Дан Берг
Ирод
Глава
12
Иссякли слезы у Ирода по возлюбленной и им же убитой Мирьям. Подчиняясь неизбежному, царь предал земле дорогое тело, столь желанное в недавнем прошлом. Позже или раньше – все мы в одну гавань прибудем.
Как и предсказывала Шуламит, изгнание Дорис продолжалось недолго, и первая жена Ирода вернулась во дворец, а с нею вместе Ноа и Антипатр. Изгнанники живут надеждой, порою не напрасной.
Ирод женился на девице по имени Пнина. У четы молодоженов родился сын Элия – крупный и здоровый младенец, который с годами превратился в красивого, высокого, стройного и чувствительного юношу.
Ирод. В молодости я много и славно повоевал. Теперь жизнь моя сделалась размеренной, хотя скучать не дает никогда. Немало возведено нового и украшено старого – все зодческие творения сработаны рабами Рима и иудеями-наймитами. Размах деяний моих царский, перед самим императором не стыдно. Главное, разумеется, – это столица: пусть вере нашей вечным памятником будет отстроенный мною Иерусалим. Настоящее, иной раз, дает повод для довольства, но не забыты и лихие годы юности. Предаюсь воспоминаниям, и, словно бы, чего-то не хватает мне: привыкли руки к топорам, мечам, секирам. Крепок я еще, не сглазить бы: кости целы, сила не убыла, и сердце послушно докторам – дай Бог дальше не хуже. Впрочем, если правду сказать, сердце у меня непослушное. Похоронив Мирьям, я хоть и не забыл покойницу, а все же женился на Пнине, которую полюбил и по сей день продолжаю любить. И следующие за нею жены не помеха прежним бракам – для всех отыскался в сердце уголок. Таков уж я – царь Ирод, или Ордос, как называл меня отец, мир праху его. Ушло навсегда боевое прошлое, но чую злоуханный запах грядущих битв. На сей раз с семейными. Сыновья подозрительны, и жены не спокойны. Слышу шаги – кажется, Пнина.
Пнина. Что ты бормочешь, Ирод! О ком думаешь, о женах? Или, шире глядя на дело, о женщинах?
Ирод. Не угадала. Думаю о детях.
Пнина. То есть о сыновьях. Дочерей ты препоручил матерям.
Ирод. Дочь – чужое сокровище, о наследниках мои мысли. Воротились мальчики из Рима?
Пнина. Не мальчики уж. Вчера вечером объявились. Элия – красавец парень, девки любить будут. Эх, мои бы слова да Богу в уши! Обняла дитятку и поцеловала.
Ирод. Не сопротивлялся?
Пнина. Нет. Почти. Вот-вот, сыны должны у тебя показаться. В дверь стучат – наследники, наверное.
Ирод. Пнина, встань справа от меня, прими царственный вид. Войдите!
Элия. Как рад я снова очутиться дома! С матерью уж виделся. Здоров ли ты, отец?
Ирод. Здоров, слава Богу. А где Антипатр и Александр? Вы ж вместе прибыли!
Элия. Надо думать, явятся к тебе позднее.
Ирод. Что тут скажешь? Не так хорошо с детьми, как плохо без них.
Пнина. Сын умный радует отца, а глупый – огорчает мать. Так, Элия, в ваших книгах прописано?
Элия. В книгах многое есть, а многого и нет. Пергамент терпелив, матушка…
Ирод. Тонко отвечаешь, Элия, хвалю! Пишут еще, что щадящий розгу не любит сына, а кто любит – с детства сечет дитя.
Пнина. Не будем об этом.
Ирод. Не будем. Надолго ли домой, Элия? Какими успехами школяр порадует отца с матерью?
Элия. Приехал на каникулы, проживу в Иерусалиме до осени. Грамматическую школу уже окончил, нынче в риторской науки постигаю. Наставники хвалят. Латынь и греческий даются мне легко – я первый ученик.
Ирод. А наши иудейские языки?
Элия. Да ведь арамейский и иврит я с детства усвоил! В Риме два раза в неделю к раввину хожу, учусь у мудреца тексты толковать.
Ирод. Тексты, говоришь? Ну-ну. Вижу, Элия, лежит душа твоя к книгам. А силу развиваешь? В столице есть с кем потягаться. Ты высок ростом и крепок от рождения.
Элия. Лучше многих из лука стреляю, бегаю быстро, прыгаю далеко, колесницей отменно правлю, и грузы мне хорошо покоряются.
