Дарина Александровна Стрельченко
Между яблонь
– Ничего, ничего… Я остывший даже больше люблю. Анечка, я вам прямо свой колешёк дам, ладно? Чего отсчитывать по бумажке… Сколько понадобится, столько и потратите. Пенсия была недавно, Светлана Семёновна на днях принесла. Она по доверенности получает на почте…
«Совсем, видимо, никуда не выходит».
Аня вдохнула густой запах кофе. Не кислый, не пережённый; слегка дурманящий. Сделала глоток – разлился на языке терпкой, мятно-острой горечью с лёгким привкусом мёда.
– Антонина Ивановна… Это волшебно. Никогда такого не пила. Научите варить?
– Конечно, милая моя. Чему захотите, научу, – рассмеялась Антонина и закашлялась. Успокоившись, быстро ушла в комнату, зашуршала чем-то. Вернулась с белой бумажкой с логотипом какого-то отеля и старинной ручкой со вставкой; совсем старинной – Аня о таких только читала.
Пока она молча, маленькими глотками пила горячий кофе, Антонина, нацепив очки и ловко орудуя ручкой, готовила список. Наконец неуверенно подвинула листочек – Аня заметила, что руки у неё сухие, в глубоких тёмных морщинах и цыпках.
«Мыло хозяйственное. Прищепки. Куркума. Цветы»
– А цветы какие?.. – недоумённо спросила Аня.
– Да какие… Простенькие-какие-нибудь, – смутилась Антонина. – Так люблю, когда в доме цветами пахнет. Но лучше бы лилии, если будут. Знаю, что дорого. Ванечка мне на каждую годовщину свадьбы лилии дарил. Какой запах… Свежестью, юностью, холодом… Словно молодой кровью пахнут.
Аня нахмурилась. Странно слышать, что цветы пахнут кровью. Вспомнился вчерашний чай.
– Очень много понаписала, простите старуху… Не обязательно всё. Продукты бы, главное…
– Я куплю, – пообещала Аня. – Закончатся уроки, и зайду в «Лев».
– Вы лучше идите в «Ромашку», – посоветовала Антонина. – Там дешевле, говорят. И хлеб пекут вкуснее.
– А «Ромашка» – это где?
– А за школой. Как через пустырь перейдёте. Рядом с остановкой, которая на Крапивинск.
– Я думала, у крапивинского автобуса в Яблоневом только одна остановка…
– А он там и не останавливается уже давно. Туда только грузовики с товаром приезжают. Но сама остановка осталась. Красивая, кирпичная… Как сказочный домик. Вот около неё «Ромашка».
Аня рассеянно улыбнулась, дожёвывая сырник.
– Спасибо, Антонина Ивановна. Очень вкусно!
– Не за что, милая, не за что… Иди. Ребята ждут.
– До вечера?..
– До вечера. Машеньке Калининой привет передавай.
– Обязательно, Антонина Ивановна. Вы посуду не мойте. Я приду и вымою всё.
Аня составила в выскобленную, обколотую по краям мойку чашки, тарелку, лопаточку и пиалу. Чугунную сковородку оставила на плите – та ещё не остыла и шипела на брызги.
В полутьме сеней ощупью отыскала своё пальто, натянула ботинки и распахнула дверь. С улицы брызнул лазурно-белый, уже совершенно утренний свет. Посмотрела на часы – батюшки, восемь! И когда успело набежать! Крикнула:
– До свиданья, Антонинванна!
И, оскальзываясь на сентябрьской росе, бросилась к школе.
Глава 4. Бесконечная пятница
Первый урок был в девятом – геометрия. Второй и третий – математика в пятых а и б. Четвёртым было окно, а пятым – снова девятый, на этот раз – алгебра. Во время окна Аня собиралась перекусить в школьной столовой с максимально демократичными, на её взгляд ценами. Весь третий урок рот наполнялся слюной при мысли о сосиске с пюре и сахарной московской плюшке, но сбыться надеждам было не суждено.
После звонка на четвёртый урок по рекреации пронёсся топот, с каким мамонты, должно быть, неслись к водопою (в данном случае восьмиклассники торопились на географию). Выждав, пока топот утихнет, Анна Алексеевна вышла в коридор, плотно прикрыла дверь кабинета и направилась к лестнице. На площадке между первым и вторым этажом она обнаружила съёжившуюся на подоконнике фигурку. По косичкам с разными резинками быстро опознала Калинину.
