Бернар Вербер
Время химер
– Мне стыдно, что я использовала тебя, чтобы он себя разоблачил. Как твоя рана, не очень болит?
– Это не рана, а пустяковая царапина, я почти ничего не чувствую.
– Между нами есть кое-что общее: в меня тоже стреляли незадолго до отлета на МКС. Пуля задела плечо. Нам обоим сильно повезло. – Она наклоняется к Симону. – Хотелось бы узнать твою историю.
Он долго собирается с духом.
– Это история боязливого ребенка, который слишком быстро вырос и не успел осмелеть. В детстве меня все пугало: игла шприца для вакцинации, дантист, пауки, гроза, собаки, скалящие при лае клыки, полная темнота в моей комнате. Ночью я боялся, что у меня под кроватью притаился какой-то зверь, приходилось всегда спать со светом. В школе одноклассники, видя, что я всего на свете боюсь, пугали меня шутки ради. Худшим днем года был для меня праздник Хеллоуин. Потом, когда я стал следить по телевизору за новостями, мои муки усугубились. Но, как ни странно, по вечерам мне требовалась очередная доза испуга. Я смотрел выпуски новостей, завороженный, как кролик, попавший в лучи автомобильных фар. Преступления. Войны. Несправедливости. Манифестации. Забастовки. Скандалы. Эпидемии. Загрязнение среды. Всемирное потепление. Неизлечимые вирусные заболевания. Я не переставал обо всем этом думать.
– Моя мать говорила: «Пытаться понять мир по тому, что показывает телевизор, – все равно что попытаться изучить свой город, изучая происходящее в приемном отделении его больницы», – говорит Алиса, потягивая свое «пиво».
– Мне хотелось найти способ избежать будущих угроз, для этого я стал изучать научные дисциплины. Моя жизнь ученика-параноика продолжалась. Когда мне стукнуло двадцать, студенты, знавшие мою особенность, одолжили на факультете ветеринарии волка, вкололи ему транквилизатор и положили под мою кровать в комнате университетского общежития. Ложась спать, я услышал рычание: волк просыпался. Но я же вечно боялся, что под моей кроватью прячется чудовище, вот и в этот раз списал все на детские причуды и не сразу нагнулся, чтобы проверить. А когда заглянул под кровать, увидел два красных глаза, опять услышал рычание, почувствовал запах псины, увидел клыки и понял, что это самый настоящий волк.
Симон ежится от болезненного воспоминания.
– В тот вечер я испытал такой ужас, что враз поседел.
– От страха еще не то бывает, – кивает ученая, которой нелегко понять такую сильную боязливость.
– Знаю. Но чаще в мультфильмах, – соглашается Симон и продолжает: – Узнав о МКС, я понял, что смогу почувствовать себя в безопасности только там – то есть здесь… Прощай, страх нападения уличных хулиганов или ночного грабежа! Нет больше опасности ранения или смерти на войне, встречи с волком, заражения при эпидемии, не говоря уже о всемирной пандемии… Космическая станция – абсолютное убежище. Я составил учебную программу, преследующую одну цель: спрятаться в этом самом недосягаемом на свете месте.
– Ты добился своего…
– Я получил то, чего хотел, – фаталистически соглашается он, касаясь своей раны.
Алиса поворачивается и смотрит на русский модуль «Звезда».
– Пора заняться Пьером. Свяжемся с Землей, узнаем, когда оттуда прилетят… и избавят нас от него.
15
Двое французских ученых докладывают Центру управления в Куру об обстоятельствах акта саботажа в отношении инвентаря Алисы, изобличении виновного, судьбе обоих американских астронавтов и модуля «Кибо», отправленного преступником в межзвездный полет.
Они также сообщают инженерам о задержании командира корабля Пьера Кювье и о его изоляции в модуле «Звезда». Европейское космическое агентство подтверждает свое намерение максимально быстро отправить к станции челнок, чтобы забрать пленного, но предупреждает, что в данный момент свободный челнок отсутствует.
Придется ждать.
Алиса и Симон решают вести на станции нормальную жизнь, кормить Пьера и поддерживать отопление и вентиляцию в русском модуле.