Пнина. Аполлон ты мой!
Элия. Довольно, матушка… Вчера уж обнимала!
Ирод. Иди к своим занятиям, сын. У нас с матерью родительский разговор.
Пнина. Я всё думаю о нашем чаде. Элия не кажется тебе странным?
Ирод. Кажется непутевым.
Пнина. Отчего непутевым?
Ирод. А отчего странным?
Пнина. Странный, потому как одинокий он, нелюдимый какой-то. Бирюк-бирюком, с девицей сойтись не умеет. Ни с кем не дружит. Вот и с братьями старшими не поладил. А ведь в малолетстве хвостиком за ними ходил. Как с чужим заговорить – язык к гортани прилипает. Только мы с тобой ему нужны. Оно, конечно, хорошо, что отца с матерью любит, а все же беспокойно мне за сыночка нашего: боюсь, останется бобылем, и не будет у него продолжения, ни детей, ни внуков.
Ирод. Непутевый наш Элия – нет в нем честолюбия, а ведь он монарший сын, горизонты широкие! Вон, Антипатр и Александр, только и думают, как бы царство унаследовать. Боюсь, перессорятся. Который из них на трон не усядется, тот непременно захочет урвать другой кусок пожирней. Домогательство естественное и опасное. Элия же на братьев не похож, ленив и безделен.
Пнина. А ведь в науках-то он успевал лучше их обоих! И сейчас много в книги смотрит, записывает что-то.
Ирод. Вот-вот! Книги, пергамент, перо. А огня-то в душе нет! Впрочем, силой и ловкостью он удался: и гири ворочает, и бегает быстро, и верхом скачет справно, и все такое прочее.
Пнина. Пока Элия малюткой был, ты его больше других холил. Не забыл, Ирод? Старших своих любил, а этого – обожал!
Ирод. Дома я редко бывал, но все же руки помнят, как обнимал его, на колени сажал, а он ласкался. Братья ревновали, наверное?
Пнина. Не знаю. Об Антипатре тебе Дорис скажет. А у кого про Александра спросишь? Доброте отца обязанный, сын твой второй сиротой по матери рос.
Ирод. Упрекаешь? Старое поминаешь?
Пнина. Упрекаю и поминаю, хоть и страшно мне. Боюсь я тебя, кинжалов твоих на всех жен хватит!
Ирод. Не бойся – годы мои уж не те. Однако не серди меня!
Глава 13
Зрелые годы Ирод посвятил трудам благочестия. Завоевав любовь и защиту римских хозяев, он покончил с войнами и со свойственными ему размахом и фантазией принялся возводить в Иудее храм, дворцы, крепости и еще многие, и многие достопамятные постройки. Не забывал он и города за пределами родины. Открывшееся в монархе человеколюбие подвинуло его на деяния благотворительности.
Иродовы антагонисты различных родов и убеждений утверждали прежде и поныне стоят на том, что посредством щедрот тщеславный и честолюбивый монарх желал лишь обрести прижизненный ореол величия и обессмертить свое имя на будущие времена. К услугам противников царя история преподнесла и факты, и их толкование.
Арад, в прошлом надежный строительный подрядчик Ирода, теперь одряхлел, но по-прежнему вхож в царский дом. Он выучил сына Идо обделывать дела, а потом отправил отпрыска в Рим перенимать у тамошних знатоков мастерство зодчества.
В своих строительных начинаниях Ирод любил советоваться с приближенными. Возводя Иерусалимский храм, монарх благоразумно принимал во внимание критику нового первосвященника Хананеля.
Ободренный присутствием отца, робкий, но умный и хорошо образованный царский сын Элия, участвовал в обсуждении хода дел.
Ирод. Друзья, близится к концу постройка святилища веры иудейской. Пусть не только обитатели Иерусалима, но и рассеянные по всей империи иудеи знают, что это я, царь Ирод, возвел земную обитель Господа, и нет в мире здания, равного нашему храму по величию и красе!
Арад. С трепетом и гордостью вспоминаю я начало работ. Тогда я был еще в силе. Нанятые мною сотни землекопов изрядно увеличили плоское пространство на вершине холма, плотно-плотно утрамбовали землю и даже засыпали две речушки.
Элия. Зачем это?
Идо. Отец, я вместо тебя отвечу, ты отдыхай. Это требовалось, Элия, для прибавления храму новых площадей – ведь мы задумали распространить постройку вширь.
