Артем Кастл
Изгои
– Так и до цветов можем дойти. – говорит она как бы в пустоту.
Цветы! Конечно же – цветы! Как же я забыл. Хотя цветы нынче дорогие. Их трудно достать. Настоящих цветов никто и не помнит, а выращенные в лабораториях подделки продают за баснословные суммы. Но она достойна настоящих цветов. Как же я их найду?
– Ладно. – говорит – Проехали. С цветами я пошутила. Они мне не нужны. Слишком дорогое удовольствие.
Она присаживается на край дивана. Я смотрю на нее. Стоит ли ее поцеловать? Как она это воспримет? Отвергнет меня или же сама отдастся мне.
– Дай-ка угадаю, ты думаешь над извечным вопросом всех попавших впросак мужчин – стоит ли поприставать?
– Я … не … думаю … вряд ли … хотя …
– Ты такой смешной. И ты мне нравишься. Но сначала мне бы хотелось посмотреть на тот дневник.
Я поспешно приношу ей дневник. Она листает его. Все еще в полотенце. Сидит нога на ногу. Она возбуждает меня. Пока она читает, я выхожу в гостиную. Не могу сидеть спокойно. Я думаю о ней. Начинаю вспоминать наши беседы с Мэттом. Тогда было проще. От его вида я не возбуждался. Она подходит ко мне.
– Я не стала читать то, что ты написал обо мне. Но то, что ты написал о Партии это нечто. Я и не думала, что люди, не только подумавшие об этом, но и написавшие это еще живы.
– Видно, я один из таких людей.
– Ты расписывал себя в роли этакого борца с Партией. Но, если честно, ты мне показался шутом. Прости. Но если прочитать это все, можно просто сказать, что ты мараешь страницы дневника, выписывая в нем свою злобу на Партию, которая уходит в никуда. Разве тебе самому не хотелось бы сделать так, чтобы режим Партии прекратился? Не на страницах этого дневника, а на страницах реальности.
– О чем ты?
– О том, что тебе с твоими желаниями, с твоими мыслями нужно найти единомышленников и поднять бунт.
– Устроить войну, в которой партия нас разорвет на части?
До меня вдруг доходит, что я начинаю злиться на нее. Что она болтает? Какая война, если я ничего не могу.
– Войну ты не выиграешь. Но вот с повстанческим движением.
– Ты о «Les miserable», что ли?
– И ты знаешь о них?
Я смотрю на нее. Неужели она тоже знает о «Les miserable», или только притворяется. Может она партийный работник. Внедрилась ко мне в доверие и сейчас выводит меня на чистую воду.
– Я случайно узнал о них.
– Я знаю. Не забывай. Я читала твой дневник.
Она смотрит на меня, и я думаю: как же я хочу ее. Почему-то моя злость на партию улетучилась, сейчас я злюсь, что не могу взять ее.
– Знаешь, – говорит она – а ведь если мы объединимся, мы сможем найти их. И, возможно, сможем к ним присоединиться.
– Ты так думаешь?
– Можно попробовать. Я не хочу прожить всю свою жизнь здесь, где мне указывают, что делать и как жить. Хочу свободы.
– А я хочу другой жизни. Хочу умереть и заново родиться, чтобы то, что со мной произошло, не произошло.
– Я знаю, что с тобой произошло. Поверь, все не так плохо. Просто тебе выпала трудная судьба.
– А что в этом хорошего?
– Ты стал сильным.
– И бедным. И вообще, в моей жизни ничего не было хорошего кроме этой так называемой силы, которой я в себе не чувствую.
На этот раз и она заметила мои вспышки гнева.
– Не злись. Я просто хотела сказать, что ты силен морально. Я сижу перед тобой чуть ли не полностью голая. А ты даже не стал ко мне приставать, когда некоторые другие на твоем месте бы не выдержали. И Бог знает, что могло бы произойти.
– Я бы не хотел причинить тебе вред.
– Да-да, я помню. Потому что испытываешь ко мне чувства. Ты говорил.
– Ну, и потому что, если не хочешь – ничего не будет.
– Сейчас я хочу только одного: уснуть на твоей груди. Почувствовать хотя бы малую часть семейной жизни.
– Хорошо.
