Борис Айроевич Саркисов
Трясина
Он смотрит на нее, и в его словах Кассандра читает приказ – ты должна.
– Постараюсь, отец – поизносит она твердым голосом.
Она понимает глубокий смысл его слов и всегда следует его наказам.
Ведь он – ее отец. Она впитывает в себя все, что он говорит и советует, считая его своим неоспоримым кумиром.
– Что ты думаешь о своей тайной идее? – вкрадчиво спрашивает Кассандра.
– Не думаю, а чувствую, что мы на грани чего-то важного. Не могу объяснить, пока не проведем сеанс. Просто чувствую. И ты чувствуешь, не так ли?
Кассандра молча кивает. Да, она тоже чувствует. В тоже время она понимает, что отец хочет сказать что-то другое, но по каким-то причинам умалчивает.
– Чувствую я и то, что тебя что-то тревожит, – Колымей решается коснуться больной для Кассандры темы. – Знаю, тебе хочется выбраться из нашего болотного окружения и жить так, как живут твои сверстницы.
– Неужели ты думаешь, что я когда-то оставлю тебя? – с укором отвечает она. – Как ты мог допустить такую нелепую мысль? И любить тебя никто не будет так, как люблю я.
Губы Колымея трогает горькая усмешка.
– Когда-то всему приходит конец на этом свете, – признается он, а сам думает: насколько я сильно привязал ее к себе, что теперь даже оттолкнуть не смогу ради ее же блага.
– Говори откровенно, что тебя тревожит? Открой сердце, как это ты делала всегда, и у тебя на душе полегчает.
Ее брови сдвигаются, и некоторое время она кажется погруженной в размышления.
– Тревожит меня то, что ты всегда избегаешь разговора о моей маме, -тихо произносит она. – Почему, скажи, я ничего не знаю о ней? Кто она? Что с ней произошло?
Бедное дитя, думает Колымей, многое она не знает. И никогда не должна узнать. Даже если бы он сам имел хоть какие-нибудь сведения о происхождении Кассандры, вряд ли открылся. Тогда трагедии не избежать, а этого допустить он не мог. Она – целая эпоха в его жизни. Потерять ее -значит обречь себя на тяжелое бремя вечного раскаяния.
– Твоя мать Екатерина Сергеевна была прекрасной женщиной. Красивая, любящая… Она погибла, когда тебе было всего три года.
–Ты любил ее?
– Даже очень, – без заминки ответил он.
– Но почему у тебя даже не сохранилось ее фотографии? Почему?
– Ошибаешься, дочь моя. – Он предвидел этот разговор, он знал, что рано или поздно не избежать естественного интереса Кассандры к своему происхождению. – Фотография всегда при мне. Вот, погляди, – он извлекает из кармана халата снимок и протягивает ей. – Просто не хотелось расстраивать ни тебя, ни себя мрачными воспоминаниями. Этот снимок сделан в начале восьмидесятых, а спустя год она погибла в авиакатастрофе, так и не поднявшись с взлетно-посадочной полосы.
– Это моя мама? – всматриваясь в снимок, спрашивает она дрожащим
голосом.
– Да, Кассандра, твоя мама.
Не моргая, она смотрит на глянцевую бумагу, и слезы скользят по ее щекам. Она несколько раз подносит ее к губам, целует. Ах, вот какая она была, моя бедная мамочка, такая красивая…
Краешком глаз Колымей наблюдает за ней. Она подобна яркому пламени, в котором смешались два цвета – яркое золото волос и небесная голубизна глаз. Как ему было жаль ее в эту минуту, и как жутко от надуманного признания. И в то же время чувствует, что сбросил наконец с себя непосильную ношу – она отягощала его много лет. Возможно, его признание отложится в ее мозгу, даст ей пищу для успокоения и смирения с неизбежностью судьбы.
Долго он занимался воспитанием дочери, вел просторные беседы о природе вещей и естестве микромира, который засасывает человека в фантастический мир. И все-таки боялся. Боялся, что очутившись в реальной действительности, за пределами болотного царства, она обнаружит тягу к другой жизни, скованной пороками – пошлостью, снобизмом, лицемерием, ханжеством, насилием.
