Я не понимаю, почему,
В той стране, где с детства я живу,
Большинство людей, как скот,
Рабской жизнью живёт.
Как понять, и как постигнуть,
Ту страну, где я живу,
Кто в ней правит, кто – властитель,
Как стараюсь, не пойму.
Это куклы, дубликаты,
Плутоваты, вороваты,
На экране день и ночь,
Позабавить нас не прочь?
Анекдоты травят смело,
Дебатируют умело,
Их обширны словеса,
А в бюджете что? Дыра.
Производства вовсе нету,
И в столовой нет обеда,
Никакой работы тоже,
Не найти никак, не можно.
Даже есть образованье,
И научно если званье,
А дипломов целых три -
Можешь пиццу развести.
Можешь развести сосиски,
Для Катюши, для Лариски,
В ипотеку взять трущобу,
Так не нужно вовсе гроба.
Не понять и не постигнуть,
Чем страна моя живёт,
Зубы лишь могу я стиснуть,
А она всё продаёт.
Продаёт леса, ресурсы,
Нефть и газ всё продаёт,
Не пойти ли мне на курсы,
Чтоб понять мог наперёд,
Что ресурсы эти – наши,
Дяди Васи, тёти Маши,
Даже мальчика Колька -
Тоже ведь его страна!
Каждый с паспортом пунцовым
На земле своей живёт,
Право он имеет, слово,
Также на неё расчёт.
Всё ресурсы, всё богатство,
Людям всем принадлежат,
Не каким-то «завихрастым»,
Небо только что коптят.
Нефть и газ – добро народа,
Пусть народ с него живёт,
Процветает пусть от рода,
Если хочет – продаёт.
Он не должен побираться,
Лебезить и воровать,
Если верно разобраться,
Если часть его отдать.
Ведь страна – вся кладовая,
А владелец – весь народ,
Как понять? И сам не знаю,
До него когда дойдёт…
Заграница, заграница!
Словно чудная Жар-птица:
Все желанья исполняет,
Кормит, поит, одевает,
Благоденствие дарует,
Своей жизнею чарует,
Грезит каждый в ней остаться,
Чтоб богатым, важным статься.
И несмотря на всю красу,
И на привлекательность,
Запершит порой в носу,
И слёзы вдруг, некстати.
И на удачу, в утешенье,
Бывают русские соленья,
Бывают русские варенья,
Бывает «Русский магазин»,
Что в центре города стоит.
А в нём – сгущёнка и конфеты,
«Белочка», «Грильяж»,
Как будто вновь живут Советы,
Живёт и Вождь наш!
Так в рот беру смородину,
Вижу милу-родину,
И себя мальчишкой вижу:
Босоногий был, острижен…
Солёный огурец жую,
Обратно в детство я хочу,
Хоть чёрный хлеб был лишь и масло,
Казалась жизнь тогда прекрасной.
И красный петушок на палке,
Казалось, что живём как в сказке.
Теперь живём мы в «Загранице»,
Нам больше нечему дивиться.
Не я один здесь в магазине:
Армяне, русские, грузины,
Всех греет прошлое, былое,
На сердце нам тепло с тобою,
Что есть здесь «Русский магазин»,
В чужой стране он здесь стоит,
Куда бредут одни «осколки»,
Искать отдушину на полках,
Искать утраченное детство,
Чтобы душой чуть-чуть погреться.
Чтобы слезу смахнуть чуть-чуть,
Припомнив свой тернистый путь,
Чтоб продавцу сказать «Привет»,
Спросить: а нет ли тех конфет?
Чтоб улыбнуться землякам,
Спросив украдкой: а как ТАМ?
Наружу выйдя, в «заграницу»,
От ветра, может, прослезиться,
Припомнив всю прожиту жизнь -
Живи, мой «Русский магазин»!
Выдающемуся еврейско-нидерландскому философу, Баруху (Бенедикту) Спинозе, похороненному у Новой Церкви в г. Гаага, посвящается.
Лежишь, дружище, здесь у церкви,
Вокруг тебя лежат бомжи,
Пивные банки с водкой вместе
На той плите, под ней спишь ты.
При жизни ты любил скандалить,
Талантом был не обделён,
С раввинами не смог ты сладить,
И вот – погас как уголёк.
