Бернар Вербер
Время химер
10
Внезапные вспышки света, долгий пронзительный звонок.
Где я?
Алиса Каммерер резко пробуждается. Нет, это не сон: она и вправду в космосе. На самой границе между атмосферой и пустотой. Хотя эта граница нематериальна, Алиса воспринимает ее как темно-синюю полосу.
Она смотрит в иллюминатор на сияющую точку вдали, приобретающую по мере приближения форму буквы Н.
Вот она какая, Международная космическая станция.
Алиса смотрит на часы.
Какая редкостная точность прибытия!
Извиваясь в тесной капсуле, Алиса натягивает скафандр и готовится к стыковке. Это самый ответственный момент, она знает, что при ошибке маневрирования ее сможет спасти только скафандр.
Бух!
Сильный толчок. Соприкосновение с МКС произошло.
Я достигла места назначения.
Металлический лязг. Стыковка прочно фиксируется.
После стабилизации давления в ее капсуле ученая снимает скафандр, натягивает спортивные штаны и кофту с логотипом Европейского космического агентства[12] и замирает у люка. Дверь открывается.
За ней Алису ждут пятеро астронавтов, работающих на орбитальной станции. Все они по очереди заключают ее в объятия. После теплой встречи все шестеро замирают перед объективом фотоаппарата с автоспуском.
Первое, что поражает здесь Алису, – запах: смесь аромата грязных носков и горелой пластмассы. Второе – жара: она не ожидала, что в космическом пространстве ее встретят такие тропики.
Не успевает она снять кофту, как загорается экран. На связь выходит директор ЕКА и начинает коллективный брифинг с космическим агентством.
– У нас новая постоялица, – докладывает один из астронавтов.
– Я в полном порядке, – сообщает Алиса, одергивая на себе кофту.
– Добро пожаловать на станцию, – отвечает директор ЕКА.
Астронавты станции быстро отчитываются, и экран гаснет. Все дружно приступают к переноске доставленного груза: научной аппаратуры, коробок с едой, фляг с питьевой водой. Пятеро раскладывают все это добро, тем временем шестая, японка, заносит в капсулу свои вещи. Она уступает место Алисе и покидает станцию.
После церемонии прощания японка скрывается в переходном шлюзе, чтобы лететь обратно на Землю.
Когда стихает суматоха, молодая зеленоглазая астронавтка произносит короткую речь:
– Приветствую всех и благодарю за теплую встречу. Меня зовут Алиса Каммерер, мне тридцать лет, я биолог-генетик, специалист по генным мутациям. Министерство науки Франции направило меня на орбиту для завершения этапа моего проекта под названием «Адаптация организма к экстремальным условиям среды».
Четверо астронавтов МКС представляются Алисе. Первым к ней подлетает лысый мужчина спортивного телосложения с голливудской улыбкой и с надписью NASA на футболке.
– Скотт Брэдли. – Он протягивает ей руку. – Американец, биолог. Изучаю изменения ульев и паутины в условиях невесомости.
Следующий – круглощекий толстяк.
– Я Кевин Хёрт, добро пожаловать! Я тоже американец и тоже биолог, изучаю тихоходок. Они могут выживать в вакууме, при экстремальных температурах и при разной солнечной, ультрафиолетовой и космической радиации. Их можно извлечь из космической станции в забортный вакуум, не причиняя ни малейшего вреда.
Высокий накачанный блондин с широкой улыбкой на лице машет Алисе рукой.
– Пьер Кювье, француз, пилот истребительной авиации, сейчас – командир станции.
– Симон Штиглиц, – подхватывает мужчина среднего роста, последний, кто еще не представился. Я тоже француз, но не военный, а биолог, специалист по воздействию всевозможного облучения на растения и животных.
Алиса замечает, что у него серые глаза и очень молодое лицо, хотя волосы совершенно седые.
– Вот мы и познакомились, – заключает командир станции Кювье. – Теперь приглашаю вас в наш «небесный замок».
Новенькая следует за остальными по белому тоннелю. С его стен свисают толстые витые жгуты проводов. Пьер обращает внимание Алисы на кольца в полу, за них можно цепляться ногами при движении. В условиях невесомости меняется восприятие пространства: нет ни верха, ни низа, все плавает.
