Аркадий Гайдар
Реввоенсовет
И уложивши их с Топом возле стола, добавила со страхом:
– Господи, хоть бы из пушек не зачали!
У Топа глаза сделались большие-большие, и он застыл на полу, положив голову возле ножки стола. Но лежать так ему было неудобно, и он захныкал:
– Я не хочу лежать на полу… я к бабке на печку.
– Лежи, лежи! – ответила мать. – А то вот придет гайдамак… он тебя…
Что-то особенно здорово грохнуло, так что звякнули стекла у окошек, и показалось Димке, что дрогнул пол… «Бомбы бросают!» – подумал он… Мимо темных окон с топотом, криками пронеслось несколько человек. Потом все стихло.
Прошло еще с полчаса… Кто-то застучал в сенцах и выругался, наткнувшись в темноте на пустые ведра. Распахнулась дверь, и, к своему великому удивлению, Димка увидел Головня, снимающего с руки винтовку. Он был чем-то сильно раздосадован, потому что, выпив залпом целый ковш воды, толкнул ружье в угол и сказал с сильной досадой:
– Ах, чтоб ему!..
* * *
Утром встретились ребята рано-рано.
– Жиган, – спросил Димка с нетерпением, – ты не знаешь, отчего вчера… С кем это?..
У Жигана юркие глаза блеснули самодовольно, и, сжимая в кулаки худенькие длинные руки, он ответил важно:
– О, брат, было у нас вчера дело…
– Ты не ври только! – сразу же оборвал его Димка. – Ведь я видел, что ты тоже домой припустился, когда стрелять зачали.
Жиган немного обиделся и добавил недовольно:
– А ты почем знаешь? Может, я огородами опять вернулся.
Димка сильно усомнился и в этом, но перебивать не стал.
– Машина вчера из города ехала, в Ольховке ей починка была. А зеленые засаду устроили, на то и яму поперек дороги вырыли… Как она оправилась и выехала, ольховский дьякон Гаврила в колокол: бум!.. – сигнал, значит…
– Ну?
– Ну, вот и ну… Подъехала к ямам, тут по ней и начали пулями садить. Она было назад хотела, глядь – а поскотину запер уже кто-то…
– И поймали кого?
– Нет. Оттуда такую стрельбу подняли, никак не подойти… Потом уж, как видят, что конец делу, – врассыпную… Постреляли только всех. А один убег. Бомбу бросил рядышком с Онуфрихиной хатой, у ней аж стекла все полопались… По нем из ружей кроют, за ним гонятся, а он ширк через плетень, через огород, да так и утек.
– И не нашли?
– Нету… За речку, должно, убег…
– А машина?
– Машина и сейчас тут, только негодная совсем, потому как один в нее гранатой запустил. Всю искорежило. Я уж бегал… Федька Марьин допреж меня еще поспел. Гудок стырил, здоровый – нажмешь резину, а он как завоет…
Весь день только и было разговоров о вчерашнем происшествии. Зеленые еще ночью ускакали, и вновь осталась без власти маленькая украинская деревушка.
Собирались мужики кучами и говорили промеж себя с опаской:
– О, не пройдет уж это нам даром, ей-богу.
– Придут другий раз красные, побачут, що самопер возле наших хат стоит… А, скажут, такие-сякие, це ж вы наробили… Поспаляют зраз хаты…
Наконец порешили за лучшее убитых закопать поглубже в яму. Никифор Егоров, он же председатель при красных, он же староста при белых, нарядил пару волов и велел отвезти остатки машины и бросить где-либо подальше от деревеньки, посредь дороги.
А Федькин отец, изловив сынишку, всыпал ему здорово и отобрал сигнальный гудок, посмотрел с любопытством на мягкий резиновый шар, на блестящую трубку и подумал: «Не может ли эта штука пригодиться по хозяйству?» Но все-таки использовать ее не решился, побоялся, как бы не попасть из-за этого к ответу, и, не без сожаления, забросил гудок далеко, в самую середину реки.
