bannerbannerbanner
Курс на Юг

Борис Батыршин
Курс на Юг

Полная версия

Барон дочитал письмо до конца, сложил в конверт, запер в секретер, и задумался. Совет Остелецкого, содержавшийся в постскриптуме, был далеко не праздным: следовало, в самом деле, как-то объяснить Камилле предстоящую отлучку. Планируя бракосочетание, они собирались в начале июня отправиться в долгое свадебное путешествие на «Луизе-Марии», для того и проверяли судно после ремонта в нынешнем плавании. Теперь планы придётся пересматривать.

Взгляд его упал на книжный, вишнёвого дуба, шкаф. На верхней полке красовались нарядные переплёты собрания сочинений французского писателя и футуровидца Жюля Верна. Барон души не чаял в его романах, проглотил из бессчётно ещё во время учёбы в Морском Училище – и, оказавшись в Бельгии перво-наперво выписал из Парижа дорогущее издание в богатом коленкоровом, с золотым тиснением, переплёте и иллюстрациями, переложенными папиросной бумагой. Камилле же, не одобрившей увлечения «низкопробной беллетристикой» (её собственные слова!) он заявил, что приобрёл книги чтобы попрактиковаться во французском – благо, русские переводы он знает едва ли не наизусть.

Решение пришло сразу: если лорд Гленарван превратил свадебное путешествие на яхте «Дункан» в спасательную экспедицию – то почему бы ему, барону Греве, не совместить своё свадебное путешествие с выполнением поручения ведомства, в котором состоит Венечка Остелецкий? В конце концов, чем шотландский аристократ лучше остзейского барона? Надо только найти романтический и убедительный повод, способный увлечь воображение новобрачной.

Барон задумался – недавно в одной из брюссельских газет ему попалась любопытная заметка. Тогда он посмеялся и выбросил её из головы – но теперь она может прийтись весьма кстати. Надо, решил барон, сразу по возвращении, разыскать автора, чтобы спланировать всё ещё до встречи с Остелецким в Париже. К тому же, если верить некоторым сугубо деловым корреспонденциям, напечатанным в газетах, поездка эта может оказаться весьма полезной для семейного предприятия, в которое превратилась теперь пароходная компания, приданое баронессы Греве.

И барон потянулся к нижней полке шкафа, где хранились подшивки газет и журналов.

III


Красное Село, возле Санкт-Петербурга.

Май 1879 г.

Остелецкий дал лошади шенкеля. Рыжая донская кобыла (лошадей им дали казаки, состоявшие при штабных конюшнях, предупредив, что выбрали для «ихних высокородий» коняшек посмирнее, потому как знамо дело, моряки) фыркнула, вылетела вслед за гнедой графа Юлдашева на гребень холма – и встала. Дальше дороги не было. Склон обрывался песчаной кручей, и внизу, в дюжине саженей, в узком дефиле, проходила на рысях батарея лейб-гвардейской конной артиллерии. Донской казачьей батареи. Могучие вороные кони, по шесть в запряжке, чёрная с красными лампасами и выпушками форма ездовых и фейерверкеров, ротмистр, батарейный начальник – сбоку колонны, в клубах пыли, поднятой высокими колёсами орудий и передков, что-то неслышно орёт, и пышный султан развевается над каской с золочёным налобником в виде двуглавого орла…

Сборы в Военном лагере Красного Села в разгаре. Вдали, за речкой Лиговкой, виднеется Царский валик, и туда-то направляются конно-артиллеристы. Дальше, за Лабораторной рощей белеют ряды парусиновых солдатских палаток. Их ставят в начале мая, когда полки прибывают в Военный лагерь на сборы. Офицеры же квартируют неподалёку, в деревянных благоустроенных домах, выкрашенных в цвета полков. Обыкновенно в красносельских сборах участвуют десятки тысяч военных, а в редкие годы Больших Манёвров, – например, в 1853 м, перед Крымской Войной, их здесь разместилось до ста двадцати тысяч. К середине мая размещение полков заканчивается и начинается первый, строевой и стрелковый этап сборов. После полки занимаются ротными и батальонными полевыми экзерцициями, и в августе сборы завершаются большими манёврами.