– Марусь? – позвала она, почему-то назвав Машу этим ласковым, смешным именем – как Антонина Ивановна. – Маша?..
Калинина независимо передёрнула плечами и вздохнула – сошлись и разошлись под коричневой водолазкой лопатки. Аня истолковала этот жест как «Отстаньте», но вспомнила себя в подобных ситуациях и решительно уселась рядом, быстро прокручивая в памяти первый урок. Был как раз девятый класс. Были какие-то намёки? Маруська сидела обиженная?.. Нервная?..
Да, вспомнилось, всплыло, что Маша Калинина нынче (да и всю последнюю неделю) – какая-то дёрганая и напряжённая. Непохожая на ту улыбчивую сообразительную девочку, которую Анна Алексеевна выделила среди остальных ещё на линейке первого сентября. Маша, как прежде, тянула руку, знала все ответы на все вопросы и решала всё быстрее всех, но то и дело хмурилась… оглядывалась… Нервничала и была недовольна.
Чем больше Аня вспоминала сегодняшний урок и прошлую неделю, тем больше проскальзывало деталек: вот она, взмахнув косичками, недовольно садится, не закончив ответа: кто-то перебивает. Вот победно вскидывает руку – решила, первая, ура! – но не успевает Аня кивнуть, как к Машиной ладони присоединяется ещё чья-то… Вот она хохочет на перемене с девчонками – те расселись на парте, болтают ногами, а Машка стоит, на парту сесть как-то неудобно, хотя местечко есть… Подходит Ксюша, бесцеремонно подвигает чьи-то тетради и усаживается между одноклассниц. Маша подхватывает пенал, балансирующий на краю парты, и, раздражённо бросив что-то, уходит в коридор. Ксюша пожимает плечами и смеётся. Девчонки неуверенно вторят, кое-кто оглядывается на Калинину…
Ксюша Шилова пришла в школу вместе с Анной Алексеевной – первого сентября, но за несколько недель уже завоевала в классе уважение и даже восхищение со стороны многих девчонок. Она броско красилась, носила облегающие блузки и короткие юбки (всё в меру, впрочем), перед самым учебным годом сделала мелирование, пользовалась духами и подводила аккуратные, густые стрелки. Когда Анна вызывала Ксюшу к доске, вошедший в класс мог и перепутать, кто тут учительница, а кто ученица.
– Анна Алексеевна, вы хотели рассказать про теорему Менелая, – напомнила Ксюша в конце урока.
Ане, которая завертелась, разбирая несчастные задачки ОГЭ, под конец урока было уже не до Менелая, но она кивнула:
– Да, спасибо, Ксюш. У нас осталось пять минут до звонка, с доказательством разобрать уже не успеем… А ты знаешь эту теорему?
– Прочитала, – скромно улыбнулась Ксюша. – Кажется, очень дельная. С ней очень изящные решения могу получиться.
– Верно, – усмехнулась Аня, которая сама узнала об этой теореме в прошлые выходные. – Может быть, расскажешь? Без доказательства. Кто захочет, дома разберёт, а потом обсудим.
Ксюша улыбнулась. Встала, одёрнула юбку и уверенно пошла между парт к доске. Пока она наскоро расчерчивала цветными мелками въевшийся в доску треугольник, Аня оторвалась от журнала и бросила быстрый взгляд на Машу. Та сидела, уткнувшись в учебник и обхватив голову руками. Со стороны могло показаться, что она просто вчитывается в теорему, но почему-то Анне Алексеевне показалось, что она пытается заткнуть уши, чтобы не слышать звонкого Ксюшиного голоса и стуканья мела по доске.
…Когда у тебя восемнадцать человек в классе, тебе не до одной девочки; Аня сглотнула и повернулась к доске.
– …Вот такая вот теорема, – закончила Ксюша. – Я вроде бы читала, что есть близкая теорема Чевы…
– Всё правильно. Эти две теоремы идут парой, но в ОГЭ пригодятся вряд ли. Конечно, применить можно, но это как стрелять из пушки по воробьям. А вот для тех, кто решит готовиться к ЕГЭ, это будет очень хороший, мощный инструмент.