Ирод. Не только вширь. Мы надстроили главное здание и стены вокруг. Высота удвоилась!
Идо. Внутреннее пространство стало много поместительнее, и залы поражают великолепием.
Элия. Идо, ты изучал зодчество в столице мира. Помнишь ли роскошь тамошних дворцов?
Идо. Разумеется, помню, и в известной степени я подражал Риму. Думаю, у нас не хуже вышло. Стены и пол мы отделали мрамором разных цветов – белым, зеленым, голубым. Красота!
Ирод. Я хотел украсить все здание золотом, и казна позволяла. Жаль, Хананель выразил несогласие, а я не иду против мнения священников, хоть и не всегда могу его уразуметь.
Элия. Отчего, Хананель, ты воспротивился – ведь нет украшения лучше золота. И разве плохо, если мир будет знать о богатстве Иудеи?
Хананель. Плохо, юноша, если мир будет чрезмерно осведомлен о богатстве иудеев. Мы малы среди народов, у нас кругом враги, а слабому не гоже зависть сильного будить.
Элия. Ты так же думаешь, отец?
Ирод. Для меня решение земных наместников Господа непререкаемо. К тому же слово Хананеля есть плод коллективного разума Совета мудрецов.
Арад. Выходит, нельзя не оглядываться на чужих. Все дело в людях, Хананель?
Хананель. О, нет, не только и не столько в людях. Всевышнего не будем забывать. Мы ведь под Богом ходим, мы Его рабы. Господь не без предела любит красоту: Он допускает мрамор, но осуждает пышность золота касательно избранников своих. Нам подобает скромность, дабы оставаться целыми и невредимыми.
Ирод. Почтительность к сильнейшему – вот лучшая демонстрация скромности.
Идо. Идея эта заложена мною в архитектуре храма.
Арад. Что сие означает, сын мой?
Ирод. Позволь, Идо, я для начала вставлю слово как монарх, ведь зодческая идея, воплощенная тобою, проистекает из политики и денег.
Арад. Старею, недогадлив стал…
Ирод. Все очень просто. Величественный храм – не только наша гордость, но и Рима честолюбивый интерес. Посему империя немало помогала мне в постройке, и возвращать долг нам пристало уважением к вере римлян и к ним самим. Архитектурную сущность замысла пусть разъяснит Идо.
Идо. Внутри храмовой стены я выстроил для чужестранцев огромный и роскошный зал. В его пределах всякий римлянин или иной неиудей может безопасно находиться и любоваться красотою чудесного храма, размышляя о том, сколь далеко простирается имперское величие Рима.
Хананель. Я настаиваю: в зале должна красоваться остерегающая надпись на чужих языках, мол, запрещен неиудею вход во внутренние покои храма, а нарушившего запрет ждет неминуемая смерть.
Ирод. Элия, ты самый грамотный, вот тебе кусок пергамента. Напиши сие по-латыни и по-гречески, а мои умельцы, на твою записку глядя, вылепят большие буквы на стене.
Элия. Готово, отец!
Ирод. Доволен ли ты, Хананель?
Хананель. Надписью доволен, но заявляю, что без этого зала можно было бы и обойтись. И римский орел на воротах храма не радует меня. Царю Иудеи ставят в укор низкопоклонство перед язычниками. Справедливый упрек.
Ирод. Пусть так. Я друг справедливости, и тебя, Хананель, призываю дружить с нами обоими. Не ты ли говорил, что мы малы среди других народов, и у нас враги кругом? Мое низкопоклонство – иудеев защищенности порука. А покуда в безопасности мы пребываем, то нет у нас помех, чтобы блюсти свою веру и отцов законы. И, справедливости ради, упомянем: римляне приносят жертвы Господу нашему, а мы, черной неблагодарностью исполненные, поносим их богов. Тебе слова мои нравятся?
Хананель. Нравятся, не нравятся – терплю, чтоб не ославиться. Так нынче сильные мира сего говорят. Разве вправе я перечить монарху, над всей Иудеей царящему? Мое дело – в храме царить.
Идо. Всякий в своей вотчине хозяин. Однако признайся, Хананель, недурен вышел храм?
Хананель. О, сооружение великолепно! Совет мудрецов постановил: “Кто не зрил храм, Иродом построенный, тот не видел в своей жизни красивого здания!”
Арад. Наш славный царь не только храм возвел. У Ирода немало есть причин для гордости.
Хананель. Перед кем гордиться – перед своими или чужими?