Сейчас многих полков, обычных гостей Военного лагеря, на месте нет. Одни на Балканах, другие переброшены на юг, в Туркестан, к афганской границе, на случай возобновления боевых действий в Индии. Даже гвардия – и та ещё не в полном составе, не все полки успели вернуться в столицу. Однако ж ряды палаток по-прежнему стоят плотно – места отсутствующих полков заняли команды военных училищ. Вот они, кстати, следом за конно-артиллеристами – Николаевское кавалерийское училище проходит строем, с песней.

 
«Едут, поют юнкера Гвардейской школы,
Трубы, литавры на солнце блестят.
Грянем «Ура!», лихие юнкера,
За матушку Россию, за русского Царя!..»
 

Алые кепи, положенные к летней форме, алые обшлага на чёрных мундирах – красуются николаевцы, форсят, не приведи Господь! Это пока сабельные ножны у них обычные, обтянутые чёрной кожей, с латунными наконечниками и устьями. Но каждый, к гадалке не ходи, предвкушает счастливый момент, когда сможет бросить в стальные, начищенные до зеркального блеска, ножны палаша серебряный гривенник – для звона, по обычаю лейб-кирасир и кавалергардов.

 
«Справа повзводно, сидеть молодцами,
Не горячить понапрасну коней.
Грянем «Ура!», лихие юнкера,
За матушку Россию, за русского Царя!..»
 

Разумеется, далеко не всякому суждено попасть в гвардию. Это участь избранных; прочим же после выпуска предстоит разъехаться по армейским гусарским и драгунским полкам, тянуть унылую служебную лямку. Но кто ж об этом задумывается в восемнадцать-то годков от роду?

 
«Справа и слева идут гимназисточки,
Как же нам, братцы, равненье держать?
Гей песнь моя, любимая,
Буль-буль-буль бутылочка казённого вина!..»
 

Ротные начальники недовольно оглядываются, грозят кулаками – ишь чего, удумали, вставлять неположенный припев про «буль-буль-буль»! А николаевцам хоть бы хны, им сейчас сам чёрт не брат!

 
«Здравствуйте, барышни, здравствуйте, милые,
Съемки у нас, юнкеров, начались!
Гей песнь моя, любимая,
Буль-буль-буль бутылочка казённого вина!..»
 

– Хороши, прохвосты! – с удовольствием сказал Юлдашев, когда колонна николаевцев миновала дефиле, и можно стало говорить, не глотая пыль, поднятую сотнями копыт. – Ну что ж, полюбовались, Вениамин Палыч, и к делу. Вы, верно, гадаете, зачем я пригласил вас на эту прогулку?

Остелецкий наклонил в знак согласия голову. Юлдашев, ставший после официального перехода молодого человека в департамент военно-морской разведки его непосредственным начальником, нередко выбирал для важных бесед необычные места, предпочитая их казённой тиши кабинетов. «В нашем деле, Вениамин, – поучал он молодого сотрудника, – никогда нельзя забывать, что у любых стен могут оказаться уши. А на открытом воздухе – парке, к примеру, или в лесочке загородном – кто нас подслушает?»

– … так о чём бишь я? – продолжал Юлдашев. Он потрепал рыжую по шее, и та мотнула головой в ответ на ласку. – С николаевцами нам сегодня ещё предстоит встретиться. По итогам завершившейся кампании решено создать особые морские пластунские команды. В них набирают добровольцев, как из стрелков, так и из казаков и матросов. Так же решено зачислять добровольцев из последних выпусков военных училищ. Берём, разумеется, только тех, кто подходит по нашим требованиям. А они весьма строгие – из десятка желающих хорошо, если один проходит!

– Неужели в Николаевском тоже сыскались охотники? – удивился Остелецкий. – Где кавалерия, а где флот?

– Ещё как сыскались, друг мой. Особенно когда узнали, какое положено от казны жалование. Сами знаете: армейские корнеты и прапорщики, из тех, кто живёт только лишь на казённый кошт, отнюдь не роскошествуют. Хотя и не бедствуют, конечно.

