Бертрис Смолл
Розамунда, любовница короля
Глава 4
Оуэн Мередит немало удивился, узнав, что, хотя его молодая хозяйка не очень образованна, по меркам двора, все же обладает немалыми знаниями. Про себя он думал, что она нигде, кроме Фрайарсгейта, не будет поистине счастлива. Розамунда Болтон казалась неотъемлемой частью поместья. Несмотря на молодость, ее уважали и работники, и арендаторы. Этому немало способствовали ее дядя Эдмунд Болтон и покойный муж, Хью Кэбот. С отъездом Генри это стало особенно заметно. Отныне все делалось лишь во имя Розамунды, что укрепляло ее позицию хозяйки Фрайарсгейта.
С самой весны Оуэн зачарованно наблюдал, как тщательно она вникает в каждую мелочь. Фрайарсгейт был настоящим натуральным хозяйством, где выращивалось несколько сортов зерна, овощей и фруктов. Именно Розамунда решала, какие поля засеять, а какие оставить под паром, когда обрезать плодовые деревья, каких коров и лошадей продать, каких оставить на молоко и мясо, а каких и обменять. По предложению Хью Розамунда стала выращивать лошадей. Но самым большим источником дохода были овцы, ибо шерсть Фрайарсгейта высоко ценилась.
На землях поместья стояли небольшая мельница, где постоянно жил мельник, церковь и дом священника, который сейчас чистился и ремонтировался в ожидании прибытия отца Маты. На лугах паслись овцы, лошади и коровы. Был и лес, как господский, так и общинный, и общинные пастбища, так что обитатели Фрайарсгейта могли охотиться, ловить рыбу и пасти свой скот. Большинство когда-то были сервами, но дед Розамунды освободил их. Несколько семейств покинули Фрайарсгейт, чтобы искать счастья в других краях, но остальные не захотели расставаться с родными местами. И хотя поместье принадлежало людям незнатным, все же считалось очень большим владением, а его молодая госпожа – богатой наследницей. Воды здесь хватало, поэтому и земля, и животные всегда были напоены. Розамунда быстро усвоила, что скот нужно перегонять с одних пастбищ на другие, чтобы трава росла равномерно и земля не слишком истощалась. Так что Фрайарсгейт никогда не был бедным, а в последнее время просто процветал. Ни одно крестьянское семейство не обходилось без коровы, свиней и птицы. Обитатели Фрайарсгейта были бесконечно преданны Болтонам, добровольно соглашаясь отдавать работе на них три дня в неделю, как в прежние времена. У селян были также свои наделы, где они выращивали собственное зерно, и в урожайные годы они даже продавали излишки. Если же возникали споры, Розамунда с помощью Хью и Эдмунда старалась их разрешить.
Оуэн Мередит, воспитанный среди знатных людей, уже забыл о существовании таких имений. Детство до переезда во дворец Джаспера Тюдора тоже помнилось ему плохо. Поэтому он с невероятным интересом наблюдал, как умело выполняет Розамунда свои обязанности хозяйки богатого поместья, причем с такой легкостью, что со стороны это казалось делом совсем несложным. Однако он понимал, что это не так. Ей приходилось очень нелегко, тем более что каждый день после обеда он обучал новую подопечную короля французскому и светской латыни, на которой говорили и писали при дворе. Иностранные языки трудно давались Розамунде, но она старалась изо всех сил, с такой решимостью, что Оуэн от души радовался. До сих пор у него вызывали восхищение только мать короля Маргарет Бофор, графиня Ричмонд, известная как Достопочтенная Маргарет, и его жена, Элизабет Йорк, женщины уже не очень молодые, обладавшие достаточным жизненным опытом, и все же эта юная девушка чем-то походила на обеих. То же чувство долга и внешняя мягкость, как у Элизабет, те же решительность и преданность, как у Достопочтенной Маргарет. Он понял, что беспокоится, сумеет ли провинциальная девушка вроде Розамунды, не имея ни титула, ни влиятельных родственников, прижиться при дворе Генриха VII. И тут вдруг сообразил, что его единственная обязанность – доставить Розамунду ко двору и на этом их отношения закончатся. Это почему-то расстроило Оуэна.