– Можно я повешу фотографию у себя в комнате? – прижимая к груди снимок, спрашивает она. – Или сделаю так. Сперва пойду в фотоателье и увеличу портрет. Пусть там немного подретушируют старенькую фотогра-фию.
Огромные влажные глаза Кассандры смотрят на отца долгим невидящим взглядом, поддавшись чувственному восприятию, а он читает ее мысли. Кажется, в ней вместилась целая планета с материками чувств, бурными реками энергии, ветрами странствий, мерцающими звездами надежд, шальными грозами, безмятежными берегами, загадочными тропами любви, бурей и огнем страстей. Нельзя дать погаснуть этому многообразному лику, подчиненному единому закону роста и совершенства.
– Конечно, можно, – он обнимает растроганную дочь и целует ее в лоб.
– Конечно, можно.
– Но ты, отец, так и не сказал мне, чем было вызвано твое смятение, когда рассматривал картины, – все еще находясь под гнетом странного поведения отца, Кассандра вопросительно смотрит на него и ждет ответа.
– Думаю, что твой принц уже в дороге, он спешит сюда, – Колымей хитровато щурит глаза. – Ты веришь мне?
Она замирает в растерянности, и с алых губ слетает глухое восклицание:
– Не может быть!
– Может.
В глубине души она верит словам отца, произнесенным с присущей ему убежденностью.
7
Заведующую рестораном Надежду Ивановну Клязьмину, к счастью, Жан с Вадимом застали на рабочем месте. Это, по мнению Жана, была типичная представительница своей профессии: невысокая бойкая кубышка, обладательница длинного нора, высокого лба, широких скул, маленьких невыразительных глаз и рта с толстыми округлыми губами.
– Чем могу быть полезной? – встретила она гостей мягким дружелюбным голосом.
Показав удостоверение, Жан без всяких предисловий поинтересовался происшествием в минувший понедельник.
– Да, – голова хозяйки качнулась вместе с внушительным торсом, – престижа от этого нашему ресторану не прибавилось. Хотя, сами понимаете, такое могло случиться где угодно. – Потом обратилась к зеленоглазой девушке, сидящей за пишущей машинкой: – Настя, пригласи сюда Вадима Вадимовича, – И пояснила: – Это наш метрдотель, Вадим Вадимович Васин.
–Можно, чтобы она проводила нас к нему? – спросил Жан.
– Пусть будет по-вашему.
В зале посетителей почти не было. Из-за дороговизны обслуживания в последние годы рестораны оказались на грани выживания. Раньше, отметил про себя Жан, приходилось подолгу выстаивать очередь, чтобы занять вожделенные места за столиком. Тогда и музыка встречала, и люди плясали. Теперь же – одно запустение. Но, судя по всему, причуды экономического бума не очень-то ударили по престижу «Зари». Напротив, ресторан процветал: после капитального ремонта стены оделись в декоративные щиты с витражами, эстампами, живописными картинами. Особенно впечатлял банкетный зал, куда следователей привела Настя: он был отделен от общего раздвижными дверями с толстыми рифлеными стеклами. Даже появился причудливой формы бассейн с фонтанами, облицованный темнозеленой стекломозайкой. С потолка свисала гигантская люстра. В глубине – большая глиняная ваза с яркими искусственными, цветами. Одна сторона зала располагала зашторенными кабинами – для интимных встреч. Из невидимых динамиков лилась музыка… Будто здесь готовились к лучшим временам, которые должны вот-вот наступить. Любопытно бы здесь, подумал Жан, попировать с красивой женщиной, предаться благостному спокойствию. Ей здесь наверняка понравится, а женщины могут по достоинству оценивать вкусы мужчин.
Вадим Вадимович оказался статным, высоким, с короткой стрижкой человеком, тяжелой нижней челюстью и двойным подбородком. На вид ему было около пятидесяти. Узнав о цели визита следователей, он широко улыбнулся, как бы предлагая себя к разговору.
– Мне необходимо задать вам несколько вопросов, – сказал Жан, усаживаясь.
Васин сел напротив.
– Пожалуйста.