Веня согласно кивнул. В самом деле, кое-кто из будущих кавалеристов вполне мог польститься на высокое жалование и перспективы быстрого роста по службе.

– Морские пластунские команды будут состоять при военных судах, несущих заморскую службу или совершающих дальние походы. – продолжал граф. – Повышенное жалование, как я уже сказал, выслуга лет год за два, ну и подготовка, разумеется: стрельба из разных типов винтовок и револьверов, приёмы рукопашного боя, владение холодным орудием любых видов. Плаванье, действия под водой с помощью особых приспособлений именуемых «водолапти». Это, видите ли, нечто вроде перепончатых лап на ноги, а к ним – парусиновые перчатки с перепонками между пальцев. Очень, говорят, удобно и быстро плавать под водой получается, куда быстрее, чем привычным способом, дрыгая ногами-руками, аки лягушка. Изобрёл их унтер-офицер Лопатин во время Дунайской кампании, а мы вот позаимствовали…

Остелецкий усмехнулся – надо же, чего только русский человек не придумает! Граф меж тем развивал тему:

– …гимнастика, это обязательно, артиллерийская наука, начальный курс. Кроме того, специальные дисциплины, вроде подрывных работ и ведения разведки. А для проявивших себя особо – телеграфное и шифровальное дело. Вот, кстати, почему наше ведомство курирует их подготовку… Морские пластунские команды, как я уже упомянул, создаются с учётом опыта прошедшей кампании. Например, некоторым нашим рейдерам приходилось высаживать разведочные партии на сушу, совершать диверсии против объектов неприятеля, захватывать стоящие на якорях суда – и, если судить по рапортам начальников партий, им крайне не хватало подготовленных людей. Матросики, конечно, и бравые и силушкой бог не обидел – но тут-то требуются особые навыки…

Остелецкий снова кивнул.

– Верно, Александр Евгеньич. Припоминаю, рассказ моего товарища по Морскому Училищу лейтенанта Казанкова, как они взрывали маяки на Мысе Доброй Надежды…

– Вот-вот, что-то в этом роде я и имею в виду. – согласился Юлдашев. – Собственно, я и привёз вас сюда, чтобы познакомить с одной из таких команд. Они тут, недалеко, за Лабораторной рощей лагерь себе устроили. Вы приглядитесь к ним, оцените. В миссии, которая вам предстоит, эти молодцы могут очень пригодятся.

 

– Ну, как вам наши подопечные, Вениамин Палыч? – осведомился Юлдашев. – Видел, как внимательно вы к ним присматривались, и даже поупражнялись за компанию.

Действительно, понаблюдав за упражнениями «морских пластунов» на невиданных сооружениях из брёвен, канатов и канав с водой, Остелецкий не утерпел: спросил у распоряжающегося занятиями хорунжего, можно ли раздобыть подходящую одежду вместо морского мундира. А когда требуемое (выцветшие парусиновые шаровары и рубаху-косоворотку из ткани бледно-зелёного цвета) принесли – присоединился к одной из групп. И сразу понял, что не в состоянии угнаться за этими ловкими, жилистыми, подвижными, как ртуть молодцами – несмотря на то, что в Морском Училище числился одним из первых по гимнастике и фехтованию.

После обеда, поданного прямо к «учебному городку», занятия продолжились, но уже в «классах». Остелецкий посетил «класс телеграфистов» – большую палатку-шатёр, где учащиеся, устроившись за лёгкими столиками, стучали ключами, упражняясь в азбуке Морзе. Заглянул в соседний шатёр, в котором на длинных дощатых, покрытых брезентом, столах были разложены части винтовок разных систем, а неторопливый, усатый унтер объяснял «ученикам» особенности сверхметкой стрельбы и прицеливания с помощью новомодных ружейных телескопов. Посетил он и полянку, где на присыпанных песком площадках проходили занятия по штыковому бою, французского ножного боксинга «сават» и каким-то неведомым ухваткам с применением палок, ножей и кривых кинжалов-бебутов. Об этих последних надзирающий за упражнениями казачий урядник объяснил, что бебуты – личное холодное оружие «морских пластунов». Они не слишком громоздки, ухватисты, а в ближнем бою позволяют, при наличии должного навыка, отбиться от сабли или абордажного палаша.