Французы посвящают большую часть времени совместной работе над проектом «Метаморфоза».
– Передай мне, пожалуйста, сперму, Симон, – просит коллегу Алиса.
Ученый подает ей тонкую пробирку с серебристым веществом.
– Простое любопытство: у тебя уже есть опыт жизни в паре, Алиса? – обращается он к ней как ни в чем не бывало.
– Моя жизнь посвящена науке, только ей одной.
– Страсть к науке – единственная причина твоего безбрачия?
– Моя бабушка была русской, – отвечает Алиса с непробиваемым спокойствием. – Вынашивая мою маму, она работала на атомной электростанции типа Чернобыльской и, наверное, как-то раз слишком близко подошла к плохо защищенному месту с сильной радиацией… В итоге моя мать родилась с пороком развития, медики называют это «синдактилией»[17].
– Кажется, я знаю, что это такое. Сращение пальцев?
– Оно самое. В школе над ней смеялись одноклассники, говорили, что она будет чемпионкой по плаванию…
– Бедный ребенок! Представляю, как тяжело ей приходилось!
– Она всегда носила перчатки, чтобы скрывать свой недостаток. Потом семья эмигрировала во Францию, мать выучилась на биолога, познакомилась с моим отцом, ученым, изучавшим мутации живых организмов. Он был ее преподавателем. Несмотря на разницу в возрасте, они были счастливой парой, произвели на свет меня. А потом мой отец, помешанный на полетах, разбился при падении с параплана.
– Вы остались вдвоем с матерью?
– Она всегда поддерживала все мои начинания, особенно работу над второй диссертацией, когда мне пришла мысль создать при помощи генной инженерии гибридного летающего человека. Она даже призналась, что благодаря этому моему замыслу стала гордиться своими перепонками между пальцами, и одобрила мой план оснащения человека крыльями летучей мыши. По ее словам, этим я упрочила свою связь с отцом.
– Теперь мне понятнее, чем ты руководствовалась.
– Как-то раз она отдыхала с новым другом под Аркашоном[18], и его утащило течением в открытый океан. Она попыталась его спасти, но не справилась с течением. Спасатели позвонили мне и сообщили о ее гибели.
Алиса вздыхает.
– Знаешь, что самое странное? Первое, о чем я подумала, когда узнала об этой новой драме, это что у матери не хватило перепонок между пальцами, чтобы выплыть вместе с кем-то, преодолев течение.
Эти печальные воспоминания вызывают у девушки грустную улыбку.
– Чего тебе только не пришлось пережить! – сочувствует Симон. – К счастью, ты не унаследовала недостаток матери.
– Этот – нет. Но у меня все равно есть физический изъян…
Рассказать ему или лучше не надо?
Она выдерживает паузу, делает глубокий вдох.
– У меня есть одна морфологическая особенность, полностью меняющая ход моих мыслей.
Симон косится на ее руки.
– Нет, не там. Мой изъян, что называется, невидим глазу. У меня эндометриоз.
Симон с озабоченным видом качает головой.
Похоже, он знает, о чем речь.
– Всему виной остатки неандертальского ДНК. Это очень сильно снижает мои шансы завести детей, – на всякий случай уточняет она.
Кажется, он смущен ее откровенностью. Она пожимает плечами и возвращается к прерванному занятию.
– Спасибо за сперму. Где яйцеклетки? – спрашивает она.
Симон вынимает из переносного холодильника другие пробирки и микропипетку.
– Вот, значит, зачем тебе понадобились гибриды? Они стали бы в некотором роде твоими искусственными детьми, заменой настоящих?
Алиса притворяется, что не слышала вопрос, и наклоняется к микроскопу.
– А тебя, Симон, ждет на Земле женщина?
– Нет. – Он вздыхает. – Говорю же, я был немного ипохондриком. Как ни смешно, в юности я ужасно боялся подцепить СПИД. Даже когда появилось лечение от гепатита В, я боялся им заразиться. То же самое с вирусом папилломы, сифилисом, хламидиозом… Я поборол свой страх только в двадцать один год. Добиться этого оказалось очень нелегко…
Алиса так заинтригована, что забывает про микроскоп.
