Бёрнер Вася
Зуб Дракона
10. Глава десятая. Фарид
Прежде чем заняться фортификацией на Второй точке поста Зуб Дракона, мы с Олегом провели тщательную рекогносцировку. Если ту же самую мысль высказать простыми словами, то перед началом строительства укреплений мы с Олегом провели разведку окрестностей. В процессе этой вдумчивой деятельности мы наткнулись на восемь ПОМЗов с перерезанными растяжками. Расположены они были в самых неожиданных местах, так что «кайфа» мы натерпелись чуть ли не полные штаны. В конце концов мы превозмогли дрожание наших рук, развинтили и приволокли на пост все восемь мин, сложили их горкой в отдельно стоящий СПС, подумали, что они пригодятся для использования по прямому назначению против вражеских диверсантов.
После проведения минного разграждения мы принялись «толкать инженерную мысль» насчёт того, каких укреплений и в каком количестве нам следовало соорудить. В тот день я пожалел, что в детстве читал всякую фигню, а не «Теорию фортификации» Альбрехта Дюрера. Знал бы, что такая ерунда со мной приключится, соломки бы постелил на каждом углу толстым слоем. Но, былого было не вернуть, библиотеки на Зубе Дракона не оказалось, как говорят пацаны из Узбекистана «поезд ушла» и обратно вернуться не обещала. Поэтому мы с Олегом вытолкнули Мишу Мампеля жариться под июньским солнцем на посту, а сами ходили среди скал с умными рожами, чесали репы, прикидывали, что будет, если по нам пальнут из Хисарака или обстреляют с соседнего хребта. Исходя из желания ещё немного пожить, выбрали место в нагромождении скал, решили укрываться от пуль и непогоды именно там, ибо скалы крепкие, пулей их не возьмёшь. Для пущей надёжности задумали соорудить среди базальтовых глыб большой СПС отдыхающей смены, затем наметили позицию для Олега и ещё одну для меня.
С позиции Олега открывался шикарный вид на ущелье Хисарак с дальним видом и перспективой. Его снайперская винтовка в таких условиях должна была раскрыть все свои достоинства и преимущества. А с моей позиции сектор обстрела упирался в округлый бугор, поросший душистым укропом. Если душманам взбредёт в голову побегать по этой лужайке, то мой ручной пулемёт придётся как нельзя лучше в такой обстановке.
После разработки генплана мы взялись за строительство СПСа в скалах. Натаскали камней, затеялись складывать из них стену. С первого раза получилась полная ерунда. Камни мы положили, как умели, а умели только криво и косо. Между камнями образовались огромные дыры, через них ветер гулял, как хотел. Мы засыпали дыры крупным горным песком, подумали, что на свете всех умней. А ночью передумали, потому что поднялся сильный ветер, весь наш песок летал по внутреннему пространству СПСа так, как будто в этой стране не существовало закона всемирного тяготения. Камушки размером со спичечную головку больно хлестали по пятаку и вызывали досадные ощущения. Кроме того, ночью навалилась редкостная холодина, как будто к нам подкрался Северный Ледовитый океан. От дубака и огорчения я жалобно выл на луну, но меня никто не слышал, потому что ветер выл гораздо сильней.
Мне стало очевидно, что в детстве следовало заниматься горным туризмом, потому что он развивает силу, ловкость, выносливость и… боковое зрение.
После восхода солнца между огромных базальтовых булыганов снова заползали зелёные человечки. Мы корячились изо всех сил, таскали камни, старались заделать дыры в стенах. Нам требовалось оборудовать место для сна, закрепиться на вздыбленной земле, чтобы в пропасть не улететь, ночью не замёрзнуть, днём не изжариться. В строительном порыве мы вкалывали, как сто дурных, в результате так сильно вымотались, что в нас можно было не стрелять, ибо мы сами валились с ног от усталости, нехватки кислорода и обезвоживания.
На фоне такого драматичного развития событий Хайретдинов принял решение, что вода – это ресурс особо ценный, его нельзя расходовать бесконтрольно. Он нашёл в блиндаже какой-то бачок, слил в него из фляжек всю воду и объявил личному составу (то есть нам), что отныне каждому бойцу на завтрак, обед и ужин будет выдавать по солдатской кружке воды. Решение командира солдаты не обсуждают, а выполняют, поэтому ситуация с водой сделалась для всех единообразная, но очень безобразная.