Больше мы не разговаривали о дневнике. Она убрала его в стол, мы легли и она, как и хотела, уснула на моей груди. Я обнимал ее и думал: к чему нас это приведет. Будем ли мы вместе, или просто приблизили свой конец. Не знаю. Не хочу знать. Так я и засыпаю. В неведении.
Наутро я просыпаюсь, обнаруживая, что дом мой пахнет по-другому. Если раньше он пропах сгнившей едой, грязной одеждой и мужским потом, сейчас он пахнет вкусной едой, а свежий воздух, пришедший благодаря открытому окну, разносит его по всей квартире, унося с собой запахи, к которым я уже привык. Это она похимичила, я уверен.
– Привет! – бросила она мне, когда я показался в кухне.
Она стоит у плиты. Неужели мне готовят завтрак? Для меня это вроде бы привычное для многих людей действие стало каким-то особенным. Мне готовят завтрак. Такого в моей жизни не было уже давно. Может, я сплю.
– С добрым утром. – ответил я, увидев чистоту окон. Неужели они когда-то были чистыми. Я привык их видеть только грязными.
– Я решила немного у тебя прибраться, раз уж я тут ночевала.
– После такого ты можешь хоть жить здесь.
– Ты уверен, что это будет хорошей идеей.
– Не знаю. Но ты смогла добавить этому дому света, и привнесла его в мою жизнь. Думаю, если ты согласишься, света здесь будет больше.
– Ты преувеличиваешь мои заслуги. Садись. Будем завтракать.
Я сел за стол. Она поставила передо мной тарелку, в ней уже лежала манящая яичница. Чего чего, а яиц всегда было в достатке.
Она села напротив меня.
– Выглядит вкусно. – без нотки вранья признался я. Это и вправду выглядит вкусно.
– Старалась. Если честно, я не очень умею готовить. Но яичницу приготовить смогу всегда.
– Еще один плюс в табличке «Плюсы твоего житья здесь».
– Ты меня вгоняешь в краску.
Я начал потихоньку поедать яичницу. Она не только выглядела восхитительно, но и вкусом не уступала вешнему виду. Я рад, что сегодня смогу провести весь день с ней. На работе у меня выходной.
– Чем займемся? – спрашивает она.
– А ты чем хочешь заняться?
– Не знаю. Просто решила спросить у тебя. Ты же у нас главный.
– У «нас»?
– Ну, если ты хочешь, чтобы я осталась, ты должен понимать, что главой нашего жилья будешь ты. И добытчиком тоже.
– Это я понимаю. А ты будешь поддерживать домашний очаг в равновесии.
– Да. Возьму на себя эти нелегкие обязанности.
– Хорошо.
Я закончил с яичницей. Мне хотелось добавки. Но я решил промолчать. Она же только приканчивает свой завтрак.
– Ты говорила про «Les miserable», ты знаешь, как их найти?
– Нет. Но думаю, это можно выяснить. Я говорю, что должны быть какие-нибудь знаки. В той агитбумажке, они утверждали, что им нужно подать знак. Я даже знаю какой. Я думала над этим всю ночь.
А я думал, она всю ночь спала. Ну да ладно. Все мы ошибаемся. Зато у нее есть какие-нибудь идеи, а у меня их не было.
– Что ты предлагаешь?
– Я предлагаю нанести удар по партии.
– Удар?
– Да! Давай разнесем к чертям телевизионную башню.
– Ты совсем срехнулась. Это же точка, связывающая все телевизоры в городе.
– Вот именно. Если ее не будет, не будет и телевизоров. Партия не сможет передавать свои сообщения. А «Les miserable» о нас узнают.
– Если мы раньше не умрем. А если нас раньше времени схватят? Или ничего не удастся?
– Ты сам хотел, чтобы я предложила тебе вариант. Это единственное, чем мы сможем привлечь внимание «Les miserable».
– И нанести удар по партии. Им потребуется не один день, чтобы восстановить башню.
– Именно.
– Но мы станем врагами№1.
– Не для наших будущих друзей. Мы станем для них своими. Они сами на нас выйдут. И мы поможем им.
– На словах все это звучит хорошо. Но что, если у нас это не получится. У меня дома нет взрывчатки.
– И у меня нет.
– Значит, надо придумать что-нибудь другое.
– Есть идеи?
– Я опустошен.
– А ведь был хороший план. Не факт, что после чего-то другого они обратят на нас внимание.
– Обратят. Я думаю, на любых, кто совершает поступки против Партии, они обратят внимание.