У Димки с Жиганом приготовления к побегу подходили к концу. Оставалось теперь самое главное – спереть котелок. Это сделать было бы очень трудно, если бы Жиган не догадался предложить выудить его через узенькое окошко, выходящее в огород, при помощи длинной палки с насаженным на нее гвоздем. На следующий же день, после обеда, палка с крюком была готова и запрятана между грядок с огурцами.
На сегодня пока дела больше не было. Но Димке не сиделось на месте, и, когда Жиган отправился обедать, он решил отправиться со Шмелем к сараю. Перескочил легко Димка через плетень, нырнул Шмель в знакомую ему дыру, и через несколько минут они уже подходили к своему укромному логову.
Завалился было сразу на солому и, опрокинувшись на спину, начал баловаться с яростно атакующим его голову Шмелем. Но встретился невзначай с чьим-то взглядом и привстал, немного удивленный. Ему показалось, что снопы у стенки немного сдвинуты и расположены как-то не совсем так, как вчера, «Неужели из ребят тоже кто-нибудь здесь лазил? – мелькнуло сразу подозрение. – Ах, черти!..»
Он подошел ближе, чтобы проверить, не открыл ли кто-нибудь спрятанную провизию. Пошарил рукой под крышей – нет, тут!..
Стал вытаскивать все. Выудил два куска сала, ковригу хлеба, спички и сунул руку за куском вареного мяса. Пошарил тут, пошарил там – нету.
«Ах, ты, стерва! – подумал он, начиная догадываться. – Это не иначе, как Жиган сожрал… Если из ребят кто, так те бы все сразу».
Он запрятал все обратно и, сильно рассерженный, стал поджидать.
Вскоре показался и Жиган. Он только что пообедал и был в самом хорошем расположении духа. Подходил неторопливо, засунув пальцы в рот и насвистывая.
– Ты мясо сожрал? – без обиняков насел Димка, уставив на него исподлобья недоверчивый взгляд.
– Жрал! – ответил тот, вспоминая об этом, видно, с большим удовольствием. – Вкусно…
– Вкусно! – наступал на него рассерженный Димка. – А тебе кто позволил? А где такой уговор был? А что на дорогу останется? Я тебя вот тресну по башке, так ты будешь знать…
Совершенно не ожидая такого нападения, Жиган опешил:
– Так это же я дома, за обедом… Онуфриха кусок из щей вынула, боль-шой…
– А отсюда кто спер?
– Я не знаю, – опешил Жиган, остановившись на месте и замотав усиленно головой.
– Побожись…
– Ей-богу! Вот чтоб мне провалиться, чтоб сдохнуть сей же секунд, ежели брал.
Но потому, что Жиган не провалился и не сдох «сей же секунд», и кроме того, он отрицал с необыкновенной горячностью возведенное на него обвинение, Димка подумал в виде исключения на этот раз, что Жиган не врет. А так как кусок мяса не мог сам себя съесть, то нужно же было отыскать виновника. И глаза Димки скользнули куда-то вниз и остановились испытующе и строго.
– Шмель, – позвал он, протягивая руку к валяющейся хворостине. – А ну, поди сюда, сукин сын, поди сюда, дрянь ты эдакая!
Но Шмель ужасно не любил, когда с ним разговаривали таким тоном. Он бросил теребить жгут из соломы, опустил хвост и сразу же направился в другой конец сарая.
– Он сожрал, – с негодованием заявил Жиган. – Чтоб ему лопнуть было. И кусок-то какой здоровый…
Перепрятали все теперь повыше, заложили обломком доски и привалили кирпичом.
Потом лежали долго, рисуя заманчивые картины будущей жизни.
– В лесу ночевать возле костра хорошо…
– Темно ночью только, – с некоторым сожалением заметил Жиган.
– А что темно? У нас ружья будут…
– А если поубивают… Я, брат, не люблю, чтобы убивали…
– И я тоже, – откровенно сознался Димка. – А то что, в яме, вон как эти. – И он мотнул головой в сторону покривившегося креста, чуть-чуть вырисовывающегося из-за густых сумерек.