Лето подходило к концу. Настал Ламмас[2], а вместе с ним и начало жатвы. Ламмас был праздником, в котором главную роль играл хлеб. На рассвете Розамунда вышла из дома с миской хлебных крошек из каравая, пролежавшего целый год, и скормила их птицам.
Арендаторы были приглашены на обед, состоявший в основном из хлебных и мучных блюд. Подавали хлебный пудинг с орехами, сыром и яйцами, овечий желудок, фаршированный хлебом, овощами, яйцами, сыром и свининой, мортрюс – мясное блюдо с яйцами и хлебными крошками, ячменные лепешки с пахтой, большой круг сыра и сидр с пряностями и плавающими в нем яблоками.
Когда все поели, начались игры. На лугу мужчины гоняли мочевой пузырь овцы, набитый шерстью. Смысл состоял в том, чтобы перекинуть импровизированный мяч с одного конца луга на другой. Лучники метали стрелы в соломенные мишени, установленные перед домом. Победителю подносили большую кружку эля. Когда день стал клониться к закату, все вернулись в зал, где замужние женщины сидели за игрой, названной «Принеси выигрыш в дом». Каждой рассказывалась воображаемая неприятная история о ее муже, и участницы должны были обернуть ситуацию в свою пользу. Женщину, добившуюся этого и сумевшую развлечь слушательниц, объявляли победительницей и награждали синей шелковой лентой.
В конце праздника всем участникам дарили хлебцы из муки нового урожая с маленькими, вставленными в них свечками.
На следующий день Оуэн завел с Розамундой разговор об отъезде.
– Вы должны назначить дату нашего путешествия, миледи, – тихо сказал он, когда они сидели в зале за уроком французского. Он и обратился к ней на этом языке.
Она вскинула растерянные глаза, и Оуэн понял, что она сообразила, о чем идет речь. Но девушка тут же попросила:
– Пожалуйста, говорите со мной на нашем добром английском языке. Я не разобрала ни единого слова.
– Ах, маленькая обманщица, – добродушно пошутил он, по-прежнему на французском. – Ты прекрасно поняла меня, Розамунда.
– Вовсе нет! – вскричала она, но тут же в ужасе зажала рот рукой, осознав, что разоблачена, и обреченно пробормотала по-английски: – Назавтра после Дня святого Михаила[3].
– Но это еще почти два месяца, Розамунда!
– Вы сказали, что король в вас не нуждается, сэр. Что вы не важная персона. Как и я. Король просто выполняет свой долг перед Хью Кэботом. Почему нам вообще нужно ехать?
– Потому что, если мы останемся, твой дядя может обратиться к королю с просьбой об опекунстве, – тихо объяснил он. – Эту петицию может увидеть не король, а один из его секретарей, который не задумается выжать деньги из Генри в обмен на помощь. Только и всего! Генри Болтон вновь завладеет тобой и поместьем, а мальчишка станет твоим мужем. Если ты действительно желаешь этого, я вернусь на юг, обо всем доложу королю, и дело сделано. Но если предпочтешь исполнить желания мужа, перестань бояться неведомого и едем со мной.
Зеленовато-карие глаза вопросительно глядели на девушку.
– Но в День святого Михаила я по традиции нанимаю слуг на будущий год и плачу им, – прошептала она.
– Это сделает Эдмунд. Первого сентября, Розамунда.
– Слишком скоро!
Она поспешно сморгнула слезы.
Оуэн Мередит скрипнул зубами, стараясь ожесточить свое сердце против женских хитростей. Ах уж эти дамы! Всегда плачут, когда стараются добиться своего.
– Вовсе нет. У тебя почти целый месяц, чтобы собрать вещи и передать дела Эдмунду и остальным. Ты знала, что этот день приближается. Я здесь уже почти четыре месяца, Розамунда, и не был при дворе почти пять. Пора. Подумай о Мейбл. Она тоже должна приготовиться. Пойми, она покидает мужа ради тебя!
– Я никогда еще не уезжала из дома, – всхлипнула Розамунда, и Оуэн понимающе кивнул. – Мне не очень страшно, просто я не из тех девушек, кому по душе приключения.
