Чингиз Абдуллаев
Гран-При для убийцы
Тель-Авив. 18 марта 1997 года
– Этот сукин сын убил нашего агента в Париже, – гневно заметил один из троих мужчин, сидевший за столом. – Месяц назад он организовал нападение на нашу резидентуру в Бейруте. Если пойдет так дальше, то скоро он появится и в Тель-Авиве.
Говорившему было за пятьдесят лет. Это был крупный коренастый мужчина. Он хмуро глядел на сидевших перед ним собеседников.
– Нет, – угрюмо возразил другой, чуть помоложе, – мы убеждены, что он сейчас в Европе. После Парижа наверняка покинул Францию, но пока не покинул Европу.
– В любом случае нам нужно знать, куда он поехал, как передвигается и что именно замышляет, – перебил его пожилой собеседник, который был хозяином кабинета.
– По сообщениям из Бейрута, он готовит новую акцию, – осторожно заметил самый молодой, – и на этот раз она может состояться в Европе. Он очень осторожно отбирает в свою группу людей, хорошо владеющих французским и английским языками, из чего наш агент сделал предположение, что готовящийся террористический акт состоится в Европе.
– Он может состояться где угодно, – возразил хозяин кабинета, – если мы не сумеем заранее вычислить, где он собирается нанести удар, мы не успеем его остановить. У него дьявольское чувство опасности. Он чует посторонних, как волк чует запах собак. Генерал, у вас есть конкретный план мероприятий?
– Мы предупредили все наши посольства и представительства, – ответил один из его подчиненных, – задействована вся наша агентура в Европе и на Ближнем Востоке. Считаем, что на этот раз он собирается придумать нечто такое, что могло бы одновременно нанести удар по нашей стране и сильно подставить иранцев, с которыми у него произошел разрыв.
– Данные о разрыве точные?
– Во всяком случае, «Хезболлах» заявил, что отныне не имеет с ним никаких дел. От него отреклись и все остальные группировки. Он возражал против решения палестинских группировок, которые решили подчиниться приказу Арафата и на время приостановить свои террористические акты. Узнав об этом, он лично застрелил хаджи Карима, и теперь его одинаково преследуют и наши агенты, и палестинцы, взбешенные убийством одного из своих лидеров.
– В таком положении он особенно опасен, – задумчиво сказал хозяин кабинета, – он очень опасен. И если мы не примем меры, то, вполне вероятно, столкнемся с самой большой проблемой, которая у нас когда-либо существовала.
– Он порвал со всеми прежними друзьями, резко оборвал все связи, – пояснил генерал, к которому обращался хозяин кабинета, – прежнюю сеть палестинского сопротивления мы держали под некоторым контролем, в том числе и в Европе. Но как искать человека, который не выходит на прежние явки и ни с кем не встречается? Где его найти? Откуда он будет получать оружие и взрывчатку для новых террористических актов, если он утратит все прежние связи? С ним остались несколько человек его ближайшего окружения. Мы делаем все, чтобы разыскать его. Надеюсь, он даст о себе знать.
– Сегодня утром мы получили данные от нашего посольства в Голландии. Они традиционно ведут наблюдение за рейсами компании «КЛМ», которые летают по маршруту Амстердам – Баку – Тегеран. Наш агент, работающий в аэропорту, передает нам списки всех прибывающих и отбывающих в Тегеран людей, их паспортные данные. До сегодняшнего дня мы не обращали внимания на пассажиров, которые летели в Баку, считая, что нас должны интересовать только те лица, конечным пунктом путешествия которых является Тегеран. Но утром наш аналитический отдел проверил весь полученный список по данным, заложенным в наш компьютер, – хозяин кабинета поднял лист бумаги, – вот сообщение. Один из номеров паспортов, указанных в списке вылетевших вчера пассажиров, совпал с одним из тех, которые мы потеряли два года назад в Иордании. Канадский паспорт. Серия и номер сходятся. Правда, фамилия изменена. Человек, путешествующий с паспортом под этим номером, вылетел вчера днем рейсом авиакомпании «КЛМ». Но не в Тегеран, а в Баку. У нас есть все основания предполагать, что после убийства нашего агента в Париже он выехал в Голландию и оттуда вылетел в Баку. Конечно, это может быть и другой человек, но паспорта тогда попали в руки именно Ахмеда Мурсала.
