Братья Швальнеры
Венский вальс
Глава вторая. Улица Бергассе
Зигмунд Фрейд и Карл Юнг знали друг друга давно – с того самого момента, когда более двадцати лет назад профессор психиатрии еврейского происхождения, родом из Вены соблазнил молодого швейцарца (да и не его одного) новым видением психоанализа. Термин этот был до него известен, но что он означает, никто не знал. Фрейд же, как ему тогда казалось, приоткрыл завесу тайны – и сразу произвел революцию в кругах психиатров. Одни называли внезапно произведенные им открытия шарлатанством – понятное дело, завидуя ему, ведь они-то за всю свою жизнь не додумались и до сотой доли того, до чего дошел Фрейд. Другие со скептическими лицами принимали его новую теорию на веру, но признавали, что научно ее подтвердить или опровергнуть они не могут. Третьи пустились в пляс от радости, забыли все, чему их учили в университетах, и стали слепыми адептами новой психиатрии. Все три категории этих людей забыли главную истину, которой должна руководствоваться наука – действительно состоятельные теории нуждаются в проверке временем. Невозможно в одночасье было признать силу открытий Ньютона и Галилея, находились их сторонники и противники, и даже законы физики не всегда им подчинялись – прежде, чем, спустя много лет время доказало, что по сути (за исключением некоторых своих частей) теории эти верны. Именно так: время сравнивает и дает нам возможность сравнить научные постулаты, примерить их к действительности, отсечь наиболее безжизненные из них и признать наиболее жизнеспособные – хотя на сто процентов не верен до конца ни один. Лицом к лицу лица не увидать.
Та же самая судьба ждала фрейдов психоанализ. Будучи непризнанным официальной наукой, он притягивал адептов и учеников как огонь мотыльков. Именно поэтому в 1908 году здесь, в доме Фрейда на улице Бергассе, образовалось то самое «общество по средам», о котором Гитлер говорил Сталину этим вечером. Поначалу туда входили только представители психиатрической науки. А в дальнейшем, поскольку теория была связана со столь сложным и всем интересным явлением как человек и его психика, число членов общества стало расширяться, в него стали входить деятели культуры, науки, и, как видим, даже политики – легальные или нет. Шли годы, и теория стала проходить ту самую проверку временем – на практике не все ее положения оказались идеально верными, как обещал ее создатель. В 1911 году кресло короля психиатрии впервые покачнулось под Фрейдом, ушли многие его последователи, в том числе Адлер. Но остался Юнг – тот самый молодой швейцарец, с коим Фрейд связывал будущее психоанализа и которого называл своим преемником.
К 1913 году, речь о котором идет в повествовании, и Юнг начал медленно, но верно отворачиваться от своего учителя. Нет, не потому что научно теория не везде подтверждалась – ту самую прописную истину о том, что хорошая теория как хорошее вино должна быть выдержанной Юнг знал как отче наш. А потому что Юнг начал смотреть дальше своего уже пожилого учителя. Разность во взглядах коснулась подходов Фрейда к сложнейшим проявлениям человеческого характера. Старик считал, что в основе всего лежит подавленное либидо и где-то он попал в самую точку. Невозможно отыскать на планете человека, чья сексуальная жизнь в полной мере отвечала бы его к ней требованиям. И, даже если у него в общении с противоположным полом все в порядке, наверняка у предков были проблемы в этом отношении. И они-то и передались ему на некоем сакральном уровне. А от них, от неразрешенных проблем сексуального характера, все и происходит – войны и революции, убийства и великие достижения.
Юнг же считал, что проблема эта носит куда более глубокий характер и только лишь сексуальными девиациями не объясняется. Собственно, этому и был посвящен их спор накануне заседания «общества по средам», куда его член Гитлер пригласил пока не знакомого остальным членам Сталина.