– Что тут скажешь, Александр Евгеньич? – ответил Венечка. Впечатляет. Если бы мы всех солдат так готовили… но я понимаю, это невозможно в армейских полках. Да, пожалуй, и незачем. А вот иметь в каждом полку подобную команду – это было бы, думается мне, весьма полезно!

– Так ведь лиха беда начало, друг мой! – весело отозвался Юлдашев. – Уже решено, что лучшие выпускники этих курсов станут инструкторами при подготовке нового набора. Пока только для флота – но дайте срок, и до армии дело дойдёт. Вы мне вот что скажите: присмотрели кого-нибудь себе в команду?

Веня кивнул.

– Есть несколько молодцов – да вот, я их в книжечку записал. Один, как вы и говорили, из Николаевского кавалерийского, фамилия – Серебренников. Двое казаков, трое флотских унтеров, и ещё один, Георгий Лукин – тоже из юнкеров, артиллерист, бывший студент Технологички. Мне его особо рекомендовали как знатока взрывного дела.

– Вот и ладушки. Вы, голубчик, уж потрудитесь, отберите ещё человек с пяток – и начинайте занятия в составе команды. Кстати, давно собирался спросить – вы испанским языком, владеете?

– Поверхностно, Александр Евгеньич. Читать ещё кое-как могу, а вот с разговорной речью не очень.

– Вот и займитесь. Я распоряжусь прикомандировать к вашей команде офицера, свободно владеющего испанским – попрактикуйтесь, да и с людьми вашими позанимайтесь – чтобы каждый три-четыре десятка самых употребительных оборотов знал. И, кстати…

Юлдашев сделал паузу.

– Вы тут давеча упомянули о вашем товарище по Морскому Училищу, лейтенанте Казанкове. Не исключено, что вам предстоит встретиться с ним – но не здесь, в Петербурге, а уже по ту сторону Атлантики. Так что завтра жду у себя, в Адмиралтействе. Обсудим кое-какие детали вашей миссии – и за дело. Времени у вас, почитай, совсем не осталось.

IV


New York Herald, САСШ

…июня 1879 г.

«…перуанский броненосец «Уаскар», прославившийся два года назад стычкой с британской эскадрой, отличился вновь! Потопив в морском бою возле порта Икике чилийский корвет «Эсмеральда» (при этом героически погиб командир корвета, капитан Артуро Пратт), монитор продолжил крейсерство и уже на следующий день ворвался в гавань захваченного чилийцами боливийского порта Мехильонес, где устроил настоящий погром, потопив около десятка различных судов. После чего направился к порту Антофагаста, где чилийцы высаживали с транспортов подкрепления, и подверг порт бомбардировке, несмотря на ответный огонь береговых батарей и канонерской лодки. Перед тем, как вернуться в Кальяо, командир «Уаскара» адмирал Мигель Грау велел перерезать подводный телеграфный кабель, связывающий Антофагасту с Вальпараисо и Кальдерой, а на обратном пути перехватил и потопил несколько чилийских шхун с воинскими грузами…»


«Berliner Börsen-Courier», Берлин

…июня 1879 г.

«…на международной конференции в Тильзите снова кипят страсти! Британская делегация отказалась обсуждать поправки в итоговый документ о статусе Суэцкого канала, ссылаясь на то, что Германия и Франция предпринимают агрессивные действия в западной части Индийского океана, в частности…»


«Le Petit Journal» Франция, Париж.

…июня 1879 г

«…наши экспедиционные силы высадились в порту Анцирана на северном побережье острова Мадагаскар. С моря высадку поддерживали огнём орудий новейшие крейсера «Риго де Женуиль» и «Эклерир», а так же броненосец третьего ранга «Ля Галлисоньер», специально отозванный из Карибского моря, где он охранял интересы французских колоний в Вест-Индии.