. – Я должен получить от вас некоторую дополнительную информацию по поводу отравления одного из ваших посетителей.
– Что ж, с удовольствием. Это было в понедельник в седьмом часу вечера именно здесь, в банкетном зале, – он указал на пустующий в углу зала стол. Потом стал лихорадочно вспоминать детали случившегося. -Значит, пришли двое довольно приятных мужчин, заказали беф-строганов, шампанского, бутылку мадеры, апельсинов, а затем и бутылку водки. Сами понимаете, когда посетителей почти нет, нетрудно припомнить подробности. Так вот… Они сидели, бойко говорили о чем-то, иногда спорили… Словом, как обычно… Потом, через час-полтора, один из них покинул зал, а другой грудью налег на стол, уперся щекой в ладонь. Подумал, что изрядно надрался. Сперва я его не тревожил, думал, пусть немного оклемается, а потом…
– И что потом?
– Мы же сейчас работаем до восьми вечера. Смена моя давно вышла, а тот чуть ли не всей грудью распластался на столе. Ну, подошел, потряс за плечо, а тот не шелохнется. Смотрю, одна рука его опущена и висит, как ватная. Пощупал пульс… Ну, и вызвал «скорую».
– А как выглядел тот, второй?
Вадим Вадимович задумался. Жан признался себе, что метрдотель ему не понравился. Какой-то поддельно утонченный, чрезмерно учтивый, с притворной доброжелательностью, щедрый на реверансы. Словом, все в нем было неискренним, фальшивым.
– Это был человек лет под сорок, – снова улыбнулся Васин, хотя повода для этого не было. – Высокий, коренастый, шатен, с красивыми, чуть посеребренными волосами на пробор. Был на нем модный малиновый пиджак… Белоснежная сорочка, задернутая красивым галстуком. Словом, производил впечатление богатого преуспевающего бизнесмена.
Жан наискосок глянул на Вадима, надеясь по его выражению лица определить реакцию сослуживца, однако глаза у того были пустыми и безучастными.
– Очень богатым?
– Возможно. Когда я стал убирать со стола, под одной из тарелок нашел сторублевку. Видно, оставил деньги за обслуживание.
– Каких-нибудь отличительных примет не заметили у него?
– Нет. Разве только на указательном пальце был изящный, отлитый из тусклого золота перстень.
Несмотря на наматывающийся клубок фактов, Жан понимал, что особых зацепок по-прежнему нет. Возможно, тот, второй, отравил Рэма. Но где его искать? Есть другие версии, но они требуют проверки и осмысления.
– Вадим Вадимович, – наконец подал голос Вадим, – те двое были все время одни за столом или был третий? Ну, подходил кто-то к ним или подсаживался?
«Молодец, – порадовался Жан, – берет быка за рога».
– Да, к ним на какое-то время подсела дама очень приятной наружности. – Метрдотель снова задумался. – Да, точно. Она в основном говорил с тем, кого отравили.
– Рэмом его звали, – пояснил Вадим.
– Значит Рэмом… Она посидела, кажется тоже попила вина. Потом они с этим… с Рэмом стали о чем-то спорить. Минут через двадцать она встала, оперлась руками о стол, стараясь совладать со своими эмоциями. А этот Рэм махнул на нее рукой, мол, проваливай ко всем чертям, и она выбежала из зала.
Жан извлек из кармана фотографию.
– Случайно не эта?
Васин взял снимок, с минуту изучал его. На его лице появилось удивление:
– Она! Ей-богу она! Откуда у вас эта фотография?
– Вы с ней раньше не встречались? – спросил Жан.
– Никогда, – выпалил служитель общепита.
– А тех двоих? Знали вы их?
– Только шапочно. Два или три раза сюда заглядывали. А у меня память на лица профессиональная.
Жан поблагодарил Васина за информацию.
– Если припомнится что-то еще для нас полезное, будем премного благодарны за звонок в любое время суток.
И он оставил Вадиму Вадимовичу свою визитку.