– Верно, – говорил Юнг, – верно сказано в Писании, что разума человеку отпущено ровно на его, человеческую, долю. Как говорится, богу – богово, а кесарю – кесарево. И оттого, если бы только наш разум определял те исторические процессы, что происходят в мире, мы бы еще существовали в виде обезьян и даже до уровня Галилея не докатились бы. Следовательно, есть внутренняя сила, о которой человек не знает или предпочитает не знать, но которая именно дает разуму вектор и направление движения, с тем, чтобы сделать его вершителем судеб миллионов. Ну, или, напротив, убийцей или биндюжником.
– Именно. И заключается она в подавленном сексуальном влечении. Что еще внутри человека так живо и всегда активно? Что способно, выражаясь иносказательно, свернуть горы? Что есть сама жизнь в человеке и источник зарождения новой жизни? Только инстинкт размножения. Не забывайте, дорогой Юнг, что мы по сути те же животные, только наделенные разумом. Вы верно заметили, что разума у нас не так уж много, как должно бы быть – а значит, двигателем нашего утлого сознания являются именно животные инстинкты. Сильнее названного мной нет ни одного…
– Как все это примитивно, профессор. Вы так легко объясняете такие сложные явления…
– Потому что психиатрия – это наука. Она обязана все объяснять и тем служить человечеству.
– Да, но наука о человеке! А человек есть существо сложное, в котором даже на животном уровне сочленяется великое множество тех же самых инстинктов, и многие из них нами еще в полной мере не изучены. Не забывайте, что только вчера Дарвин сделал свое революционное открытие. Нам предстоит еще много времени, чтобы до конца понять происхождение разума – производного от инстинктов, – а вы торопитесь и уже сегодня упрощенчеством пытаетесь объяснит все и вся, в то же время загоняя науку в шоры древнего миропонимания.
– Ерунда. Здесь и понимать нечего. Знаю, что вы не согласны с моей теорией, хотя психоанализ считаете едва ли не высшим достижением человечества – иначе я не взял бы вас в ученики и не называл бы надеждой современной психиатрии. Но все это ваше «индивидуально» и «коллективно-бессознательное», воля ваша, есть категории настолько абстрактные… Хотя они, в сущности, не противоречат моему учению о подавленном либидо.
– Нет, уверяю вас, они шире. Это совокупность ряда условий и факторов, в числе которых подавленно либидо, если и имеет значение, то не первостепенное. Пока еще не знаю точно, из чего оно состоит, но поверьте – не только половое влечение формирует ментальность человека. Обстоятельства жизни его и его предков, неразрывно связанные с политической, экономической и социальной картиной мира, плюс инстинкты, плюс особая память, передающаяся ему от предыдущих поколений – вот неполный перечень того, что формирует бессознательное. У большинства людей эти факторы откладываются внутри слабо – во многом потому, что потрясения, переживаемые им и его пращурами, не так сильны, как у других, которые в результате этих потрясений сами становятся сотрясателями общественного спокойствия.
Фрейд рассмеялся:
– Послушайте, вы же в первую очередь биолог. Каким образом память прадеда может передаться правнуку? Это же смешно, если принять во внимание, что они никогда не видели друг друга!
– А половые проблемы? Они-то, по вашему мнению, как-то передаются?
– Это другое. Это проблемы физиологического характера, проблемы со здоровьем, влияющие на психику. А наследственные заболевания, как вам известно, к сожалению, уже широко распространены!
– Нет, вы слишком упрощаете коллега…
– Извольте, могу обосновать даже на вашем примере. Вы были последователем всех моих теорий ровно до того момента, как не появилась в вашей жизни эта жидовка, обычная психическая, возомнившая себя героиней Ломброзо и принявшая свое помешательство за гениальность. Вы просто-напросто влюбились в нее – что ж, явление обычное для молодого человека – и приняли на веру весь тот бред, который она вам поведала относительно моей теории и всех остальных научных догматов!
– Как вы можете так говорить?! Я не могу представить, чтобы вы пускались в такие субъективные оценки людей! Вы – светоч! Что она вам сделала, позвольте осведомиться?