Ученой пока что нравится это подвешенное состояние, если не вспоминать, что полторы минуты невесомости при парашютном прыжке – это совсем не то, что постоянная невесомость.
Мне предстоит плавать так целый год.
Пьер объясняет:
– Раз нет ни верха, ни низа, мы решили, что то, что обращено к Земле, – это низ; соответственно, то, что обращено в космос, – это верх. Что касается понятий «вперед-назад», то это как на море: мы наклоняемся туда, куда летит МКС. Соответственно, у нас есть «левый борт» и «правый борт».
Алиса обращает внимание на увешанные аппаратурой блоки и на разложенные по специальным карманам инструменты.
– Здесь на первом месте аккуратность и чистота. Ни крупинки пыли, никаких крошек, никаких капель.
Пьер тычет пальцем в иллюминатор.
– Вон там «хребет» станции. Он состоит из пяти первоначальных модулей, соединенных друг с другом и образующих как бы трубу в полсотни метров длиной. Модули, прибывавшие позднее, пристыковывались слева и справа от этого «хребта». Видишь, это выглядит как ствол и ветви.
Пьер жестом показывает Алисе, что нельзя касаться на лету колеблющейся электропроводки.
– А здесь любимое всеми место на МКС: наблюдательный купол с семью иллюминаторами. Он всегда обращен к Земле и обеспечивает круговую панораму. Отсюда лучше всего видна поверхность планеты, а еще солнечные батареи и астронавты, работающие снаружи. Не говоря уже о великолепных закатах! Ты наверняка знаешь, что ход времени здесь не такой, как дома. Солнце встает и садится каждые полтора часа.
– Как понять, вечер сейчас или утро? – спрашивает Алиса.
– Мы выставили на своих часах единое земное время.
Кювье исполняет изящный разворот.
– Ты можешь разместить свои приборы в европейском научном модуле «Алиса». Летим туда!
Оставив позади несколько метров тоннеля, ученая попадает в помещение, полное приборов и компьютеров.
После этого Пьер демонстрирует ей действие всасывающих туалетов, душ с системой максимальной экономии воды, пункт связи с земным Центром управления полетом.
Неподалеку находятся спортивные тренажеры.
– Ты знаешь, насколько важно посвящать спортивным упражнениям не менее двух с половиной часов ежедневно: без беговой дорожки и велотренажера мышцы быстро атрофируются.
Наконец он показывает Алисе ее каюту.
– Раньше здесь жила наша коллега из Японии. Располагайся.
Алиса окидывает взглядом каморку, где ей предстоит ютиться целый год.
– Вот и вся экскурсия, – подытоживает Пьер. – В двадцать часов в модуле «Юнити» мы все вместе ужинаем. Если заблудишься в нашем лабиринте, то запомни, этот модуль соединяет зону русских и зону американцев.
Следующий час уходит у Алисы на установку кое-каких научных приборов. После этого она присоединяется к коллегам.
Симон раздает подносы с едой.
– Сегодня Рождество, поэтому в меню индейка с каштанами, – объявляет он.
– Как это иронично – праздновать день рождения Христа так далеко от Земли, – говорит Скотт.
– Выпьем за него! – предлагает Кевин, раздавая всем специальные маленькие фляжки с шампанским.
Все дружно отдают должное индейке с каштанами, потом Пьер предлагает спеть. Все четверо мужчин исполняют хором по-английски рождественский гимн «Тихая ночь»[13].
Алисе кажется странным, что в этом храме современности звучат религиозные куплеты. Но, выпив шампанского, она тоже присоединяется к поющим и не жалеет голосовых связок.
Скотт берет гитару и исполняет известные каждому песни The Beatles: All You Need Is Love и Black Bird. Все с удовольствием подпевают.
Потом Симон приносит из кухонной зоны рождественские шоколадные рулеты.
– Как ты умудряешься все это готовить? – удивленно спрашивает Алиса.
Симон, не отвечая, уплывает из модуля и быстро возвращается с приспособлением, при помощи которого он творит кулинарные чудеса: агрегатом, опутанным прозрачными трубками с разноцветными порошками.