Затушили свечи, наступила непроницаемая темнота. Комната погрузилась в забытье, все предметы исчезли из поля зрения. Когда глаза привыкли к мраку, выяснилось, что Луна, печально глядевшая в открытое и расшторенное окно, бросает тусклый свет на лица четырех затворников, расположившихся вокруг стола. Хозяин рассадил всех так, чтобы мужчины чередовались с женщинами. Не нравилось ему только состояние Полины: ее глаза не выражали готовности, веры в конечный результат.
– Полина Свиридовна, вы, как и остальные, расслабьтесь и положите руки на стол так, – Колымей кивнул на свою ладонь, раскрытую для рукопожатия. – И все, пожалуйста, расслабьтесь. Правая ладонь каждого должна держаться за левую ладонь соседа. Словом, рука в руку. Таким образом создается замкнутая биоцепь, в которой наши души и тела соединяются воедино.
Колымей дотянулся до этажерки, взял оттуда четыре жетона с выпуклыми знаками, предложил каждому из своих ассистентов положить их на ладонь.
– Это прошедшие специальную зарядку талисманы, покрытые слоем растопленного в огне воска. Они ускорят наше слияние, если, конечно, вы не разорвете биосвязь. Желающие могут закрыть глаза во время сеанса, чтобы наши мысли ни на что другое не отвлекались. Запомните, что мы собираемся выйти на контакт с духом. – Он выдержал долгую паузу, разглядывая ассистентов, и, убедившись, что все правильно выполнили его указания, низким и твердым голосом обратился к ним: – Вы погружаетесь в совершенно ясный магнетический сон. Вы почувствуете при этом, как холодеют ваши руки, ноги, все тело. Не волнуйтесь, это значит сеанс про-текает нормально.
Колымей удовлетворенно кивнул: его воля завладела волей трех лиц, направляя энергию их тел на материальные предметы. Игнат сразу почувствовал, как тело его расслабилось, мозг высвободился из прежних дум и переживаний. Куда-то исчезли кошмары: будто не был он в доме покойника, будто руки его не касались пиджака умершего человека, будто не терзали его мерзкие чувства за фальшиво-показной маскарадностью бытия. Все провалилось куда-то. Теперь для него существовало только настоящее, и он все более покорялся звучащему в темноте голосу – твердому и низкому, голосу человека, привыкшего контролировать свою силу:
– Я, прозванный й известный под именем Колымей, выхожу на связь с духом. Приди, коснись нас, воплотись в плоть землянина, стань нашим другом..
Все с закрытыми глазами покорились его размеренному голосу. И вдруг вздрогнули: они почувствовали под своими руками, как стол, издав треск, и покачнулся.
Благодарю, – Колымей поднял голову к потолку, – что отзываешься на мой зов…
Стол снова качнулся. Потом он плавно оторвался от пола. Полина, испугавшись, открыла глаза. Ее пальцы судорожно вцепились в пальцы Колымея.
– Боже! – только и смогла выдохнуть она.
И тут у нее перехватило дыхание: она увидела силуэт, окаймленный тонкой полоской света. Он напоминал плоскую, будто вырезанную из картона, голову, прижатую к стене. Силуэт переместился справа налево, потом возвратился на место. Теперь он больше походил на объемный разбитый лед, сверкающий голубым светом и освещающий соседние предметы. Движение тела ускорилось. Потом оно стало уменьшаться, вскоре вовсе пропало, и комната снова погрузилась во мрак.
Полина впала в транс, но продолжала, затаившись, сидеть, пораженная страшным колдовством Колымея, которого всегда считали чудаком
неудачником. Под ее ладонями шевельнулась студеная волна, холод пронизывал тело. Колымей, с трудом различая выражение ее лица, опасал. И что она не выдержит напряжения и рухнет на пол. Только бы не это! Нельзя нарушать контакт с духом. Голос его смягчился:
– Все идет как и следовало. Биологическая энергосеть сработала, дух на связи, он питает к нам добрые чувства. – Лотом обратился в пустоту: -Я с нетерпением жду твоего ответа. Ты можешь назвать себя? Если да -качни стол один раз, если нет – два раза.
Наступило глухое молчание. Неожиданно занавес на окне поднялся, сорвался с карниза и накрыл этажерку. С нее посыпались на пол книги. Этажерка приблизилась к Кассандре, которая в этот момент испытывала сильное охлаждение рук. Колымей наклонил голову вперед, дунул на этажерку, и та медленно переместилась на место.