Звонок. Маша, в мгновение ока запихав в рюкзак тетради и ручки, метнулась из кабинета. Ксюша, стерев с доски и отряхнув руки, ждала, пока Анна Алексеевна закончит заполнять журнал. Обычно из кабинета в кабинет его носила Калинина, но, видимо, сейчас ей было не до того. Аня захлопнула красный классный журнал и отдала Ксюше. Кивнула.
– Какой у вас следующий урок?
– Литература. Потом две технологии. Ночнушку шьём, – иронично подняв аккуратно выщипанную бровь, вздохнула Ксюша.
– Мы тоже шили когда-то, – вспомнила Аня, улыбнулась и полезла в ящик стола, показывая, что Ксюша может идти. Шилова, зажав журнал под мышкой, подхватила тёмно-красную кожаную сумку и пошла к дверям.
– До свидания, Анна Алексеевна.
– До свидания, Ксюш, – рассеянно отозвалась Аня, просматривая наискосок план урока в пятом а.
Шумный пятый а, а затем шебутной пятый б пробежали мимо неё, как два каравана мамонтят. Полтора часа пролетели моментально. Наконец наступило окно, Аня вышла в коридор, увидела скрючившуюся на лестнице Машу Калинину и вспомнила о первом уроке.
– У вас же технология сейчас. Ты чего? Нехорошо себя чувствуешь?..
Калинина снова дёрнула плечами. Анна Алексеевна пошла ва-банк:
– Машка. Ты из-за Ксюши, что ли, расстроилась?
Маруська съёжилась ещё сильней и сжала кулаки. Ясно всё.
– Иди на урок. Глупо на неё обижаться. Правда!
Аня имела в виду, что всем учителям ясно, что Ксюша выпендривается и пытается казаться взрослой. Смешно сердиться на эти её потуги. Но не могла же она сказать это открытым текстом! Вот и пришлось… сухо так.
– Не стоит из-за неё прогуливать. Наживёшь себе неприятностей. И ночнушка лишней не бывает.
– Откуда вы знаете? – глухо спросила Маша, незаметно вытирая глаза.
«Про ночнушку? Или про Ксюшу?» – хотела спросить Аня, но не решилась.
– Надо платок?
Маша наконец подняла лицо, и Аня тяжело вздохнула.
– Иди умойся сначала.
Калинина встала. Бросила:
– Терпеть её не могу.
И быстро пошла прочь, сжимая и разжимая кулаки.
Аня, думая, не нужно ли было как-то получше утешить Машку, медленно двинулась в столовую. Без особого аппетита пожевала макароны с подливой, а вожделенную плюшку завернула в салфетку и убрала в сумку.
– Анна Алексеевна? Присоединюсь?
На скамейку рядом с ней опустилась Галина Аркадьевна – завуч и завхоз в одном лице.
– Конечно, – кивнула Аня, с подозрением окидывая завуча быстрым оценивающим взглядом. От этой дамы приятного ждать приходилось редко: всё чаще их разговоры заканчивались наставлениями, настойчивыми рекомендациями и замечаниями в Анин адрес.
– Приятного аппетита. Как вам у нас, Анна Алексеевна? – как бы между прочим спросила Галина, разламывая пополам кусочек хлеба и придвигая солонку. – Не обижают?
– Нет. Честно говоря, удивлена даже. Думала, будет сложней, – призналась Аня, промокая салфеткой губы; из головы почему-то никак не шли Маша и Ксюша. – Достаточно спокойные, дисциплинированные дети. Ну, в целом.
– В целом, – хмыкнула Галина Аркадьевна. – В целом и в частности… Это хорошо, что не обижают. Вы какая-то удивительная новенькая, уж простите. Обычно такое взаимопонимание с учителями возникает редко, особенно сразу. Смотрю на вас и думаю: может, дело в возрасте? Вы ведь лет на пять старше девятиклашек, так?
– Так, – не понимая, к чему клонит завуч, насторожилась Аня.
– У Лидии Чарской – читали? Наверняка читали! – в одной повести есть слова о надзирательнице в приюте, «молодой педагогичке». Она была ненамного старше своих учениц, разделяла их интересы. Они её любили, очень уважали, тянулись к ней… Может быть, в вашем случае дело в том же?
– Я бы не сказала, что меня как-то особенно любят или тянутся, – усомнилась Аня.
Галина Аркадьевна хмыкнула.