Фрейд замолчал. Здешние сплетники давно судачили о том, что между Фрейдом и Юнгом существует гомосексуальная связь, и ответить сейчас на столь провокационный вопрос означало для профессора принять на веру эти абсурдные утверждения. Юнг понял, что перегнул палку, и продолжил:
– Уверяю вас, Сабина здесь абсолютно ни причем. Ее лечение, проявленные ею симптомы, никак не связанные с сексуальностью, в том числе с подавленной – вот что дало мне почву подумать самому, и прийти к выводу о том, что не только сексуальные девиации людей крутят эту планету.
– И потому вы решили обратиться к оккультному знанию? Еще лучше, особенно учитывая ваше врачебное образование!
– Напрасно вы так. Вы ведь согласились с тем, что человек многого не знает.
– И что из того?
– То, что позволено Юпитеру, не позволено быку. С ранних лет образы и голоса умерших предков преследуют меня. Моя теория о бессознательном также не лишена отсылок к оккультному знанию – во-первых, опыт предков и цивилизаций говорит нам о том, что не учитывать это знание в отсутствие какого-либо другого просто глупо, а во-вторых… Впрочем, это неважно. Если наука пока не отыскала ответа на вопрос о знании научном, то позвольте мне поискать его в ненаучной области – с тем, чтобы в последующем найти ему научное объяснение.
– В чем вам и поможет ваша пациентка?!
– Как знать? Иногда ответ кроется там, где мы и не подозреваем о его наличии…
Фрейд говорил о Сабине Шпильрейн. Молодая пациентка Фрейда и Юнга, страдающая психическим расстройством, она вскоре стала музой последнего – их связали романтические чувства. Начав лечить ее методом психоанализа, Юнг внезапно для себя впервые обнаружил, что ее девиации не носят на себе отчетливого сексуального оттенка. И это, сделанное им, открытие настолько поразило его, что внезапно он задумался: не случилось ли так, что и предыдущие его пациенты вовсе не страдали от своего либидо, и ранее выставленные в соответствии с теорией Фрейда диагнозы были лишь его самообманом? Не случилось ли так, что он просто заставлял их и себя думать, что именно сексуальные проблемы лежат в основе их фобий и расстройств? Не привело ли сие к нарушению клятвы Гиппократа? Сабина помогала ему справиться с находящим по этому поводу меланхолическим настроением, также активно вгрызаясь в работу психиатра и прочитывая тонны литературы по этой теме. Парадокс: то, что обычно мешает нам в жизни и отвлекает от всего на свете (влюбленность), вдруг стало помогать Юнгу. Потому он достаточно быстро и категорично (как это свойственно молодости) определил ее в свои потенциальные супруги. Совпало это с его отдалением от Фрейда – потому и стали судачить, что Фрейд затаил обиду на ученика и возможного постельного партнера из ревности, в полном соответствии с собственной теорией. Слухи, ерунда. Хотя, нет дыма без огня…
Однако, на этом беседу им пришлось оборвать – стали собираться гости, члены «общества по средам». Через час все по традиции собрались за большим круглым столом, а Фрейд, предоставив Юнгу – как инициатору предстоящего сегодня эксперимента – председательствовать на собрании, демонстративно покинул его, выражая видимое несогласие с заключениями и опытами своего молодого коллеги.
– Видите ли, господа, все вы оказались здесь в этот вечер не случайно. Наше «общество по средам» изначально возникло пять лет назад и функционировало только как кружок психологов, по-разному относящихся к теориям многоуважаемого господина Фрейда. Шли годы, численность кружка расширялась, поскольку мы, его основатели, понимали, что психиатрия и психология должны служить людям. И не могут существовать в отрыве от идей, которые владеют умами. Потому вскоре писатели и политики, музыканты и художники, архитекторы и торговцы – сильные мира сего – стали входить в число его членов. Вы все, собравшиеся сегодня здесь, не исключение. Вы сильны, но сила ваша пока не заметна основному числу населения, что, впрочем, не умаляет ее значения. Многие из вас приехали в Вену, скрываясь от преследования властей, что означает, что правители всего мира опасаются вас. Опасаются того влияния, что вы можете оказать на их подданных, что само по себе уже является иллюстрацией вашей силы. Но вот откуда она взялась в вас, именно в вас, а не в других представителях человечества? – вот вопрос. Его мы и хотим выяснить сегодня, в ходе нашей интеллектуальной встречи.