Наконец, стол качнулся один раз.
Тут вздрогнула Кассандра: ощутив сильную боль на уровне сердца, она боялась потерять сознание. Но почувствовав крепкое пожатие руки отца, она вернулась в прежнее состояние. Игнат, как прежде, был спокоен, он даже ощутил, как левая нога Колымея плавно двигалась в ту сторону, куда перемещался стол.
– Назови свое имя? – повторил Колымей и, выдержав небольшую паузу, добавил: – Я буду называть буквы по алфавиту. Когда дойду до начальной буквы твоего имени, дай знать.
Он медленно называл буквы и, как только дошел до «М», стол качнулся. Потом Колымей стал называть все мыслимые и немыслимые имена.
Стол молчал.
– Может быть, ты не желаешь, чтобы твое имя предавалось огласке?
Стол скрипнул и умолк.
Интуиция подсказывала, что надо искать ответ среди имен древнегреческих богов и царей. Он сильно напрягался, перечисляя их, при этом боролся с желанием оторвать руку от стола. Никому из присутствующих не было ведомо, сколько жизненных сил потерял он с начала сеанса, какое титаническое напряжение воли требовалось ему, чтобы жизнь вышла из его существа и действовала на расстоянии. Но тот, кто в эти минуты открывал глаза, не мог не видеть светящееся отражение его рук.
Когда в его сознании шевельнулось слово «Мидас», стол двинулся и ответил «да».
В глазах Колымея мелькнуло молчаливое торжество и легкое презрение к одержанной победе. Оставалось узнать главное – происхождение духа.
– В прошлом ты был землянином? – спросил он.
Стол качнулся дважды.
Далее ассистенты услышали такой диалог:
– Ты можешь определить местонахождение дома номер семь по улице Знойной в нашем городе?
– «Да».
– Способен ли ты вдохнуть жизнь в только что умершего человека по этому адресу?
Стол затаился.
Калымей несколько раз повторил вопрос.
– «Да» – наконец стол качнулся и снова замер.
Полина, вздохнув полной грудью, застонала, изошлась нервным кашлем, ее лицо покрылось обильной испариной. Почти те же ощущения испытала Кассандра, но она сознавала, что вся эта процедура уже позади.
Колымей поспешил успокоить своих ассистентов:
– Благодарю вас за мужество. Вы прекрасно ассистировали. Сейчас сеанс окончен, его последствия могут стать сенсационными. Большая вера и взаимное доверие дает нам возможность засвидетельствовать: мы собственными глазами видели астральное тело, участвовали в общении с высшим духом.
Выслушав эту тираду,’ Игнат тяжело вздохнул, смахивая пот со лба.
– Все это… – его лицо зажглось восхищением. – Все это за пределами человеческого разума. Вынужден признаться, что я не очень-то верил… Это ведь сущая фантастика!
– Ничего подобного, – возразил Колымей. – Это фантасты хотят оторвать людей от действительности, я же хочу возвратить их к ней.
Ощущение успеха прочно завладело Игнатом, заполнило все его существо, сметая прочь изнеможение от напряженного сеанса. В считанные минуты вся его жизненная философия рассыпалась в труху. Его вера в официальную науку, рационализм, в логику и незыблемую реальность материального мира поколеблены. Он оказался безоружным и беспомощным перед хаотичной и сумасшедшей вселенской тайной. Уже пожилой историк по образованию и профессии, повидавший на своем веку самые невероятные вещи, вдруг раскис перед новой философией, преподнесенной ему другом Колымеем.
Хозяин замка встал из-за стола, зажег свечу. Тусклый свет упал на лица людей. Они выглядели инертными, изнуренными от разорительной траты сил. Довольно быстро к ним возвращалась теплота, но смятенное чувство никого не покидало.
Пожелав всем доброй ночи, Колымей проводил их. Вернувшись к себе, остановился у окна.