– Свой первый… первый интимный опыт я приобрел со студенткой-медичкой. Думал, так безопаснее, уж она-то сумеет обо всем позаботиться. Потом были другие женщины, тоже все из медицины. Но отношения редко тянулись дольше двух-трех недель.
– Из-за твоего страха венерических болезней? – бесцеремонно спрашивает молодая женщина.
– Еще, наверное, из страха обязательств, – сознается Симон. – Я боялся, что меня загонят в угол. Это объясняет, почему я до сих пор холост.
– Моя мать говорила: «Все годные мужчины разобраны, если кто свободен – значит, у него скрытая проблема».
Вспоминая мать, она улыбается.
– И вот мы с тобой здесь, двое отрезанных от мира одиночек. Прямо Робинзон и Пятница.
Есть еще Суббота – запертый в русском модуле.
– Я вот думаю, что их связывало, кроме обстоятельств… – бормочет Симон после долгой паузы.
Робинзона и Пятницу? Что за странные мысли…
– Порой одиночество становится невыносимым, – продолжает Симон. – Каждому нужен рядом другой человек, кто-то, разделяющий его успехи и неудачи, кто-то, кто…
Симон подбирает слова, но так и не может закончить фразу. Молчание снова затягивается. Алиса опять поднимает голову от микроскопа и оглядывается на него. Выражение лица Симона изменилось: он посерьезнел, взгляд пылает.
Ученый медленно приближается к Алисе, оставляя ей возможность отпрянуть или объяснить отказ. Она не шевелится.
Похоже на встречу американского «Аполлона» и русского «Союза» в 1975 году…
Сближение медленно продолжается.
Она застывает. Ей кажется, что секунды превращаются в часы.
Вспоминается еще одна фраза матери: «На всех важных перекрестках жизни приходится выбирать между страхом и любовью».
Ей страшно, но она запрещает себе шевелиться, чтобы не сбежать.
Касание губ.
Она медленно приоткрывает рот. Их поцелуй, обретая глубину, тянется несколько десятков секунд.
Энергия их взглядов нарастает. В глазах Симона она видит новый блеск.
Кажется, он уверен, что наше сообщничество перешло в новую стадию. Я того же мнения. Мне, правда, очень хочется полностью проживать каждую стадию, одну за другой. Недаром мама говорила: «Помедленнее, так выйдет быстрее».
– Не пора ли ужинать? – через силу выдавливает Алиса, удивленная бурей чувств, которую ей не удается усмирить при всем старании.
Симон смущенно улыбается.
– Самое время.
Он такой же неловкий, как я…
– Замечаешь, какие мы оба особенные? Мы наговорили именно того, чего ни в коем случае нельзя говорить, если хочешь соблазнить кого-то!
Оба с облегчением смеются.
– Да уж, со словечками «эндометриоз» и «страх» далеко не уедешь, – шутит он.
Не говоря о Скотте, Кевине и Пьере: память о них не способствует возникновению романтического момента.
Алиса делается серьезной и отодвигается, когда он пытается снова ее поцеловать.
– Не будем торопиться. Не надо меня принуждать…
– Давай договоримся, что ты сама укажешь мне подходящий момент для отделения следующей части ракеты.
А мне нравится его юмор!
– К тому же очень важна подходящая обстановка, – напоминает она, подмигивая.
Сначала я должна забыть свое прошлое. Забыть о гибели двоих американцев. Забыть о Пьере, запертом в русском модуле. Забыть саму необходимость все это забыть. Иначе мне ни за что не расслабиться с Симоном. Такое впечатление, что я сдаю экзамен, цель которого – не вспомнить курс, как когда-то в университете, а, наоборот, добиться девственной пустоты в голове.
Ужин доставляет обоим удовольствие. Ученые делятся воспоминаниями, приводя все больше подробностей.
После еды Симон отлучается, чтобы взглянуть на модуль, служащий тюрьмой для Пьера. Решено снова встретиться через полчаса в наблюдательном куполе.
У себя в каюте Алиса выбирает одежду посексуальнее: черную майку и черные атласные шорты, демонстрирующие ее гордость – красивые ноги. Для создания в наблюдательном куполе нужной атмосферы она захватывает с собой электрические свечи и маленький проигрыватель, чтобы слушать с Симоном «Гимнопедии» Эрика Сати[19].