– Но к тебе еще не пришли.
– И Партия не пришла.
– Даже не верится. Все это время ты свободно излагал свои мысли, когда многие другие, и я в том числе, боялись подумать о том, о чем ты написал.
– Я не считаю себя героем. Ты права, в моих записях одни лишь слова злости. Ничего дельного.
Она встала, убрала посуду. Я услышал, как на свободу вырвался столб воды. Она решила отвлечься. Помыть посуду.
Я смотрю на нее и думаю: что же ей причинила Партия. За что она так с ней.
Я сам не люблю Партию, но не настолько.
6
Мы вышли на улицу. Решили прогуляться. Ведем себя так, словно мы женаты несколько лет. Она целует меня в щечку и улыбается своей настоящей улыбкой. Я же пытаюсь улыбаться в ответ, но позже мы пришли к выводу, что лучше мне не улыбаться. Она пыталась говорить на разные темы, затрагивая иногда тему удара по Партии. Когда мы проходили мимо телебашни (впрочем, мы именно к ней и шли) мы рассматривали ее со всех сторон. Вход защищали 2 охранника с дубинками. Не думаю, что мы через них легко пройдем.
– Это лучший вариант для удара. – сказала она мне тихо.
– И лучший вариант для самоубийства.
Она только улыбнулась. Ей нравится экстрим? Хочется почувствовать себя на волосок от смерти?
Мы пошли прочь от башни, когда один из охранников вышел нам навстречу. Догонять нас он, правда, не стал.
До чего меня это доведет?
Вечером мы пытались придумать что-нибудь другое. Но в итоге сошлись на варианте с башней.
– Это самый безупречный вариант. – сказала она, сидя у меня на коленях.
Когда это мы стали так близки, что она может спокойно сидеть у меня на коленях, как ни в чем не бывало? Но мне было приятно, и я не хотел прерывать эти минуты. Уверен, она чувствовала, что в нее что-то упирается. Но она решила просто помолчать. Это хорошо.
– И самый смертоубийственный! – дополнил я.
– Риск бывает везде. Даже просто подумав об этом действий, ты можешь навлечь на себя смерть.
– Но мы еще живы.
– Значит, партийный аппарат слабоват.
– Или мы его недооцениваем.
Она только улыбнулась.
– Мне нравятся твои депрессивные мысли. Но для меня стакан наполовину полон.
– А для меня стакана нет. Ни пустого. Ни полного.
Она только поцеловала меня в щечку.
Всю ночь мы продумывали какой-нибудь план действий. Но в итоге я уснул за 3 часа до моего подъема на работу.
Впервые кто-то проводил меня на работу, пожелав мне удачного дня. Моя жизнь меняется в лучшую сторону, и оттого мне плохо. Ведь за светлой полосой следует темная. За радостью следует горе. И я уверен, мое горе уже на полпути ко мне. Возможно, оно уже идет на одной улице со мной. Просто отстает на несколько сотен или десятков шагов.
На работе без изменений. Я так же отрабатываю свою смену до конца работы закусочной. Так же остаюсь наедине со списанными гамбургерами, но только не поедаю их, а несу домой. Теперь у меня есть к кому их нести. Дома мы делим гамбургеры на двоих, подогрев, мы чувствуем заново тот вкус, с которым они родились в стенах закусочной. Поедаем картошку, запиваем напитками. Чувствуем себя королями. А затем засыпаем вместе. Так наши ночные ужины продолжаются до следующего моего выходного.
Мы выезжаем загород. Более того, мы выходим туда, куда запрещено выходить. Мы ушли вглубь леса, и вышли к местности, огороженной забором. Этот забор был старым, его легко можно было проломить. Мы вторглись туда, где не была нога ни одного гражданина Партии. Мы нарушили закон, и за это нас ожидает смерть. Но мы идем дальше. Словно не боимся попасть в руки чистильщиков или полиций. Она ведет меня. Такое чувство, будто только для всех я исполняю роль мужчины, когда мы остаемся наедине, она забирает свою роль у меня, отдав мне мою роль, которую играла она. Я легко поддался ей. Теперь мы связаны одним желанием, точнее ее желанием. Мне-то как-то так. Я все равно не верю, что Партию можно победить. Но чем больше я нахожусь здесь, тем больше понимаю, что есть лазейки, что не все потеряно. А что, если сейчас мы выйдем на базу «Les miserable», но нет. Мы выходим на холм. Я смотрю вперед. Вижу лишь черные поля. Когда-то эти поля были преданы огню. Еще дальше можно увидеть огромную стену, это граница, за ней районы нищих.