Воды конкретно не хватало. Без неё стало настолько грустно, что днём я стоял на посту под палящим солнцем и никак не мог отогнать от себя навязчивую мысль. Снова и снова я думал об одном и том же. О воде. Никак не мог вспомнить: на гражданке, до призыва в армию, я пил что-нибудь между завтраком, обедом и ужином, или мне хватало той воды, которую я принимал на завтрак, обед и на ужин? Понимаете, о чем я? В повседневной жизни каждый нормальный человек делает порядка двадцати вдохов каждую минуту. Он думает об этом? Конечно же нет. Задумается лишь тогда, когда с кислородом начнутся проблемы. И тогда от этой мысли будет не отвязаться. Точно так произошло со мной. Меня назначили на пост, сказали выискивать при помощи бинокля душманов. В бинокль я, конечно же, смотрел, но в голове у меня были не душманы, а навязчивая мысль – пил или не пил я в детстве между приёмами пищи. Если пил, то что? Компот? Компо-о-о-т! Это же такое чудо! Это – изобретение человечества! И чай. Тоже изобретение. А лимонад! Вы представляете – ЛИ-МО-НАД!!!
Через несколько дней после подъёма на отвратительную гору мы получили из Рухи «караван». Как говорилось в известной песне: – «Он привёз гранаты и взрывчатку, это для меня и для тебя». У душманов подобные экспедиции собирали из ослов и мулов, а в Советской Армии сформировали из солдат и сержантов. Начальство нашего батальона отловило всех, кто подвернулся под руку, включая Фарида и других дембелей, которые не уехали в Союз с «отправкой» Яшки Нейфельдта. В ожидании следующей «отправки» им предложили, ну, то есть, приказали, прогуляться на трёхтысячник и скоротать там недельку-другую среди заминированных скал в компании ПМНок и ПОМЗов с порезанными растяжками.
Поскольку вся караванная братия, с точки зрения хождения по горам Гиндукуш, была такими же неумехами, как мы, они высосали на подъёме всю воду и доползли до «Зуба» на четвереньках и на последнем издыхании. Чтобы мы всей грустной толпой не вымерли, как мамонты, от обезвоживания на посту, к нам, таки, прилетел вертолёт. Он был под завязку загружен военным имуществом, в том числе двумя столитровыми резиновыми ёмкостями РДВ-100, заполненными водой. «Счастье-то какое», – подумали мы и поскакали вприпрыжку на вертолётку.
После того, как вертолёт завис над взлёткой, коснулся одним колесом какого-то булыгана, мы кинулись к нему с распростёртыми объятиями, как вратарь Дасаев на футбольный мячик. Но очень быстро передумали и побежали в противоположном от вертолёта направлении. Оказалось, что главный винт гнал вниз мощный поток воздуха. Этот воздух бил в почву, поднимал с неё песок и камешки, сплошным упругим потоком давил в лицо. Дышать было невозможно, смотреть невозможно, потому что ресницы вдавливало прямо в зрачки. Мы все держались за головные уборы, гримасничали, корчились и закрывали лица руками от того, что их било камешками. Только в индийских фильмах красавчик Амитабх Баччан умудрялся петь и танцевать напомаженным лицом там, где идёт строительство или подвешен груз. Нормальные пацаны на Зубе Дракона корчились, и никак не решались приблизиться к вертолёту.
Главный летун в это время сидел за рычагами в напряге, манипулировал изо всех сил, чтобы удержать вертолёт, потому что его постоянно колбасило порывами ветра из ущелья. В этой нелёгкой обстановке отважный бортач (борт-техник) распахнул дверь и вышвырнул столитровую резиновую ёмкость РДВ-100 с высоты двух метров точно в сторону Планеты Земля. В грузовом отсеке стало минус сто килограммов, вертушку рвануло вверх. Летун упёрся в рычаги, напрягся в стремлении удержать машину в районе нашей горы. РДВшка хрястнулась бочиной об камни и лопнула, как детская бумажная «бомбочка», сброшенная пионером с балкона. Плотный поток воздуха из-под винтов превратил воду в пыль, перемешал с песком. Вся вода в мгновение ока разлетелась фонтаном брызг по окрестностям Зуба Дракона. У меня и у пацанов в бошках выключились лампочки. ВОДА ПРОПАЛА!!! Мы дружно кинулись под летящие из-под винта камни.
В это время летуну удалось стабилизировать машину, бортач выкинул вторую РДВшку.
– Мудаки! Што ж вы творите!!! – Сам для себя выкрикнул Фарид и кинулся под РДВшку с голым пузом наперевес. Сам для себя, потому что крик его потонул в рёве движков и винтов.