Ровно в полночь по всемирному времени ученые сходятся под итальянским наблюдательным куполом. Симон тоже приоделся: на нем такие же, как у нее, черные майка и шорты. Еще он принес с собой термос шампанского.
– Прямо свидание при свечах, при свете луны, если не замечать, что свечи электрические, а светит нам… сама Земля.
Он подает ей термос. Алиса пьет из горлышка шипучее вино, потом то же самое делает он – правда, торопясь и давясь, отчего вокруг них начинают кружиться золотистые капли.
Трусить положено ему, а страшно мне. Редко когда я так робела, даже при первом прыжке с парашютом над египетскими пирамидами.
Они несмело целуются. Удивляясь собственной решимости, Алиса сама раздевает Симона чуть ли не догола, не посягнув только на трусы. Потом стягивает с себя майку и шорты и остается в бюстгальтере и в черных кружевных трусиках.
Оба парят почти нагие под куполом, среди капель шампанского, поблескивающих, как звезды; позади них светится ярко-синий земной шар.
– Что, если кто-нибудь подглядывает за нами с Земли в телескоп? – бормочет Симон.
Она привлекает его к себе, чтобы поцеловать. Алиса сильно его удивляет тем, что сама проявляет инициативу под музыку Эрика Сати. Но оба так взволнованы, что телесного слияния не выходит. А тут еще невесомость…
Алисе попадает в глаз капля шампанского.
– Первый блин комом, – говорит Симон, вытирая ее слезу. – Так было сказано при первом запуске ракеты «Аполлон» в январе 1967 года.
– Это когда трое погибли, а старта так и не произошло? – усмехается она.
– Вот-вот.
– Дальше пошло лучше?
– Да, следующая ракета, кажется, взлетела, – ласково отвечает Симон, гладя ее округлые плечи.
– Это хорошо. Не будем ждать, запустим «Аполлон-2» прямо сейчас. Было бы самое время перейти на «ты», если бы мы не сделали это уже давно.
Она делает громче «Гимнопедии», отпивает еще шампанского, сжимает бедрами бедра Симона и льнет грудью к его груди.
Их губы встречаются вновь.
Став одним целым, они плывут в невесомости под прозрачным куполом.
Вот сейчас эта чертова невесомость очень даже кстати.
Проходит несколько минут, и она чувствует нестерпимый напор, зародившийся в животе и добравшийся до горла.
Что со мной?
Всю ее прошибает током, позвоночник подобен жерловине вулкана, по которой поднимается лава. Взор затмевает белая пелена, дыхание прерывается, сердце, наоборот, бешено колотится.
Кажется, я сейчас умру.
На протяжении нескольких секунд ей кажется, что ее швыряет огромными волнами. Легкие распирает, из глотки вылетает истошный воль, все накопившееся в ней напряжение выбрасывается наружу.
Это ОНО.
Мозг, достигший вершины упоения, отказывается мыслить, перед глазами мелькает калейдоскоп немыслимых красок.
Я умираю…
Но в ушах звучит голос ее матери: «В тот момент, когда гусеница думает, что ее жизни настал конец, она превращается в бабочку».
То, что я сейчас переживаю, сродни полету. Вот чего искала моя душа, освобождаясь от тяготения…
Алиса отделяется от Симона и плывет под куполом одна, глядя в пустоту, с приоткрытым ртом.
– Все хорошо? – интересуется обеспокоенный Симон.
Она не отвечает, на ее губах застыла улыбка, в глазах стоят слезы.
– Ты уверена, что все хорошо? – повторяет он.
Ей не хочется разговаривать. Ее покинула вся энергия.
Ну вот, приплыли. Я больше ни о чем не думаю. Обо всем забыла. Забыла, кто я, где я, какой сегодня день. Я в состоянии полнейшего отсутствия, какая же это прелесть! Осталось одно желание – смеяться.
Потом возникает сложное ощущение радости, полного расплавления и трепета конечностей.
Ее разбирает смех, Симона тоже.
Ей щекотно сразу всюду, все тело покалывает, но она знает, что огромная опустошающая волна осталась позади.