– Что если база «Les miserable» находится в районах нищих?
– Что?
Я не понимаю, о чем она. Как может быть база «Les miserable» в районах нищих. А потом мне в голову приходят варианты, почему базы там быть не может, и я понимаю, что может. Районы нищих идеальное место для базы «Les miserable», Партия туда не сует свой нос. Можно действовать, не боясь разоблачения. Я вспоминаю Мэтта, что, если он узнал о месторасположении «Les miserable», и ушел к ним один, пытаясь взять меня с собой. Не мог он мне раскрыться. А я обманул его ожидания.
Если все это так: то я просто глупец. Самый что ни на есть настоящий глупец. Я мог бы уже давно быть с «Les miserable», мог бы уже давно помочь свергнуть партийный террор. Но нет. Ничего этого не произошло, потому что я даже на мгновение не мог подумать, что их база может быть там, в районах нищих, где лучшего укрытия не найти.
– Ты права. Они действительно там. Все это время они были в районах нищих. Только так шпион мог прокрасться сюда. Где-то есть лаз.
– Невозможно, Партия обставила границу между районами огромным бетонным забором.
– Да, я помню, якобы он служит спасением от чумы, воцарившейся в районах нищих лет 100 назад. Но ведь прошло 100 лет. Может, что-то в нем есть такое, что помогает им пройти сюда и уйти отсюда.
– Брешь!
– Конечно! Нам нужно только найти эту брешь, тогда мы попадем к ним.
– На это уйдет очень много времени.
Конечно. Она права. Дай бог, чтобы мы смогли дойти до границы незамеченными, а там еще и лаз этот искать. Все равно, что в стоге сена иголку искать, понимая, что она или есть, или ее нет.
– Я знаю один вариант. Один мой знакомый так поступил. Но он очень экстравагантный.
– Какой?
– Нужно уйти в район нищих через главные ворота. Отречься от всего, что здесь есть.
– Ты хочешь сказать, что чтобы нам дойти до них, нужно просто отказаться от всего?
– Да. Только так, с помощью своего рода очищения, мы дойдем до них.
– Ты уверен, что мы их найдем?
– Мне кажется, что это единственное место, где они могут быть.
– Хорошо. Что нам нужно делать?
– Уволиться с наших работ. Собрать последние деньги и отправиться к воротам. Постараться распродать вещи, попрощаться со всеми родными и близкими.
– Тебе будет трудно.
– Почему?
– Я читала твой дневник, не забывай, я читала все твои записи и знаю, как сильно ты не хочешь туда. Как ты горбатился, чтобы провести здесь хотя бы ночь. Ты пытался доказать всем и себе, что ты можешь жить здесь. И это глупо. Ты все это делал в большинстве своем не ради себя, а ради других. Чтобы тебя не смешали с дерьмом, когда весть о твоем уходе в район нищих достигнет всех знакомых тебе ушей.
– Я это делал не просто так. Моя жизнь была полной ошибкой, все мои одноклассники сейчас партийцы, а я не хочу, чтобы все знали, что я совсем опустился. Я старался и для будущего потомства, чтобы они не жили на помойке, не грелись с другими же оборванцами у горящего бака, желая раздобыть где-нибудь корку хлеба. Я думал, у меня будет семья к этому времени, но я облажался, проиграл.
– У тебя есть семья. Я твоя семья. Теперь мы будем вместе. Уверена, все это не просто так с нами произошло. Мы были посланы друг другу судьбой, чтобы успокоить каждого из нас.
– Ты так думаешь?
– Я так считаю.
Она обняла меня, и я почувствовал ее тепло, она уткнулась в меня всем своим телом. Я обнял ее в ответ.