При этом напоминании Жиган съежился и почувствовал, что в вечернем воздухе стало вдруг как бы прохладней. Но, желая показаться молодцом, он ответил равнодушно:
– Да, брат… А у нас была один раз штука…
И оборвался, потому что Шмель, давно улегшийся в ногах у Димки, поднял голову и, насторожившись, заворчал предостерегающе и сердито.
– Ты что? Что ты, Шмелек?.. – спросил его Димка и погладил по голове. Тот замолчал и положил голову между лап.
– Крысу чует, – почему-то шепотом заговорил Жиган и, притворно зевнув, сплюнул: – Домой надо идти, Димка.
– Сейчас пойдем. А какая у вас была штука?
Но Жигану было уже не до штуки, да кроме того то, что он собрался соврать, вылетело у него из головы.
– Ну, пойдем, – согласился Димка. Ему и самому сильно захотелось удрать вдруг подальше отсюда.
Встали… Шмель поднялся, но не пошел сразу за ними, а остановился возле соломы, тревожно заворчал снова, как будто его дразнил кто-то в темноте…
– Крысу чует! – сказал теперь Димка.
– Крысу? – каким-то подавленным голосом повторил Жиган. – А только чего это раньше он их не чуял?
И добавил негромко.
– Холодно что-то… Давай, Димка, пойдем скорее домой…
* * *
– А большевик, что убег, где-либо подле деревни недалеко, – встретил Жиган на следующий день Димку.
– Откуда ты знаешь?
– Так, думаю. У старой Горпины рубашка дедова в тот день с плетня пропала, а меня Онуфриха сегодня за солью к ней послала – в долг чтоб полчашки… Я в сенцах слышу – ругается шибко Горпина, и не сунулся сразу, потому, думаю, не даст еще со злости. Слушаю, а она и говорит: «И бросил какой-то паскуда под жерди, пес ее знае, чи собак резал. Я побачила, а вона ж прорвана, хиба трошки, а то вся как есть»… А дед Захарий слушал-слушал, а потом и говорит: «О, Горпина…»
Жиган многозначительно посмотрел на вслушивающегося внимательно Димку и, только когда тот нетерпеливо занукал, начал снова:
– А дед Захарий и говорит: «О, Горпина! Да ты сховай язык покрепче. Здается мне, що не собак тут резали»… Тут я вошел в хату, а на лавке рубашка, и от нее рукав оторван вовсе, и нету его, а по всей-то ей пятна от крови большие… И как вошел я, села на нее сей же секунд Горпина и говорит: «А подай ему, дед, с полчашки», – а сама так и не встала. Мне што, когда я все равно видел.
– Ну, а причем же тут большевик? – начал было Димка.
– Чудной ты!.. Да это не иначе, как его одежа… А далеко убежать он не мог, потому как раненый. Значит, тут где-либо.
Замолчали оба, переваривая в головах такую захватывающую новость. У Димки глаза прищурились, уставившись неподвижно в одну точку, а у Жигана заблестели и забегали юрко по сторонам.
И сказал Димка, подумав:
– Вот что, Жиган, молчи лучше и ты. Много и так поубивали у нас красных возле деревни, и все поодиночке.
И пообещал Жиган молчать…
Сегодня вечером должны были окончательно закончиться сборы – завтра на рассвете нужно пуститься в путь.
Весь день провел Димка как в лихорадке, разбил нечаянно блюдечко, наступил на хвост Шмелю и в довершение всего чуть не сбил с ног бабку, вышибив у нее из рук крынку с молоком, за что получил от Головня хорошую оплеуху. Но не опечалился на этот раз особенно, а только подумал с досадой: «Кабы за раз настукать, сколько меня ж все это время, так, кажись, не только сам Головень, а бык сдох бы. Дезертир чертов… Мало что дезертир, бандит еще. Откуда он с винтовкой в тот день вернулся?»