– Еще!.. – требует она шепотом.
Они начинают опять. Экспериментальный этап остался в прошлом. У Алисы растет чувство, что ее ощущения усилились в десять раз. Открытия позади. Настал черед познания.
Наконец они засыпают, нагие и переплетенные. Она, брюнетка с розовой кожей, и он, белокожий и седой, образуют вместе символ Инь и Ян, медленно вращающийся под прозрачным куполом на фоне голубой Земли.
16
Этим утром кофе кажется Алисе особенно ароматным. Все ее восхищает, даже напечатанный на пищевом принтере круассан.
– Спасибо, – говорит она.
– За что?
– За то, что сделал меня другой.
У нее и впрямь ощущение, что она изменилась. Ее лицо, обычно озабоченное, теперь разгладилось.
– Я теперь тоже другой, – сообщает Симон. – На мой вкус, все эти продукты – такая вкуснятина!
В голову Алисы приходит блестящая мысль. Она ставит свой термос с кофе, поворачивается к приборам и опускает рубильник, выключая всю связь. Вместо зеленого огонька загорается красный.
– Ты что творишь?!
– Мне надоели земляне. Вдруг у них по всей станции спрятаны микрофоны и камеры? Раз возникло такое подозрение, лучше все вырубить. Не желаю больше с ними разговаривать. Единственная связь, которую я хочу сохранить, – с тобой. Хочется, наконец, немного покоя и интима.
Несколько дней они блаженствуют, позабыв о Пьере, который, запертый в своем модуле, как ни странно, совсем о себе не напоминает.
Днем они увлеченно занимаются проектом «Метаморфоза», вечера посвящены у них занятиям любовью во всех позах, допустимых в невесомости.
Наконец, утром седьмого дня Симон заявляет:
– Алиса, мы не можем больше жить только любовью и научными экспериментами, отрезанные от мира.
Мне надо уйти от ответа.
– Ты прав, еще нам нужны игры на сообразительность. Отгадай загадку: первое – болтун, второе – птица, третье – в кафе. Все вместе – десерт. Эту шараду загадал мне недавно один знакомый, я еще не нашла ответа. Он предупредил, что это легче легкого.
– Я серьезно, Алиса! – сердится Симон, возмущенный ее легкомыслием.
Можно ли сказать ему, что наконец-то все успокоилось, что я больше не хочу связываться с мерзостью, смертью, чужим судом, не хочу объяснять, чем занимаюсь? Хочу любить и создавать моих гибридов, больше ничего.
– Мы должны восстановить связь с Куру, – настаивает он.
– Зачем? – игриво спрашивает она.
– Затем, что мы – астронавты МКС.
Как ему внушить, что там, у них, царствует страх, а здесь, у нас, – любовь?
Симон не сдается:
– Мы должны с ними связаться. Это наша обязанность, Алиса.
Неужели ты не ценишь свою удачу – разделять со мной эту великолепную изоляцию?
Она, разочарованно вздыхая, следит, как он нажимает кнопку включения связи и устраивается перед экраном компьютера.
– Вызываю Куру! На связи МКС, Симон Штиглиц.
На экране появляется мужчина в тенниске, с несколькими ручками в кармашке. Вид у него донельзя озабоченный.
– Наконец-то! – кричит он. – Как вас угораздило вырубить связь?
– Техническая неполадка, для ее устранения потребовалось время. Это отсутствие связи с нами так вас взвинтило?
– А-а, вы, значит, не в курсе… – тянет мертвенно-бледный собеседник.
– Не в курсе чего? – пугается Симон.
Человек на экране вытирает платком мокрый лоб и бормочет:
– Оно… она…
Он дышит, как паровоз, у него каша во рту.
Стоит ненадолго отвернуться – и пожалуйста, все летит в тартарары. Это как в детстве: закроешь глаза – и наверняка получишь проблему, когда откроешь.
– Успокойтесь и объясните толком, что у вас там творится! – приказывает Алиса.
– Никто не понял, как так вышло, раз – и все полетело вверх тормашками…
– Что полетело?! О чем это вы, черт возьми?