– Какое же это приключение? Всего лишь путешествие от Фрайарсгейта до королевского двора. А в хозяйстве королевы жизнь течет тихо, мирно. У тебя будут свои обязанности, и твои дни будет заполнены только ими. Так что никаких особенных волнений не предстоит. Единственная разница в том, что там ты не будешь хозяйкой.
– Но когда я снова вернусь домой? – жалобно пробормотала Розамунда.
– Через определенный срок королева может позволить тебе навестить Фрайарсгейт. Или приедешь с мужем, выбранным тебе королем. Ты ведь понимаешь, что рано или поздно снова придется выйти замуж, возможно, за человека, которого выберет сам король.
– Иными словами, мне снова навяжут супруга, – раздраженно отрезала она.
– Таковы обычаи света, Розамунда, – пожал плечами Оуэн.
– Я надеялась, что на этот раз выйду за человека, которого полюблю, – призналась девушка.
– Возможно, так оно и будет, – пообещал он. – А вдруг ты со временем полюбишь выбранного тебе мужа? Но как бы то ни было, нужно исполнять свой долг, Розамунда. Я давно понял, что ты именно такова.
– Да, сэр, – кивнула она. – Все же было бы неплохо, если бы мне удалось последовать девизу нашей семьи – Tracez votre chemin.
– Сам прокладывай себе путь. Хороший девиз, и кто знает, моя прекрасная дева, может, ты и сумеешь проложить свой путь. Никому не известно, что принесет завтрашний день. Несмотря на нашу нелюбовь к переменам, жизнь полна сюрпризов. Я скажу Эдмунду Болтону, что мы покидаем Фрайарсгейт первого сентября. Ну как?
– Хорошо, – нерешительно протянула девушка. – Сколько телег взять для вещей?
– Всего одну вьючную лошадь. Видишь ли, – пояснил он, – при дворе у тебя наверняка не будет своих покоев. Вы с Мейбл станете спать в большой комнате вместе с фрейлинами королевы и их служанками. Маленький сундук – это все, что у тебя будет. Нужно уметь быстро складываться, поскольку двор постоянно переезжает с места на место. Король и королева никогда не остаются надолго в одном дворце. То и дело перебираются из Лондона в Гринвич, Ричмонд, Виндзор и обратно. А летом их величества привыкли навещать поместья своих благородных подданных. Если пригласят и тебя, ты все три месяца проведешь в дороге. Повезет, если останешься в каком-нибудь из дворцов. Тогда хоть спать будешь в постели.
– Звучит не слишком приятно, – сухо заметила Розамунда.
– Так и есть, – усмехнулся Оуэн, – и хуже всех приходится холостым рыцарям. Счастье, если достанется место в зале у огня, если же нет – приходится ночевать в конюшнях и псарнях.
– По крайней мере там тепло, – утешила Розамунда. – Вы не женаты? Нет, конечно, нет. Как и мой Хью, вы не можете позволить себе такую роскошь.
– Да, – согласился он. – Все унаследовал мой старший брат. Второй служит церкви. Одна из моих сестер замужем, остальные две – монахини. Для меня было огромной удачей получить место в хозяйстве Джаспера Тюдора. Мой отец знал его главного управителя. Тот был родственником матери и пожалел меня.
– Вы скучаете по семье? – полюбопытствовала Розамунда.
– Нет. Отец ненавидел меня, потому что мое рождение унесло жизнь матери. По-моему, он и десяти слов мне не сказал, прежде чем я покинул дом. Старшим ребенком была моя сестра Энит. Ей исполнилось двенадцать, когда я родился. Именно она заботилась обо мне первые четыре года, до того как вышла замуж. Как я тосковал по ней! Мой старший брат, стараясь угодить отцу, тоже не обращал на меня внимания. И вскоре после свадьбы Энит он женился. К тому времени как мне исполнилось шесть, его жена родила ему следующего наследника, к величайшему восторгу отца. Средний брат жил в монастыре, как и две младшие сестры. Оставался один я. Брат называл меня пятой спицей в колеснице. Но тут к нам приехал главный управитель Джаспера Тюдора, пожелавший побывать на могиле моей матери. Он увидел, каким бременем я стал для семьи, и взял меня с собой, сказав отцу, что в хозяйстве его господина есть место пажа. Разумеется, мой родитель был рад-радехонек отпустить меня.
