Чингиз Абдуллаев
Гран-При для убийцы
– Вы думаете, он планирует террористический акт в Баку, – спросил Дронго, – чтобы свалить все на иранцев?
– Это было бы слишком просто, – вздохнул Райский, – и слишком примитивно. Вряд ли он собирается предпринять что-то серьезное в Баку, если это, конечно, не нападение на наше посольство в этой стране. Мы на всякий случай усилили меры безопасности, но для такого террориста, как Ахмед Мурсал, нападение на наше посольство слишком локальная задача. Он наверняка придумал нечто более неприятное. И в первую очередь – против нас.
Дронго не понравилось выражение лиц сидящих за столом. Как будто Светлицкий все-таки что-то недоговаривал, а сотрудники МОССАД знали об этом, но предпочитали молчать, соблюдая правила игры. В свою очередь представители МОССАД явно хотели уточнить многие детали без своих российских коллег. Это было видно по тому напряжению, которое возникло в конце беседы. Он хотел уточнить еще многие детали, но решил промолчать, поняв, что каждая из сторон хотела бы поговорить с ним наедине.
– Хорошо, – сказал Дронго, – я согласен.
Райский быстро поднялся. За ним встали остальные.
– Мы будем ждать вас в отеле «Савой», – сказал представитель МОССАД и, кивнув всем на прощание, вышел из комнаты. Павел поспешил за ним.
– Вы не могли бы задержаться? – с улыбкой спросил Светлицкий. – Я только провожу гостей.
– Конечно, – любезно ответил Дронго, – я так и полагал, вы захотите угостить меня чаем.
Мовсаев неожиданно улыбнулся. Первый раз за все время беседы.
Севилья. 25 марта 1997 года
Весь день дул противный ветер, и он не стал выходить из дома раньше условленного времени. К половине пятого он наконец поднялся с постели, начал медленно одеваться. Глядя в зеркало на свою мрачную физиономию, он с отвращением отвернулся. Ему не понравилось собственное выражение лица. «Как у покойника, – зло подумал он, – бледное и застывшее».
Давал о себе знать перенесенный гепатит. Он прилетел из Африки только три месяца назад и все это время болел, проведя половину срока в больнице. Гепатит, который он получил, протекал особенно неприятно на фоне его полуразложившейся печени, ослабленной дикими дозами алкоголя, которым он часто и много злоупотреблял. Получить такую болезнь, как гепатит, – это наверняка обречь себя на скорое развитие такой болезни, как цирроз печени. А к чему это могло привести, он хорошо знал. Его отец умер от этой болезни, да и дед, кажется, не был никогда особым трезвенником. Деньги к тому времени почти кончились – за больницу и лечение приходилось платить огромные суммы.
Он так не хотел ехать в эту проклятую Намибию. Но его уговорили, пообещав большой процент с предстоящей сделки. Сделка сорвалась, уговоривший его Луис остался навсегда в Намибии с пробитым черепом, а ему самому с трудом удалось выбраться из Видхука, где его уже искали. Перебравшись в Ботсвану, он умудрился подцепить эту проклятую болезнь и уже там каким-то чудом сесть на самолет, летящий в Марокко. Еще повезло, что его пустили в Испанию, не обратив внимание на желтые белки глаз. Иначе ему пришлось бы проходить карантин в гораздо худших условиях и он должен был бы лечиться где-нибудь в марокканском госпитале, где шансы на выживание и смерть были неравны. Примерно один к пяти. С подобной перспективой он мог очутиться в госпитале и навсегда остаться в Африке, которую он так ненавидел.
На кредитной карточке оставалось не больше пяти тысяч долларов, когда ему позвонил Арман. Это был единственный человек, который знал, куда звонить и как его искать. Он сам дал ему свой телефон, едва прибыв в Севилью, словно предчувствуя, что развитие болезни будет долгим и неприятным.
Он отложил свою кожаную куртку, собираясь надеть ее перед тем, как выйти. Затем он еще раз с отвращением взглянул на себя. Если Арман увидит его в таком виде, он, вполне возможно, захочет отказаться от сотрудничества с ним и тогда ему придется что-нибудь придумывать, прежде чем возвращаться домой в Цинциннати, имея жалкие несколько тысяч долларов и «приятную» перспективу остаться вообще без денег.