– В общем… словом… Сначала все надеялись, что обострение пройдет, как всегда бывало, но потом…
– Давайте сначала, – умоляет Симон. – Ваши намеки совершенно неясны.
– Ну, как… Все началось с… с пряди волос. Подумаешь, прядь волос!
– Какая еще прядь? Что за чушь? – взрывается Симон.
– Прядь, вылезшая из-под чадры… В Тегеране полиция нравов задержала женщину, у которой из-под чадры выбились волосы.
– Что дальше?
– Дальше нашли ее труп. Выяснилось, что ее пытали и насиловали. Это стало искрой, от которой рванул порох…
– Как после похорон Махсы Амини[20] в 2022 году? – перебивает его Алиса. – Молодые иранки вышли на демонстрацию?
– Да… это сначала. На мирную демонстрацию, устроенную ассоциациями борьбы за права женщин. Стражи Исламской Революции разогнали их с непропорциональным применением жесткости. Манифестантов хватали и вешали, чтобы это служило примером. В основном женщин. Эти казни подействовали на многих иранок и иранцев, как удары током. Ненависть к так называемым «продажным бородатым старикам муллам, правящим страной» разгоралась как пожар. В конце концов человек, чью дочь, схваченную полицией нравов, тоже пытали и насиловали, а потом казнили, решил перейти к действиям. Он был инженером-атомщиком с доступом к критически важным объектам… При помощи родственников и нескольких коллег-единомышленников он раздобыл боеголовку от тактической ракеты и привез ее на парковку Государственного совета, где как раз собрались все муллы и члены правительства. Взрыв почти полностью снес весь центр Тегерана. Глава Корпуса стражей революции поспешил объявить это диверсией израильских спецслужб и запустил ракету по Иерусалиму.
Сотрудник ЦУПа в Куру так тараторит, что закашливается.
– Отдышитесь, – советует ему Симон.
Рассказчик, передохнув, продолжает:
– Ракету перехватила противоракетная система «Железный купол»[21], она взорвалась в воздухе. Израиль тут же отреагировал и ударил ракетами по пусковым установкам иранских ракет, которые могли представлять ядерную угрозу. Результат – куча разрушений. ООН почти единогласно осудила Израиль. Но ящик Пандоры уже открылся… Северокорейцы, поддерживающие Иран, напали на Южную Корею, но та сумела перехватить их ракеты при помощи того же самого «Железного купола», купленного незадолго до этого у израильтян. Южная Корея, как и Израиль, ответила ракетным ударом по предполагаемым ракетным шахтам противника и по предполагаемым местам производства его ядерного оружия.
Рассказчик делает еще паузу, чтобы отдышаться.
– Потом ситуацией воспользовался президент Пакистана: он заявил, что мир разделен на два лагеря. «В один входят страны, где достойные женщины носят чадру, в другом живут нечестивицы, демонстрирующие свое тело мужчинам, чтоб их дразнить и вступать в греховную связь в нарушение священных уз брака». Его заявление послужило объединяющим лозунгом для всех сторонников чадры. Пакистанцы ударили тремя ядерными ракетами по Нью-Дели, который они считают величайшим скопищем неприкрытых женщин и неверных, врагов ислама. Две ракеты были перехвачены индийской противоракетной обороной, а третья…
– Подождите, подождите… – умоляет ошеломленный Симон. – Вы говорите о пусках ядерных ракет по Израилю, Ирану, Южной Корее и Индии?
– В следующие два дня были пущены сотни ракет, погибли сотни тысяч людей, – говорит сотрудник ЦУПа и всхлипывает. – На третий день правительство Пакистана подписало договор о военном союзе с Китаем. Индия попала в тиски, ей грозили одновременно ракеты с ее северо-восточных и северо-западных границ. Индийская армия нанесла ответный удар ракетой по Шанхаю, которая не была перехвачена. В силу договоров о военном сотрудничестве в конфликт оказались втянуты Япония, весь Ближний Восток, США, Россия… и Европа.
Ошеломленные Алиса и Симон лишаются дара речи.
И все это за одну неделю?
Преодолевая волнение, Алиса спрашивает:
– А Франция?
– Она затронута в меньшей степени, чем Штаты и Китай, засыпавшие друг друга ядерными зарядами и понесшие небывалые в истории потери…
Все трое долго молчат.