– В Баку? – изумленно спросил генерал, переглянувшись с другим собеседником.
– Да. У нас ведь есть посольство в этой стране, кстати, единственное на Среднем Востоке в мусульманских странах. Если, конечно, не считать наше посольство в Анкаре, но мы традиционно относим его к европейским странам.
– Вы думаете, Ахмед Мурсал собирается напасть на наше посольство в Баку?
– Я ничего не думаю. Я только излагаю факты. Два года назад у нас пропало несколько бланков канадских паспортов, которые почти наверняка оказались у боевиков Ахмеда Мурсала. Пять дней назад в Париже был застрелен наш агент. А через три дня кто-то, воспользовавшись похищенным паспортом, покинул территорию стран Шенгенской зоны и вылетел в Баку. Почему я не могу считать, что это был именно Ахмед Мурсал? Он ведь понимает, что мы будем его искать после совершения убийства именно в странах Шенгенской зоны.
– Я вылетаю в Баку немедленно, – решил генерал, – кажется, туда есть прямые рейсы из Тель-Авива.
– Возьмите с собой людей, выходцев из Азербайджана, – посоветовал его руководитель. – Послушайте, Райский, вы ведь у нас специалист по странам СНГ. Нужно задействовать и нашу агентуру в Баку. В любом случае нужно особо предупредить нашего посла в Азербайджане Аркадия Мил-Мана. Возможно, Ахмед Мурсал готовит нападение на наше посольство в Баку.
– А если он полетел туда в поисках альтернативных источников оружия? – вдруг спросил генерал. – Он ведь сейчас наверняка мечется, ищет, где можно взять оружие для новых акций. А на Кавказе это сделать проще всего. Там масса неучтенного оружия.
– И как он собирается провезти его в Европу? – насмешливо спросил хозяин кабинета. – В своем чемодане, пройдя через пограничный и таможенный контроль?
– Может, нам следует попросить помощи у азербайджанских властей? – предложил генерал Райский. – И, конечно, нужно проконсультироваться с Москвой.
– Разумеется. Наш посол должен немедленно связаться с Министерством иностранных дел Азербайджана. Можно будет арестовать Ахмеда Мурсала на выезде, когда он попытается вылететь из Баку. Но при чем тут Москва? – не понял хозяин кабинета. – Они, насколько я знаю, даже не контролируют границы Азербайджана. У них собственные пограничные войска.
– Я думаю, что Ахмед Мурсал в любом случае попытается получить оружие с севера. Нельзя недооценивать влияние Москвы на этот регион.
– Сейчас нам не до этого. Вопросы геополитики мы обсудим в следующий раз. Вылетайте в Баку.
– Простите, – неожиданно вмешался более молодой собеседник, – мне кажется, нам нужно использовать и другие, не совсем традиционные методы.
– Что вы имеете в виду, полковник? – нахмурился хозяин кабинета.
– Ахмед Мурсал оборвал все связи. Использование нашей агентуры и наработанных методов может не дать результата. Судя по всему, он готовит акцию именно в Европе, и боюсь, убийство нашего агента в Париже только подтверждает мою версию.
– Конкретно, что вы предлагаете?
– Использовать такой же метод. Бросить против террориста подобного масштаба охотника такого же ранга. Устроить охоту на самого Ахмеда Мурсала.
– У вас есть такой охотник?