Болота, еще недавно залитые лунным светом, исчезли – кругом черная пустота без звезд. Внезапно страшный удар грома заставил его вздрогнуть. Затем вспышка молнии осветила окно и непролазные топи: они ожили – косой дождь, усиливаясь, забарабанил по илистой воде, потроша ее на пенистые брызги. Разразился страшный ливень. Ветер и дождь вместе застучали по железной кровле, готовые сорвать ее. Природа бесновалась. Было слышно, как внизу громко грохочет, перекатываясь, пустая металлическая бочка.
Колымей, чье лицо озарял громовержец Зевс, воздел руки кверху, воздавая хвалу восхождению божественной силы из царства мрака.
9
На следующий день ровно в девять утра Маркин вызвал в свой кабинет Жана с Вадимом. По глазам шефа было видно, что его устраивает ход расследования.
– Читал твой отчет, – он удовлетворительно кивнул Жану. – Хороший отчет. А ты уверен, что жена Рэма могла отравить своего мужа?
– Пока это только предположение, не более.
– Можно подробнее?
– Из беседы с ее матерью было совершенно очевидно, что Светлана хотела избавиться от Рэма: тот в течении последних месяцев почти не появлялся дома, скрывался от милиции и, что особенно важно, угрожал выкрасть сына. Это – во-первых. В ящике письменного стола Рэма я обнаружил личный дневник покойного, из которого выкрадены все исписанные листы. Спрашивается: кто и с какой целью мог это Сделать? Это – во-вторых.
Маркин вопросительно изогнул брови:
– Что, есть и в-третьих?
–Да. Метрдотель ресторана «Заря» Васин, обслуживавший тот злополучный столик, сообщил, что к тем двоим на какое-то время подсела женщина. Она говорила с Рэмом на высоких тонах, потом их разговор перерос в ругань, женщина схватила свою сумочку и выбежала из ресторана.
– Ну, – Сергей Георгиевич откинулся на спинку кресла, – и что из этого следует?
– А то, что это была не кто иная, как его жена Светлана Михайловна Багратова.
– Да, это уже мотив. Думаешь, что эти факты дают нам основание для ее задержания как подозреваемую номер один?
– Это все, чем я располагаю.
Подполковник вызвал Наташу и распорядился принести заключение из криминальной лаборатории.
– Скажи Королеву, что мне срочно нужны данные экспертизы по поводу отравления в ресторане, – процедил он себе под нос, даже не шевельнув губами. Потом обратился к Жану: – Как Базалов?
– Нормально.
– А твои соображения, Вадим? – спросил Маркин назидательным тоном, будто принимал экзамен у студента.
– Выводы Жана вполне логичны, – сказал Базалов. – Но, думаю, как-то все гладко получается. Интуиция мне подсказывает, что за всем этим таится что-то необычное, даже мистическое. Сперва эта галлюцинация с ожившим гробом… Между прочим, Аделаида Андреевна не производит впечатление ненормальной женщины…
Маркин поджал губы и удивленно приподнял брови.
– Ну ты даешь! Что только не померещится женщине около гроба с покойным бандитом?
– Я тоже так думал, но… Выходит, что и мне померещилось?
– И тебе? – усмехнулся подполковник.
– Когда я стоял у гроба, а Жан в это время беседовал в соседней комнате с матерью и дочерью, какие-то тени скользнули по стене. Я оглянулся – никого. Просто мистика. Потом появился высокий мужик лет под шестьдесят с пышной бородой. Он был в темных очках и с соломенной шляпой в руке. Старик швырнул в ноги покойного сто рублей. Но этим не ограничился: деньги он сунул и в карман пиджака мертвеца, словно тому пригодятся на том свете на мелкие расходы. Не находите ли это странным?
– Ты чушь несешь, Вадим! – резко бросил Маркин. – Тебе надо навести порядок в собственной голове. Область фантастики не наше занятие.
Принесли заключение экспертизы. Версия Жана подтвердилась: отпечатки пальцев как на бокале из-под мадеры, так и на общей тетради принадлежали одному и тому же лицу – Светлане.
– Это, между прочим, в-четвертых, – Маркин не скрывал удовлетворения. – Все соответствует здравому смыслу. Когда, говоришь, похороны?
–Сегодня.