– Как насчет других континентов? – задает вопрос Симон.
– В той или иной степени пострадали все.
– Даже Африка?
– Даже Африка, Южная Америка и Австралия. В Третью мировую войну вступили все. Катастрофа разразилась так стремительно, потому что многие системы запуска ракет срабатывают автоматически.
– Вы хотите сказать, что многие запуски произошли по сигналу компьютеров, без предварительного человеческого решения?
– Так и было, большая часть ракет и противоракет взлетали безо всякого человеческого участия.
– Ничего не понимаю… – стонет Симон. – Это какое-то безумие! Выходит, мир ждал всего лишь предлога, чтобы пустить в ход весь ядерный арсенал, накопленный за десятилетия после Второй мировой войны…
Алиса говорит Симону:
– Слово «апокалипсис» происходит от двух греческих слов: префикса «апо», означающего разделение, и «калупто», означающего «спрятать, завуалировать». Дословно апокалипсис – это снятие покрова, обнажение… Получается, античные тексты предостерегают, что триггером конца света послужит вуаль, та же чадра.
– Каково положение сейчас? – спрашивает Симон.
– Война продолжается. Распространяется накапливавшаяся годами черная энергия ненависти, соперничества и ярости, – отвечает человек в белой тенниске.
– Нашему виду присуща тяга к самоуничтожению, – шепчет Алиса.
И происходит это именно тогда, когда мы с Симоном высвободили нашу энергию любви.
Мне не видать передышки.
Я навсегда лишена права на счастье, покой, мир.
Не иначе, кажущийся покой – признак назревающей катастрофы.
Не надо было включать связь с Землей. Мы бы остались здесь и занимались любовью, не заботясь об остальном мире.
Поделом миру, бросившемуся уничтожать себя из-за выбившейся из-под платка пряди волос, не понравившейся полиции нравов!
– Как же уцелели вы в Куру? – удивляется Симон.
– Космический центр подвергся нападению, но нас защитила армия. Она по-прежнему действует. Поэтому я могу с вами разговаривать. Но долго мы не продержимся.
– Кто на вас напал во Французской Гвиане?
– Армия Венесуэлы. Эта страна – союзница русских, китайцев, северокорейцев и иранцев, утверждающая, что борется с гегемонией Запада. Произошла кристаллизация энергии вокруг двух лагерей: западного и восточного. Конфликт распространился и на космос. Вы, наверное, этого не заметили, но оба лагеря палят ракетами «земля – космос» по спутникам, могущим служить для наведения ракет «воздух – воздух» и «земля – воздух». Мы перехватили касающееся вас сообщение, вам надо быть чрезвычайно осторо… ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж…
Экран гаснет, человека в тенниске больше нет. Алиса и Симон пробуют другие линии связи, но безрезультатно. Попытки связаться с родными тоже заканчиваются ничем.
– Ну вот, конец всякому контакту с Землей, – констатирует Симон.
Астронавты перемещаются в наблюдательный купол и рассматривают при помощи телеобъективов земную поверхность. Их поражает увиденное.
– Ты только посмотри, Алиса! Город Тегеран, а он сейчас в ночной зоне, совершенно не светится!
– А здесь, западнее? Здесь должен светиться Стамбул, и тоже ничего! – вскрикивает Алиса. – Та же история с Афинами…
В зоне видимости сейчас Средний и Ближний Восток и Восточная Европа до Греции, тогда как Западная Европа, Америка, Австралия и Дальний Восток повернуты в другую сторону. Западная Африка еще освещена Солнцем, что не позволяет разобрать, погасли ли там города.
– Видишь, там, в Саудовский Аравии?! – ахает Симон.
У них на глазах вырастает белый цветок, постепенно приобретающий сходство с кочаном цветной капусты.
– Взрыв атомной бомбы в Эр-Рияде!
Еще один белый цветок, Симон прикидывает, что это должен быть иранский город Исфахан.
Третий серебристый цветок, на глазах приобретающий форму кочана цветной капусты. Четвертый, пятый… Обволакивающая Землю ночь не в силах скрыть атомные взрывы.