Всю ночь я не мог уснуть. Я ворочался, думал и размышлял над сложившейся ситуацией. Так долго я пытался удержаться здесь, в этом доме, в этой квартире, и вот весь труд моей жизни коту под хвост из-за моих убеждений. Из-за моего настроя присоединиться к «Les miserable». Я мысленно вспоминал все плюсы и минусы моего решения, и плюсов показалось больше, но минусы были существенными. Неужели я, человек, который все обходил стороной, оставлю свой дом ради какой-то немыслимой идеи о противостоянии Партии? Все указывало на то что – оставлю. Но мне не хочется этого. Может сказать ей, что нам нужно расстаться. Мне нужно всего то – забыть о ней и о «Les miserable». Смогу ли я вернуться к прежней жизни? Вряд ли. Был бы Мэтт, я бы попробовал, но без него у меня этого не выйдет. Решено. Завтра мы вместе уйдем от партийного глаза раз и навсегда.
Это утро показалось мне особенным. Каким-то новым. Не могу сказать, что именно отличает это утро от других таких же, но могу сделать попытку: это утро пахнет свободой. Я уже освободился от Партии мысленно и морально, осталось освободиться физически.
Наш завтрак прошел с размахом. Мы наелись досыта, истратив припасы, которые могли бы кормить нас 3 дня. Это была нотка праздника в нашей новой жизни. Осталось только сделать главное: полностью попрощаться со старой жизнью.
Я вышел из дома и направился на работу. Осталось решить последнюю проблему: уволиться. Я не знал, как именно отреагирует на мое решение Эрни. Хотя мне кажется, что он будет только рад подписать заявление. Как он там говорит – незаменимых людей нет. Зная Эрни, именно так все и будет. Ну кто я такой, чтобы сильно расстраиваться из-за моего ухода?
Эрни все-таки расстроился. Когда я сказал ему о своем решении. Он ответил, что ему жалко терять такого хорошего сотрудника. Я был ошеломлен этими словами. Ладно, если бы они исходили от Мэтта, который мог бы занять пост менеджера, но мне их сказал Эрни. Парень, которого ненавидят все, и который сам всех смешивает с дерьмом. Мы с ним не были ни друзьями, ни знакомыми, единственное, что у нас было общим к друг другу – ненависть. Я до сих пор не могу простить ему Анну, до сих пор я мечтал врезать ему за нее, разбить его туповатое лицо, но после таких слов ненависть меня отпустила. Она улетучилась.
– Ты действительно полезный сотрудник. – сказал он, когда мы стояли в комнате менеджеров.
– Я уже все решил. Мне здесь не место. Это все не мое.
– Но ты ведь здесь с самого рождения, с чего это тебе покидать этот район и отправляться к нищим?
– С того, что я считаю это правильным и честным выбором. Мне там самое место. Все здесь меня держит взаперти. А там есть шанс реализовать себя.
– Там нет ничего. Нет никакой Утопии, о которой многие мечтают, уходя отсюда.
– Утопия?
– Конечно! Я скажу тебе по секрету (тут он закрыл дверь в комнату), нет никакой Утопий. И не было. Это всего лишь байка для таких вот фантазеров, как ты.
– Но я не понимаю, о какой легенде идет речь.
– Как это не понимаешь? Да все ты понимаешь! Ходит эта легенда, мол, в районах нищих жизнь куда ярче, чем здесь. Что тебя ценят и обращаются с тобой как с человеком. В ней также говорится, что ты можешь спокойно уйти к своему счастью, покинув свой район. Но все это брехня и чушь собачья.
– Откуда ты это знаешь?
– Да потому что легенду эту пустили партийцы. Ты вообще понимаешь, что то, о чем мы с тобой болтаем как бы противозаконно? Можно и по статье пойти.
Тут он начал мерить комнату шагами.
– Я слышал об этой легенде, – продолжал он – знаю, что она пущена партийцами, потому что слышал ее из первых уст. Это был мой знакомый, он работал в каком-то отделе, как я понял, «Разоблачение шпионов и предателей», они своим отделом пустили эту легенду в массы, чтобы проверить, кто способен на предательство. Такой вот ход придумали.
– Зачем ты это рассказываешь мне?
– Да потому что я все знаю и о тебе, и о Мэтте, будь он неладен. Я слышал все ваши беседы, знал, что вы тут по вечерам поедаете списанный товар.
Эти факты ошеломили меня. Неужели Эрни все это знал и скрывал. Ведь стоило ему нас сдать, как он сразу получил бы повышение и награду.
– Я не сдал вас, – посмотрел он на меня – потому что вы близки мне. Я тоже ненавижу партийные устои. Более того скажу – против Партии ведется заговор, но он не в районах нищих. Нет. Не там.
– Где?