– В прошлом году мы использовали опыт известного аналитика, бывшего эксперта ООН. Москва и Баку – это как раз его регионы. Я сейчас вспомнил о нем.
– Дронго, – сказал Райский, – я против, – сразу добавил он.
– Почему?
– Это наша проблема, и мы ее будем сами решать, – твердо произнес генерал. – Он неуправляемый тип, и совсем не обязательно снова привлекать его в качестве эксперта. Тогда мы были вынуждены его использовать. Он и так слишком много знает о нашей деятельности. Привлекать к сотрудничеству чужого человека было бы непростительной ошибкой.
– Но он лучший из экспертов, – настаивал полковник.
– Я имел с ним дело, – сухо сказал Райский, – и убежден, что это не тот человек, который нам нужен. Кроме того, мы обязаны решать свои проблемы самостоятельно, – снова подчеркнул он.
– Мне кажется, вы относитесь к этому эксперту не совсем объективно, – усмехнулся хозяин кабинета.
– Да. Совсем необъективно. Я с ним сталкивался и знаю, как он непредсказуем. Я против.
– Операция поручена вам, генерал. В таком случае немедленно вылетайте в Баку. И держите нас в курсе дела. Возьмите с собой всех, кто раньше проживал на Кавказе. Они могут пригодиться. И кто хорошо знает местные языки.
– С этим у нас проблем не будет, – засмеялся генерал, – в Баку все понимают русский язык, выходцы с Кавказа знают местные языки, я сам все еще хорошо говорю по-русски.
Баку. 20 марта 1997 года
В кабинете министра национальной безопасности Азербайджана был создан своеобразный штаб по руководству операцией. Прилетевший в Баку генерал Райский с целой группой своих сотрудников был принят сначала руководством Министерства иностранных дел, а затем и руководством Министерства национальной безопасности. Часть сотрудников, прибывших с Райским, обеспечивала усиленную охрану израильского посольства, куда дополнительно были подтянуты два автомобиля полиции и несколько машин Службы национальной безопасности.
У Баку были не просто хорошие отношения с Тель-Авивом. Израиль одним из первых государств признал независимость Азербайджана и установил дипломатические отношения. В Израиле всегда помнили, что, несмотря на все попытки спровоцировать еврейские погромы, только в двух крупных городах царской России – в Тифлисе и в Баку – их никогда не было. Более того, в этих городах даже не подозревали о существовании антисемитизма. Правда, репутацию Баку как самого интернационального города в мире испортили события девяностого года. И хотя тысячи азербайджанцев защищали своих соседей от насилия, тысячи людей спасали своих друзей и близких, тем не менее пятьдесят шесть убитых в Баку армян были шоком для миллионов бакинцев. И хотя справедливости ради стоит отметить, что погромы в Баку начались в ответ на массовые убийства и полное изгнание десятков тысяч азербайджанцев из пределов Армении, тем не менее убийство любого человека всегда было аморально и с нравственной, и с религиозной точки зрения, независимо от того, к какой именно религии принадлежал тот или иной человек.
Однако именно Азербайджан одним из первых среди республик бывшего Советского Союза установил прямой рейс в Тель-Авив, и именно в этом городе зародилось первое на Кавказе общество дружбы с Израилем. Именно поэтому на всех уровнях представителям спецслужб Израиля готовы были оказать любую помощь. Сказывалось и то немаловажное обстоятельство, что у официального Баку были не просто хорошие отношения с Израилем, но еще и не совсем нормальные отношения с Тегераном, ревниво относившимся к проникновению представителей США и Израиля в регион Каспийского бассейна.
Они собрались в кабинете министра, чтобы обсудить последние детали. Собственно, все было ясно с самого начала. Самолеты авиакомпании «КЛМ» вылетали из Баку в ночь на среду, пятницу и воскресенье, предварительно прилетев из Тегерана. Паспорт, с которым прибыл неизвестный, был отмечен при прохождении границы несколько дней назад. И теперь этот же неизвестный собирался вылететь в ночь на двадцать первое марта в Амстердам.