Такое не могло привидеться мне даже в страшном сне!
И это еще далеко не все. Мы смотрим из космоса прямой репортаж о Третьей мировой войне.
Алиса вспоминает мать.
Ей повезло не дожить до этого кошмара.
– Видишь, там! – вскрикивает Симон.
Алиса поворачивает голову. От китайской космической станции отделяется торпеда и не спеша летит в их сторону.
Симон кидается к посту пилотирования и запускает двигатели, обычно включаемые для смены орбиты при потере высоты.
Весь «небесный замок» вибрирует и медленно поднимается.
Торпеда приближается.
Она совсем чуть-чуть промахивается и попадает в хвост русского модуля «Звезда». Модуль взрывается.
– Пьер!..
Алиса хватает оставшийся от русских пистолет и торопится следом за Симоном по коридорам станции. Они добираются до люка шлюза в тот момент, когда модуль охватывает пламя. Из шлюза валит дым, из дыма выплывает, как привидение, бывший командир МКС.
Алиса держит Пьера на мушке, а Симон задраивает люк и запускает протокол отстыковки модуля «Звезда», пока он не разлетелся на куски.
Давно небритый, растрепанный, исхудавший Пьер смотрит на них ввалившимися глазами и выдавливает одно-единственное слово:
– Спасибо…
Он заключает в крепкие объятия сначала Симона, потом Алису. Девушка отталкивает его и опять берет на прицел.
– Хватит в меня целиться, – говорит Пьер. – В одиночестве у меня было время поразмыслить. Поверьте, вернусь на Землю – первый сознаюсь в том, что натворил.
Можно ли ему верить? Неужели все так просто?
– Вряд ли мы скоро вернемся, – вздыхает Симон.
Он и Алиса рассказывают Пьеру о Третьей мировой войне и о запущенной с китайской станции торпеде, от которой погиб его модуль.
– Я должен узнать, что стало с моей семьей! – кричит злосчастный французский летчик.
– Как бы им не повезло еще меньше, чем тебе, – предупреждает его Симон.
Летчик скорбно склоняет голову. В его горе невозможно усомниться.
– Наш мир уничтожен, мы застряли здесь втроем, как на необитаемом острове, – резюмирует Алиса.
Несчастье не обошло никого, но мы выжили. Возможно, мы – единственные, кто пережил Третью мировую войну. Все те, кого мы знали, наверное, погибли. Ничего больше не будет так, как было прежде.
Гибель Скотта и Кевина кажется чуть ли не анекдотом в сравнении с вероятным исчезновением нескольких миллиардов человек…
Пьер сжимает кулаки.
– Что, прям Третья мировая?
– Скорее всего, она еще не кончилась, – предупреждает его Симон. – Даже нам здесь грозит опасность. У китайцев могут найтись другие торпеды.
– На случай, если они вздумают снова по нам пальнуть, у нас не найдется, чем обороняться, Пьер? Какая-нибудь противоракета, магнитный щит или, может, секретное оружие? – интересуется Алиса.
Бывший командир корабля молча ведет их в многоцелевой модуль «Леонардо», где открывает один из люков и демонстрирует сложный агрегат.
– Это устройство запуска наших собственных торпед «космос – космос».
Превозмогая усталость и гнев, он проводит серию маневров и сложную регулировку. Внезапно на одном из экранов появляется китайская станция. Пьер открывает панель и поворачивает красный рычаг.
– За мной! – командует он.
Из модуля они наблюдают за пуском своей торпеды и за ее медленным полетом в направлении китайской станции.
– МКС весит 420 тонн, а китайский «небесный дворец» Тяньгун[22] – всего 60, – объясняет Пьер.
– То есть наша цель совсем мала, – бормочет Симон, как будто находит в этом утешение.
– Но при этом хрупка, – говорит Пьер.
При виде летящей в него торпеды китайский экипаж тоже включает маневровые двигатели, чтобы избежать попадания.
Поздно! Торпеда МКС попадает в самую середку китайской станции. Троица на МКС видит бесшумную вспышку. В разные стороны разлетаются какие-то пластины и куски железа. Алисе кажется, что среди града кусков железа и болтов она видит ошметки человеческих тел.