– Позвольте, герр Юнг, – обратился к лектору один из присутствующих. – Но что, кроме преследования властей, натолкнуло вас на мысль, что революционные умы, собравшиеся сегодня за этим столом, представляют реальную силу и почему, соответственно, именно они вызвали ваш живой интерес? В мире миллионы каторжников и беглых преступников, но мы не видим их сегодня в стенах этого прекрасного дома!
Юнг улыбнулся.
– Действительно, есть нечто большее, чем такой частный вектор, как преследование страшащихся за трон властолюбцев. И не заметить это может только слепой и глухой. Газеты ежедневно трубят о треволнениях в мире, о грядущих переменах, и многие из них налицо – уже и Британия не в силах совладать со своими колониями, и Сербия бурлит в потоке революционного сознания, и в России министров и членов царской семьи убито больше, чем когда-либо. В мире грядут перемены – и совершены они будут не каторжниками, а вами, теми, кто не просто жаждет крови народа или правителей, а имеет новый взгляд на мироустройство, и никакие репрессии в адрес которых не способны подорвать их ум и волю. Волю изменить жизнь человечества на 180 градусов; настолько, насколько обычный человек даже не может себе представить. Не все из вас рисуют в голове точный мысленный образ того, к чему стремятся – но каждый готов принять последствия самых решительных своих действий как должное, не отступая и не оступаясь, и потому именно вы удостоились чести быть гостями этого дома!
– Позвольте, – робко заговорил Коба, опуская глаза в стол. – Вы, верно, нас с кем-то перепутали. Я лично не ощущаю в себе никакой такой особенной силы и ума не приложу, откуда ей во мне взяться. Я член оппозиционной царским властям партии, это так, и я этого не скрываю. Но себя не считаю носителем какой-либо особой силы. Наш вождь Ленин – другое дело, но он в немецкой тюрьме, и я никак не могу заменить его ни в умственном, ни в духовном смысле. Да и каким образом? Мать моя была прачкой в дворянском имении, а отец простой сапожник без роду и племени. Откуда во мне сила перевернуть весь мир? Желание желанием, но его, как я понял из вашей речи, мало.
Снова лукавая улыбка профессора змеей сомнения вкралась в душу молодого грузина.
– Уверяю вас, молодой человек, вы не все о себе знаете. Или знаете и скрываете, а потому я не имею права озвучивать ваши тайны. Сила в вас есть, и вы об этом знаете, но правы в том, что рождается она бессознательно, без вашего участия, и потому практически не видима невооруженным глазом. Сами того не желая, вы открыли собравшимся суть нашей встречи. Мы с господином Фрейдом давно ведем разговор о том, каким именно образом зарождается она в душах людей. Каким именно образом и за счет чего один становится преступником и убийцей, а другой властелином мира, один – бакалейщиком, а другой – великим композитором? Многим из вас известно, что теория господина Фрейда объясняет все подавленным сексуальным влечением. Я же, в целом разделяя ее, все же корни такого разделения людей – куда более сложного, чем классовое, описанное вашим любимым Марксом – вижу в ином. Она бессознательна, как вы верно подметили. Не от сексуального влечения, которое, так или иначе, может быть управляемо человеком, но от бессознательного, совершенно ему неподвластного, существующего в качестве альтер-эго. Так вот это бессознательное, коль скоро вы его не видите, остается такой же тайной за семью печатями и для науки – сколь ни пытайся его объяснить или подогнать события биографии человека под его проявления, выработать общий подход и общие тенденции практически невозможно. Однако, в ряде случаев не один человек, а общность людей становятся теми самыми вершителями мировой истории, о которых я говорил. Вот, например, вы, – он показал на Сталина, который был уверен в том, что Юнг ничего о нем не знает, поскольку видит в первый раз, однако, события говорили об обратном. – Вы являетесь приверженцем идей даже не Маркса, а Ленина, на которые оказывают влияние как сам Ленин, так и целый ряд идеологов подле него. Плеханов, Каменев, Кропоткин – все в той или иной мере приложили руку к формированию той идее, которой вы служите. Значит, в данном случае мы имеем не индивидуально-бессознательное, а коллективно-бессознательное…
– Как же! – усмехнулся Сталин. – Кропоткин вам и бессознательный! Еще какой сознательный!..