– И вправду повезло, – кивнула Розамунда. Ничего не скажешь, ему пришлось куда хуже, чем ей. Когда у нее родятся дети, она сделает все, чтобы они чувствовали себя желанными и любимыми.
Оуэн Мередит рассмеялся:
– Места не оказалось, но мой родственник все устроил. Он же научил меня моим обязанностям, словом, заменил мне отца, которого у меня, считай, не было. Не знаю, что бы стало со мной, если бы не он. Благодаря его доброте я сумел продвинуться в жизни.
– И стали рыцарем, – добавила Розамунда.
– Я служил у Джаспера до самой его смерти. До тринадцати лет был пажом. Потом оруженосцем.
– За какой подвиг вас посвятили в рыцари? – спросила она. Он впервые говорил о себе так свободно и открыто. Чем-то Оуэн походил на Хью, но не совсем. Кроме того, он красив. Волосы Оуэна были чуть темнее, чем у Хью, но в них проглядывали золотистые отблески, которые очень ей нравились.
– Я уже рассказывал твоим дядьям, – начал он, – что был посвящен в рыцари в пятнадцать лет, после битвы при Стоуке, когда мы нанесли поражение претенденту Ламберту Симмелу.
– На что он претендовал и почему было так необходимо сражаться с ним? – удивилась Розамунда.
– Это было еще до твоего рождения, – усмехнулся Оуэн. – У прежнего короля, Эдуарда IV, было два сына. Их дядя после смерти брата захватил трон. Тогда говорилось, что Англия не нуждается в монархе-ребенке. Оба мальчика исчезли, и больше их никто не видел. Поговаривали, что их дядя, король Ричард III, убил племянников и похоронил в лондонском Тауэре.
– Правда? – ахнула Розамунда. – Какое ужасное преступление!
– Не знаю. И никто не знает. Но после этого наследник другого королевского дома, Генрих Тюдор, вернулся в Англию, чтобы сражаться с королем Ричардом, свергнуть его и воцариться на троне. Он женился на принцессе Элизабет, старшей сестре несчастных принцев и наследнице королевского дома Йорков. Но следовало еще уничтожить этого Ламберта Симмела.
– Должно быть, вы хорошо сражались, сэр, если удостоились рыцарских шпор.
– Это правда, – скромно признался Оуэн. – Я отдал бы жизнь за дом Тюдоров, ибо они взяли меня к себе, вырастили и дали все, что у меня есть.
– И что же у вас есть, сэр рыцарь? – поинтересовалась она.
– Дом, куда бы ни прибыл король, но важнее всего – цель в жизни. Служба его величеству.
– Понимаю, – кивнула она, – и все же это кажется таким ничтожным по сравнению с вашей верностью. У вас нет ни земли, ни поместий. Что станется с вами, когда вы состаритесь и уже не сможете сражаться за короля? Что происходит с добрыми рыцарями вроде вас, Оуэн Мередит?
– Я либо погибну в бою, либо брат сжалится и даст мне приют в последние годы моей жизни, потому что это его почетная обязанность. Я окажу семье честь своими заслугами.
– Когда вы в последний раз виделись с братом или его семьей?
– В тот день, как покинул Уэльс. Но брат сообщил о смерти отца. Он не забыл меня, Розамунда.
Нет, возможно, нет. Брату Оуэна не повредит иметь друга при дворе, пусть даже небогатого и не слишком влиятельного. Ведь если понадобится, Оуэн даже может обратиться к королю ради семьи. Она сама поступила бы точно так же, как и любой практичный человек.
Ей казалось, что дни летят с почти угрожающей скоростью. Розамунда наслаждалась каждой своей минутой во Фрайарсгейте. Ей по-прежнему не хотелось уезжать. Если бы только Хью посоветовался с ней! Но Оуэн прав: если она останется, дядя обязательно найдет способ наложить лапу на нее и на поместье. Только ценой отъезда она может сохранить Фрайарсгейт.
Девушка немного боялась, хотя старалась ничем не выказывать своих чувств. Tracez votre chemin. Она найдет свой путь.
