полная версия
Борис Орлов
Холодная война – глубины океана…
* * *
Где ты, Русь моя ржаная? Где овсяная?
На репейном сквозняке – баба пьяная.
А мужик ее давно спит на кладбище.
Ни коровы, ни овцы нет на пастбище.
И трава вокруг избы – ой! – не кошена.
Позабыто все вокруг. Позаброшено!
Где ты, Русь моя льняная? Где гречишная?
Раскричались иноземцы, что ты лишняя.
Стал доверчивый народ сиротинушкой,
Но зовет меня сынком и кровинушкой.
Все растащено вокруг да распродано.
Где ты, родина моя? Здесь ты, Родина!
* * *
Уходит прочь за годом год,
Сжигая дни и ночи.
Мы все уйдем… И даже тот,
Кто уходить не хочет.
Мелеет глубь и гаснет высь.
Стирается булыжник.
А кто-то держится за жизнь,
Губя чужие жизни.
Он станет холоден и сед,
Как свет ночной звезды.
И он уйдет с земли, но вслед
Уйдут его следы.
* * *
Потяжелел октябрьский день —
Завалы на пути.
Я так устал, что даже тень
Мне тяжело нести.
Над лесом крики воронья.
Нелегок путь земной.
Хотя устал, но тень моя
Пока еще со мной.
* * *
Павшим в бою
Как тень, отбрасываем плоть,
Но души сберегли.
Эвакуирует Господь
На небеса с земли.
В траве кузнечики звенят.
И жизнь, и смерть – к лицу.
В лучах небесного огня
Легко лететь к Творцу.
* * *
Приближается рыжий
вечер – краткий визит.
Месяц сломанной лыжей
по сугробам скользит.
Убегает за речку,
за пригорки, за лес…
Там, закутавшись в вечность,
день короткий исчез.
Он унес наше детство
прочь по снежной меже.
Но остались в наследство
свет и радость в душе.
* * *
В зеркалах тени предков – соседи,
Нас на землю спускают с небес.
Конденсаторы тайн и трагедий —
Зеркала, что сверкают окрест.
Общий мир не делите на части,
Чтоб не резали жизнь грани зла.
К нам ворвутся чужие несчастья,
Если мы разобьем зеркала.
* * *
Летят снежинки с темной высоты
В застывшие леса сквозь белый воздух.
Чернеют, словно зимние цветы,
Среди густых ветвей вороньи гнезда.
Зачем грустишь в своей квартире ты,
Когда покрылись окна снежной дрожью.
Зимой заметней черные цветы,
Парящие над белым бездорожьем.
* * *
Все впереди: и бездны звездных трасс,
И даже тупики идеи ложной.
Хотя пугает будущее нас,
Его исправить в настоящем можно.
Не надо камни в прошлое бросать,
Искать изъян и грех в чужом уставе.
Конечно, можно все переписать,
Но невозможно прошлое исправить.
* * *
Районный центр: река, сквер, автостанция.
Пустые сплетни и тоска в дому.
Мы вовсе не последняя инстанция —
Превыше Бог, прислушайтесь к нему!
Районный центр – моя страна в разрезе.
Здесь, как в Москве, и челядь, и князьки.
А в храм идти с больной душой полезней,
Чем в шумные хмельные кабаки.
* * *
Пью кофе. Разгадывать ребус
Устал. Просыпается дождь.
Над крышей – небритое небо,
Осины русалочья дрожь.
Дремлю. А дождю вот не спится.
Он бродит, как пес, под окном.
И чтоб в темноте раствориться,
Пью кофе в ночи перед сном.
* * *
В.С.
Любишь лаять тонко
Ты из-за угла.
Подлая душонка.
Подлые дела.
Раз возвел заборы —
Так под них ложись.
Чем длиннее споры,
Тем короче жизнь.
* * *
…А наша плоть – не более чем тара
для глупых сплетен и смешной молвы.
Мы вылупились из земного шара,
но души наши слабы и малы.
Потом они взрослеют незаметно
под лунным светом тайн и саламандр.