Напомним читателям, что король мальгашей, Радам II-й ещё в 1861-м году предоставил секретные концессии нашему соотечественнику Жозефу-Франсуа Ламберу. Но после злодейского убийства короля двумя годами позднее, концессии были отменены, причём малагасийские власти отказались возмещать убытки, понесённые гражданами Франции. Переговоры, продолжавшиеся с перерывами более пятнадцати лет, результата не дали, и в результате власти Третьей Республики приняли решение о вводе войск на Мадагаскар. Не приходится сомневаться, что став протекторатом Франции, эта позабытая Богом и цивилизацией земля…»


«С.-Петербургские ведомости»

…июня 1879 года.

«Нам пишут из Занзибара:

«…русско-германская эскадра в составе пяти вымпелов – полуброненосный фрегат «Князь Пожарский», клипер «Вестник», а так же корветы Кайзерлихмарине «Винета» и «Лейпциг» в сопровождении канонерской лодки «Альбатрос» нанесли визит в Занзибар. Это первый совместный поход такого рода. Эскадра была встречена на рейде «салютом наций» из двадцати одного пушечного залпа. Султан Занзибара Сеид Баргаш ибн Саид аль-Бусаид вышел навстречу боевым кораблям на яхте «Глазго», отремонтированной после морского сражения в декабре прошлого года, где яхта султана вместе с русским клипером «Крейсер» вступила в бой с британской крейсерской эскадрой. Наш корреспондент особо отмечает, что русские корабли в Занзибаре встречали с восторгом; на состоявшемся на следующий день приёме во дворце султана командиры «Пожарского» и «Вестника» были удостоены ордена Бриллиантовой Звезды Занзибара. Такую же награду получил и начальник германского отряда капитан первого ранга Фолькман фон Арним. Во время визита прошли переговоры об устройстве на острове совместной русско-германской угольной станции и ремонтных мастерских для военных судов, совершающих плавания в западной части Индийского океана. Особо отмечено, что услугами этих мастерских смогут пользоваться и суда заново создаваемого (не без помощи Второго Рейха и нашего Отечества) занзибарского флота…»


«Times» Лондон

…июня 1879 г.

«…пощёчна Британской Империи! Власти Китая объявили о запрете всем без исключения нашим судам посещать порты как материкового Китая, так и острова Формоза[3]. В то же время при Цинском дворе ходят упорные слухи о грядущем полном запрете торговли опиумом по всей территории Поднебесной. На центральной площади китайской столицы публично обезглавлены сто высокопоставленных чиновников, обвинённых в потворстве торговцам опиумом. Так же объявлено о введении смертной казни для причастных к этому иностранцев…

…Палата Общин единодушно приняла резолюцию, требующую от кабинета Гладстона предпринять самые решительные меры. Однако, из-за обстановки, сложившейся на конференции в Тильзите, а так же из-за потерь, понесённых Королевским Флотом в недавней кампании, это может быть вызвать известные затруднения…»

V


Северная Атлантика.

Июнь 1879 г.

– Все наверх, паруса ставить!

Перекличка боцманских дудок – точь-в точь, как в роще, населённой спятившими соловьями – пронеслась по кораблю. Дружный перестук босых пяток – на палубе в тёплую погоду матросам велено было снимать тяжёлые матросские башмаки, сберегая белизну тщательно выскобленных тиковых досок. Разбежались по местам, марсовые – глядя на них, человек неискушённый и впечатлительный, схватился бы за сердце. Это же какой страх: сначала вскарабкаться на верхотуру марсов и салингов по верёвочным ступенькам-выбленкам вант, потом встать босыми пятками на перт – трос, натянутый под толстенным рангоутным деревом, – и лёжа на нём животом, перебирать ногами, пока не доберёшься до нока реи. А молодцам-марсовым привычно: они уже на местах, и по команде боцмана их тёмные от смолы и табака, твёрдые, словно можжевеловые корневища, пальцы распускают узлы на бык-горденях[4]. Тяжёлые полотнища парусов, освобождённые от пут, падают, разворачиваются – и с громким хлопком выгибаются, принимая ветер.