В кабинете находились заместитель командующего пограничными войсками республики, начальник республиканской таможни, сам министр национальной безопасности, трое его сотрудников и два офицера израильских спецслужб, прилетевшие вместе с Райским, который находился здесь же.
– Все ясно, – подвел итог министр национальной безопасности. – Сегодня ночью мы должны арестовать террориста и передать его нашим гостям. Все документы уже согласованы, остается только провести операцию задержания в аэропорту. Где это лучше сделать? – спросил министр у руководителя местного отделения безопасности в аэропорту.
– Когда он пройдет таможенников, – пояснил тот, – он должен будет проследовать через металлоискатель, и мы наверняка будем знать, что у него нет оружия. Он пройдет к стойке, где стоят служащие компании, регистрирующие билеты на рейс. И наш человек подаст нам сигнал. Тогда мы его и арестуем.
– Он очень опасен, – быстро вставил Райский, – среди пассажиров вполне может оказаться его вооруженный сторонник. Необходимо предусмотреть возможность постороннего вмешательства.
– Аэропорт будет оцеплен, – пообещал министр, – мы пошлем туда дополнительно еще двадцать человек. Предупредим органы полиции и пограничников. Ваш террорист будет арестован уже сегодня ночью, можете в этом не сомневаться. Как только он покажется в аэропорту, он обречен.
– Нужно обратить особое внимание и на его груз, – напомнил генерал Райский, – если он попытается что-либо сдать, следует немедленно изъять этот груз. И вообще тщательно проверить багаж всех пассажиров.
– Сделаем, – пообещал руководитель таможенного комитета, – я скажу, чтобы проверяли все, вплоть до личного досмотра, если понадобится.
– Нет-нет, – улыбнулся Райский, по-русски он говорил свободно, даже лучше некоторых своих собеседников, – главное – не перегнуть палку. Чтобы террорист ничего не заподозрил.
– Правильно, – поддержал его министр, – проверите весь груз еще раз после задержания террориста. Как только его арестуют, мы вывезем его в нашу тюрьму, а потом через несколько дней вы сможете забрать его с собой в Израиль. Наш изолятор находится в самом здании, внизу, под нами. Поэтому можете не волноваться.
– Я бы хотел, чтобы он оставался в отдельной камере, – попросил Райский.
– Вообще-то у нас с этим сложно, – честно признался министр, – свободных камер практически нет. Но мы обязательно что-нибудь придумаем.
– Он очень опасен, – еще раз предупредил Райский, – мало арестовать его. Нужно сделать так, чтобы он не сбежал.
– При мне из нашей тюрьмы еще никто не сбегал, – нахмурился министр.
Уже позже, когда Райский вышел из кабинета в сопровождении нескольких своих офицеров, он обернулся к одному из них:
– Что он имел в виду, когда говорил о побегах из их внутренней тюрьмы?
– При прежнем министре отсюда сбежало сразу несколько человек, в том числе и бывший министр обороны, – пояснил офицер, который был выходцем из Баку, – после этого вокруг здания сделали решетку и усилили охрану.
– А где сейчас прежний министр безопасности?
– В этой тюрьме.
– А сбежавший министр обороны? – Там же.
Райский пожал плечами.
– Мне иногда трудно бывает понять логику внутренних событий в бывших республиках Советского Союза. Павел, вы действительно знали Дронго до отъезда в Израиль?
– Я уехал десять лет назад, но уже тогда он был довольно интересным человеком. Он часто уезжал в непонятные командировки, и в городе говорили, что он работает в какой-то международной организации. Теперь я понимаю, что именно тогда происходило. Но я и не думал, что это именно Дронго. Я ведь уехал еще до всех этих событий, в восемьдесят седьмом.
– Я с ним встречался в прошлом году, – откровенно признался Райский. Они сели в автомобиль, выделенный для их делегации.