Я смерти не боюсь – душа бессмертна,
а тело – обновляемый скафандр.
* * *
Умрет село. И зарастет дорога.
Уйдет в трясину пахотная гладь.
Я в этой жизни знаю очень много
Того, чего хотелось бы не знать.
А мне твердят: все в мире позитивно,
Что совестью гордятся чернь и голь.
И так порой становится противно,
Что даже не спасает алкоголь.
* * *
Слишком много людей. Споров много.
Одиночеством я обделен.
И стрекочет молва, как сорока,
Что я вырос под шелест знамен.
Не мечтал о пути знаменитом,
Что венчает над кладбищем залп.
Никогда не хотел быть бандитом,
Но монахом, наверное, стал б.
Я искал тишины и смиренья.
Келья. Свечка. Молитва. Погост.
Смерть – мгновенье. Жизнь – тоже мгновенье.
И мгновенье – горение звезд.
* * *
Памяти С. Есенина
Река и речь текут по-русски,
А листопад впадает в дождь.
Ах, эти тромбовые сгустки
Осенних выплаканных рощ!
Дня помраченья и разгула…
Сгорела в водке трын-трава.
Похмельный холод сводит скулы
И заползает в рукава.
Я устаю: вокруг потери
И волчий блеск в глазах детей.
Царит над миром право зверя,
Оно преследует людей.
Трепещет выстывшее сердце
Листом осины на ветру.
Мы с октябрем единоверцы,
Но вера здесь не ко двору.
* * *
Опасна вина без вина.
Но, сидя в траве под забором,
Не вычерпать душу до дна
Нетрезвым мужским разговором.
Глаголам сквозь зубы не течь,
Блистая хмельной позолотцей.
Дрожит неподъемная речь
Бадьею в глубоком колодце.
Прозренье опасней вина,
Виновным оно – как засада.
Не вычерпать душу до дна…
А значит, и черпать не надо!
* * *
Февраль. Метелей нет. Мороз крепчает.
На синем небе – желтая луна.
Читаю книги. Согреваюсь чаем.
Не верится, что впереди – весна.
Свет предвечерний льется через окна
В мой дом – сияют в зеркале лучи.
Трещат деревья, и звенит дорога
Под окнами… Трещат дрова в печи.
Читаю книги – вслушиваюсь в речи
Далеких предков. Век впадает в век.
Мир Божий отразился в человечьем
Мирке – и засветился человек.
Луна в зените. Солнце на закате.
Синеет вечер около крыльца.
Ищу глазами в золотом окладе
Святого Духа, Сына и Отца.
* * *
Помню всех – и старше, и моложе —
Промелькнувших, как в коротком сне.
Никому и ничего не должен,
Ничего никто не должен мне.
Взгляд окаменел – слеза не брызнет.
Горблюсь и ступаю тяжело.
Расплатился собственною жизнью
Я за все, что было и прошло.
* * *
Давай, поговорим с тобою, ветер, —
Бездомный странник, ты меня поймешь.
Скрипит крыльцо: один на белом свете.
Поля пусты. В амбарах сохнет рожь.
Я многих потерял и многих встретил.
Пел: «Жора, подержи мой макинтош…»
Давай, поговорим с тобою, ветер, —
Ты разговор по свету разнесешь.
И встречи, и разлуки не случайны.
Пустой стакан. Измятая кровать.
Я знаю: ты хранить не можешь тайны…
Поговорим – мне нечего скрывать!
* * *
Нет звезды. И сгнили колоски.
Серп и молот продали злодеи.
Герб страны разрублен на куски
Так, что ни собрать его, ни склеить.
А народ притих и поредел.
Неуютно юным, трудно старым.
Наша жизнь – топорный новодел,
Он не интересен антикварам.
* * *
Дерево возле подъезда хромое.
Снег во дворе.
Узкая щель между тьмою и тьмою —
День в декабре.
Ветер снежинки и крутит, и вертит.
Дерева скрип.
Узкая щель между смертью и смертью —
Жизнь словно всхлип.