– С каких пор землевладельцы и промышленники начинают думать иначе, чем думает облагодетельствовавшая их власть?! Что их к этому побуждает? Бессознательное! Сознательно им неплохо живется и при царе. Разве Кропоткин из низов? Разве он такой же каторжник и экспроприатор, как и вы? Ничуть. Но что заставило его изменить образ мыслей? Сочувствие к угнетаемым? Ничего подобного. Вы не хуже меня знаете, что Кропоткин анархист, и плевать ему как на угнетаемых, так и не угнетателей. Но ведь что-то заставило его так думать! И это что-то – настроение масс. Коллективно-бессознательное. Та же ваша революция 1905–1907 годов есть не что иное, как проявление коллективно-бессознательного!
Сталин снова не был мысленно до конца согласен с Юнгом, но произносимые им вещи казались ему стоящими – он понимал, что своим разумом этот врач воздействует на людей куда более тонко и действенно, чем самые велеречивые ораторы на митингах. Потому он предпочел замолчать и послушать – это качество, присущее ему с детства, впоследствии не раз сослужит ему отличную службу.
– Так вот, – продолжал Юнг, – коллективно-бессознательное, складываясь из множеств и мириад индивидуально-бессознательных компонентов, восполняет отельные недостатки и пробелы индивидуально-бессознательного, рождая удивительную по масштабам силу. Иногда химики, не зная точных свойств вещества, прибегают к помощи так называемых катализаторов, которые ускоряют химическую реакцию и в то же время дают представления о свойствах веществ в их совокупности, позволяя определить свойства каждого из них. Так и мы сегодня осуществим нечто подобное. Каждый из вас бессознательно, будучи введенным в гипноз по методу профессора Фрейда, активизирует эту бессознательную силу, которая вступит в реакцию с другими похожими. Это позволит нам не только сделать крохотный шаг вперед в изучении коллективно-бессознательной силы, но и продемонстрирует – если повезет – свойства индивидуально-бессознательной силы каждого из вас.
– А нам зачем это надо? – послышался вполне резонный вопрос из-за стола.
– Вы заинтересованы в этом никак не меньше, а даже больше нас – ведь сегодня сила ваша приумножится и, кто знает, какой рывок в будущее человечества вы сделаете завтра, увлекая за собой массы?!
Слова профессора произвели впечатление на собравшихся. Фрейд смотрел за происходящим из-за занавески, не вступая в дискуссию. Они с Юнгом встретились взглядами – каждый из них понял, какую действительную цель преследует. И, если Юнг стремился, на примере этого опыта, явить Фрейду полное отсутствие каких бы то ни было сексуальных подтекстов в формировании облика этих в будущем ницшеанцев и сверх-людей, то Фрейд нашел для себя ответ на вопрос, зачем он все эти годы, в продолжение которых Юнг ершится и оспаривает постулаты психоанализа в его первозданном виде, держит его подле себя. Он-то знал, что без полового влечения мир станет и планета не будет вращаться вокруг своей оси – но мог ли примириться с тем, что пребывание Юнга возле него продиктовано им же? Потому не вышел он из-за занавески, что, наверное, боялся быть пойманным на плотоядном взгляде, коим пожирал молодого профессора, красивого, тактичного и убедительного, чьи слова сегодня заворожили даже столь требовательную аудиторию.
– Но как это произойдет? – спросил Коба.
– Вы заснете и во сне увидите то, что олицетворяет внутри вас эту самую силу, которая не поддается ни изучению, ни измерению. С помощью этого шара, – Юнг указал на стол, – мы сможем составить некое представление о ваших сновидениях с помощью древней оккультной методики, и на его основе постараемся – пусть ненаучно – сформулировать некие общие черты, объединяющие индивидуально-бессознательную силу в силу коллективно-бессознательную.