– Это вы просто других не видели. На вашем фоне… В общем, Анна Алексеевна, поверьте… Поверьте, детям вы нравитесь. Кто ближе по возрасту, тому больше доверия. Тот и по интересам ближе… Меня вот, например, вчера семиклассники попросили домашку большую не задавать – вечером премьера какого-то ведьмака была. Что за ведьмак? Я и не в курсе даже.
– Премьера? Да ладно! Как я так пропустила? – совершенно искренне спохватилась Аня. – Это сериал по книге Анджея Сапковского.
– Вот видите. Вы знаете, а я первый раз слышу… Стоит посмотреть?
Аня рассмеялась.
– Боюсь, вам не очень понравится. Это славянское фэнтези. Я сама не читала, но смотрела этот сериал, снятый другой студией…
– Тогда надо Наталье Викторовне порекомендовать. Может, на уроках посмотрят? Хоть так в историю завлечь. А то ведь у них на уроках такое творится… Наталья Викторовна и так, и эдак вовлекает – и макет Парфенона они строили, и какой-то викторианский спектакль ставили. А хоть кол на голове теши.
– А кто-то сдаёт историю?
Галина Аркадьевна глубоко вздохнула. Посмотрела на Аню ласково и печально.
– Вот видите… Вы ещё даже мыслите, как они. Не обижайтесь, Анна Алексеевна, я не в плохом смысле! Имею в виду, что вы думаете о знании предмета примерно так: кто сдаёт – тому надо знать. А кто не сдаёт – ладно, как-нибудь и так сойдёт… Ученики ведь так же думают.
Аня хотела было обидеться, но сообразила, что так оно и есть. Ученическое мировоззрение, оставшееся со школьных времён, до сих пор не уступило место учительскому.
– И к лучшему, наверно… – словно озвучив её мысль, задумчиво протянула завуч. – Вы кушайте, кушайте, Анна Алексеевна. А то я тут вас заболтала…
– Да я уже всё, – улыбнулась Аня. – Приятного аппетита вам. А я пойду. Хотела тетради проверить у пятиклассников, пока окно…
– Идите. Идите, – кивнула завуч и щедро посыпала солью своё пюре.
***
От окна оставалось около получаса. Можно было действительно потратить их на то, чтобы «по горячим следам» проверить тетради пятиклашек. А можно было за семь минут добежать до дома. Ещё семь минут на обратную дорогу – итого останется шестнадцать минут. Вполне хватит, чтобы подогреть Антонинин кофе и нафиг отрешиться от Галининых выводов и Машкиных переживаний.
Так Анна Алексеевна и сделала. После кофе вернулась в школу одновременно довольной и недовольной собой, а ещё – в радостном предвкушении: утром почтальон принёс письмо от Кирилла. Кирик всегда предпочитал бумагу имейлам, и даже со своими друзьями-юным музыкантами переписывался через Почту России. Говорил, что в этом есть какая-то романтика: письма, как мелодия: пока достигнут адресата, впитают в себя многое от окружающего мира, сольются с ним в чём-то… Аня этих тонких рассуждений не разделяла, но письму была рада. Быстро прочитала за кофе начало и конец, убедилась, что брат цветёт и пахнет, и упорхнула в школу, предвкушая дочитать, как только выдастся минутка. Но минутка не выдалась ещё очень, очень долго…
В ожидании педагога около кабинета уже кучковались девятиклассники. Девочки прикладывали друг к дружке простенькие, недошитые ситцевые ночнушки, мальчишки хихикали. Митя Лебедев, удивительно интеллигентный, мягкий и вежливый раздолбай, посасывал кровивший палец – видимо, досталось на технологии. Интересно, что там делают пацаны? Щётки-смётки? Скворечники? Хромые табуретки?
Аня кинула в сумку перчатки, нащупала в боковом кармашке письмо Кирилла, мысленно улыбнулась. Открыла дверь. В классе было удивительно свежо, пахло вымытым полом, мелом и влажной доской: видимо, Клавдия Антоновна, пользуясь её отсутствием, внепланово навела порядок.
– Заходите, – позвала Аня учеников, убрала пальто в шкаф, поставила сумку на подоконник и положила письмо под учебник алгебры. Кабинет наполнился гомоном. Длинный Лебедев по пути к последней парте умудрился запнуться и, цепляясь за стулья, чуть не улёгся в проходе.
– Не выспался, Митя? – дружелюбно спросила она. – Давай, встряхнись. Последний урок. Или у вас ещё есть?