Майкл Уэйвелл в третий раз посмотрел на себя в зеркало и вышел из квартиры, громко хлопнув дверью. Собственно, это и не было квартирой. Это была всего лишь небольшая комнатка на третьем этаже, которую он снимал в старой части города, на тихой улочке. Выйдя из дома, он поспешил на юг, в сторону нового города, торопясь быстрее покинуть эти запутанные кривые улочки старой Севильи.
Уэйвеллу было сорок восемь лет. Половину жизни он провел в разъездах, вербуясь в наемники, нужные по всему миру. Он успел дважды повоевать в Африке, побывать в охране одного президента маленького островного государства, помочь устроить переворот в другой, еще меньшей, но уже южноамериканской стране, и даже попытаться поймать удачу во французском Иностранном легионе. Он был типичным представителем того многочисленного племени ловцов счастья, которые рыскали по всему свету в поисках удачи и денег. Иногда можно было сорвать огромный приз, и тогда покупка домика на родине и безбедное существование были гарантированы. Еще чаще выигрыш оказывался столь незначительным, что на него можно было лишь провести время, прожигая жизнь несколько месяцев, чтобы потом опять с головой окунуться в какую-нибудь авантюру.
Уэйвелл не был наемным убийцей, выполняющим заказы клиентов. Конечно, во время странствий ему много раз приходилось убивать, спасая собственную жизнь, но он был скорее авантюристом, чем киллером, хотя Эррера знал, что Уэйвелл никогда не откажется от любого поручения. Лишь бы оплата соответствовала его представлению о риске.
Они договорились встретиться у собора Ла Хиральда, одного из самых известных храмов города. Собственно, сама колокольня собора была в двенадцатом веке минаретом главной мечети мусульманского города. Почти полтысячи лет продолжалось здесь господство арабов, наложившее неизгладимый отпечаток на саму архитектуру города. Но владычество арабов не прошло бесследно и для населения самого города, где можно было встретить перемешанные типы различных народов, когда лавочник или бакалейщик походил одновременно на испанского кабальеро с севера и арабского шейха с востока.
Севилья была отвоевана у арабов, а сама мечеть к концу шестнадцатого века перестроена в католический собор, при котором башня минарета была использована под колокольню.
Уэйвелла не интересовали подобные исторические изыски, и он с отвращением отвернулся, когда разговорчивый гид провел мимо него толпу любознательных туристов из Англии, рассказывая им об истории храма. Для Уэйвелла этот город был самым поганым местом на земле, он даже не замечал ослепительной красоты вечерней Севильи, отраженной в водах Гвадалквивира.
Ждать Армана пришлось не больше десяти минут. Тот появился внезапно, словно возник из-под земли. Он направлялся к Уэйвеллу своей привычной, немного танцующей походкой, отчего тот поморщился. Арман Эррера был его давним знакомым и постоянным заказчиком разного рода поручений. Но он был гомосексуалистом, а для Уэйвелла это было особенно неприятно. Может, оттого что в детстве он едва не стал жертвой насилия подобного типа. Может, оттого что его самого слишком интересовали женщины, но танцующая походка Эрреры вызывала у него плохо скрываемое отвращение. Однако встреча была для него очень важна. Она, очевидно, была важна и для Эрреры, если он согласился прилететь на встречу в Севилью, рискнув сесть на самолет, который он терпеть не мог.
Уэйвелл пошел навстречу своему знакомому. Подойдя, он просто кивнул ему. Церемонии были ни к чему.
– Ты выглядишь не очень хорошо, – сказал вместо приветствия бесцеремонный Эррера.
– А я не модель на подиуме, чтобы красить свою рожу, – огрызнулся Уэйвелл. – Зачем приехал? Если опять хочешь послать меня куда-нибудь к черномазым, то знай, что на этот раз я потребую половину денег вперед.
– Нет, – улыбнулся Эррера, поднимая руку с браслетом, – можешь не волноваться. Оттуда у меня больше нет заказов.
– Мы потеряли там все, – мрачно заметил Уэйвелл, – а Луис остался там с проломленной головой. Я столько времени провел в этом городе в больнице. Может, ты мне объяснишь, кто оплатит мои издержки?
– Я, – нагло ответил Эррера, – я готов оплатить все твои расходы и дать тебе шанс заработать.
– Опять? – нахмурился Уэйвелл. – В какую дыру ты засунешь меня на этот раз?