Из трубы едва курится жиденький дымок. Бронзовый, напоминающий бронзовый цветок с четырьмя лепестками лопастей, гребной винт поднят в кормовую шахту – впереди долгий переход, надо использовать любую возможность, чтобы сэкономить уголь. Паруса дружно взяли ветер, и «Витязь», накренившись на левый борт, разгонялся на низкой волне. Погода заставляла радостно петь сердца моряков – на небе ни облачка, от горизонта до горизонта, вода ртутно сияет под солнцем, и только где-то на страшной высоте мелькает крохотное пятнышко – королевский альбатрос, вечный скиталец морей, которого невесть каким ветром занесло из южных широт в Северную Атлантику.

Аврал продолжался недолго. Матросы вернулись в кубрик, добирать недолгие часы сна перед вахтой. Вперёдсмотрящие и сигнальщики замерли на своих местах, а лейтенант Сергей Ильич Казанков облокотился на ограждение мостика и по-хозяйски огляделся по сторонам. Ветер ровный, судно бежит резво, на палубе полный порядок, боцмана бдят, вахтенный офицер толковый – а не спуститься ли в каюту, уделить время заброшенному с самого Кронштадта дневнику?

Ещё на «Москве», после захода в Нагасаки, когда судно отправилось в Портленд для ремонта и переборки машин, Серёжа, уступив просьбам Карлуши Греве (а как отказать увечному герою?) дал ему почитать свои записки. Барон проглотил их единым духом, после чего, не слушая возражений смущённого автора, заявил, что будет сущим преступлением перед читающей российской публикой не опубликовать эти труды – «да вот, хотя бы и в иллюстрированном журнале «Нива», они охотно печатают путевые и военные заметки!»

Шутки шутками, а по прибытии в Петербург, Серёжа действительно отослал изрядно исправленные и переработанные выдержки из своего дневника в редакцию. И был немало удивлён, когда они появились в очередном номере, после чего – выходили регулярно, занимая три полных разворота, да ещё и с иллюстрациями! Редактор «Нивы», Фёдор Николаевич Берг убеждал молодого человека ни в коем случае не бросать, как он выразился «прозаических упражнений» и даже поговаривал об издании его «рудов отдельной книжкой-приложением.

«Не слушайте, голубчик того, что твердят господа Салтыков— Щедрин и прочие фрондирующие личности из круга «Отечественных записок» о том, что наше издание якобы потакает обывательским и буржуазным вкусам! – убеждал Серёжу Берг. – А хоть бы и потакаем – так и что с того? Читатель любит «Ниву», и недаром по числу подписчиков мы уступаем, разве, лондонскому «Illustrated London News». Лучшего старта для начинающего литератора не придумать – особенно для того, кто пишет на военные темы, и не с чужих слов, а, подобно графу Толстому, опираясь на собственные впечатления. Тем более, вы моряк, а морские походы, сражения, бытовые зарисовки из флотской жизни у читателя теперь в почёте. Кому ж, как не вам о сём писать? Так что дерзайте, друг мой, дерзайте!..»

 

Такие речи, конечно, льстили молодому человеку – пожалуй, не меньше, чем и пачки писем от «благодарных читателей», которые аккуратно пересылали ему из редакции. Но хлопоты, связанные с оснасткой и подготовкой «Витязя» к первому выходу в океан съедали всё время новоявленного литератора время без остатка. И вот, теперь, когда выдалась свободная минутка – почему бы не выполнить обещание, данное Бергу и не взяться, наконец, за перо?


Из дневника С.И. Казанкова.

«…не могу не отметить, сколь сильно изменилась российская жизнь. Конечно, я смотрю на эти перемены глазами морского офицера – но всё же, они поистине удивительны! И произошли они за какие-то полтора года, миновавшие с нашей победы в кампании на Балтике. Мне же это тем более очевидно, что я по долгу службы почти всё это время отсутствовал в пределах Отечества. Судите сами. То, на что раньше требовалось полгода, теперь успевают сделать за две недели, и ещё сетуют на волокиту! Вроде, и крапивное семя наше, чиновники от всяко-разных департаментов никуда не делись – а словно бы и их подменили! Работают не за страх, а за совесть, да и мздоимство, как мне говорили люди знающие, не то, чтобы вовсе прекратилось, но его стало гораздо меньше. С трудом верится, конечно: Россия есть Россия, здесь спокон веку не перевозились охотники запустить руки в казну – а всё же, наводит на размышления.