Мейбл никак не могла решить, что взять с собой, и под конец засунула все, что могла, в маленький сундучок, набив его до отказа. Сэр Оуэн посоветовал Эдмунду хранить какую-то сумму золотом у лондонского менялы, чтобы у Розамунды всегда были свои деньги. Он направит Мейбл к честному порядочному торговцу тканями, а для этого нужны деньги. С собой лучше не брать много, чтобы не ограбили в пути. Деньги следует отвезти в Карлайл, а оттуда переправить в Лондон.
Маршрут был тщательно продуман. Сэр Оуэн выслал гонца, чтобы предупредить все попадавшиеся по пути монастыри. Поездка займет две недели или больше, в зависимости от погоды. Сэр Оуэн привык к путешествиям на большие расстояния, но его подопечная впервые покидает дом. До сих пор она оставляла поместье всего два раза в компании мужа и дяди, чтобы купить или продать скот и лошадей. Она никогда не видела настоящего города.
Свои последние дни на родной земле она провела, навещая арендаторов, прощаясь с ними и напоминая о том, что в ее отсутствие вся власть принадлежит Эдмунду. Именно он будет править от имени Розамунды Болтон, а они должны ему беспрекословно повиноваться. Некоторые обитатели Фрайарсгейта дарили девушке собственноручно сделанные безделушки: гребень из яблоневого дерева, украшенный двумя голубками среди цветов яблони, кожаный футлярчик для иголок, выстланный красным фрайарсгейтским фетром. Женщина, выигравшая на празднике синюю ленту, вышила ее обрывком золотой нити, добытой бог знает где, и отдала хозяйке со словами:
– Она прекрасна, моя маленькая госпожа, но куда больше подходит вам, чем жене пастуха. Смотрите, я расшила ее звездами, чтобы вы помнили ночное небо над Фрайарсгейтом, когда станете жить среди богатых и знатных. Вы вернетесь к нам, миледи?
Ее обветренное лицо светилось искренним беспокойством.
– Как только мне позволят, Энни, клянусь! – выпалила Розамунда. – Хорошо бы вообще никуда не ехать, но, боюсь, дядя вновь попытается получить надо мной опекунство. Так я по крайней мере буду в безопасности.
Энни кивнула.
– Похоже, у богатых немало своих бед, – заметила она.
Розамунда рассмеялась.
– И не говори, – согласилась она. – В этой жизни ничто не достается просто.
Назавтра во Фрайарсгейт неожиданно явился дядя Ричард и привез с собой из аббатства молодого священника, отца Мату. Последний с первого взгляда понравился Розамунде и Эдмунду. Среднего роста, довольно полный, с веселыми голубыми глазами, сверкавшими из-под клочковатых бровей, с детским лицом и розовыми щеками, он к тому же оказался ярко-рыжим, если судить по остаткам волос, окружавших тонзуру.
– Я благодарен, миледи, – с поклоном начал он, – за честь, которую вы мне оказали.
– Житье здесь не очень привольное, поскольку обязанностей у вас будет много. Но еда у нас обильная, крыша вашего дома не протекает, и дымоход прочищен.
– Я буду ежедневно служить мессу, – пообещал он, – праздновать дни всех святых, но сначала обвенчаю всех, кому это нужно, и окрещу детей.
– Непременно! – воскликнула Розамунда. – Мы все вам рады.
– А когда вы вернетесь, миледи? – осведомился священник.
– Когда мне позволят, – вздохнула Розамунда.
– Пойдем, – велел Эдмунд, видя, что племянница опять расстроилась. – Покажем доброму отцу его дом. Обедать станете в зале, вместе со мной, отец Мата. Я буду рад компании.
Он направился к каменному коттеджу рядом с церковкой.
Утро первого сентября выдалось облачным и ветреным, собирался дождь. Тем не менее сэр Оуэн настаивал, чтобы они не задерживались. Он знал, что чем дольше они тянут с отъездом, тем труднее Розамунде решиться: несмотря на все усилия, страхи явно ее одолевали. На рассвете отец Мата отслужил раннюю мессу. В зале уже был накрыт завтрак. Корки свежеиспеченного хлеба, еще теплые, были наполнены овсянкой, но Розамунда не могла есть. Желудок судорожно сжимался.
– Нельзя отправляться в дорогу голодной, – твердо сказал ей сэр Оуэн. – Это лучшая еда, которую ты получишь за много дней. Странноприимные дома монастырей и церквей отнюдь не славятся едой или напитками. Ты будешь голодна весь день, если не поешь сейчас.