– Нету, – радостно заорали девятиклассники.
«Социальный космос в ожидании субботы»3, – подумала Аня, наблюдая за Ксюшей Золотарёвой, теребившей тоннель в ухе, за Лебедевым, укладывавшимся вместо подушки на пухлую общую тетрадь, за Ксюшей Ивериной, которая складывала пальцы сердечком и над чем-то беззаботно хохотала… Удивительно, как в таком маленьком классе оказалось целых три Ксении. Где, кстати, третья?.. И Маша?..
Ни Шиловой, ни Калининой в кабинете не было. Прозвенел звонок. Аня подождала, пока девятиклашки угомонятся, но девочки так и не появились.
– Ну что, как дела с домашкой? – спросила она, думая совсем о другом. – Решали вчера самостоятельно или сегодня коллективно, на технологии?
Многие отозвались смешками, особенно мальчишки. Ладно, теперь понятно, чем вы на трудах занимаетесь. Аня вспомнила тупичок в коридоре за кабинетом алгебры в своей родной школе в Крапивинске – сколько было решено или судорожно списано в нём её собственных домашек… Могла ли она подумать в те дни, что сама станет учить детей математике.
Ей вдруг стало смешно, несмотря на отсутствие двух человек.
– Митя, хватит спать. Сходи-ка, поищи Машу и Ксюшю Шилову. Тема важная, нечего филонить.
– У них поди махач, – предположили откуда-то с камчатки. Аня насторожилась, но сделала вид, что не услышала. Длинный добрый Лебедев послушно пошёл к выходу, но уже в дверях столкнулся с запыхавшимися и красными девочками.
Маша, опустив голову, буркнула какие-то извинения и быстро прошла к учительскому столу. Шлёпнула журнал и юркнула за свою парту.
– Простите за опоздание, Анна Алексеевна, – чётко извинилась Ксюша, прошла за парту, подмигнула Маше и открыла учебник.
Да что у них такое происходит?
Калинина весь урок был необычно тихой, только под конец несколько раз подняла руку. Шилова вела себя как обычно: внимательно слушала, задавала вопросы, периодически любовалась, как на её соломенно-золотистых, с высветленными прядями волосах играет солнце.
Когда бесконечный, как арифметическая прогрессия, последний урок пятницы наконец вплотную приблизился к звонку, погода разгулялась вовсю, и девятиклассники разве что не подпрыгивали на своих местах. Шилова, махнув рукой на амплуа девочки-отличницы, достала тени и тишком под партой гляделась в зеркало. Митя, растянув рот от уха до уха, сонно принимал солнечные ванны. Золоторёва и Иверина активным шёпотом обсуждали концерт какой-то металл-группы, на которую собирались ехать в эти выходные. Мечтательная Оля Шаболова, одна из самых симпатичных девочек школы, улыбалась, глядя в окно и, видимо, думая о чём угодно кроме числовых последовательностей, разностей и свойств.
– Записываем дэзэ, – зачитывая регулярную амнистию, помноженную на индульгенцию, велела Анна Алексеевна. Народ закопошился, зашуршал дневниками, защёлкал ручками. Митя полез под парту за укатившимся карандашом. – Давайте, девятый класс. Последний рывок – и свобода!
Опять хихиканье. Аня вспомнила о письме брата, и губы сами собой растянулись в улыбку.
– Учить параграф по арифметической прогрессии. Чтобы к понедельнику свойства знали наизусть! Номера тридцать семь, тридцать девять, сорок, сорок пять и сорок семь. Маша Калинина, Ксюша Шилова, Оля Николаева – попробуйте решить шестьдесят седьмой номер под звёздочкой…
Шилова с готовностью кивнула, Николаева, впервые удостоенная чести (или наказания) попасть в список под звёздочкой, удивлённо вскинула красивые серо-коричневые глаза. Ей бы уверенности в себе немного, и отлично бы всё получалось… Калинина молча запихивала в сумку дневник.
Чтобы не отравлять выходные хлопотами с журналом, Анна Алексеевна принялась быстро заполнять темы.
– До свидания, Анна Алексеевна!
– До свидания!
– До свидания, Анна Алексевна!