К попам ты с просьбой обратился
В христовую общину взять,
Там на тебя народ дивился,
Тебя же было не унять.
Ты линзы шлифовал усердно,
И написал великий труд,
И «Этикой» назвал уместно,
Когда-нибудь его прочтут.
Прочтут – прочтут-то, но поймут ли?
Высок полёт твоих идей,
Для большинства всё это смутно,
Будь гой он или иудей.
И вот вдали ты от народа,
На кладбище к нему не лёг,
Бродяга у тебя без спроса
Попивши, на плите прилёг.
И всё ж остался ты евреем,
И в «моде» сотни лет уже,
Одно лишь слово лицезреет,
«Народ твой» на твоей плите.
Прохожих в гости пригласили,
Поговорить про Б-га,
Поесть, попить и провести
Шаббат всем вместе дома.
С душой откликнулись они,
Приятно пили, ели,
И Б-гу пели похвалы,
Так, видимо, хотели.
Евреями хотели стать,
Тем более отрадно,
Святые книжки почитать,
Пусть будет так – и ладно.
Но лишь ушли к себе домой,
У них взыграла злоба,
И ненависть на нас тобой -
Мне не понять такого.
На нас вдруг стали клеветать,
Что, дескать, притесняем
Своих детей – ни дать, ни взять:
Их за уши таскаем!
Какой был замысел у них,
Чего достичь хотели?
Детей украсть в какой-то миг,
Когда лежат в постели?
И вспомнил страшные года,
Когда детей насильно
От мамки брали навсегда,
И в лагерь увозили.
А там из них качали кровь,
Пытали, измывались,
Эксперименты эти вновь
И вновь всё продолжались.
А то другой солдат, смеясь,
Ребёнка вверх подбросив,
В него из «Шмайзера» стрелял -
С него никто не спросит.
Другой штыком насквозь проткнул
Совсем ещё младенца,
Весёлый этот был разгул
У доблестного немца.
Давно те времена прошли,
Но остра боль осталась,
Благой, Г-сподь, ты нас храни,
Чтоб не коснулась напасть!
Падают жёлтые листья,
Осень, чужбина, ненастье,
Мне не хватает России,
Не знаю, где моё счастье.
Там, в Петербурге, я слышал
Прохожих слова и планы:
«Вот за границей я жил бы,
Там – конопля и тюльпаны.»
И грустны слова мне эти,
И эмигрантские судьбы,
Достаточно их я видел,
Пусть же Творец нас рассудит.
Грузчики и поломои,
Бродяги и попрошайки,
Их дедушки ведь герои,
А внучек их здесь мне жалко.
Листья жёлтые падают,
Ласковый дождь моросит,
В душе у меня ненастье,
Пусть же прохожий простит.
Вот дискриминация!
Не жить, а опростаться!
С белой кожей человек,
Для него стал тяжек век!
Посмуглей родиться надо,
Чтоб во всём была отрада,
Чтобы на работу брали,
Чтоб по морде вдруг не дали.
В темноте и во дворе,
Надо чёрным быть вдвойне.
Жить с женой мужчине сложно -
Окружающим же тошно
На семью с детьми смотреть,
Мир и лад в которой есть.
В Б-га верить не почётно,
Надо, значит, быть у чёрта -
Сохрани ты нас, Г-сподь! -
В услужении, небось.
Как дальше жить – не знаю,
И про себя гадаю,
Чем же белый плох мужчина?
У него семья, в ней – сила!
Верит, служит он Творцу,
Неугоден – почему?
Оставьте вы его в покое,
Дискриминации – довольно!
Курочка – не дурочка,
Снесла она яичко,
Не из дерьма, из золота,
Такая была птичка.
Но как порой случается,
Как бывает слышно,
Жила там тварь невзрачная,
Серенькая мышка.
Бежала мимо случаем,
И лысеньким хвостом
Яйцо она «окучила»,
Махнула, как хлыстом.
Яйцо упало на пол,
Яйцо разбилось вдрызг,
Плачут дед и баба,
Яйца не возвратить.
Курочка – не дурочка,
Молвит утешенье:
Не плачьте, дед и баба,
Снесу вам подношенье.