– В самое прекрасное место на земле, – расхохотался Эррера. – В такое место, куда мечтают попасть миллионы людей со всего мира.
– Надеюсь, что это не ад, – пробормотал Уэйвелл.
– Нет, дружище, это рай. Я хочу предложить тебе отправиться во Францию, на Лазурный берег, и снять виллу в Сен-Тропе.
– Перестань шутить, – разозлился Уэйвелл, – куда мне придется отправляться на этот раз?
– В Сен-Тропе, – снова рассмеялся Эррера, – я приехал сюда, чтобы отправить тебя на Лазурный берег.
Москва. 25 марта 1997 года
После ухода гостей в комнате словно разрядилось напряжение. И хотя Мовсаев по-прежнему молчал, внимательно вслушиваясь в разговор, улыбка уже несколько сгладила его внешне малопривлекательный облик, и Дронго чувствовал себя гораздо увереннее. Но абсолютно раскованным стал генерал Светлицкий. Он не хотел признаваться даже самому себе, что, несмотря на шесть лет, прошедших после распада СССР, несмотря на давно распущенный и расформированный КГБ, где он начинал свою деятельность, несмотря на полную смену внешних ориентиров его нынешнего государства, он по-прежнему воспринимал такие организации, как ЦРУ или МОССАД, в качестве естественных соперников, от которых в любой момент можно ждать любого подвоха. Проживший сорок лет при советской идеологии и воспитанный в таком духе, он с трудом отказывался от привычных штампов, даже понимая, что это издержки идеологии, а на дворе новые времена.
Тем не менее, проводив гостей, он вернулся к столу в более веселом настроении и громко попросил у кого-то из помощников, очевидно, находившихся за дверью, принести им горячего чаю. И только после этого спросил у Дронго:
– Ну как они вам, понравились?
– Если вы спрашиваете о генерале Райском, то он мне лично всегда был не очень симпатичен. Слишком осторожен и подозрителен. Одна наша беседа с ним даже проходила у него в машине, когда мы надели на себя специальные шлемы для полной блокировки любых методов прослушивания. Если вас интересует мой университетский товарищ, то Павел, конечно, изменился, но не настолько, чтобы я мог изменить о нем свое мнение. И наконец, если вы спрашиваете вообще о МОССАД, то я никогда не скрывал, что считаю эту организацию одной из самых опасных и самых сильных спецслужб в мире.
– Почему опасных? – быстро уточнил Светлицкий.
– Во-первых, потому что они сильные. Во-вторых, у них мощная агентура. Ну, а в-третьих… – он чуть замялся, подыскивая слова, – они действительно не любят привлекать к сотрудничеству посторонних людей, тем более если этот посторонний не связан с ними общими узами религии и местом рождения. Собственно, их агентура держится на многочисленных лоббирующих группировках во всем мире и на общности интересов представителей их народа. Поэтому я всегда буду потенциально чужим для них, как и ваша служба, к которой они тоже сохранили традиционно скептическое отношение.
– Я не буду спрашивать, почему вы употребили слово «тоже», – усмехнулся Светлицкий, – впрочем, это, наверное, общая черта всех разведчиков в мире – не очень доверять представителям других спецслужб.
– И не только, – покачал поднятым пальцем Дронго, – насколько я понял, они вышли на вас не из чистого альтруизма и уж наверняка не потому, что хотели с вашей помощью найти меня. Бывшая агентура Первого главного управления КГБ СССР имела очень неплохие позиции на Ближнем Востоке, когда палестинцы и сирийцы рассматривались как естественные союзники в борьбе против Израиля. Они убеждены, что вы до сих пор располагаете рычагами влияния на таких террористов, как Ахмед Мурсал. Я уже не говорю о ваших возможностях и связях с иранской разведкой, куда агентам МОССАД вход явно заказан.
Он видел, с каким интересом слушает его Мовсаев. На последней фразе Мовсаев чуть изменился в лице, но по-прежнему не произнес ни слова. Светлицкий прикусил нижнюю губу.
– Вы бываете иногда слишком категоричным, – упрекнул он Дронго.
– Я аналитик, – возразил тот, – моя задача четкий анализ и возможный прогноз развития ситуации. В эти функции не входит говорить вам комплименты и делать вид, что ситуация развивается нормально. Скорее всего израильтяне полагают, что вы действительно сумеете вмешаться в ситуацию и остановить террориста до того, как он начнет действовать.