– Прошу любить и жаловать: кулинарный принтер. Вот в этот отсек кладутся пищевые порошки, вот этой кнопкой устанавливается вкус, вот здесь регулируются текстура и цвет.
– Прямо как автоматическая кофемашина, – кивает Алиса.
– Именно. С той разницей, что этот агрегат позволяет устанавливать форму, цвет и консистенцию блюд.
– Про вкус не забудь! – подсказывает Скотт. – Нам все по плечу: хоть рождественские рулеты со вкусом индейки, хоть индейка в виде рулетов!
Алиса с любопытством разглядывает агрегат.
– Полагаю, вы привезли свой ДНК-принтер, мадемуазель Каммерер? – спрашивает Кевин.
– Вы рылись в моих вещах? – вскидывается она.
– Просто интересно, кто живет с нами рядом и чем пользуется. Невинное любопытство. Обычное дело, когда предстоит настолько тесное и долгое соседство, – объясняет Кевин, пристально глядя на ученую.
– Я бы попросила всех не трогать без разрешения мои вещи.
От этих слов Алисы по комнате пробегает холодок.
– Ее можно понять, – обращается к Кевину Скотт, – она только что прилетела.
– Прошу меня извинить, – говорит Кевин.
– Это я прошу у всех прощения за свою чрезмерную реакцию, – бормочет Алиса.
Обстановка разряжается. Скотт, поглощая рулеты и запивая их шампанским, поворачивается к Алисе.
– Мы уже немало о вас знаем, мадемуазель Каммерер, – начинает он с полным ртом. – Не хватает только мелких подробностей. Не могли бы вы пролить свет на ваш проект?
Если скрытничать, это только распалит их любопытство.
– Цель проекта – создание гибридных особей, помесей сразу нескольких видов.
– Каких? – не унимается Скотт.
– Например, человека и крота, – отвечает за Алису Кевин. – Так, по крайней мере, описал ее проект французский министр науки. Я видел в Интернете репортаж с вашей пресс-конференции.
– То есть вы – что-то вроде французского доктора Франкенштейна, профессор Каммерер? – подхватывает Симон.
Алиса сверлит биолога своими зелеными глазами.
– В романе Мэри Шелли доктор Франкенштейн создает свое существо, сшивая вместе куски трупов, и оживляет его ударами тока. У меня получается обходиться без швов. Они у меня – в некотором смысле плоды записи их ДНК. Я использую аппаратуру для обработки текстов из всего четырех букв алфавита, образующих химический состав жизни: G, T, A и C. G – это гуанин, Т – тимин, А – аденин, С – цитозин. Сочетая эти четыре буквы в длинных цепочках, я создаю небывалые, максимально гармоничные жизненные формы. Примерно так же работает с двадцатью четырьмя буквами алфавита романист. Получаются самые настоящие существа из плоти, крови и нервных волокон, живее не придумаешь, даром что таких еще не бывало.
– Для чего нужны эти ваши «новые существа», создаваемые на манер персонажей романа? – интересуется Скотт, определенно немало озадаченный.
– Они смогут выживать и размножаться вопреки мировому потеплению, загрязнению, цунами, землетрясениям, проникающей радиации, дефициту воды – одним словом, всем вызовам, грозящим человечеству, – объясняет в промежутке между глотками Алиса.
– Им даже проникающая радиация нипочем? – удивляется Симон.
– Да, я рассчитываю сделать их гораздо устойчивее, чем мы, даже к столь серьезной угрозе.
Все молча переваривают услышанное.
Что это, восхищение или недоверие? Надеюсь, я еще не настроила их всех против меня.
– Весьма новаторский проект… – выдавливает Пьер, чтобы разрядить обстановку.
– Выходит, ты фабрикуешь химер, – выносит приговор Симон.
– Химера – существо из мифов. Такова сирена с туловищем женщины и хвостом рыбы, таков кентавр, обладатель лошадиного туловища и мужского торса, – говорит Алиса лекторским тоном. – Гибрид – совсем другое дело: это помесь двух существующих видов, а не сочетание органов, продукт полного слияния, вплоть до клеточных ядер.
– Все равно здорово смахивает на химеру, – упрямится Пьер.