Розамунда послушно сунула ложку в пересохший рот. Каша легла в ее животе горячим камнем. Она пригубила вина с водой, показавшегося ей кислятиной. Откусила сыра, слишком, на ее вкус, сухого и соленого. И наконец робко поднялась.
– Наверное, пора.
Слуги выстроились в ряд, чтобы пожелать ей счастливого пути. Она со слезами на глазах распрощалась с ними. Женщины заплакали. Розамунда вышла во двор, но и там столпились люди. Девушка неожиданно повернулась.
– Я забыла погладить собак! – воскликнула она, бросившись назад.
Остальные терпеливо дожидались ее возвращения.
– Интересно, – пробормотала она, показываясь в дверях, – окотилась уже Пусскин или нет? Пойду в конюшню, посмотрю.
И она снова исчезла.
– Как только она снова появится, Эдмунд, усади ее на лошадь хотя бы силой, – раздраженно бросила Мейбл. – Моя задница уже болит от седла, а я еще и шага не проехала.
Эдмунд и Оуэн рассмеялись.
– Мейбл, ты уложила вышитую ленту Энни? – осведомилась прибежавшая Розамунда. – Я уверена, что видела ее на полу спальни. Вернусь-ка я, пожалуй, и посмотрю, так ли это.
Но Эдмунд поспешно схватил племянницу за руку, подвел к кобыле и посадил в седло.
– Все собрано, Розамунда, – строго заметил он, вручая поводья сэру Оуэну. – Поезжай с Богом, девочка. Мы все будем ждать твоего возвращения, которое настанет тем скорее, чем скорее ты отсюда уедешь.
Он хлопнул лошадь по крупу, и кобыла рванулась вперед.
– Я не хочу выслушивать сплетни, когда приеду назад, – прошептала Мейбл мужу. – Береги себя, старичок ты мой. Носи фланелевые рубашки, которые я сшила тебе, иначе схватишь простуду зимой.
– А ты, женщина, не кокетничай с придворными красавцами. Помни, что ты моя дорогая жена, – парировал он с теплой улыбкой. – И хотя любишь командовать, я все равно стану скучать по тебе.
Мейбл только фыркнула на это и подстегнула лошадь.
Розамунда всего дважды уезжала из дома, и оба раза не дальше, чем на несколько миль. Муж и дядя брали ее на ярмарки. Она никогда не проводила ночь вдали от Фрайарсгейта и своей постели. Знал ли Хью, что делает, отдавая ее на попечение фактически незнакомого человека? В эту минуту она почти желала, чтобы дядя Генри настоял на своем и она по-прежнему оставалась дома. Почти.
Но постепенно страхи развеялись, и Розамунде даже стала нравиться поездка. Помня о том, что подопечная не привыкла проводить в седле целый день, сэр Оуэн к полудню остановился на отдых. Они пообедали тем, что приготовила кухарка Фрайарсгейта. Аппетит у Розамунды к этому времени разыгрался, и она с удовольствием отдала должное жареному петуху, еще теплым пирогам с крольчатиной, хлебу с сыром и твердоватым грушам из ее собственного сада.
Через несколько часов они остановились в маленьком монастыре: пошел дождь и ехать стало невозможно. Их ожидали и поэтому с радостью приняли, но сэра Оуэна послали на мужскую половину, а женщины остались с монахинями. Этой ночью они были единственными приезжими.
В этот же вечер Розамунда признала правдивость слов Оуэна. Их ужин состоял из густого овощного супа, поданного в небольших корках ржаного хлеба, и маленького ломтика твердого сыра. Эль оказался горьким, и пили они мало. Постель была не лучше: два плоских соломенных тюфяка с блохами и клопами. Утром подали овсянку, которую пришлось есть ложками из общего горшка, к овсянке полагалось по куску хлеба. Сэр Оуэн сделал небольшое пожертвование, и они уехали.
Огороженный высокой стеной Карлайл был первым городом, который увидела Розамунда. Девушка широко раскрыла глаза, проезжая через городские ворота. Сердце ее забилось быстрее, когда они пробирались по узким улочкам, по обеим сторонам которых теснились дома. Никакой зелени, ни единого сада. Они миновали Хай-стрит, направились на юг, к церкви Святого Катберта, примыкавшей к монастырю, где служил Ричард Болтон. В странноприимном доме этого монастыря им предстояло провести ночь.