– Боюсь, вы не совсем понимаете, о каком террористе идет речь, – возразил Светлицкий, – у нас никогда не было контактов с такими радикальными экстремистами, как Ахмед Мурсал. Его группировка одинаково плохо относится ко всем великим державам. Конечно, израильтяне для него всегда враги номер один. Но он одинаково ненавидит империалистов Америки и коммунистов Советского Союза, не делая между ними принципиальной разницы. И те и другие, по его глубокому убеждению, отъявленные безбожники, с которыми можно и нужно бороться любыми методами.
– Однако вы могли влиять на него через палестинцев? – спросил Дронго.
Молодой человек принес поднос с чаем и тарелку печенья. Поставив все на стол, он тихо удалился. Все время, пока он был в комнате, Светлицкий, верный своим привычкам, молчал. И лишь когда они снова остались одни, ответил:
– Раньше могли. Теперь нет. Он порвал с палестинцами, убив руководителя одной из их группировок хаджи Карима. Даже такая организация, как «Хезболлах», приговорила его к смерти. Он сейчас в положении загнанного волка и может решиться на любой, самый отчаянный поступок.
– Кто может финансировать его деятельность? Откуда он достанет деньги? – спросил Дронго.
Светлицкий посмотрел на Мовсаева. Тот, поняв, что вопрос адресован и ему, не очень охотно ответил:
– Возможно, египетские или алжирские радикальные группировки. Может, Ирак, хотя маловероятно, учитывая происхождение Ахмеда Мурсала и неприятие его отцом режима Саддама Хусейна. Деньги может дать кто-то из королевской семьи Саудовской Аравии, настроенный не очень благожелательно к американцам и, соответственно, к израильтянам.
– Значит, с деньгами у него проблем нет?
– Нет, – подтвердил Мовсаев, – думаю, что нет.
– Я хотел, чтобы вы остались для разговора, – перехватил инициативу Светлицкий, – нам крайне важно понять, что именно делал террорист такого масштаба, как Ахмед Мурсал, в Баку. Если он просто прилетел туда, скрываясь от преследования, это одно. А если с определенной целью, то совсем другое. Я уже не говорю о том, что Баку должен был стать самым крайним вариантом в его выборе места. Азербайджан граничит с Ираном, а Баку сейчас нашпигован агентами иранских спецслужб, один из которых мог узнать Ахмеда Мурсала.
– Можно подумать, ваших агентов в Баку меньше, – пробормотал Дронго.
– Это стратегический пункт на Среднем Востоке, – пожал плечами Светлицкий, – раньше говорили: «Тот, кто владеет Баку, владеет всем Кавказом». Сегодня все войны и все конфликты так или иначе завязаны на Баку и бакинской нефти. Или вы считаете, что у России нет стратегических интересов в этом районе?
– У Ирана они тоже есть, – иронически заметил Дронго.
– Безусловно.
– Ага. И у вас они есть. И у американцев. И у МОССАД. Я думаю, американских и израильских агентов там не меньше, чем ваших.
Светлицкий наконец понял ернический тон Дронго и рассмеялся. Потом отрывисто бросил:
– Естественно. Каждая страна хочет обеспечить в этом регионе свои интересы. Думаю, не будет особого секрета, если скажу, что в Баку сейчас есть агенты не только великих спецслужб, включая английскую, китайскую или французскую разведки. Там сейчас настоящий город шпионов. Есть армянские, грузинские, даже чеченские представители, работающие на свои спецслужбы.
– Лучше бы вас всех было поменьше, – со вздохом сказал Дронго, – тогда и в городе было бы поспокойнее.
– Не уверен. Впрочем, это дискуссионный вопрос. Никто не виноват, что именно в азербайджанском секторе Каспийского моря сосредоточены самые большие запасы разведанной нефти и Баку является исходной точкой для нефтепровода, подающего нефть и газ на мировые рынки.
– Город шпионов, – повторил выражение генерала Дронго, – зачем тогда такому террористу, как Ахмед Мурсал, лезть в этот город, рискуя нарваться на представителей спецслужб? Здесь что-то не так. Какая-то нестыковка.
– Во всяком случае, они его арестовать не смогли. Как я понял, вместо него был арестован совсем другой человек, которого скоро отпустят. Именно поэтому они срочно вышли на такого признанного эксперта, как вы, чтобы попытаться решить проблему. Хотя я уверен, что сейчас они задействовали всю свою агентуру, и не только в Баку.