– До понедельника… До понедельника… – машинально кивала она, скользя ручкой по разграфлённой желтоватой бумаге. – До свидания…
Кабинет, залитый беспечным яблочным сентябрьским солнцем, быстро пустел. Хлопали по спинам портфели, скрипела дверь, топотали по половицам кеды, туфли и расхлябанные одинаковые ботинки, купленные, по всей видимости, в «Льве». Шум утекал в сторону лестницы, чуть погодя первые крики свободы донеслись уже со двора.
Закончив с девятым классом, Аня потянулась, думая так же быстро разобраться с темами пятого б, и тут заметила, что в углу у дверей молча стоит Маша Калинина.
– Маш? Что-то хотела спросить? – маскируя зевок вопросом, обернулась к ней Анна Алексеевна.
– Галина Аркадьевна просила занести ей журнал после уроков, – тихо ответила Маруська.
– Я занесу. Иди домой.
Маша потопталась пару секунд. Угрюмо кивнула и взялась за ручку двери.
Аня, покачав головой, вернулась к плану. Пятый б занял минут десять.
Щурясь от оранжевого солнца, она вытащила пальто, но надевать не стала – перекинула через локоть, подхватила сумку и закрыла дверь. Оставив журнал на столе завуча в пустой, пахнущей терпкими духами, цветами и разогретым пловом учительской, спустилась во двор и зажмурилась, подставляя лицо тёплым широким лучам.
Густыми волнами накатывала сонливость; прекрасно понимая Митю Лебедева, Аня с ленивым неудовольствием вспомнила, что надо ещё зайти в магазин, в какую-то «Ромашку». Список Антонины выглядел внушительным. И как она всё это дотащит?..
Обогнув школу, Аня тут же попала в сырую прохладную тень. Солнце осталось с той стороны, с этой оказалась влажная, усеянная битым кирпичом тропинка, осколки стекла, мусор, бурьян и звёздочки сухих отцветших одуванчиков. Пробираясь по узкой тропинке, чавкая и увязая, Аня всё-таки напялила пальто. Сначала приходилось глядеть только под ноги, чтобы не поскользнуться и не распластаться в грязи. Потом, когда школа, глядевшая на задний двор зарешёченными окнами кабинета информатики и окошками мастерских, осталась позади, Аня приноровилась, зашагала уверенней и подняла голову.
Впереди, метрах в тридцати от неё, брела знакомая фигурка с двумя косицами.
Аня, бормоча непечатное, кое-как догнала Машу.
– Анна Алексеевна? – почти без удивления в третий раз за день поздоровалась она. – Вы в «Ромашку»?
– Угадала.
– Да там нечего угадывать. Только «Ромашка» в ту сторону. И какое-то новое кафе.
«В такой глуши – и кафе?..»
– Я тоже туда. Надо мыло купить. Вчера Мишка сожрал всю пачку.
«Брат», – вспомнила Аня.
– Достаёт?.. – вспомнив мелкого Кирилла, солидарно спросила она.
– Временами, – вздохнула Маша. – Но ничего. Не всегда же так будет. Вырастет. Мама говорит, когда я была маленькой, то была ещё вреднее.
– Вырастет, вырастет, и оглянуться не успеешь, – кивнула Анна Алексеевна. – А до «Ромашки» есть какая-то ещё дорога? А то тут… опасно как-то.
– Да не опасно. Грязно просто. Можно вдоль шоссе на Крапивинск пойти, но это очень долго, минут сорок. А напрямик – пятнадцать минут от школы. Мальчики сегодня в большую перемену бегали в новое кафе.
– И как там?
– Одно название. Не кафе, а пара столиков, кофемашина и выпечка на кассе. Но, сказали, вкусно.
Остаток пути они шагали молча. Солнце спряталось, стало зябко и неуютно. Когда впереди показалась красная крыша «Ромашки», Аня негромко произнесла:
– Ты не переживай так из-за… не из-за кого. Это же как с братом: не всегда так будет.
Маша быстро оглянулась, сжала губы в ниточку. Пожала плечами. Аня быстро перевела тему:
– Интересно всё-таки, что за выпечка. Хочу посмотреть. Вдруг там моё любимое печенье есть.
Никакого любимого печенья у Ани не было никогда, она по жизни предпочитала более сытные пирожки и более сладкие конфеты. Подойдя к кассе, попросила у полненькой крашеной продавщицы три пончика со сгущёнкой. Один разломила пополам и, обернув салфеткой, протянула Маше. Та от неожиданности улыбнулась – так робко, так мило, что Ане захотелось погладить её по голове, как маленькую.