Элия. Свои или чужие? Наставник в Риме, философ мудрый, так учил меня: придет время, и не будет ни римлянина, ни иудея.
Хананель. А в Иерусалиме наставники другому учат: сломит Бог гордый рог!
Элия. О ком это?
Хананель. О римлянах, надо полагать!
Идо. Не будем лить масло ни в огонь, ни под ноги – дабы не разжигать и не скользить. Пусть лучше Ирод поведает нам, что, кроме храма, построил и строит он, а я, как зодчий, от себя присовокуплю.
Ирод. Октавиан вернул Иудее области, Антонием изъятые в пользу Клеопатры. На землях этих возвел я дворцы и назвал их именами владык римских, благодетелей наших.
Арад. Я сам в те годы белый мрамор доставлял – для стен, лестниц и колонн. У истоков Иордана строились мы.
Элия. Я знаю далеко не всё, но что успел увидеть – мощно и красиво. Ты скромен, отец.
Ирод. Нам скромность подобает – так Хананель нас учит. Посему я кроток.
Идо. Коль мера кротости исчерпана тобою, то я дополню твои слава, монарх. Задумывая и воплощая, я наслаждался раздольем зодчего. Амфитеатры, рынки, театры, стадионы, бани, бассейны – я трудился не покладая рук. Грядущие поколения нас не забудут.
Ирод. Да, поколения. Я воздвигал на века. Нет, не на века – навсегда! Архитектура уничтожает время, она есть летопись мира и говорит, когда уже смолкли предания старины. Кейсария – вот лучшее мое творение. Порт, улицы, статуи. Гавань – мореплавателям, город – императору!
Идо. Прежде отплытие в Египет было предприятием опасным из-за ветров меж береговых скал. Поднимавшиеся волны грозили кораблям крушением. Выстроив гавань, мы укрыли ее плотиной и волноломными камнями огромной величины. Теперь мореходство там надежно, и торговля расцвела. Воистину, Ирод победил природу!
Арад. Помнится мне, работали мы и за пределами Иудеи. Поведай, Ирод.
Ирод. В Дамаске и Триполисе, в Тире и Сидоне – всех мест не перечесть. Строили театры, колоннады, рынки, купальни, колодцы. Повсюду гимнасии устраивали.
Элия. Гимнасии – это здорово! С образованным людом нам, народу Книги, легче сговориться.
Хананель. Ошибаешься, юноша! Образованные язычники опаснее невежд, ибо наукоподобная ложь укореняется в сердцах и взращивает враждебность к иудеям.
Идо. А я согласен с Элией. В конце концов культурная зелень заглушит сорняки невежества соседей, и мы обретем друзей.
Хананель. Обретаем врагов! В чужеземных городах, где ты, Ирод, культуру сеял, добавилось язычников, а общины наши поредели. И не диво: театры, купальни и прочие вершины язычества чужды иудеям.
Ирод. Должен ли оправдываться царь, и объяснять, и убеждать, искать сочувствующих? Лучше добавлю нечто другого рода, и да полюбится сие прекословщикам моим. Весьма высоко я почитаю родителей моих. В честь отца я основал и назвал новый город. В память о матери я возвел красивейшею крепость и присвоил ей имя родительницы.
Арад. Стремление к почитанию родителей передается от отца к сыну, а Бог дал тебе достойных наследников, Ирод!
Ирод. Не знаю, не знаю… Скажи, Элия, отчего Антипатр и Александр не пришли приветствовать меня? Почему нет их сейчас с нами? Тревожат они меня. Не ладят меж собой, да и ты раздружился со старшими братьями. Объясни, коли можешь.
Элия. Нет у меня ответов, отец. Прости.
Хананель. Торопишься, царь, о сыновьях кручиниться. Негоже выдумывать невзгоду и печалиться о ней, о не пришедшей – может, с пути собьется и не явится!
Арад. О другом спрошу. Ты многих имена увековечил, Ирод. Не забыл ли обо мне?
Ирод. Нет, не забыл, честный и верный компаньон! Вскорости обрадую тебя. Назвал же я выстроенное мною здание в Иерихоне именем Ури – доброго друга юности!
Хананель. Имею слово похвалы для тебя, неоднозначный царь. Помнится, в отстроенных тобою хоромах ты прежде охотно принимал языческих гостей. Пировал с ними, сиживал в театрах, плескался в бассейнах, и, не про нас будь сказано, обнажившись, мылся в общей бане. Рискну добавить, что, коли до сих пор ты почитаешь дружка Ури, то легко заподозрить твою приверженность иным грехам. Присутствие Элии удерживает меня от откровений.
