собственном понимании. Корму отъела, а талию… сам смотри как зверски закорсетила. Не удивлюсь, если пары рёбер уже не хватает. И постоянный фитнес для особо свихнувшихся. А Вагиз как увидел такие формы, так сразу повёлся и с глузду79 в конец съехал. Встретить его одного – нормальный парень. Престижный вуз закончил. Солидная должность среди своих. А как к этой приближается – сразу вылитый джигит – одни рефлексы включаются – моё, не трожь, пасть порву, моргалы выколю. Она для него реализованная мечта. Такое вот ангелище ненаглядное.
Я посмотрел на безучастно глазевшую в телефон Зою. Такое ощущение, что её мысли витают где-то очень далеко. Вдруг её пухлые губы дрогнули и послышалось негромкое: «Так я тебе курица или правда зайка»?
– Я же тебе говорил, – слегка толкнул меня плечом Моня, – Она даже простейшей фразы запомнить не может. Кукла резиновая. Исключительно для целевого применения.
– Монь, а куда Вагиза увели?
– Мозги вправить. Мадам здесь рулит. Если не знал, то весь этот дом ей принадлежит. Внизу – продуктовый, за стенкой салон и косметика. Между нами и салоном, говорят, есть специальные комнаты для бесед. Даже камера для особо строптивых. Сам не видел, только слышал. И вообще, мадам дела крутит тут не слабо. С десяток точек, плюс несколько некоммерческих фондов и неизвестное количество разной недвижки. Подозреваю, что она долю женского общака по северо-западу держит. Загадочная женщина.
– Её Далис Пантелеймоновной зовут.
– Прикольно. Но сейчас, где надо, её официальное погоняло «Мадам». Да, и на заметку – лучше никогда и нигде не использовать «Даля-живорез». Не любит она вспоминать прошлое. Сам об этом недавно узнал и проникся. А эта забегаловка – одно из её чудачеств. Может она здесь себе подходящих субъектов для тайных развлечений выбирает…
Я не успел уточнить, что он имел под развлечениями, как тут слегка скрипнула «потайная» дверь и вышла барменша, которую галантно пропустил вперёд Вагиз. Она намётанным взглядом моментально уловила некие изменения в оставленном хозяйстве. Приостановилась, посмотрела на Лаврентия, вопросительно приподняв бровь.
– Так это, – засуетился он, вскинув ладони, словно защищаясь, – Моня, значит, просил подтвердить: одна шипучка, один салат и бутылочка беленькой. Вроде всё.
– Ах, Моня, непоседа какой. Пять минут не потерпеть. – в её голосе неожиданно проскользнула материнская забота, но моментально испарилась, при резком переходе на деловой тон, – Так, Владимир, сейчас отдашь Вагизу ключи от своей машины. Он передаст своим – за три-пять дней тебе всё сделают и вернут в наилучшем виде. Через час тебе подгонят замену, чтобы без колёс не оставался. Всё, что тебе удастся получить от страховщиков – твоя компенсация за моральный ущерб. Стороны договорились?
Вагиз почтительно склонил голову, а Моня на секунду замялся, пытаясь скрыть торжествующую улыбку. Удалось – кивнул степенно.
Тут вскочила Зоя, полоснула неприязненным взглядом по Моне, и, капризно растягивая слова, заныла:
– Вагги, это… курицы нестись начали … осень, – она слегка сморщила свой идеально гладкий лобик, – Ща древник слил, что клёвые шубцы по сейлу. Рвём, пошопиться?
Лаврентий невнятно хрюкнул, а Вагиз вдруг расплылся в улыбке и засюсюкал:
– Зайка хочет новую шубку? Сейчас, зайчонок, и шубку, и сапожки… – он приобнял своё сокровище за тонкую талию и, продолжая ей что-то ворковать на ушко, повлёк к выходу.
– Мерзость какая, – с трудом выдавил из себя Моня, – Чуть не стравил от такой слащавости. И это наше будущее растёт.
– А в стихах моя шутка звучала бы вообще прекрасно, – меланхолично отметил Лаврентий, разливая водку. – Сам не увидел – не поверил бы. Она ещё глупее стала. Хорошо хоть козюльки перестала есть – раньше придушить мог, так воротило.
– Какие времена – такие и мартышки80. – меланхолично подтвердил Степаныч, вдумчиво закусывая. – У меня бы, будь я моложе, на такую бы рефлекторно сжался и заполз глубоко-глубоко…
Тут Моня, подзываемый кивком барменши, моментально вскочил и унёсся разбираться. Их шушуканье завершилось его торжественным лобызанием женской руки и её сакраментальным:
– Не забывай, должен будешь!
Вернулся он чрезвычайно довольный, быстро набулькал себе стопку, опрокинул и продекламировал нечто, явно несоответствующее текущему настроению:
– Осень наступила, высохли цветы, писаю уныло в голые кусты…
– Это ты к чему? – подозрительно уточнил Лаврентий.
– Да так, к слову пришлось, – беспечно отреагировал Моня.
– А, я подумал, что тебе про унитаз уже рассказали, – несколько разочарованно получил он в ответ.
– Что, опять? Как он меня задолбал. Надо заменить, а то с ним одни неприятности.
– Уже меняют. Подарок тебе от Лёньчика, – елейным голосом порадовал Лаврентий, – Обещал какой-то навороченный поставить. Но, боюсь, от своего понимания деревенской практичности и городской красоты.
– Для него и будка с буквами уже городской пейзаж. Надо посмотреть. Не буду я свой девственный зад на что попало унижать. И с чего это вдруг ему именно сегодня приспичило?