– Сделаем так. Дадим ей время спокойненько похоронить мужа и справить по нему поминки… Ну, не варвары же мы! А завтра отправляйтесь к ней с ордером на арест. И еще, – шеф постучал пальцем по столу, сосредотачиваясь. – Прошу тебя, Жан, не забывай сообщать Наташе, где тебя следует искать. Я всегда должен знать, где в данный момент находятся мои сотрудники. Договорились?
– Договорились.
Их беседу прервала Наташа, появившаяся в дверях.
– Сергей Георгиевич, там…
– Ну, что там – землетрясение! – гаркнул подполковник.
– Звонит Светлана Михайловна, – сконфуженно произнесла она. – Настаивает на разговоре с Жаном Игоревичем.
Маркин вопросительно посмотрел на Жана. Тот встал, но шеф жестом предложил ему оставаться на месте.
– Вот что, Наталья Константиновна, переключи разговор на мой телефон.
Наташа вышла в приемную. Наступила короткая тишина. Жан поднес трубку к уху и услышал взволнованный женский голос:
–Алло, это Светлана Михайловна. Вы меня слышите?
– Да, слышу.
– Творится что-то невероятное. Если так будет продолжаться, то я наверняка попаду в психушку. Вчера мать уехала…
– Светлана Михайловна, говорите по существу, – перебил ее Жан и сделал знак Маркину, чтобы тот взял трубку с параллельного телефона. -Говорите, что случилось?
– Скажите, вы могли бы срочно выехать ко мне? Это очень и очень важно.
– Да говорите же, что стряслось!
– Этой ночью труп исчез.
– Что?
– Взял да исчез… Хоронить некого…
– Выезжаю, – растерянно промычал Жан.
Оба, подполковник и Жан, словно ошпаренные, кинули трубки на рычажки телефонов. Маркин бросил на Вадима беспомощный взгляд, почесал затылок и внезапно разразился диким раскатистым смехом.
– Покойник сбежал… Радуйся, Вадим, накаркал, – и он вновь стал захлебываться от смеха.
Таким его никогда не видели.
10
До болот Мидас добирался добрых двенадцать часов – от восхода до заката. Бежал, шел, потом снова пускался бегом, останавливался, чтобы перевести дух. Ноги ныли от отеков. Каталепсия не проходила. Каждый раз его передергивало, когда он представлял, что тело Мертвеца стало его плотью.
Вконец измотанный добрался до леса. Здесь стало легче, и он мог расслабиться.
Небо после ночной грозы по-прежнему было затянуто тучами. Он продвигался к запеленгованному его разумом объекту. Вдруг остановился. Показалось, что информант больше не направляет его. Но медлить не хотелось. В любую минуту его могли обнаружить непонятные по своей психологии существа. И тогда…
Так было, когда шел по улицам города: он видел на лицах землян отражение печали, скорби, страха. Его остановила женщина средних лет с вьющимися волосами. Ее зеленоватые глаза выражали не столько удивление, сколько испуг. Она приставала, таращилась На него и все бубнила под нос: «Рэм, ты воскрес?… Рэм, ты воскрес?… » Но встретив холодное и глухое раздражение в его глазах, схватилась за сердце…
Впрочем, теперь никакого повода для тревоги – кругом безлюдно, одни
диковинные деревья, сверху, сквозь кроны, смотрят на него набухшие от влаги темно-лиловые тучи. Природа готова снова взбунтоваться и начать светопредставление. Громыхнуло над головой – остервенело, надтресну, то. Яростно зазвучала симфония сил Тьмы и Света. Казалось, они сошлись в бешеной схватке, истязая друг друга. Схватка эта с каждым раскатом грома становилась чудовищно жестокой. Хлынул ливень.
Неожиданно в нем зашевелилось странное ощущение: кто-то неустанно дышит ему в спину. Чьи-то шаги позади него ошеломляюще точно совпадают с его собственными. Стоило ему остановиться, шаги затихали. Он обернулся – никого. Надо торопиться. Не куда?