Что до господ «революсьонэров», этих радетелей за благо народное, отрыжку господ Герцена и Некрасова, то замечу следующее. Если раньше за ругательные слова о Государе можно было схлопотать по физиономии, разве что, от лабазных сидельцев с Сенного рынка 0 то теперь и в университетской аудитории за то же самое могут произвести такое «оскорбление действием», что останется либо секундантов, либо пускать себе пулю в лоб от позорища. Но ни первое не второе к господам либералам и народовольцам не относится – жидковат народец, мелковат. Таких хватает только на то, чтобы взрывать бомбами ни в чём не повинных людей, а потом убегать с места злодеяния, как записным прохвостам и трусам. А что вы хотели, судари мои: патриотический подъём, после победной войны иначе и быть не может!

Фабричная и заводская промышленность демонстрирует отчётливый рост – то, чего России так не хватало! В деревнях молодые парни всё чаще снимаются и, наплевав на общинный уклад жизни, подаются в город, в фабричные. Там и ремеслу обучат, и жалованье положено твёрдое. В одном Петербурге три новых механических завода уже достроены, ещё два стоят в лесах, и заказы от адмиралтейские да Военного Министерства для них уже расписаны на пять лет вперёд.

Да, темпы строительства, что гражданского, что военного, в особенности в области судостроения, теперь какие-то фантастические. Взять хотя бы наш «»Витязь»: где это видано, чтобы корабль второго ранга (три с половиной тысячи тонн водоизмещения – это вам не жук чихнул!) построенный по передовому проекту, со стальным корпусом и новомодным британским изобретением, называемым «карапасная», сиречь, выпуклая, броневая палуба, достраивался и снаряжался к заморскому походу за месяц после спуска на воду! Однако ж – так оно и есть, и палуба «Витязя», которая содрогается под моими ногами – мы идём в полный бакштаг, вздев фок, грот, все марсели и косые паруса, так что и на такой скорости удары набегающих волн в скулу весьма даже чувствительны, – наилучшее тому подтверждение.

Однако ж потери в минувших кампаниях, что в балтийской, что в океанской, весьма велики. Перед российскими судостроителями стоит задача: заново создать как Черноморский, так и новый, Средиземноморский, флоты. Наши собственные верфи и механические заводы не справляются – впору заказывать новые суда и корабли во враждебной Англии! Но это, конечно, невозможно – британские верфи загружены, Королевский Флот спешно восстанавливает былую численность, и приходится размещать заказы в Германии, Франции и даже у заокеанских судостроителей. К одному из таких и лежит сейчас мой путь, определённый казённым предписанием, полученным из Морского министерства…»


Выкроить время для дневника так и не удалось. Не успел Серёжа заполнить своим мелким бисерным почерком даже одной страницы (он всегда тщательно обдумывал фразы, прежде чем перенести их на бумагу, оттого помарок с исправлениями было немного), как над головой застучали матросские пятки и засвиристели в свои дудки боцмана. Серёжа поспешно запер тетрадку в ящик стола – не хватало ещё, чтобы вестовой увидел его «прозаические упражнения»! В глубине души он осознавал, что углубившись в материи, слабо ему известные и не до конца понятные (что мог знать о России морской офицер, не вылезающий из заморских походов и военных кампаний?), он склонен идеализировать перемены, происходящие в Империи. К тому же, пережитая личная трагедия, гибель невесты от бомбы террористов, не могла не наложить отпечаток на все суждения, сделав его чересчур пристрастным – а допустимо ли это для литератора, который должен, если верить многочисленным критикам, предлагать читателю непредвзятый взгляд на события?