– А ты сам у него спроси, – Лаврентий указал на открывающуюся дверь, – Ему виднее и понятнее.
– Сколько? – сразу взял быка за рога Моня, пристально разглядывая неуверенно замявшегося между столами Лёнчика.
– Мне бы водовки! – уклонился Лёнчик от ответа. Видно, сначала хотел подготовиться к непростому разговору. Он нервно цапнул наполненную стопку, стоящую перед Лаврентием, и одним махом осушил.
– Гайки приржавели, не отодрать за раз, зараз. Палец вот расхватил осколком, – он продемонстрировал извозюканный палец, перемотанный окровавленным носовым платком, – Но теперь всё в полном ажуре! Даже битую плитку на полу переложил. Унитазом, значит, можно вовсю пользоваться без проблем.
– А раньше что, нельзя было? – несколько обескураженно уточнил Моня, явно ничего не поняв про «битую плитку», – Я никак не пойму, а с чего ты такой заботливый стал? И денег совсем не просишь. Колись, пока я добрый.
– Дык, это… оно тово… – вдруг его осенило, – Срок годности кончился. Вот и заменил, по гарантии.
– Всё чудесатее и чудесатее, – протянул Моня, никак не улавливая смысла происходящего, – Какая у тебя может быть гарантия на унитаз, купленный с рук в давно забытую перестройку?
– Так дом-то образцовый… стараемся. План перевыполняем. Стрекозки вот… очень даже остались довольны.
– Он издевается? – спросил Моня у меня, но, досадливо поморщившись, переключился на Лаврентия, – Водку халявную трескаем? А где доклад о делах на временно вверенном участке?
– Чего завёлся и такой резкий? Унитаз заменили. Жертв и разрушений нет.
– Обнадёживает. Наш золотарь – златой бунтарь? Из столичной серии «Мир дворцам – Собяниным по хижинам»? Или вы так тонко прикалываетесь? Сегодня не день, а просто праздник какой-то. То машину за три дня отрихтуют, а на страховые не зарятся, то унитаз меняют: «Поздравляю, безвозмездно, то бишь даром…» – Моня очень точно скопировал Сову из мультфильма. – Что случилось?!
– Индикт начался. – очень торжественно выдал Степанович и, неожиданно для всех, мелко перекрестился, – Церковное новолетие. Постные дни скоро пойдут.
– Так это мне такой постный новогодний подарок?
– Вроде того. Ты же венчаться собрался? Так считай, что это тебе особый знак. Одно теряется, другое находится. А главное достоинство женщин – их разнообразие! Замкнутый круг. Уроборос81.
Моня некоторое время внимательно смотрел на Степаныча, потом что-то прикинул и задумчиво сообщил:
– Какие продвинутые люди в нашем захолустье. Хотя, может в этом и есть частица истины. Сама природа подсказывает, чтобы получить хорошие новые привычки, надо отбросить плохие старые. – но тут же быстро поправился, – Не все, но некоторые. Особо вредные.
– Правильно, – подхватил приободрившийся Лёнчик, – Что нам осень – пить не бросим.
– Согласен. Теперь явственно чувствуется наступление сентября, – торжественно закончил Лаврентий, —Начались сезонные расстройства психики. Повальная депрессия. Серьёзный повод накатить!
У барменши зазвонил телефон. Все моментально замолчали. Она выслушала, а затем негромко сказала:
– Моня, машину подогнали. Она внизу. Тебя водитель ждёт – ключи передать. Спустись и скажи, где машину запарковать. Сам за руль не садись. Хватит с тебя приключений. Да и остальным сегодня лучше бы делом заняться. Дайте в тишине немного побыть одной. Грустно мне. Что-то подсказывает – долго я вас всех вместе не увижу.
Все засуетились, допили остатки, собрали посуду и отнесли за стойку. А потом, каждый чинно попрощался с барменшей, а только после – с остальными. Мы с Моней вышли последними и остановились на верхней площадке лестницы.
– Ты сейчас куда?
– Домой. Приведу себя в порядок. Завтра встречусь с делегацией – узнаю последствия застольных переговоров. Потом сяду и накидаю для адвокатов своё видение сделки. Рутина.
– Подвезти?
– Не уж, я сам как-нибудь. Свою долю везения я вчера исчерпал. И тебе лучше пешком.
– А ты не задумывался, что мы с тобой как встречаемся – вокруг начинаются разные извращения в стиле доктора Джекила и мистера Хайда?
– Монь, не надо так кудряво. И мистер из тебя никудышный, раз доктором никогда не был. Всё намного проще. Вот лично для меня это простейшая сублимация82 риска. Разрядка от монотонной жизни. Иногда получается, иногда не очень. Главное – урвать яркие эмоции без побочных членовредительств. Можно и на спортплощадке, но там не всегда отпускает. А здесь – как в безбашенные студенческие годы окунаешься. Не думая ни о каких последствиях. Да и на этот гадюшник колоритный мы удачно наткнулись. Душу можно отвести. Так что, не грусти.
– Если бы. Мы скоро вообще за город переберёмся. Жаль, но я, как и Мадам, чувствую, что больше сюда не скоро попаду. А это грустно.
– Не дрейфь, держи хвост трубой! Всегда помни, что путь к сердцам девиц лежать не может. Смотри, а то Стрекозки разочаруются. Сие чревато. И вообще. Какие наши годы? Ещё пересечёмся и вместе сюда нагрянем. С умеренным буйством. Ну всё. Я пошел, а то что-то смурь действительно затягивает. Näkemiin.