Мидас полез в карман пиджака, извлек оттуда латуневый жетон-талисман с выгравированными знаками, зажал его в руке и услышал чей-то приглушенный голос. Это было похоже на загадочный сигнал, возникающий в сознании без предупреждения. Значит он снова под чьим-то контролем. Кто-то зовет, управляет им. Он стиснул виски ладонями, и в голове беспорядочно зашевелились обрывки фраз: «Углубляйся в лес… Сворачивай направо… Будь осторожен – трясинные болота… Найди тропинку, иди по ней, не сворачивая… Ворота… Пройди через них… »
И вот она – тропинка. Единственная, связывающая реальный мир с призрачным.
Дождь припустил еще сильнее. Ветер буйно раскачивал и теребил деревья. Они сходились друг другу в объятия, иные со свистящим треском валились, находя свою погибель в тяжелой болотной жиже.
Он ускорил шаг. Сердце клокотало от торопливой ходьбы, от предвкушения встречи. То и дело заступал за край тропинки, проваливаясь по колено в вязкую землю, отчего штанины брюк, покрывшись толстым слоем грязи, стали тяжелыми. Ноги чавкали в лакированных туфлях.
Ощущение, что кто-то движется по пятам, не покидало его.
Строго подчиняясь приказу, он остановился. Как бы выплывая из небытия, появились двустворчатые ворота, предусмотрительно распахнутые настежь. Через пятьдесят метров такие же ворота – массивные, кованые. Только тогда, когда нога нащупала под собой твердую почву, беспокойство покинуло его.
«Он упрямо ждет меня, – звенело в ушах, – и, похоже, дождался. Он зовет меня. Но я знаю, кто он, и знаю, что он хочет от меня».
11
Гроб действительно был пуст, будто только что его завезли из бюро ритуальных услуг.
Гроб, к удивлению Жана, был сдвинут кем-то или чем-то: он стоял почти по диагонали к периметру стола.
Труп вместе с черным парадным костюмом и лакированными туфлями стал призраком, растворился в неведомом пространстве. Непостижимое разуму дьявольское безумие! '
Другой была и Светлана. Куда-то испарились ее чопорность, высокомерие, ледяной голос. Теперь она с затаенным дыханием смотрела на следователя. Губы ее дрожали, слезы подступали к глазам и, казалось, она сейчас разрыдается как ребенок, у которого отняли любимую игрушку.
– Когда это случилось? – тихо спросил Жан.
– Ночью… После двух часов.
– И что вы думаете об этом?
В ответ она пожала плечами.
Все выглядело фантастически необычно, за пределами человеческого разумения. И не только для Жана, И все-таки все эти выдумки с полтергейстом, в чем убежден Вадим, чушь собачья. Ясно, что покойник не мог сбежать. Его выкрали. Но кому понадобился труп? Неужели в этом неодушевленном теле скрыта какая-то тайна? Логика трещала по швам – ее не было вовсе. Хотя каждому явлению должно быть объяснение. Значит надо взять себя в руки, не поддаваться смятению. Возможно, исчезновение мертвеца, подумал он, – логическое продолжение истории с отравлением. И раскрытие одного преступления должно неминуемо привести, к раскрытию другого.
– Вы готовы дать откровенные показания? – спросил Жан.
– Вы разве усомнились в моем откровении? – она исподлобья смотрела на следователя выжидательным взглядом, стараясь понять, к чему он клонит.
–Да! – Жан энергично мотнул головой. – Вы вчера солгали, что после ухода Рэма из дома вы его не видели.
Глаза ее наполнились слезами. Закрыв руками лицо, она закачала головой.
– Будь проклят Васин! – воскликнула она, чувствуя, как ее пронизывает холодная дрожь. – П-п-подлый ублюдок!
– Успокойтесь, Светлана Михайловна, – он с облегчением вздохнул: вопрос задел ее за живое, и она раскололась. Оставалось продолжить натиск. – Да, Вадим Вадимович сказал…
– Хватит! – она резко прервала его. Само упоминание имени этого человека приводило ее в ярость. – Этот мерзкий, угодник решил свалить все с больной головы на здоровую. И вы клюнули на его наговоры?
– Сделаем так, – глаза Жана потеплели. – Сейчас мы вместе едем в управление, и вы даете официальные показания. Как на духу.