– Тебе интересно знать? Он там, за океаном. За океаном против Партии уже готовится война. Она наступит совсем скоро. Совсем скоро Партии может прийти конец.
– С чего ты это взял? Партия не ведет войн.
– Да ведет она их. Ты думаешь, почему некоторые твои соседи уезжают в зеленых джипах и не возвращаются? Эти джипы отвозят тебя на сборный пункт и все – ты солдат. Тебя не спрашивают, нет смысла бежать. Берут только определенных людей, тех, кому не повезло. В следующий раз этим соседом можешь быть и ты.
– Ты все мне это рассказал, к чему? Думаешь, отобьешь мою идею? Думаешь, я остановлюсь!
– Нет. Просто думаю, что тебе рановато умирать. Анна и Мэтт меня не слушали, а ведь Анна знала о Партии кое-что, она хотела попасть в район нищих. Вот и попросила меня помочь ей. А я, дурак, согласился.
– Так это было подстроено?
– Да. Подстроено. У нее и мужа то не было. Просто партнёр, играющий хорошо свою роль. Она все распланировала, должна была спокойно попасть в район нищих и передать сведения заокеанцам. Но ее вместо этого увели и расстреляли. Партия расстреливала тогда всех, кто пытался попасть в район нищих, даже если это было не по их воле. Тогда у нас шла война с кем-то. Несколько моих знакомых согласились на поездку в зеленом джипе, и больше я их не видел.
– А Мэтт, что Мэтт?
– Мэтт. Он любил Анну. Не верил до последнего, что ее нет. Решил, что хватит ждать и поспешил собраться к ней. Он собирался пройти не через главные ворота, а через брешь в заборе. Но не успел проскочить, и его схватили. Дальше я о нем ничего не знаю. Поэтому я и не хочу, чтобы ты уходил туда же. Ты будешь полезней здесь, чем на том свете.
– Чем я буду полезней?
– Тем, что поможешь мне связаться с «Les miserable».
– Ты знаешь о них?
– Да. Знаю. Я пытался выйти на связь, но не получалось.
– Так это ты и есть тот шпион, которого они искали?
– Возможно. Я не понимаю, о чем ты.
– Я гулял ночью и видел их объявления. Они искали шпиона, который знал о Партии что-то важное, что-то нужное. О нем еще все говорили.
– Да! Вспомнил. Но нет. Это точно был не я. Я не занимался такими вещами.
– Тогда я не знаю, как сложилась его судьба. Это интересовало меня долгое время, а потом я забыл и перестал о нем думать. Сейчас же мысль о нем пробудилась в моей голове.
– Считай, что он умер. Умер в руках Партии. Они с такими не засиживаются. Сразу отправляют к чистильщикам.
– Этого я и боялся. Я чувствовал вину за его гибель.
– Сейчас уже поздно чувствовать. Я хочу помочь тебе, хочу тоже бежать. Давай убежим вместе, но по-другому.
– Как это?
– Ну, во-первых, ты не увольняешься. Если ты уволишься. Партия тобой заинтересуется. Так как каждый менеджер закусочной должен подавать на уволившегося работника документы в партийный отдел, чтобы те занялись его отправлением в нищенский квартал. Но в большинстве случаев таких отправляют на расстрел, придумывая им липовые дела.
– Хорошо. Ты убедил меня. Но я удивлен, что ты так быстро мне открылся.
– Просто я решил действовать. Когда я не смог разговорить Мэтта и Анну, я решил присмотреться к тебе. Одно время ты общался с Анной, а с Мэттом так ты и вовсе был всегда вместе.
– Мы оба ненавидели тебя. Мэтт мне не говорил, о том, что ты помог Анне.
– Он сначала мне не поверил. Об этом плане знали только я и она. Больше никто и не подозревал размаха нашей затеи.
– Я нахожусь на распутье. Не знаю, можно ли тебе верить.
– У тебя нет другого выхода, если хочешь сохранить свою жизнь.
– Я бегу не один.
– Как? Вас там много?
– 2. Я и одна девушка.
– Твоя любовница?!
– Ничего такого у нас с ней не было.
– Но ты бы хотел бы?
– Какое это имеет отношение к нашей теме?
– Ровным счетом ничего. Просто если вы играете во влюбленных, играйте дальше, но не переиграйте.
– Мы стараемся ничего не афишировать.