Не золотое в этот раз,
Простое оно будет,
Так ряба молвила в тот час -
Её не позабудем!
P.S.
Что там было за яйцо,
Догадается ли кто?
Выкидыш у бабки был?
Кто ребёнка загубил?
Мышь – злодейка-повитуха?
Так гадать одна лишь скука,
Пораскинь мозгами сам,
В том – премудрость, не обман!
То рассказал я об яичке,
Теперь – рассказ о колобке,
О том, как нечто появилось,
Потом растаяло вовне…
*****
Однажды дедка с бабкой жили,
В лишеньи всё же не тужили,
Не ропща вовсе на нужду,
Решила бабка – испеку!
По всем сусекам поискала,
И наскребла, хотя и мало,
Слепила шарик из всего,
И получился Колобок.
В него она вдохнула душу,
Он оказался непослушным,
Неблагодарным оказался,
Сбежал из дома, стал скитаться.
В лесу он зайца повстречал,
Тот с голодухи верещал:
– Я, колобок, тебя сожру,
– Уймись, зайчище, я прошу!
Ушёл от бабки я, от деда,
Они мне были лишь помеха,
Так от тебя уйду подавно,
Прощай, зайчишка, как ни жалко.
И покатил сердечный дальше,
Там волка встретил он у чащи:
– Стой, круглобокий, съем тебя!
– Да ты не волк, а ты свинья!
Ушёл от бабки и от дедки,
Зайчишка спрятался за ветки,
Кусок земли ты проглоти, -
И дальше в путь свой покатил.
Как из земли, Потапыч вырос,
Дорогу перекрыл на вынос,
И зарычал он рыком страшным:
– У нас ведь голод! Это важно!
Поэтому я съем тебя,
– На лапе у тебя змея!
Как Косолапый обернулся,
Так Колобок и увернулся.
И напоследок вслед пропел:
– От всех ушёл я, и я цел,
От бабки с дедкой укатился,
И с зайцем, с волком, я простился.
Тебе, медведь, скажу «Адью»,
И свои «пятки» покажу, -
Так Колобок ушёл в леса,
Но на беду его – лиса.
Из леса вышла, не спешила,
И с Колобком заговорила:
– Ты знаешь, голод ведь, дружок,
А ты – как сладкий пирожок!
Я съем тебя, родимый, значит,
– Ты перестань, кума, судачить,
Ушёл от бабки я, от деда,
Зайчишке, волку – всем приветы,
И от медведя я сбежал,
– Да ты, родной, оригинал!
Но, к горю моему, не слышу,
Ты подойди, прошу, поближе,
Пропой мне песенку опять!
Герой наш не заставил ждать:
– Ушёл от бабки и от деда…
– Как чудно, здорово всё это!
Глуха я, жаль, ведь я старуха,
Пропой, пожалуйста, на ухо…
Наш Колобок весь заблестел,
От гордости, что аж вспотел.
– Ты сядь ко мне, милок, на носик,
Пожалуйста, голубчик, просим… -
И вот, у хищницы на морде,
Поёт герой хвалебны оды:
– Ушёл от бабки я, от дедки,
Они мне были словно детки,
Ушёл от каждого в лесу… -
Так пел касатик на носу.
– Ушёл от зайца и от волка,
И от медведя – нету толка,
Не страшно мне – ни гор, ни ям…
Лиса сказала просто: ням!
Ням-ням, – сказала, проглотила,
Вот и не стало «воротилы»,
В желудке быстро растворился,
Навозом стал, и испарился.
28.10.2021, Den Haag
*****
Вот так историю я вижу,
Её вам просто изложу:
Галактика так наша дышит,
И светит Солнце в темноту.
«Гуляет» Солнце, Млечный Путь:
Других светил на нём бессчётно,
Не важно, больше, меньше – пусть,
Никто из них совсем не скромно.
Друг друга проглотить хотят,
И притяженьем мерят силы,
Напоминают мне зверят,
Друг другу роют что могилы.
Всё поглощает всех и вся,
Так с нашим Колобком и вышло,
Его пожрала та звезда,
Чьи сила, хитрость, были выше.
Пропало Солнце – свет померк,
Зато другое стало ярче,
Кому-то Колобок – как хлеб,
Как будто завтрак настоящий…