– Он вам не понравился? – спросил Павел.
– Мне он показался достаточно экстравагантным, – хмуро признался Райский, – давайте лучше поездим по городу. К стыду своему должен признаться, что я не был в этом городе ни разу в жизни.
– Договорились, – засмеялся Павел, – я покажу вам все лучшие места.
Уже около полуночи в аэропорту все было готово к аресту. Нескольких сотрудников службы безопасности переодели в таможенников и пограничников. За стойку компании, где оформляли пассажиров, также встал один из офицеров Министерства национальной безопасности. Все было готово к приему террориста.
В половине первого началась регистрация. Внешне она проходила спокойно. Многие пассажиры были утомлены ночным бдением и довольно вяло проходили таможенный и пограничный контроль. Райский сидел в комнате начальника службы безопасности, ожидая, когда наконец его позовут. Его офицеры, владевшие русским и азербайджанским языками, смешавшись с толпой провожающих, внимательно наблюдали за пассажирами.
Без десяти час к стойке подошел невысокий мужчина и подал свой паспорт и билет. Оформлявший документы сотрудник службы безопасности сразу увидел знакомый номер паспорта и уже известную фамилию. Он подал знак стоявшему невдалеке своему напарнику. Тот передал по цепочке. В кабинет руководителя службы безопасности вбежал один из сотрудников. Запыхавшись, он произнес:
– Он оформляется.
Райский тяжело вздохнул. До самого последнего момента он не верил, что Ахмед Мурсал появится в аэропорту. Он не верил в подобную удачу.
– У него большой багаж? – спросил генерал.
– Два чемодана. Их уже проверили, – доложил сотрудник.
– Идемте, – поднялся Райский и направился из кабинета. За ним поспешили остальные.
Если бы давали премию за идеальный арест, ее бы в этот вечер получили азербайджанские спецслужбы. Кто-то позвал незнакомца, а когда он обернулся, ему молниеносно на руки надели наручники, и окружили сразу несколько человек.
– Вы арестованы, – громко сказал старший офицер службы безопасности, руководивший группой захвата.
Генерал Райский сделал несколько шагов к арестованному, чувствуя непривычное волнение. Взглянул на того…
– Это не он, – быстро сказал генерал, – мы взяли не того.
– Что? – обернулся к нему руководитель группы захвата.
– Это не он, – сдерживая раздражение, повторил генерал. – Кто вы такой? – спросил он по-английски у арестованного.
– Я канадский гражданин Анвер Махмуд, – удивленно сказал незнакомец, – почему меня арестовали?
– Это вам расскажут они, – генерал махнул рукой, показывая на стоявших представителей местных спецслужб. И, повернувшись, пошел к выходу. Его догнал Павел.
– Что будем делать? – спросил тот.
– Он опять нас обманул, – зло сказал генерал. – Можешь не сомневаться, здесь был настоящий Анвер Махмуд. Просто он воспользовался другим паспортом, который выдал ему кто-то из сообщников Ахмеда Мурсала. Но теперь уже поздно. Наш клиент наверняка уже покинул Баку.
Райский вышел из здания. Поднял голову.
– Сегодня в Баку праздник, – негромко пояснил стоявший позади Павел. – Они отмечают Навруз-Байрам, новый год по местным обычаям начинается в день весеннего равноденствия.
– Павел, – обернулся к нему генерал, – я думаю, что нам нужно изменить вектор поиска. Как вы относитесь к тому, чтобы найти вашего бывшего сокурсника? Может, действительно я отношусь к нему слишком предвзято?
Часть первая
ГОРОД ШПИОНОВ
Москва. 24 марта 1997 года
Жизнь на два города делала его меланхоликом. Имея квартиры в Москве и Баку, он старался соблюдать некий баланс, при котором жил поочередно, по нескольку месяцев, то в одном, то в другом городе. Города были столицами разных государств, и он все более явственно замечал, как расколовшаяся на многочисленные куски бывшая Атлантида его Родины дрейфует по своим особым законам, а прежние составные части единого целого с одинаковой скоростью расходятся в разные стороны.