– Спасибо, Анна Алексеевна…
– На здоровье. Будут тебе ещё всякие настроение портить.
Имени Ксюши никто не произнёс, но Маша, прикончив пончик, выглядела уже гораздо бодрее. В магазине она купила мыло, альбом для рисования и сетку для стирки белья. Аня, выложив на прилавок свой бесконечный список, оглядывала завешанные халатами и джинсами стены, рассматривала витрины с колбасой, чаем и рюкзаками, вдыхала аромат свежеиспечённого чёрного и белого хлеба и поглядывала в сторону пластмассового набора для ванной: зеркало в розовой раме, несколько полочек, мыльница и стакан для щёток. Может, купить? Как-то приспособить во флигеле около колодца, и то удобней будет…
– Анна Алексеевна? Вас подождать?.. Помочь отнести?
– Нет, нет, Маш, иди домой. До понедельника, – попрощалась Аня.
– Да… Спасибо вам, – тихо ответила Маша и, помахивая пакетом, вышла из «Ромашки».
А Аня, чувствуя себя недалёкой уездной богачкой, принялась набирать покупки: хозяйственные свечки и корица, семена анютиных глазок и перчатки, йод и крем, газеты и батарейки…
Глава 5. Неформальная встреча
Тащилась она со всем добром обратно добрых сорок минут. Когда Аня толкнула калитку, солнце уже шло на закат розовым румяным яблоком. Антонина, видимо, услышав скрип, выбралась на крыльцо и ждала, протянув вперёд руки. Ветер трепал её седые, выбившиеся из пучка некрашеные пряди и задирал подол старого, ладно сидевшего зелёного платья. Последние лучи золотили старческую фигуру, и с одной стороны Антонина казалась сделанной из ломкой и звонкой фольги, а с другой – той, что в тени, – из тёмной глины.
Ане казалось, что руки у неё от пакетов вытянулись, как у обезьяны. Она не чаяла, когда поставит сумки, и потом не глядела ни на залитый розовым светом двор, ни на крышу, облитую, как лаком, вечерним солнцем, ни на статную Антонину. Только думала с каким-то неожиданно острым раздражением: могла бы и сойти навстречу с крыльца, не такая уж она дряхлая. Вон как по дому шустро шаркает…
Антонина, словно услышав её мысли, шагнула с крыльца на верхнюю ступеньку, но тут же охнула и вцепилась в перила. Аня, всю дорогу оберегавшая сумки от грязи, бросила их на землю и рванула к крыльцу.
– Антонина Ивановна! Что такое? Сердце? Антониниванна!
– Всё хорошо, милая, всё нормально, – побормотала старуха, цепляясь за неё сухими руками. – Помогите в дом зайти…
Аня, нервничая и судорожно вспоминая, на какой улице живёт фельдшер, довела Антонину до её кровати-алькова.
– Гораздо лучше, – уже без одышки поблагодарила Антонина, отдёргивая занавесь. – Спасибо вам, Анечка… Простите.
– Лекарств каких-то? Чаю? – беспомощно спросила Аня.
– Ничего не надо. Сейчас передохну чуток, и встану. Видимо, перетрудилась, – смущённо-насмешливо вздохнула старуха. Аня наклонилась к ней, пощупать пульс на запястьях, и в нос шибануло сразу несколько запахов, которых, за тревогой за Антонину, она сразу и не заметила. Пахло хлоркой и белизной, как бывало дома после большой стирки. Пахло масляной краской – едко и душно. Пахло сдобным тестом и сладкими апельсинами – так, что кружилась голова.
– Не помню, сказала вам или нет – Маруся сегодня придёт, поможет бельё развесить во дворе. Я и сама могу, но таз тяжёлый, она всё ругается, если я сама, – виновато объясняла бабка. – А потом, думаю, раз постирала с хлоркой, так уж заодно и вон тот кусочек над раковиной покрашу, и плесень вытравлю…
Квадрат над раковиной и правда светился свежайшей масляной заплаткой.
– А потом тесто поставила. Как раз к вашему приходу успела. Будете чай, Аня? Или вы голодная, что-то поплотней сделать? А пирог как раз к Машиному приходу настоится.
– Ох, Антонина Ивановна, – пробормотала Аня. – Напугали вы меня. Мне бы такой продуктивной быть и бодрой в вашем возрасте. Сейчас, сбегаю сумки заберу, ладно?