Раз им так нравится это слово, я не буду его отвергать.
– Да, если хотите. Перед вами «производитель химер».
Четверо мужчин многозначительно переглядываются.
– Тебе не приходило в голову, что, желая создать нового человека, ты рискуешь погубить нынешнего? – спрашивает ее Симон.
– Он прав, – говорит Кевин. – Неважно, как их называть, ты ведь работаешь над созданием… монстров, разве нет? Ты уже задавалась этим вопросом? Не является ли весь этот твой проект колоссальной ошибкой?
Алисе хочется ответить, но ее вдруг охватывает страшная усталость: до чего же надоело оправдываться!
– Химеры, монстры, Франкенштейн, «колоссальная ошибка» – думайте что хотите! Но я буду продолжать мои опыты вопреки любым помехам. Я не оцениваю вашу работу, вот и вы не спешите оценивать мою.
Недавняя праздничная обстановка полностью забыта. Ужин завершается в полном молчании, после чего все расходятся по своим каютам. Симон останавливает Алису, взяв ее за локоть.
– Перед сном не забудь придвинуть ближе к лицу и включить систему вентиляции, не то задохнешься во сне. Лично я дорого заплатил за эту науку, потому что никто не потрудился уточнить эту тонкость.
– Задохнусь во сне? Как это?
– В отсутствие тяготения выдыхаемый ноздрями углекислый газ остается во взвеси там, куда попал, поэтому если перед лицом нет вентиляции, то человек вдыхает пузырь своего собственного углекислого газа.
– Никогда бы не подумала, спасибо за совет.
– В первую ночь вообще плохо спится, лучше принять снотворное.
Он дает ей красную пилюлю и фляжку с водой. Алиса, не задумываясь, проглатывает лекарство.
– Я вызываю у вас страх? – спрашивает она ему вдогонку.
Симон с улыбкой оборачивается.
– Мы все здесь ученые, продвигаем знания, все остальное неважно.
– Рада, что ты так к этому относишься, – говорит с облегчением Алиса. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
В своей крохотной каюте Алиса наскоро умывается, чистит зубы, натягивает свежую футболку и ложится спать. Приходится пристегнуться ремнями к вертикальной лежанке и направить вентиляцию себе на нос, как учил Симон.
Снотворное уже начинает действовать, но ей не дает покоя одна мысль:
Все эти астронавты как будто родились пригодными для экстремальных условий. Одна я чувствую себя здесь не в своей тарелке. Заслуживаю ли я чести находиться среди них? Я, «МАТЬ ХИМЕР»?
Вдруг весь мой проект – это, как выразился Кевин, «колоссальная ошибка»?
Вся в сомнениях, Алиса погружается в сон.
11
ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: эффект Даннинга – Крюгера
В 1999 г. американские психологи Дэвид Даннинг и Джастин Крюгер опубликовали статью с описанием психологического парадокса: самые некомпетентные люди совершенно не сомневаются в своих способностях. И наоборот, самые одаренные люди бесконечно сомневаются в себе вплоть до возникновения у них «синдрома самозванца». Этот парадокс получил название «эффекта Даннинга – Крюгера».
Развивая свой анализ, психологи приходят к заключению, что в любой компании действует четкая закономерность: чем менее компетентен человек, тем меньше он подвергает сомнению свои способности, а чем человек талантливее, тем сильнее его терзают сомнения.
Энциклопедия относительного и абсолютного знания
12
Сколько я спала?
Это первая мысль, посещающая Алису, как только она открывает глаза.
Ее не приветствуют привычные солнечные лучи, здесь совсем другая освещенность, не помогающая пробуждению и не поощряющая начинать новый день.
Вертикальное положение собственного тела застает ее врасплох, как и плывущие рядом зубная щетка, тюбик с зубной пастой и какая-то мутная серая капля…
Слюни, которые я пускала во сне…
Одно, другое и третье вращается от струи воздуха, благодаря которой она не задохнулась, пока спала.
Судя по часам, Алиса проспала десять часов.
Какое сильное снотворное!
Она чувствует головную боль – следствие злоупотребления шампанским накануне.