* * *
Решалось все с жару да с пылу,
Жилось, как в нелепом кино.
Подумал: «Давно ль это было?»
И понял внезапно: «Давно!»
В ладони перо, а не птица,
А в небе – луна до утра.
Не знаю, что завтра случится.
Не помню, что было вчера.
* * *
Дождались весны. Поют ручьи,
Словно птицы. Почки зеленеют.
Мы с тобой по-разному молчим:
Я – короче, ты – чуть-чуть длиннее.
Гнезда ремонтируют грачи.
Да, пожалуй, ты меня умнее.
Мы с тобой по-разному молчим…
Так молчим, как мы молчать умеем.
* * *
Ночь. Бессонница. Сыро и стыло.
Лунный свет. По углам – полумрак.
Листопадом округу накрыло,
Льются листья водою в овраг.
И душа – слезы льются! – промокла.
Для чего я живу? Что за цель?
А луна?! Ей бы лазить по окнам
Да заглядывать в каждую щель.
И в реке, неспокойной и мутной,
Отразился свет, как на ноже.
Надоела луна… Неуютно
От нее на промокшей душе.
Ночь – для слез, а совсем не для песен.
Для чего я живу – где ответ?
Окна дома туман занавесил,
Но с небес заструился рассвет.
* * *
Дым ползет от горящей ботвы.
Мы картошку печем. Ветви носим.
Золотистые вздохи листвы —
Словно тесто в квашне, дышит осень.
Теплый дым и прохлада земли.
Детский смех – непорочен и робок.
А когда улетят журавли,
Заблестят караваи сугробов.
Прибежим, поиграв под луной,
В наши избы – небесные кущи.
И не зря мы молились весной
В белом храме о хлебе насущном.
Русские
Нас не поставить силой на колени.
Но можно обмануть.
Мы часто побеждаем отступленьем,
И в этом суть!
Мы только Богу в храмах бьем поклоны,
Даем гонимым хлеб и кров.
Для русских пятая колонна
Опаснее других врагов.
* * *
Задернул вечер занавески.
Меж серых айсбергов плыву.
Январь. Морозно. Старый Невский
Блестит в витринах, как во льду.
Оставил бар, вино в стакане
И глаз погасших синеву.
По тротуару, как «Титаник»,
К семейной гавани плыву.
Огни реклам. Все как в тумане.
Фальшив и призрачен уют.
И проститутки, как пираньи,
Вокруг неистово снуют.
* * *
Трубили печи в каменные трубы,
А ветер в луже облако лакал.
На женскую любовь я ставил губы,
Как на лису охотничий капкан.
Любовь хитрила. Но ее изнанка,
Как соль, белела на моем виске.
Мне дождик предсказал, а не цыганка
Судьбу по незатейливой руке.
Стоптав ботинки и разбив коленки,
Я понял: мир – шершав и угловат.
На мачте поднят парус, будто к стенке
Поставлен неприятельский солдат.
Куда плыву? Переплываю Лету.
Трепещет зыбь, как травы на лугу.
И словно серебристые монеты
Бросаю годы в мертвую реку.
* * *
Сентябрь. Набухшие аллеи.
Из туч скрежещет поздний гром.
Листва от сырости ржавеет,
Не рощи, а металлолом.
Жить в металлической пустыне
До снега… Воют провода.
Ржавеет прошлое. Отныне
Над миром ржавая вода.
Все, что болело, отболело.
Душа к дождям не рвется ввысь.
Ржавеет вымокшее тело,
И ржавчина съедает жизнь.
* * *
Надгробно – рекламные плиты.
Сиянье неоновых свеч.
Чужие слова, как бандиты,
Насилуют русскую речь.
То самоубийства, то стрессы —
Срывается с плеч голова.
Людей искушают, как бесы,
Страстями чужие слова.
Была бы кириллица вечной —
В молитве над храмом кружим.
Не облагороженный речью,
Родной мир нам станет чужим.
* * *
Мы счастья ждем, как солнца – из-за тучи.
И нам не суждено узнать пока,
Что отдадим и что взамен получим.