* * *
А время шло час за часом. Прошел полдень, обед, наступал вечер. Было решено пробраться в огород и, спрятавшись за бузиной, густо разросшейся в углу, выжидать наиболее благоприятный момент для похищения котелка. Димка и раньше прятался там часто, но то бывало как-то просто и неинтересно… А сегодня даже дух захватывало.
Засели они рановато, и долго еще через двор проходил то один, то другой. Наконец прошел в хату Головень, позвали Топа.
На крыльцо вышла мать и, оглядевшись по сторонам, закричала:
– Димка, Дим-ка!.. Где ты, паршивец, делся?
«Ужинать!» – догадался Димка, но откликнуться, конечно, даже и не подумал.
Мать постояла на крыльце еще немного, потом выругалась и ушла. На дворе стало темно. Подождали минут пять…
– Идем, Жиган!
Крадучись, вышли, или, вернее, выползли.
Возле деревянной стенки чулана остановились.
До окошка было довольно высоко. Димка встал, упершись рукой в колено, а Жиган, как более гибкий, забрался к нему на спину и осторожно стал просовывать палку с гвоздем в окошко.
В чулане темно, он никак не мог зацепить крючком котелок, так что Димка изругался даже.
– Скорей ты, черт! Что у меня спина, забор, что ли?
– Темно больно, – шепотом ответил Жиган и, с трудом зацепив поблескивающий котелок, потащил его к себе. – Есть! – соскочил с Димкиной спины Жиган.
– Жиган! – удивился Димка, заметив у него в руке еще что-то. – А где ты колбасу взял?
– Тут висела рядышком… Бежим скорей!
И они проворно юркнули в сторону… Возле огорода Димка вспомнил, что впопыхах они оставили палку с крюком прислоненной к чулану, и решил вернуться, чтобы захватить ее с собой. Быстро пробравшись обратно, он схватил ее и хотел бежать, как вдруг увидел просунутую в дыру плетня голову Топа, любопытно смотревшего на него.
Димка, с палкой в одной руке и с колбасой в другой, так растерялся в первую секунду, что пришел в себя только тогда, когда Топ спросил его серьезно:
– Ты зачем колбасу стащил?
– Это… Это не стащил. Топ… Это надо, – поспешно ответил, подходя к нему, Димка. – Это воробушков кормить… Ты любишь, Топ, воробушков?.. Чирик-чирик!.. Ты не говори только. Не скажешь? Я тебе гвоздь завтра дам, здоровый…
– Воробушков? – так же серьезно переспросил Топ.
– Да-да! Вот ей-богу!.. У них нет… Бе-едные!
– И гвоздь дашь?
– И гвоздь дам… Ты не скажешь, Топ? А то не дам гвоздя и со Шмелькой играть не дам.
И, получив обещание Топа молчать, но все-таки про себя сильно сомневаясь в этом, Димка помчался к Жигану.
Сумерки наступали торопливо и, когда ребята добежали до сарая, чтобы спрятать котелок и злополучную колбасу, стало почти темно.
– Прячь скорее…
– Давай! – Жиган полез вверх, на солому, и скользнул под крышу. – Димка, тут темно, – тревожно слышалось через переборку. – Я не найду ничего.
– А, дурной, врешь ты, что не найдешь! Боишься, видно? – бросил Димка и полез в дыру тоже… В потемках он нащупал руку Жигана и, к своему удивлению, заметил, что она сильно и нервно дрожит.
– Ты чего? – И Димка почувствовал, как невольный страх начинает передаваться и ему…
– Там кто-то… – начал было Жиган шепотом, выбивая зубами дрожь. – Кто-то…
Но не договорил, а только крепко ухватил Димку за руку. И Димка ясно услыхал доносившийся из темной глубины сарая тяжелый, сдавленный стон…
В следующую же секунду, с криком скатившись вниз, не различая ни ям, ни тропок, оба в ужасе неслись прочь от сарая.