Девушка отстегивается от койки и открывает дверь каюты. В ванной она принимает душ – дисциплинированно экономя воду, чистит зубы строгим минимум, воды и собирает маленьким пылесосом плывущие по ванной капли.
Невесомость – источник кучи удовольствий, но требует осторожности. К этому надо привыкнуть.
Она сушит себя подобием фена наоборот, кое-как причесывается. Потом достает из одежной сумки одежду.
Остальные, привычные к жизни в этом «небесном замке», наверняка уже встали и занялись своими делами.
Она не чувствует голода и, махнув рукой на завтрак, направляется в европейский научный модуль «Алиса». Но, преодолев шлюз, попадает в облако из мельчайших осколков стекла и капелек жидкости. Она узнает свои пробирки. Их кто-то разбил.
О нет! Только не это!
Уже через несколько минут она собирает остальных членов экипажа в столовой модуля «Юнити».
– Это точно кто-то из вас четверых! – начинает Алиса в ярости. – Кто это сделал? Кто?
Кевин корчит изумленную гримасу.
– Ты уверена, что твои пробирки не разбились сами? Мало ли что, вдруг ты плохо их закрепила или…
Но он не получает поддержки: все знают, что в невесомости ничего не падает и тем более не разбивается.
– Чья это работа? – повторяет Алиса, повышая голос.
– Пускай саботажник сознается, – решительно требует Скотт.
– Прямо как в романе Агаты Кристи! – легкомысленным тоном замечает Кевин. – Преступление, подозреваемые, замкнутое пространство, откуда никому не сбежать, неспособность полиции прийти на помощь.
– ЧЬЯ ЭТО РАБОТА? – Алисе все труднее сдерживать гнев.
– Это не я, – произносит Пьер.
Скотт, Симон и Кевин повторяют то же самое.
Алиса тяжело дышит.
Попробуй успокоиться, сколько на них ни ори, толку все равно не будет.
– Вижу, эта ситуация вас забавляет. Что каждый из вас делал вчера после ужина? – цедит девушка сквозь зубы.
– Я лег спать, – докладывает Пьер.
– Я тоже, – говорит Симон.
– Я, признаться, лег не сразу, сперва проверил аппаратуру, участвующую в моих собственных опытах, – говорит Кевин. – Ну а после этого лег.
– А я полюбовался Землей из наблюдательного купола, прежде чем лечь спать, – говорит Скотт.
– Никто ни с кем не сталкивался по пути? – интересуется она.
Ответа нет. Алиса качает головой.
Так я ничего не добьюсь. Попробую по-другому.
– Следствие пройдет быстрее, чем в романе Агаты Кристи, – обещает она ленивым тоном. – Я уже знаю, кто из вас врет.
Она обводит взглядом всю четверку и указывает пальцем на одного.
– Ты!
Обвиненный – а это Симон – до крайности возмущен.
– Клянусь, это не я!
– Обвинение серьезное, Алиса, – предостерегает ее Пьер. – Откуда такая уверенность?
– Вчера вечером он очень отрицательно принял мой рассказ об опытах, а потом как будто случайно проводил меня до каюты и дал мне снотворное под тем предлогом, что с ним мне будет легче в первый раз уснуть. Он сделал это, чтобы я не помешала ему испортить мой научный инвентарь.
– А ведь действительно, я столкнулся с Симоном рядом с модулем «Коламбус», – припоминает Кевин. – Я не придал этому значения, все мы знаем, что у Симона бессонница.
– Да, у меня бессонница, и да, я болтался вблизи «Коламбуса»! – злится Симон. – Но только я ничего не портил!
Все смотрят в упор на молодого седовласого мужчину, начинающего проявлять признаки паники.
– Я же вам говорю… я могу поклясться… – бормочет Симон, которому становится все сильнее не по себе.
– Это действительно ты? – спрашивает его Скотт, не настроенный шутить.
– Сказано же вам, я ничего не делал! – утверждает Симон срывающимся голосом, все хуже владея собой.
Остальные переглядываются.
– Если следовать законам мореплавания, то преднамеренный саботаж на борту – серьезное преступление, – рассуждает вслух Скотт. – Как же нам с тобой поступить?