Да не отсохнет щедрая рука!
Подарим радость и больным, и сирым.
Наверно, счастье в том, чтоб быть собой.
А безразмерность горестного мира
Мы измеряем собственной судьбой.
IV
* * *
«А Русь еще жива… Еще жива…
Ни немцу не поддастся, ни монголу…»
Слова во рту сгорают, как дрова,
Подогревая в голове крамолу.
Не скрипы колесниц, не звон мечей
Тревожат сердце. Есть страшней невзгоды.
От пламени обманчивых речей
Бесследно гибнут страны и народы.
* * *
Сапоги мои – скрип да скрип…
Н. Рубцов
Устал шагать. Сносились сапоги.
В крестьянском доме водкою согреюсь.
Деревни вдоль дороги – узелки,
Что Бог вязал, на память не надеясь.
Деревня – пять коров на семь дворов,
А веники в сенях древнее лавров.
Железные останки тракторов
Блестят, как будто кости динозавров.
Меж осенью и летом – журавли
Клин вбили, приближая время спячки.
И жадно тянут воду из земли
Стволы деревьев, словно водокачки.
Россия – в свалку превращенный храм,
Иду и плачу – топь на месте луга.
Давно церковным звоном по утрам
Селенья не приветствуют друг друга.
Живетьево
Рассвет. Калиток скрип. Собачий лай.
Над трубами – дым, свившийся в колечки.
Живетьево… Черемуховый край.
Деревня дремлет меж ручьем и речкой.
Пыль тихо гонят к пастбищу стада,
Пастуший кнут звучит раскатом грома.
Такой ее запомнил навсегда,
Когда в слезах простился с отчим домом.
Живетьево… Зарос и высох пруд.
Нет «пятачка», где наша юность пела.
Другие люди поселились тут,
Которым нет до прежней жизни дела.
Труд с совестью вошли в крутой раздрай,
Взошел бурьян непроходимой чащей.
Конюшни нет, капустника… Сарай,
Где лен хранился, сломан и растащен.
Живетьево… Жизнь не всегда права.
Не вырастили для крестьянства смену.
Черемухи спилили на дрова,
А в дождь в деревне грязи по колено.
Где удаль? Где отцов и дедов речь?
В полях растут осины да березы.
Но вспомню перед тем, как в землю лечь,
И белый цвет, и ягод черных слезы.
* * *
Полрощи в солнышке игольчатом.
Печали нет и грусти нет.
Душа – поляна колокольчиков:
И синий звон, и синий свет.
Поют и птицы, и кузнечики.
Слеза от радости течет.
Душа цветет. И все изменчиво…
Но остальное все не в счет!
Старушка
Поет из-за печки старушке сверчок,
Цветут на комоде открытки.
И смотрит подсолнуха черный зрачок
В слепое окно у калитки.
Дряхлеет… Все реже из ветхой избы
Выходит в боры и дубравы.
Уже собирает гнилые грибы
И сушит над печкою травы.
Она не считает, как прежде, года,
Не думает, сколько осталось.
В душе отстоялась, как будто вода,
Святая безмолвная старость.
* * *
Жизнь идет от порога к порогу,
Находя утешенье в ходьбе.
Мама искренне молится Богу
Пред иконою в русской избе.
Утром дерево детского роста
Стелет ковриком тень на крыльцо.
Все таинственно, мудро и просто.
У всего есть душа и лицо.
Палисадник, заросший цветами.
Зелень прутиков около пней.
Мама меряет жизнь не годами,
А моими приездами к ней.
* * *
Тропинка бежит со двора
Заглавною строчкой анкеты.
А мама добра и стара —
Исполнилось семьдесят летом.
У мамы на окнах цветы.
Под окнами старый колодец.
Соседи, как правда, просты.
Один я здесь – что инородец.
Солятся в бочонке грибы,
И вялится рыба под крышей.
В игре бесприютной судьбы
Я детство домашнее слышу.
Шурша, облетает листва —
С ней ветер вступает в беседу.
Я счастлив, что мама жива.
Мне жаль, что отсюда уеду.