Как я узнал, о чём кричал Фарид? А я сам в ту секунду кричал то же самое. И ещё матерился. Все мы тогда кричали и матерились. Потому что убить об скалы 100 литров воды – это было непереносимое горе!
Вторая столитровая ёмкость упала Фариду на голую грудь, опрокинула его и покатилась по склону к обрыву. Фарид вцепился в РДВшку обеими руками и всеми ногами, сжал её из последних сил. Он цеплялся за неё, как будто в пропасть катился живой человек, как будто родное дитя катилось к обрыву. РДВшка перевалила через Фарида один раз, подняла его на себя, пошла на второй оборот, всё ближе к пропасти. Фарид расставил ноги. РДВшка подмяла его под себя, расставленные ноги упёрлись в землю. Шнурок, стягивающий горловину РДВшки не выдержал давления, лопнул, из горловины плеснула вода.
Если кто-нибудь когда-нибудь видел, как в экстремальных условиях спасают от гибели людей, то он поймёт, что Фарид спасал не воду, не РДВшку. Он спасал пятнадцать человек. От жажды, от мук, связанных с обезвоживанием, от медленного мучительного издыхания. Спасал и спас! Примерно 70 литров воды уцелело, зато Фарид чуть не улетел со скалы в пропасть. Он в тот момент был дембель, ждал, что ему вот-вот зачитают приказ об увольнении в запас и направят в Кустанай по проложенной Яшкой дорожке. Зачем он прыгал под РДВэшку? Ведь ему не пить той водицы, у него в Кустанае будет, как говорится, и ванна, и кофе, и какао с чаем. Главное доехать «дотудова» живым. А для этого не надо сигать под тяжелые предметы, выпадающие из вертолётов.
Зачем он это сделал? Ради этих пятнадцати пацанов что ли? Ну, таки, да, ради них.
11. Глава одиннадцатая. Странный химик
Вертолёт облил нас водой, обсыпал песком, вывалил из своего чрева на взлётку всякую всячину, после чего улетел. Как говорилось в старинной бандитской песне: – «И Сеня с чувством долга удалился». В силу своих физических свойств вода испарилась с наших тел незамедлительно, всё остальное мы обтряхнули ладонями, и пошли таскать на территорию поста: кривые дубины, изображающие из себя брёвнышки, рулоны маскировочной сетки, лом, лопаты, кирку, ящик гвоздей, моток колючей проволоки и мешки для песка. Всё это добро нам доставили для того, чтобы мы на Зубе Дракона настроили бастионов, обтянули их колючей проволокой и загородили сигнальными минами.
Построить бастионы – это была удачная мысль. Потому что, если придут душманы, то, как сказал Хайретдинов, запасных органов ни у кого из нас не было, а душманы на территории Пакистана – были. Значит они обязательно должны были прийти в Афганистан и заглянуть к нам в гости.
Пока это огорчение не настало, мы взялись за лопаты. Решили откопать траншею на позиции Бендера, потому что сектор обзора «оттедова» был обращён к Хисараку, а в Хисараке, там не Институт Благородных девиц, а место сборища бородатых, агрессивно настроенных мужиков.
Мы решили хоть чем-то оградить себя от этой неприятности. Ломом прочертили линию между скал, где Олегу будет удобно маневрировать во время приёма гостей. Присмотрели огневую позицию основную, запасную, путь отхода к СПСу отдыхающей смены. Олег окинул взором объём предполагаемых работ по грунту и выдал своё экспертное заключение:
– Блин, большие трудно-затраты.
После этого мы взяли в руки шанцевый инструмент и принялись методично лупить им в гору. Где можно было копать лопатой, там мы с Бендером напряглись изо всех сил, но я вас уверяю – горы не были бы горами, если бы этот грунт можно было вот так запросто взять и покопать. Он неспроста там лежал, в горах на высоте, неспроста не падал вниз. Его частички крепко-прикрепко держались друг за друга и за окружающие скалы. Поэтому я отложил лопату и взялся за кирку. После нескольких взмахов этим инструментом вспомнил тематический эпизод из своего босоногого юношества.
Перед призывом в армию мне довелось провести лето на родительской даче. Батя тогда ещё посещал работу, соответственно в один прекрасный понедельник уехал и сказал, что на ней и заночует. У меня же были летние каникулы, ехать никуда мне не требовалось, я отоспался-отожрался, после чего удаль молодецкая попёрла из меня в самые неожиданные стороны. В одной неожиданной стороне, в районе старого сарая, я наткнулся на кувалду, закинул её в тачку и пошёл по окрестностям собирать булыжники. Их в то время по территории Белоруссии валялось великое множество, да и деревья ещё росли корнями вниз. Поэтому я вооружился тачкой, кувалдой и пошагал за бесплатным, так сказать, халявным строительным материалом. Те камни, которые я мог поднять и загрузить в тачку, я поднимал и грузил. Если же камень был мне не по силам, то я лупил по нему кувалдой, пока он не разваливался на несколько кусков. После чего задача сводилась к предыдущей – поднять и загрузить.