– Не знаю, сможет ли послужить тюремной камерой одна из кают, – говорит Алиса, – но если запереть его в одной из зон так, чтобы остальной мой инвентарь был в безопасности, то я вздохну с облегчением…
Побледневший Симон продолжает твердить:
– Клянусь, я ни при чем!
– При первой же возможности придется отправить его на Землю, – говорит Пьер. – Объясним, что произошел инцидент, после которого он больше не может здесь оставаться. Но объяснять, что именно случилось, нельзя, иначе конец его карьере астронавта.
– ГОВОРЮ ВАМ, ЭТО НЕ Я!
– Да, ближайшим рейсом он отправится на Землю, – решает Скотт, не обращая внимания на уверения Симона. – Тому, кто саботирует работу коллег, не место на борту.
Симон, уже овладевший собой, уже более спокойно обращается к своим товарищам:
– Да опомнитесь вы! Скотт? Кевин? Пьер? Мы столько недель работали бок о бок, вы хорошо меня знаете и понимаете, что я на такое не способен!
– Попрошу, чтобы нам как можно быстрее прислали «челнок», – говорит Пьер. – Случившееся делает обстановку невыносимой.
Алиса, какое-то время молчавшая, опять берет слово:
– Это лишнее.
– Почему? – удивляется Пьер.
– Потому что Симон говорит правду: он действительно не виноват.
– Как это понимать? Только что ты при всех указала на него, – возражает сбитый с толку Скотт.
– Я обвинила его, чтобы увидеть реакцию остальных. Я усвоила эту полезную стратегию в детстве, когда мы с мамой играли в такую игру: указываешь наобум на кого-нибудь, это создает стресс, а ты внимательно следишь за реакцией остальных участников, чтобы поймать на лице одного из них малейшее выражение радости. Оно указывает на его облегчение из-за того, что вместо него обвинен невиновный.
Выдержав паузу, она продолжает:
– Пока Симон оправдывался, я за всеми вами наблюдала. Один из вас с трудом сдержался, чтобы не заулыбаться.
Новая пауза. Облетев четверых астронавтов, она задерживается перед Пьером.
– Ты!
– То есть как? – восклицает новый обвиняемый. – Опять указываешь на кого-то наобум? То на Симона, то на меня… Потом будешь тыкать пальцем в Скотта и Кевина? Хватит игр, дело-то серьезное!
Остальные трое внимательно на него смотрят.
– Погодите, братцы! Не видите, что ли, как она водит вас за нос? Интересно, как бы я успел достать все пробирки из термоса?
Взгляд Алисы суровеет.
– Разве я говорила, что пробирки находились в термосе?
За этим следует долгое молчание.
Пьер натужно смеется, остальные трое смущены, им не до деланого веселья.
– Пробирки с жидкостями держат в термосе для поддержания их постоянной температуры, это всякому известно, – защищается он.
– Зависит от того, что в пробирках. Гаметам, например, нужен холод.
Пьер по-прежнему смеется один, потом вдруг перестает, выражение его лица резко меняется. Оттолкнувшись от скобы в полу, он вылетает в коридор. Остальные спешат за ним. У себя в каюте Пьер роется в вещах, достает автоматический пистолет и направляет его по очереди на каждого из четырех астронавтов.
– Оружие! Ты пронес на борт оружие. А ведь на МКС действуют законы нейтралитета, здесь любое оружие под запретом! – возмущается Скотт.
– Ошибаешься, ничего я на борт не проносил. Оно осталось от предыдущих членов экипажа.
Он поворачивается к Алисе.
– Отдаю вам должное, мадам детектив. Да, это я разбил ваши пробирки с гаметами, которые могли послужить для ваших научных извращений. Я собирался испортить и все остальное, чтобы быть уверенным, что ваш зловещий проект создания химер ни к чему не приведет. Если бы Симон не шлялся ночью по коридорам, я бы сделал все, что задумал. Не беда, я без промедления исправлю это упущение.
Четверо астронавтов цепенеют, не зная, как быть. Пьер продолжает:
– Если бы Оппенгеймер был убит, не случилось бы Хиросимы. Иногда устранение всего одного ученого позволяет избежать большой катастрофы. В Интернете многие ученые сравнивают Алису Каммерер с ученым-безумцем Ильей Ивановым[14], тоже, как и она, вздумавшим создать чудовищных гибридов. Я намерен сделать все, чтобы не позволить ей продолжать.