Ирод. Укор я слышу, а в чем же похвала твоя, первосвященник однозначный?
Хананель. В том похвала, что нынче ты почти забросил бесчинства прежних лет. Пребываешь во дворцах своих, то в одном, то в другом, от гостей-язычников отмежевался – стало быть, меньше грешишь. Странно, однако: ты не просиял, а помрачнел от этих слов!
Ирод. Похвала тяжелей упрека – вот и помрачнел. Вынужденно приемы отменил, поневоле затворяюсь. Один как сыч. Не выхожу из комнаты, боюсь совершить ошибку. Много врагов у меня. Завидуют, злорадствуют, задумывают козни строить, того и гляди – на жизнь мою покусятся.
Элия. Всем сердцем жалею тебя, отец. Не болен ли?
Арад. Одновременно и государствовать, и семьею править – истинное истощение души. Лекарь посоветует отвар целебный.
Идо. Живи во здравии, без бед, монарх мой!
Элия. Пока я пребывал в Риме, дошел до меня слух, мол, на землях иудейских случился недород, и голодала чернь. Как справился ты с этою бедой, отец? Я, в знак участия, не допускал мясного на своем столе.
Идо. Мы все сочувствовали. Даже на пиры не собирались, пока бесхлебица была в стране.
Ирод. Я подати уменьшил и голодающим вспомоществовал из собственной казны.
Хананель. Не только из казны. Сокровищам священной гробницы Давида ты поспешил дать благотворительное применение.
Глава 14
1
Живой водой честолюбия и денег Ирод орошает засыхающее древо Олимпийских игр. Выстроенные им амфитеатры, гипподромы, цирки становятся поприщами спортивных состязаний, на проведение которых монарх щедро предоставляет средства из казны. Иерусалимский царь преследует три цели: завоевать успех и признание среди греческих обитателей городов вокруг Иудеи, еще более упрочить свои позиции в Риме, и, наконец, притянуть к спорту молодых иудеев. Царь достигает всех целей, хотя и не в равной мере.
Ирод отослал сыновей в Кейсарию для тренировок и подготовки к ближайшим играм. Сам намеревается прибыть туда позднее, накануне начала состязаний. Вместе с мужем выразили желание отправиться жёны Дорис и Пнина, а также еще две царские супружницы – Федра и Эльпида.
Ирод. Ну, вот я и приехал, сын мой! Ты рад?
Элия. Конечно, рад, отец. Мне не хватает вас – тебя и матери. Тяготит одиночество.
Ирод. Твоя матушка прибыла со мною вместе. И еще нескольких мачех я с собою привез. Познакомишься, если не всех знаешь.
Элия. Как прекрасно! Жаль только, что не на все состязания женщинам глядеть позволено.
Ирод. Мысленно мы с тобою – болельщики твои.
Элия. Надеюсь не осрамиться.
Ирод. Элия, ты, кажется, сказал, что томишься в Кейсарии одиночеством. Но ведь с тобою братья Антипатр и Александр!
Элия. Они не со мною, отец.
Ирод. Как же так? Где они? Ведь вы отправились вместе втроем!
Элия. Где они сейчас – не знаю.
Ирод. Говори, что знаешь!
Элия. В дороге мы всё больше молчали. Мне кажется, братья не дружны между собой. Сказать по чести, я и сам с ними не очень близок. Я не расспрашивал их ни о чем.
Ирод. Они покинули Кейсарию врозь или вместе?
Элия. Врозь. Первым уехал Александр. Он заявил, что ему потребны упражнения не для тела, но для ума.
Ирод. Отговорка. Как раз для тела упражнения ему нужны. Он умен немало, но силой и ростом не вышел. Должно быть, поэтому сбежал. Куда, однако?
Элия. Не сказал.
Ирод. А что придумал Антипатр?
Элия. Он посмеялся над Александром. Не в лицо, а вслед. Со мной же был немногословен, как с младшим. Уехал, ничего не объяснив.
Ирод. Братья говорили с тобою обо мне?
Элия. Не было такого.
Ирод. Бог с ними. Когда начало игр?
Элия. Предсказатели пророчат хорошую погоду послезавтра. Тогда и начнем.
Ирод. Я удостоен почета быть судьею всех состязаний.
Элия. По заслугам и честь. Люди вспоминают, ты в молодости славился силой и проворством.