Так я развлекался в течение недели. Навозил на участок некоторое количество камней и немного угробил кувалду. В выходные вернулся мой батя и обнаружил во своих владениях пирамиду из колотых валунов и кувалду с двумя металлическими лепёшками вместо бойков. Батя покряхтел от увиденного, почесал репу, затем решил выяснить причинно-следственные связи между этими двумя натюрмортами, и организовал разговор следующего характера:
– Димулей, ты чего кувалдой делал?
– Камни колол.
– Вообще-то, это не моя кувалда, а соседа, Константина Григорьевича. Но
это ладно, она копейки стоит. Куплю новую и отдам ему вместо этой, убитой.
– Ну, я ж не знал, что не твоя. Лежала, я взял.
– Не в том дело, что не моя. Говорю же – копейки стоит. Просто любую работу надо делать с применением мозгов.
– Это как? С короткого замаха мозгами об камень? Или с длинного?
– У нас в ракетном полку служил солдатик из Армении. Ему поставили задачу наколоть булыжников для строительства каптёрки. Пользовался он небольшим полуторакилограммовым молотком. Поворачивал булыжник и постукивал по нему. Находил на слух нужную точку по линии разлома между слоями, затем наносил один удар и раскалывал камень, как орех. А ты, небось, из-за уха куда попало метелил?
– Ну да. Физуху развивал.
– Оно и видно – сила есть, ума не надо.
Закончилась эпопея с булыжниками тем, что расплющенную кувалду Константин Григорьевич не пожелал менять на новую. Он долго ржал, а потом сказал, что оставит её себе в качестве сувенира, чтобы иллюстрировать человеческую дурость. А я подумал, что силу, ловкость и боковое зрение.
На Зубе Дракона я вспомнил эту историю, отложил лопату за бесполезностью, взялся за кирку. Вдарил десяток раз из-за уха, выдохся, плюхнулся тощим задом на горячий булыжник, выпустил из рук инструмент. После несчастных десяти ударов я, атлет-кувалдометрист, сидел с открытым ртом, задыхался и никак не мог понять, что со мной произошло. Пульс у меня зашкаливал, дыхалка свистела, а видимых результатов моего труда не было и в помине. Даже пол лопаты грунта я не набил, не говоря о том, что кирку не расплющил.
В тот день я воочию убедился, что высота 2921 метр над уровнем моря, это не два пальца об асфальт. Это совсем другая разница, по сравнению с плотным воздухом внизу. А рядом со мной на таком же горячем камне сидел Бендер таким же тощим задом, с таким же вывалившимся на бороду языком. Видимо, эта закономерность действовала по всей стране.
По прошествии десятка минут мы немного отдышались разреженным воздухом, языки у нас втянулись обратно в черепно-мозговую ёмкость, и мы принялись изобретать, как можно решить поставленную задачу при помощи мозгов. Не зря же мне батя читал лекцию про солдата из Армении.
После обмена мнениями я единогласно решил, что можно взять бумажные мешки, насыпать в них песок, а потом выложить из мешков всё, что захочется. Хоть бруствер вдоль траншеи, хоть стенку СПСа. Мы подскочили, радостные, побежали, принесли мешок, схватили лопату. Один чудик держал мешок, второй замахнулся лопатой. И, надо же! До нас дошло, что на горе Зуб Дракона в большом количестве песка взять негде. Если бы он там был, то его давно сдуло бы ветром вниз. Ну, собственно, оно так и происходило последние сколько-то миллионов лет, поэтому песка на нашу долю было не достаточно. И что нам оставалось делать? Думали мы, думали, наконец придумали. Киркой добывали из горы пару лопат песка, затем усердно дышали до состояния, когда язык втянется обратно в голову. Потом, со втянутым языком, засыпали песок в мешок, иначе пыль от песка липла на язык.
Так мы провозились весь световой день: то киркой махали, то лопатой манипулировали, то сидели, тяжело вздыхали семьсот раз подряд. В перерывах между этими тремя действиями осматривали в бинокль окрестности на предмет наличия нехороших душманов противника.