Внезапно Кевин хватает Пьера за руку, Пьер спускает курок, пуля задевает бок Симона.
Скотт тоже набрасывается на Пьера и заставляет его бросить пистолет. Пистолет парит в воздухе. Пьер не может до него дотянуться и спасается бегством, вернее улетает. Двое американцев пытаются его догнать.
Алиса наклоняется к Симону, чтобы его осмотреть.
– Ты ранен?
– Вечно со мной так, – шутит он. – При моем паническом страхе перед опасностями и насилием все шальные пули оказываются моими.
Она приподнимает его футболку и убеждается, что пуля только оцарапала кожу.
– Прости меня, Симон, я не хотела, чтоб все так получилось.
– Ничего, пройдет, – отзывается он.
Тем временем американцы преследуют Пьера по коридорам МКС. Командир экипажа, чувствуя, что дела его плохи, решается на отчаянный шаг. Видя, что американцы находятся в модуле «Кибо», в котором проводила эксперименты японская коллега, он запирает их там. Напрасно Скотт и Кевин стучат по переборке: они в ловушке. Пьер запускает процедуру экстренной отстыковки модуля. Два астронавта надрываются, пытаясь его вразумить, но их не слышно. «Кибо» резко отделятся от МКС и уплывает в бескрайний космос, обрекая американцев, запертых в этой цилиндрической клетке, на верную смерть.
Алиса, сжимая русский пистолет, тоже пытается остановить Пьера.
– Все кончено! Уймись! – приказывает она, держа его на мушке.
– Только попробуй выстрелить, – говорит ей командир. – Если нажмешь на курок, пуля может попасть в жизненно важный узел станции. Бум! Прощай, МКС!
Воспользовавшись секундным колебанием молодой женщины, Пьер устремляется в русскую зону и запирается в модуле «Звезда», бывшей советской лаборатории.
Алиса поспевает к шлюзу, когда он уже задраен. Догнавший ее Симон нажимает на рычаг внешнего запирания.
– Вот и все, теперь он в ловушке, – говорит он.
Пьер со всей силы бьет кулаком по иллюминатору шлюза, орет что есть мочи, но они его не слышат.
– Сам себя посадил в тюрьму, – говорит Симон. – Без нашего разрешения ему оттуда не выйти. – Глядя на испуганную Алису, он продолжает: – От станции отстыковался модуль «Кибо». Что-то ни Кевина, ни Скотта не видать… Не иначе, этот псих запер их там и запустил в открытый космос.
Они торопятся к экрану управления и видят на нем удаляющийся модуль «Кибо». Оба американца прильнули изнутри к иллюминатору.
– Кевин! Скотт! – стонет Алиса.
Все произошло так быстро! Ничего не понимаю… Как это возможно, чтобы два астронавта были обречены на медленную смерть, а третий оказался заперт в клетке, как дикий зверь?
– Мне так жаль…
Оба, Алиса и Симон, не могут оправиться от шока.
– Это были славные парни, редкие астронавты. Им хватило смелости попытаться заблокировать Пьера, но все пошло плохо. У них даже не будет могилы, – произносит Симон с интонацией надгробного слова.
– Мне жаль, – повторяет Алиса.
– Проклятье! Им уже никто не поможет, пройдет несколько часов – и они умрут.
Как бы мне хотелось вернуться во времени и предотвратить эту драму!
Она смотрит в иллюминатор на модуль «Кибо», белую точку, уменьшающуюся на глазах.
В этот раз я должна признать реальность: мой проект влечет одну смерть за другой. Сначала были принесены в жертву мои гибриды, теперь появились первые люди – мученики моего дела. Какую же цену придется заплатить, чтобы перед человечеством открылся путь к спасению?
Симон тяжело вздыхает и, пытаясь как-то пробудиться от этого кошмара, обращается к Алисе:
– Пьер сравнил тебя с Ивановым. Что за Иванов?