Нет уж, подумал он, взбегая наверх по узкому трапу, лучше писать о том, что он видел собственными глазами и знает доподлинно: о войне, кораблях, морской службе, о картинах быта и обыденной жизни моряков, столь любезные читателям «Нивы». Вот, к примеру: почему бы не описать в очередной главе дневника аврал, из-за которого надувают сейчас щёки усачи-боцмана, высвистывая команду – "все наверх, рифы брать!"

Погода меж тем портилась. С норда наползали лохматые облака, несущие дождевые шквалы, и командир корвета, изучив в трубу горизонт, распорядился оставить на мачтах одни марселя, взятые в два рифа. И верно, ветер вскоре усилился до шести баллов. Он заунывно свистел в снастях стоячего такелажа, срывал пенные гребни с валов, высотой достигавших уже верных шести футов. Ещё не шторм, но уже очень свежий ветер – такой, дай ему только шанс, с лёгкостью ломает брам-стеньги, сносит не убранные вовремя лисель-спирты, превращая судно в беспомощную игрушку разыгравшейся стихии.

Но к счастью, на «Витязе» всё было сделано вовремя и корвет, подгоняемый крепчающим норд-остом, резал волны – да так, что пенные брызги взлетали до самых марсов, валы то и дело захлёстывали бак, прокатываясь по шкафуту, разбивались о ходовой мостик, который на корвете вынесен перед дымовой трубой и кожухами вентиляторов. Серёжа порадовался, что в «духам» в кочегарках не нужно сейчас усердствовать, а держать пар на «стояночной» марке, не давая остыть котлам – иначе дым из трубы, с каждым порывом ветра накрывал бы мостик чёрной пеленой, от которой скрипит в зубах и на белоснежных манжетах и остроконечных воротничках-«лиселях» остаются жирные угольные пятна.

К шестой склянке командир предложил спуститься в кают-компанию. Вахтенный мичман проводил их завистливым взглядом – ему-то предстояло торчать на мостике ещё полтора часа. У Серёжи зуб на зуб не попадал: клеёнчатый непромокаемый плащ он неосмотрительно оставил в каюте, из-за чего промок во время аврала насквозь, и чашка «адмиральского» чая – сейчас было самое то.

После пары глотков крепчайшего напитка, щедро разбавленного чёрным ромом, молодой человек немного отошёл, и даже нашёл в себе силы поддерживать беседу. Командир корвета сидел напротив и делал маленькие, аккуратные глотки из фарфоровой, с золотым силуэтом «Витязя», чашки – сервиз этот преподнесло кают-компании перед выходом в море общество офицерских жён.

– Жаль мне отпускать вас, Сергей Ильич. Двух месяцев не прослужили, только-только освоились – и вас уже забирают!

– Благодарите господина Повалишина. – вздохнул Серёжа, доливая опорожнённую на четверть чашку ромом. – Это он постарался. А моё дело маленькое: получил приказ – и отправляйся в САСШ, принимать надзор за строительством нового монитора. Я ведь, как вам известно, и на кораблях этого класса послужил в балтийскую кампанию, и с американцами имел дело, когда наша «Москва» заходила в Портленд для докования. Вот и сочли, что для меня такое задание подойдёт в самый раз.

– Ну, решили, значит, решили. – согласился собеседник. – Начальству, знамо дело, виднее.

Серёжа кивнул, отхлёбывая «адмиральский чаёк». Капитан второго ранга Григорий Павлович Чухнин слыл среди офицеров «Витязя» фаталистом – после того, как пушки адмирала де Хорси в щепки расколотили корвет, которым он командовал, Чухнин вернулся в Россию – и вместе с орденом Святого Владимира с мечами получил новый корвет, носящий то же название, что и погибший у берегов Южной Америки.

– На Балтике-то вы изрядно погеройствовали. – продолжал командир. – Да и потом, на «Москве», тоже отличились. Егория-то, батенька, просто так, за понюх табаку не дают…

3Устаревшее название Тайваня
4снасть, с помощью которой нижняя кромка прямого паруса подтягивается к рею.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18 
Рейтинг@Mail.ru