– Похоже, мне не слишком нравятся города, – заявила Розамунда. – Почему здесь так воняет, Оуэн?
– Если внимательно присмотреться, леди, можно увидеть на мостовых содержимое ночных горшков всех жителей. Оно стекает в канавы по обочинам, – пояснил он.
– От моих коров пахнет лучше, – фыркнула она.
– Ну же, леди, – поддел он, – сельская девица вроде вас не должна чураться неприятных запахов!
Розамунда покачала головой.
– Неужели городским жителям нравится сидеть за стенами, взаперти, в этой духоте? – подивилась она. – Нет, мне это совсем не нравится.
– Город обнесен стеной, чтобы не допустить врагов, – пояснил Оуэн. – Здесь много всяких ценностей, есть что украсть, а шотландцы не дремлют. Карлайл – безопасное убежище для всего окрестного люда. За его оградой можно высидеть любую осаду.
На следующее утро они, к облегчению Розамунды, уехали, и впереди потянулись унылые пустоши Уэстморленда, сменившиеся холмами и озерами Ланкашира с его лесами и оленьими парками. Сэр Оуэн объяснил, что они едут по дороге, вымощенной римлянами свыше тысячи лет назад. Из Чешира они перебрались в Шропшир, где погода уже была совершенно осенней. Розамунда радовалась, что на ней голубой шерстяной плащ с капюшоном. Ей понравились черномордые овечки, пасущиеся на полях Шропшира. Она со знанием дела сказала сэру Оуэну, что их шерсть даже лучше, чем фрайарсгейтская. Она надеялась со временем приобрести отару, хотя это очень сложно, поскольку владельцы не хотят с ними расставаться. Все же, если бы она смогла найти барана-производителя и двух маток, начало было бы положено.
– Ну вот, я везу тебя ко двору, а ты толкуешь о разведении овец, – рассмеялся он.
– Я понимаю, что Хью хотел меня защитить и показать мир, – кивнула Розамунда, – но в душе всегда останусь сельской девчонкой. Судя по тому, что вы мне рассказывали, вряд ли я приобрету влияние при дворе. При встрече с королем я попрошу немедленно отпустить меня домой, а если найду подходящего жениха, непременно попрошу у его величества разрешения на свадьбу.
– Не знаю, когда ты увидишь короля, – вздохнул Оуэн. – По крайней мере не сразу. Рад, что ты поняла: среди сильных мира сего тебе не место.
Интересно, неужели она стала еще красивее с прошлой весны? Проведя несколько месяцев во Фрайарсгейте, он понял ее желание оставаться дома. Мало того, вдруг осознал, что тоже не хочет покидать Фрайарсгейт. Не так-то легко всю жизнь быть у кого-то на службе, пусть даже у самого короля.
– Мне понравится при дворе? – неожиданно спросила Розамунда. Оуэн посмотрел на нее так пристально, что ей отчего-то стало не по себе. Зеленоватые глаза встретились с янтарными.
– Надеюсь, Розамунда. Не хотелось бы, чтобы ты была несчастлива.
При встрече с Генри Болтоном ему стало ясно желание Хью Кэбота защитить от него Розамунду. Но так ли уж разумно разлучать ее с домом?
Дороги Стаффордшира оказались ужасными: удивительно тем более, что ежедневно по ним проезжало множество путешественников, стремившихся на юг. Снова пошел дождь, и землю размыло. Перебраться через реки тоже было нелегко: переправ не хватало, и им пришлось ждать едва ли не час, чтобы проехать по узкому мостику. Деревянные доски скрипели под тяжело груженными телегами и копытами лошадей. Местность вокруг была лесистая, а редкие луга до сих пор оставались зелеными. Однако пейзажи портили уродливые ямы рудных разработок, где добывались уголь и железо.
Они двигались довольно медленно и были в пути уже свыше двух недель, но сэр Оуэн считал, что это вполне естественно, так как женщины непривычны к седлу.