13
ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: странные опыты Ильи Иванова
В первые годы XX века русский биолог Илья Иванов, работавший главным образом в коневодстве, произвел переворот в технике искусственного осеменения. Ему удавалось осеменить спермой единственного жеребца до пятисот кобыл, тогда как до него рекорд составлял всего двадцать кобыл. Этим он завоевал репутацию «гения искусственного осеменения».
Позже Иванов увлекся получением гибридов. Среди его «шедевров» (названных так им самим) были помесь самца зебры и ослицы – «зебран», и помесь бизона и коровы – «зуброн». В 1910 г. на зоологическом конгрессе в Австрии он представил новый свой крупный проект – «ньюманзе», помесь человека и шимпанзе. После этого объявления мировое научное сообщество объявило ему бойкот. Иванов превратился для коллег в «русского Франкенштейна».
Однако он не опустил рук и после революции 1917 года предложил свои идеи новым властям. В 1926 г. один из советских руководителей по фамилии Горбунов[15] оценил его смелость и выделил средства на его проект на том основании, что этот эксперимент докажет раз и навсегда правоту эволюционной теории Дарвина и выставит на всеобщее посмешище религиозных реакционеров.
Профессор Иванов отправился в Париж, где добился поддержки директора Института Пастера[16], разрешившего ему осеменить человеческой спермой трех самок шимпанзе. После неудачной попытки Иванов предложил осеменить женщину обезьяньей спермой. Это заставило директора Института Пастера усомниться в научной ценности эксперимента и прекратить поддержку ученого.
Вернувшись в 1929 г. в Россию, Иванов нашел пять женщин, добровольно согласившихся на оплодотворение спермой самца орангутана по кличке Тарзан. Однако тот умер еще до забора у него половых клеток.
В 1930 г. Иванов был репрессирован. Его сослали в лагерь в Казахстане, где он умер спустя два года с клеймом опасного ученого-безумца.
Энциклопедия относительного и абсолютного знания
14
Пищевой принтер выдает две порции чего-то разноцветного и пахучего, что при некотором усилии воображения можно принять за гамбургеры. Алиса и Симон молча едят в модуле «Юнити», ритмично делая глотки напитка, отдаленно напоминающего пиво.
Оба смотрят в пустоту.
– Я совершила ошибку, – нарушает молчание Алиса. – Моя работа приносит одни беды. Теперь она стала убивать.
Симон не спускает с молодой женщины взгляд своих светло-серых глаз.
– Ты не виновата.
– Я повела неправедную войну. Я вообразила, что, изобретая гибридов, спасу человечество, а на самом деле убиваю людей, вот и все.
Симон качает головой. Оба пребывают в крайне угрюмом настроении.
Сколько я протяну в трауре, мучаясь чувством вины?
Скотт… Кевин…
Смогу ли я когда-нибудь прийти в себя и все забыть?
– То, что натворил Пьер, не позволит тебе продолжить работу?
– Он разбил только пробирки с мужскими гаметами людей. Остались гаметы самок животных.
– Ты сможешь продолжить свои опыты?
Алиса смотрит Симону в глаза.
– Я могла бы, но только если ты мне поможешь.
– Я? Каким же образом?
– Если я не буду тебе доверять, то не смогу спокойно работать.
– Для меня ты – не Иванов. Прости меня за то, что наговорил о тебе вчера. Я помогу, если смогу, главное, чтобы ты этого хотела.
Они заканчивают есть в более приподнятом настроении. Алиса объясняет Симону подробности своих экспериментов.
После этого разговора ученый решает временно отказаться от своих собственных экспериментов и стать ассистентом Алисы. Час они работают вместе: она показывает, как пользоваться приборами и что нужно делать.
Для скрепления сотрудничества Симон предлагает опрокинуть по рюмочке в наблюдательном куполе. Оттуда можно наблюдать за Пьером, не отходящим от иллюминатора русского модуля «Звезда».
– Он там умрет? – спрашивает Алиса.
– Стыковочное звено между американским и русским сегментами может служить шлюзом, чтобы передавать ему еду и воду, забирать отходы. Он в заключении, но не приговорен к смерти. Так он дождется челнока, который заберет его на Землю. Ожидание продлится несколько дней. Мы доложим о событиях здесь, пусть решение принимают органы правосудия, во всем разобравшись.