Он не любил политиков. Они казались ему фокусниками, менявшими свои убеждения и принципы в зависимости от сложившейся конъюнктуры. Они меняли свои маски так часто и беззастенчиво, так наглядно старались приспособиться к новым условиям, что он просто разучился удивляться. Конец девяностых годов, век подходил к концу. Это был самый страшный и самый сложный век в истории человечества, и общая усталость от накопившихся проблем – двух мировых войн, океана крови, пролитой в этом столетии, затмившем своей жестокостью все предыдущие, казалось, давит на людей. Конец века был крахом многих идей, многих воззрений. Многие миллионы людей пессимистически смотрели в будущее, не ожидая ничего хорошего от грядущего тысячелетия. Неизмеримо выросшее могущество человека за сто лет не сделало жизнь людей лучше, вместо ожидаемого совершенства человека, о котором так страстно мечтали мыслители в прошлом веке, лишь усовершенствовало орудия убийства, позволив именно в двадцатом столетии дважды применить атомное оружие и получить «цивилизованных варваров» конца двадцатого века, когда культура заменялась штампами привычных понятий и комиксов, общее образование – суррогатом специального обучения, готовившего человека к своей строго функциональной профессии, а гармоничное развитие оставалось лишь утопией немногих мечтателей.
Оставалось ждать конца этого века. Что он, собственно, и делал, продолжая свое существование в двух параллельных, но уже разных мирах, которые продолжали отдаляться друг от друга. Полученные гонорары от прежних расследований позволяли ему вести довольно сносное существование, и он, не испытывая материальных проблем, последние полтора месяца провел в Москве, почти не выходя из дома, отправляясь в магазины лишь за необходимыми покупками. Зато теперь у него было довольно много времени, чтобы наконец прочитать привезенные книги, в том числе и новые романы американских фантастов, изданные в последние несколько лет.
В последние недели он плохо спал. Сказывался и сердечный приступ, который свалил его во Франции. Врачи сообщили ему, что у него было лишь повреждение задней стенки сердца. Он не знал точно, что это такое, но понимал, отчего это произошло. За время своих многочисленных командировок и скитаний по всему миру он слишком много повидал, слишком много узнал, чтобы сердце могло оставаться безучастным к многочисленным трагедиям.
Он подсчитал, сколько раз ему приходилось становиться свидетелем изломанных судеб, неудавшихся жизней, рухнувших надежд. Он вспомнил, сколько раз сталкивался с человеческой подлостью и коварством, с цинизмом и насилием. Вспомнил, сколько убитых и раздавленных преступлениями людей он встречал в своей жизни, вспомнил погибших друзей, и ему стало страшно. Впервые в жизни. Он вдруг осознал, что давно превысил тот предел познания человеческого горя, который должен быть у нормального человека.
Теперь сердце болело все сильнее, а размышления о собственной судьбе занимали все свободное время. Он стал ловить себя на мысли, что постепенно привык к чужому горю и чужим страданиям, словно все это не могло коснуться и его самого. Может, поэтому он инстинктивно избегал любых разговоров по поводу создания собственной семьи. Может, поэтому встреченные им в жизни женщины не задерживались в его судьбе, ибо он сам не находил в себе мужества предложить им остаться. И может, поэтому он, оставшийся теперь один, к тридцати восьми годам вдруг начал бояться собственной смерти.
За многие годы своего одиночества он привык спать один. Но теперь по ночам он не мог заснуть. Внезапно заболевшее сердце словно разбудило в нем все те прежние страхи, которые он однажды испытал в подростковом возрасте, осознав, что рано или поздно умрет не только он, но и все, кто его окружают и кого он любит. Это волновало его тогда некоторое время. Но теперь, с годами, это начало волновать его совсем по-другому. Словно он боялся собственной смерти, как обрыва длинной и сложной цепи человеческих организмов, приведших в конце концов к его собственному рождению.