…Пока она выкладывала на стол йод и крем, яблоки и булки, соль, лаврушку и зубочистки, Антонина тихонько вздыхала. А когда из сумки показалась завёрнутая в бумагу лилия, лицо у неё просветлело, как будто помолодела лет на десять.
– Спасибо, Анечка, спасибо вам, порадовали так порадовали! Словно Первомай… Пойдёмте теперь кушать. Я тоже не обедала, вас ждала…
***
Пообедав из красивого, старинного, разномастного, но начищенного до блеска сервиза, Аня перемыла тарелки с обколотыми краешками, вытерла изящные чашечки без ручек и аккуратно водрузила на полку узорчатое блюдо в россыпи мелких трещин.
– Очень вкусно, – отдала она должное нежному пюре и сочным, поджаристым котлетам. – Антонина Ивановна, я, пожалуй, за тетради сяду. Хочется закончить с проверкой, пока у самой из головы урок не вылетел.
– Конечно, – засуетилась Антонина, освобождая огромный стол, накрытый бархатной розовой скатертью с густой бахромой. Убрала вазу с засохшими ветками, сдвинула стопку старых пыльных книг и журнальных подшивок (Ане показалось, она заметила «Работницу» и «Науку и технику»), раздёрнула тюль – в воздух взвилась пыль, запахло старым паласом, давно не открываемым гардеробом, книжным шкафом, стареющим в кладовой…
Аня чихнула и стала вынимать из сумки тетради своих пятиклассников. Сколько ж их тут! Это сегодня ещё не все на уроке были…
С тоской обозрев цветную горку разлохмаченных, в испачканных обложках (а то и вовсе без них) тетрадей, она устроилась, как на насесте, на хлипком коричневом стуле с полукруглой спинкой.
– Сделать вам чаю? – предложила Антонина.
– С удовольствием. А если сделаете кофе – буду обязана до конца жизни.
Антонина нахмурилась.
– Вы такими словами не разбрасывайтесь, Анечка, – негромко велела она. – Шутка шуткой, конечно…
Аня незаметно закатила глаза. Эта старушка то пугала, то смешила, то вводила в ступор.
– А вы сегодня днём заходили? – вдруг прежним тоном спросила Антонина. – Я слышала сквозь сон, дверь хлопала…
– Да, забегала. Забыла… книжку записную, – зачем-то соврала Аня.
– Ну, занимайтесь, – вздохнула Антонина как-то неодобрительно и, сгорбившись, пошла к дверям. – Занимайтесь. Маруся обещала прийти к семи.
«Весь день сегодня про Марусю, – без всяких эмоций подумала Аня и погрузилась в мир точек, лучей, отрезков и натуральных чисел. – Как наказание за то, что ненавидела все эти отрезки в своё время. История повторяется дважды… Второй раз – в виде фарса…».
***
С тетрадями она расправилась только к сумеркам. Выйдя из учительского транса, Аня обнаружила, что у неё тяжело и тупо болит голова. Отчаянно хотелось принять горячий душ, но, насколько она могла судить, в распоряжении её был лишь замшелый колодец, можно сказать, почти на улице.
Она содрогнулась, представив ледяные струи. Словно отзываясь на её мысли, снаружи пошёл дождь. С первых капель он застучал дробно, хамовито и агрессивно. Небо окончательно заволокло – видимо, уже до утра.
Аня покрутила головой, разминая шею, хрустнула пальцами и, пошатываясь, выбралась из-за стола. В кухне глухо бормотал телевизор; уютно и сытно пахло доходившим апельсиновым пирогом. Антонина, кажется, иногда перекидывалась репликами с диктором, а может, говорила сама с собой.
Аня цапнула со спинки дивана своё полотенце, вышла в сени, нащупала в темноте галоши и толкнула чёрную дверцу. Та не поддалась. Аня толкнула сильнее, но дерево только натужно хрупнуло; посыпалась труха. Аня в сердцах пнула по двери изо всей силы, так, что соскочила калоша. Створка жалобно всхлипнула, и что-то грузно грянуло по деревянным доскам. Наклонившись, Аня разглядела тяжёлый железный замок, всунутый в ушко.
– Аня? Аня? – крикнула из кухни Антонина. – Что такое?..
– Антонина Ивановна, а можно ключик от дверей к флигелю? Я умыться хотела. С утра даже не заметила замка…