Во время осмотра окрестностей неожиданно для себя я разглядел лопнувшую от природных явлений скалу. Так-сяк соотнёс с ней несколько упаковок аммонала, который нам скинули с вертолёта, и принял нестандартное решение. В перерывах между дыхательными упражнениями метнулся на вертолётку, набрал аммонала, принёс и запихал его в трещину. Затем начал обдумывать, чем аммонал подорвать. Достаточно быстро в поле моего зрения попалась миномётная мина. Чего она делала на нашей горе, я не понял, ибо миномёта мы с собой не брали. Наверное, просто погулять пришла, подумал я и выдернул у неё из хвостовика вышибной патрон.
Решил, что пристрою патрон в аммонал, выстрелю в капсюль и подорву таким образом скалу, с целью добыть из неё пару центнеров строительных материалов. Ибо такать камни снизу-вверх по крутому склону на хребет было занятием чрезвычайно утомительным и неблагодарным.
После нескольких несложных манипуляций я установил заряд по задуманному плану, затем взял свой пулемёт, отошёл метров на сколько-то. Хрен там знает, на сколько отошёл, там же горы, всё в скалах. Устроился за ближайшим булыганом, снял с предохранителя пулемёт и начал наводить его в капсюль.
На ту беду, как говорится в басне, Лиса близёхонько бежала. А точнее прапорщик Хайретдинов совершал плановый обход позиций поста Зуб Дракона. Он заметил меня в интересной позе с пулемётом наперевес и сразу догадался, что его боец решил применить боевое оружие по территории вверенного Хайретдинову поста. Вдобавок ко всему аммонал, зараза, был окрашен в оранжевый, хорошо заметный цвет. От взора прапорщика он тоже не ускользнул. Сложил Хайретдинов в уме аммонал и меня с пулемётом, вспомнил название моей гражданской специальности, и разразился монументальной тирадой чисто армейской лексики. Если говорить коротко, то он запретил продолжать задуманный мной эксперимент. А если сказать, как было на самом деле, то он наорал на меня громким командирским голосом за всех татарских шайтанов. Причем выражение «странный химик» было в его словах достаточно безобидным. Из соображений культурности я вставил в главный эпитет дополнительную букву «т», а комендант поста такой ерундой не занимался.
Голос у Хайретдинова был низкий, громкий и очень страшный. В капсюль стрелять я забоялся, поставил пулемёт на предохранитель, сделал виноватую рожу и зажмурил глаза. Подумал: – «А вдруг прапорщик исчезнет».
Он в самом деле исчез. Вместе с моим аммоналом. Выковырял его из трещины, сложил себе под мышку и растворился среди скал. Затем воплотился на Третьей точке перед сержантом Манчинским, скинул ему под ноги всю пиротехнику и сказал:
– Без моего личного, ЛИЧ-ЧНОГО приказа, этому диверсанту ничего не выдавать!
После чего ушёл уже надолго.
Под воздействием харизмы, экспрессии и авторитета Коменданта поста я неожиданно вспомнил, как на инженерной подготовке «сапёрские» офицеры доходчиво объясняли, что аммонал не взрывается от прострела пулей. Стало быть, от прострела пороховым зарядом он тоже не должен был взорваться. Что теперь Хайретдинов подумает о моей квалификации? Термин «странный химик» недвусмысленно намекал на ход его мысли.
Конечно же, они все были неправы по сути своей, ибо с точки зрения глобального естествоиспытания являлись дилетантами и пижонами. А я являлся самым офигенным Д’Артаньяном в нашем подъезде, с моей точки зрения, разумеется. Из-за этой досадной несогласованности мои дорогие товарищи отказывались понимать, что не все эксперименты бывают удачными, а отрицательный результат – это тоже результат. Из-за категорического неприятия знаний о возвышенной науке бойцы гарнизона Зуб Дракона начали с того солнечного Панджшерского дня регулярно обращаться ко мне со словами:
– Пойдём захимичим что-нибудь, ведь ты же у нас химик… хм… главный.
Словосочетание, придуманное Хайретдиновым «приклеилось» к моей лучезарной личности, причём вовсе не по честности и не по справедливости. Если день удавался солнечный и погожий, кругом жужжали медоносные пчёлы и мычали тучные стада рогатых молокососов, то сослуживцы величали меня «Главным Химиком». А ежели какая-то причина вынуждала гарнизон поста нервозно разбегаться в разные стороны от эпицентра очередного эксперимента, то все резко вспоминали слова Коменданта Хайретдинова – «странный химик», но без буквы «т».