Он даже отправился к врачам, но, кроме немного повышенного давления, у него ничего не нашли. Кардиолог прописал таблетки, ему сняли кардиограмму. Но он сам знал, что дело не в его болезни. Он был здоров, относительно здоров, как может быть здоровым человек, которому почти сорок, который дважды был ранен, который слишком часто принимал на себя боль и разочарования других людей. Но он все равно был болен. Это была болезнь «среднего возраста», когда прежние идеалы казались утраченными, а ничего нового впереди не ждало.
Дронго был одним из тех, кто никогда не мог смириться с развалом собственной страны. Для него понятие «родина» вмещало ту огромную страну, в которой он родился, воспитывался, вырос. И которую защищал в силу своих возможностей. И которая развалилась, когда ему было тридцать два года.
Нет, он не ходил на демонстрации с красными знаменами и не призывал вернуть «вождя народов», с портретами которого стояли многочисленные старушки. Он и видел, и понимал изъяны и недостатки прежней системы. Но та страна, в которой он вырос и которую любил несмотря ни на что, уже не существовала. В некоторые города, любимые с детства, как Таллин или Рига, уже нельзя было попасть без визы. А его любимый Ленинград теперь назывался совсем другим именем, словно в насмешку над блокадниками, отстоявшими свой город и имеющими право на это название в тысячу раз больше, чем прежнее императорское Санкт-Петербург.
Но даже эта фантомная боль не могла заглушить реальной мысли, что восстановление прежней страны невозможно. В душе он все же надеялся на чудо, на обретение некоего единства пространства и территории. Но как аналитик и реалист видел расползающиеся в разные стороны суверенные территории, которые уже невозможно было собрать и склеить в прежнем виде.
Он отказывался от всех предложений, сделанных ему сразу несколькими государствами СНГ, предлагавшими перейти в их спецслужбы. Он не хотел работать на государственной службе. Жизнь частного лица, аналитика, который мог дать консультации или помочь в раскрытии загадочного преступления, могла приносить тот минимум для жизни, который обеспечивал его всем необходимым. Но позади осталась страна, в которой он жил, друзья, которых он потерял, работа, к которой он уже не смог бы вернуться. А впереди были неопределенность и смерть.
В последние недели он чаще всего думал именно о смерти. Ему казалось странным и несправедливым, что все люди от рождения, хорошие и плохие, совершающие нравственные поступки и аморальные мерзавцы, дети и старики, поклоняющиеся разным богам, все одинаково приговорены к смертной казни, отсрочка которой лишь усугубляла их страдания. Наделенный разумом человек рано или поздно понимал чудовищную несправедливость подобного закона природы, но обреченно мирился с нею, понимая, что ничего не сможет изменить. Подобная несправедливость абсолютно ко всем людям волновала самого Дронго как некий несправедливый уравниватель, делающий одинаково несчастными всех живущих. Поэтому в последние дни он чаще лежал на кровати с открытыми глазами или читал по ночам, чтобы заснуть с первыми лучами солнца, словно не желая каждый раз встречать его восход и рождение нового дня, так стремительно сокращающего его собственное существование.
Телефонный звонок разбудил его в половине девятого вечера. По вечерам он предпочитал иногда вздремнуть, чтобы затем бодрствовать до утра. Ночь была у него самым плодотворным временем для работы, чтения и размышления. Он был ярко выраженной «совой» и предпочитал ночное бдение и дневной сон. Чертыхнувшись, он поднялся с дивана и подошел к аппарату. Поднял трубку.
– Слушаю вас, – недовольным голосом сказал он.
– Это Дронго? – спросил его незнакомец.