– Чего они хотят, я примерно представляю, – улыбнулся Дронго, – но меня больше интересует, чего хотите вы. Неужели и в самом деле вы действуете из чисто альтруистических мотивов? Я должен вам поверить?
– Нет, – сразу сказал Светлицкий, – конечно, нет. Нам очень важно сотрудничество с МОССАД. Россия как правопреемница Советского Союза потеряла практически все свои позиции на Ближнем Востоке. Если раньше СССР наряду с США были главными арбитрами в ближневосточном урегулировании, к которым все прислушивались, то теперь мы играем даже не вторые роли. Отказавшись поддерживать палестинцев, мы потеряли бывших союзников, которые переориентировались на американцев. В этих условиях наша позиция на Ближнем Востоке, мягко говоря, не очень впечатляющая. Это первый мотив. Существует и второй. Как вы заметили, израильтяне, да и не только они, до сих пор считают, что такие радикальные группировки финансируются нашими спецслужбами. И если раньше мы действительно прибегали к услугам людей такого сорта, то теперь мы не имеем не только финансовых, но и моральных обязательств перед ними.
И наконец, третье обстоятельство, но отнюдь не самое маловажное. В рамках СНГ наши позиции наиболее слабы именно в Азербайджане. В Грузии мы имеем три военные базы, с Арменией подписано соглашение о совместной обороне, там расположены наши войска. Наши пограничники охраняют внешние границы Армении и Грузии по всей протяженности границ бывшего СССР. Но совсем другая ситуация в Азербайджане. Если не считать небольшой радиолокационной станции в Габале, находящейся в одном из сельских районов Азербайджана, мы не имеем в этой республике ни собственных военных баз, ни своего воинского контингента, ни пограничников, охраняющих внешние границы стран СНГ. И это в условиях, когда к концу года из Баку должна пойти первая нефть. Нужно еще объяснять, или вы уже поняли? Да, нам крайне важно знать, почему террорист такого масштаба, как Ахмед Мурсал, выбрал одним из пунктов своего маршрута Баку. И почему азербайджанские власти не смогли арестовать его в аэропорту. А может, не захотели? Тогда где он и как нам его искать? В этом вопросе мы действительно хотим сотрудничества с МОССАД.
В комнате наступило молчание. Потом Дронго взял свой стакан с остывшим чаем, попробовал, поставил обратно на стол и сказал:
– Серьезные причины. И вы считаете, что все эти задачи может решить один человек, а точнее, такой эксперт, как я?
– Нет, – честно признался Светлицкий и широко улыбнулся, – мы так совсем не считаем. Именно поэтому в Баку вы поедете не один. С вами полетят сотрудники группы особого назначения под командованием полковника Мовсаева. В случае, если вам будет сопутствовать успех, сотрудники группы помогут нейтрализовать террориста и вывезти его на территорию России. Прежде чем отдавать его МОССАД, мы хотели бы задать ему несколько неприятных вопросов. И очень рассчитываем получить вразумительные ответы, от которых, возможно, будет зависеть не только наша ближневосточная политика, но и политика в странах СНГ в будущем.
– А если я откажусь?
– Откажетесь, – задумчиво повторил Светлицкий. – Я все время думаю, глядя на вас, что вы посвящены в секреты слишком многих людей и организаций. И вы думаете, что, отказавшись, сможете спокойно спать у себя дома?
– Это угроза?
– Вы же знаете, что нет. Это реальность нашего времени. Вы неплохой аналитик, Дронго, и должны понимать, что возможности отказа исключены. Они существовали до нашего разговора. Теперь их уже нет.
– Но вы понимаете, что для успешной работы в Баку мне нужно будет выйти на спецслужбы Азербайджана и попытаться понять, что именно там произошло.
– Это ваше право, – согласился Светлицкий, – нас интересует результат. В МОССАД должны видеть нашу готовность к сотрудничеству. А как вы добьетесь успеха, это никого не волнует. Кроме того, насколько я понял, они готовы вам заплатить как частному эксперту. Надеюсь, что и это будет немаловажным фактором для вашей успешной деятельности в Баку.
– Да, – кивнул Дронго, – похоже, это единственное, что меня должно волновать.