Ирод. Хорошо, что держат в голове былое. Я и сейчас кое на что способен. Да, сын, мне радостно думать о молодых годах моих.
Элия. Хотелось бы услышать!
Ирод. Расскажу, пожалуй. В двух словах. Я слыл наездником превосходным, в седле держался ловко, и никто не мог превзойти меня в верховой езде. Стрелы мои попадали в середину мишени, копье летело далеко, и в беге я был не из последних.
Элия. Говорят, везло тебе на охоте?
Ирод. Дело в мастерстве, а не в везенье. Не будет счастливым тот, кто надеется на счастье. Однажды за день я убил сорок зверей – оленей, лесных кабанов, диких ослов. Думаешь, это байка охотничья? Сомневаешься – спроси у Дорис, она сама вела учет рогам, копытам, шкурам, тушам!
Элия. У нас в гимнасии о неловких школярах говорили “Он не выучился ни плавать, ни читать”. Обо мне, батюшка, такого никто сказать не мог.
Ирод. Отлично! Вот послезавтра и увидим, достойно ли царский сын продолжает традицию первенства своего венценосного отца. Учти, однако, я судья нелицеприятный!
2
Не менее, чем здравый смысл ума, украшает человека красота тела его. Наставники, готовившие юношей к состязаниям, пришли в восхищение от телесного совершенства Элии. Посему назначили царского отпрыска участвовать в пятиборье вместе с другими пентатлосами – самыми гармоничными атлетами.
Тренируя монаршего сына, воспитатели езды на колесницах учили его командовать квадригой, помещающей внутри себя пятерых бойцов.
Элия. Я окончил выступление, отец. Омоюсь в бассейне – и я с тобой!
Ирод. Жду, Элия.
Элия. Я готов, батюшка. Не знаю, радоваться или печалиться. Всё так неопределенно. Опасаюсь твоего строгого суда.
Ирод. Да, ты не весел.
Элия. В четырех состязаниях я первым был среди пентатлосов: никто быстрее меня стадий не пробежал, и прыгнул я дальше всех, мои копье и диск улетели недосягаемо для прочих атлетов, но…
Ирод. Я видел. Ты отказался от единоборства. Без боя отдал противнику победу. Испугался, Боже сохрани? А ведь он уступал тебе и в росте, и в силе!
Элия. В том-то и препона моя, что он слабее! Да, я испугался: побеждая, мог причинить ему боль физическую. Душа не терпит превосходства за такую цену, силой подавлять другого я не хочу.
Ирод. Я крайне опечален, Элия. Не пойму никак, чем худо нанести противнику ущерб? Телесный, душевный – любой годится! Учти, сын: жалость – помеха в жизни. Боюсь, нет в тебе духа бойцовского. И разве легкая победа – не победа?
Элия. Расходимся мы в наших представленьях. Успехами я не умею наслаждаться. Зачем вообще битвы, схватки, бои, если мир лучше победы? Впрочем, согласен с тобою – нет во мне духа бойцовского.
Ирод. Завтра – день награждения. Ты хоть и не победил в пятиборье, но будешь отмечен мною, ибо я учредил награды для вторых, третьих и других достойных. Как судья, я присвою тебе почетное место среди пентатлосов – ведь в четырех из пяти состязаниях ты всех оставил далеко позади себя.
Элия. Благодарю, отец.
Ирод. В сторону, однако, пятиборье, не вполне удачное для нас с тобой. Зато на гипподроме ты был непревзойденным! Горжусь! Квадригой сын мой правил лучше всех. Я с радостью надену на голову твою корону из оливковых ветвей – корону победителя! Но почему вновь вижу я печаль в твоих глазах, Элия?
Элия. К несчастью, есть причина. Воспитатели езды на колесницах наставляли меня командовать квадригой, несущей нескольких бойцов. Казалось, я превзошел сию науку, однако, по окончании ученья, командирство мне не доверили, мол, я не создан верховодить, моя стезя – управлять самим собой, не более того. А возница я искусный – это верно.
Ирод. О, этим ты огорчил меня еще сильнее. Неужто царский сын не знает, как требовать, повелевать, приказывать? Не должно быть такому! Я полагаю, ты не проявил усердия в учении, ленился. Ты не оправдываешь надежд. Впрочем, оливковые ветви тебе положены. Но знай – я разочарован чрезвычайно.
Элия. Ты разочарован чрезвычайно, а я удручен до чрезвычайности. Не радуют меня победы и награды. Ничто меня не радует…