Слова об оккультной методике зачаровали молодого Гитлера. И, если до сегодняшнего вечера он был близок к принятию учения Фрейда, то после слов Юнга навсегда решил для себя – он прав. Он, а не Фрейд. Он, говорящий о запредельном знании, о недостижимом для человека и вполне достижимом для невидимых глазу магических сил.
Мысль его прервал жест Юнга, указывающего на стол. В центре его стоял большой стеклянный шар, внутри которого дымилась ладанка. Вскоре свет в помещении приглушили, и с той стороны стола, где стоял Юнг, появился Фрейд. В сумерках его фигура была едва различима. В руках он держал карманные часы, которые, подобно маятнику, отклонялись в разные стороны. Маленький фонарик откуда-то подсвечивал их движение и моргал, время от времени отвлекая на себя внимание смотрящих. Он стал произносить какие-то слова – обычная методика гипноза, но они уже были неважны для собравшихся. Речь Юнга и сама атмосфера, заставившая их поверить в собственные силы, уже способствовали тому, чтобы все они быстро и без особого напряжения погрузились в сон.
По требованию Юнга перед этим они сложили на стол перед собой свои руки – так, что пальцы их, сложенные воедино, ладонь к ладони, образовывали какой-то древний символ, похожий на фашину. Они не видели, но вскоре – спустя пару минут после погружения в сон последнего адепта – ладанка стала дымиться сильнее обычного, дым от нее стал подниматься высоко, к потолку, и через минуту заполнил уже все пространство маленького кабинета. Дым застил глаза ученых и заставил их прослезиться. Никто из них толком не понимал, чего именно они ждут – но сам факт того, что дыма стало вдруг так много, подтвердил для Юнга правильность сбора всех этих людей в одном месте. Они определенно являли собой источник некоей силы, которая и спрессовала воздух в помещении.
Так прошло пять минут. И, наконец, в воздухе под самым потолком, где концентрация дыма, сочащегося сквозь маленькую дырочку в шаре, достигла своего апогея, стал появляться отчетливый образ. Это была женщина. Невиданной красоты – волоокая брюнетка в кокетливой шляпе, со строгим и притягательным томным взглядом, она приковала к себе внимание ученых настолько, что Фрейд забыл о маятнике. Он остановил свое движение, фонарик погас, и постепенно присутствующие начали просыпаться. Они просыпались, а дама все не исчезала, и очертания ее становились все более отчетливыми даже для тех, кто в этот день не выпил ни грамма спиртного. Красота ее, ее белая кожа, правильные черты лица, надменный и спокойный взгляд не позволяли отвести от нее глаз. Уже все присутствующие видели ее отчетливо и ясно, и не было никакого сомнения в том, что образ этот вызван именно ими – а она все не исчезала, как будто, подобно светской красотке, наслаждаясь от созерцания влюбленных глаз.
Образ был недвижим, но и не мертв. Она моргала, однако не смотрела на собравшихся – как не смотрит в темноте зрительного зала со сцены актриса, прекрасная и упивающаяся своей красотой и тем умиротворением, что питает публика при виде ее. Казалось, еще мгновение и она снизойдет до них и станет плоть от плоти человеком, и сделает счастливым кого-то из присутствующих, но… в эту минуту свет зажегся, и образ растворился, оставив после себя только дымку и погасив ладанку внутри магического стеклянного шара.
Мгновение все не могли прийти в себя – этим воспользовался Юнг, увлекая Фрейда в комнатку за занавеской.
– Вы видели?! Видели?! – восторженно вопрошал молодой ученый, держа учителя за лацкан пиджака. – Они и впрямь носители силы, и эта сила явилась нам только что!
– И она носит сексуальный характер, – надменно улыбнулся Фрейд. – Ведь все мы видели женщину. А за столом – одни мужчины.
– Но… но ведь это была Сабина!..