Уорикшир с его чудесными пастбищами и лугами показался Розамунде прекрасным. Все восемнадцать его торговых городов процветали и были весьма оживленными. Розамунда уже привыкла к городам, но признавалась Мейбл, что предпочла бы жить в сельской местности.
Они пересекли Нортгемптоншир, казавшийся странно изолированным и диким по сравнению с остальными графствами, через которые они проезжали. Стада коров и отары овец паслись на все еще зеленых лугах. Как, впрочем, и в Бекингемшире, на последнем этапе пути из Уэльса в Лондон, где скот откармливали перед продажей.
Они добрались до города Сент-Олбанс в Харфордшире, и, зная, что у Розамунды вскоре будет мало времени для развлечений, Оуэн повел ее и Мейбл посмотреть на гробницу святого в большом аббатстве. Святой Олбанс был первым английским святым и римским солдатом.
Розамунда еще никогда не была в таком огромном соборе. Гигантское каменное строение вздымалось над их головами. Переливающиеся витражи отбрасывали причудливые тени на каменные полы. Ни Розамунда, ни Мейбл никогда не видели цветного стекла.
– Как бы отец Мата дивился на такую красоту! – вздохнула Розамунда. – Когда-нибудь я вставлю цветные стекла в нашей маленькой церкви, хотя, разумеется, не такие красивые и большие.
– Они будут еще прелестнее, если другие строения не будут их загораживать, особенно когда в них будет отражаться чистый свет Камберленда, – спокойно отметил Оуэн. – Похоже, мне будет недоставать твоего Фрайарсгейта.
– Может, вам разрешат проводить меня домой, – с надеждой пробормотала Розамунда. – Хорошо бы вернуться весной!
– В таком случае тебе придется провести осень и зиму при дворе.
– Вряд ли у меня есть выбор, не так ли? – рассмеялась она. – Когда мы окажемся в Лондоне?
– Сначала мы отправимся в Ричмонд, – объяснил он. – Думаю, это любимое место короля. Обычно он там охотится осенью. Если его там нет, нам скажут, где он. Это значит, что нам придется провести еще один день в дороге.
Король, однако, оказался в Ричмонде. Проезжая парк, в котором стоял дворец, они увидели на крыше королевский штандарт. С башни свисало красное знамя пендрагонов[4], развевающееся на прохладном ветерке. Внизу сверкали на солнце серые струи Темзы.
– Остановитесь! Пожалуйста, остановитесь! – взмолилась потрясенная Розамунда, натянув поводья и оглядывая открывшийся перед ней вид. – О, какой же он большой! – восторженно выдохнула она. – Я не могу жить в таком огромном здании. Обязательно заблужусь!
Оуэн увидел, что она вот-вот расплачется, спешился и снял девушку с седла.
– Давай немного пройдемся вместе, – предложил он. – И ты, Мейбл, тоже.
Он осторожно поставил на ноги пухленькую коротышку Мейбл.
Та отряхнула юбки и с облегчением потерла ягодицы.
– А-ах, сэр, так куда лучше! – объявила она.
Ее спутники рассмеялись. Оуэн взял Розамунду за руку и пошел вперед, ведя лошадей в поводу. Мейбл плелась следом.
– Мы пробыли в дороге почти месяц, – начал он. – Понимаю, что ты до сих пор не уезжала далеко от своего любимого Фрайарсгейта и все, что сейчас увидела, совсем ново для тебя и, возможно, немного пугает. Города, монастыри, а теперь и дворец. Он действительно велик, но скоро ты будешь знать в нем все закоулки.
– И все королевские дворцы такие? – выпалила Розамунда.
– Некоторые даже еще больше, а кое-какие и меньше. Ричмонд выстроен на руинах дворца, называвшегося Шин. Он сгорел дотла в ночь святого Фомы три года назад. Король с семьей находились здесь и праздновали Рождество, но всем удалось спастись. Однако монарх так любил это место, что велел построить новый красивый дворец со всеми возможными удобствами. Откровенно говоря, это одна из лучших королевских резиденций, хотя мне по душе также Гринвич и Виндзор. Здесь у тебя хотя бы будет своя постель. В Ричмонде все дамы королевы получают отдельные комнаты. Здесь о тебе не забудут, и, кроме того, королева чаще всего бывает именно здесь, когда двор переезжает из одной резиденции в другую.