Он поморщился. Когда разговор начинается таким образом, это не сулит ничего хорошего. Обычно так начинают разговор нетерпеливые дилетанты или суетящиеся чиновники, от которых ничего хорошего ждать не стоит.
– Нет, – ответил он глухим голосом, – вы ошиблись номером.
И положил трубку. Подумав немного, он решил вообще не отвечать на звонки незнакомца. В конце концов, если у позвонившего действительно важное дело, он может позвонить и завтра утром. Повернувшись, он пошел к дивану и снова лег, закрыв глаза. Интересно, кому он опять мог понадобиться?
Телефонный звонок все же выбил его из состояния привычной расслабленности, и он почувствовал, что не сможет заснуть. Немного поворочавшись на диване, он поднялся и включил телевизор. Веселая музыкальная передача заставила его переключиться на другой канал. Там показывали фильм, явно детективного жанра. Дронго отвернулся. Больше всего на свете он не любил детективы, особенно фильмы, выстроенные по голливудским стандартам, когда на одну минуту экранного времени приходилось одно убийство и половина полового акта, растянутого, как правило, сразу на несколько минут. Он переключил на другую программу и, увидев, что там показывают интервью с известным политиком, убрал звук и прошел на кухню.
«Интересно, – снова подумал он, – кто это мог позвонить? Кому я опять понадобился?»
Телефонный звонок раздался снова. Но он не стал больше подходить к аппарату, лишь механически считая звонки. После восьмого телефон умолк. Дронго вернулся в комнату и снова начал переключать каналы. Вполне возможно, найдет какую-нибудь более интересную передачу. Раздался один звонок. Потом еще три. Потом последовало сразу восемь. Он механически считал. После того как телефон умолк, Дронго приготовился взять трубку, когда он зазвонит в четвертый раз. Этот код под цифрой «сто тридцать восемь» был известен только одному человеку, его другу, много лет назад учившемуся вместе с ним на юридическом факультете.
Собственно, именно этот друг и разработал такую систему кодового звонка. Попав по распределению на службу следователем милиции, он довольно часто уходил из дома по ночам, перебираясь к своим друзьям и объясняя свое отсутствие частыми ночными вызовами. Именно тогда он раскрыл Дронго свой код, объяснив, что звонить следовало именно таким образом. Сначала один звонок, потом три, затем восемь. И только с четвертого раза вызываемый абонент поднимал трубку. Такая сложная система была придумана для жены и руководителей, но Дронго запомнил эту систему и теперь не сомневался, что звонит именно он. «Странно, что он позвонил спустя столько лет, – подумал Дронго. – Он ведь уехал из страны, кажется, лет десять назад».
Когда раздался звонок, он не колеблясь поднял трубку.
– Здравствуй, – услышал он знакомый голос.
Дронго улыбнулся. Он не мог ошибиться. Это был Павел Гурвич. Тот самый Павел, с которым он проучился пять лет на юридическом факультете и который уехал еще в прошлую жизнь, в другое время, из другой страны и в другую эпоху.
– Здравствуй, Павел, – улыбнулся Дронго.
– Узнал, – засмеялся Павел, – спустя столько лет узнал мой звонок. Я был уверен, что ты его помнишь.
– Еще бы! Это был такой экзотический код. Я запомнил его на всю жизнь. Как дела? Какими судьбами? Как ты узнал мой московский телефон?
– Это было нелегко, – пробормотал Павел, – но у меня остались кое-какие связи.
– Догадываюсь. Ты живешь в Москве или бываешь здесь наездами?
– Половина на половину. Но вообще-то я прилетел только сегодня вечером.
– И сразу нашел мой номер. У тебя хорошие связи, Павел.
– Надеюсь, что да. Нам нужно встретиться.
– Хорошо. Приезжай ко мне. Адрес ты наверняка уже знаешь?
– Я стою около твоего дома.
