Темнело, народ стал постепенно расходиться. Женщины убирали со «стола». Поблагодарив за угощение, Хавила откланялся и удалился к себе в шатер. Я оказался один и решил пройтись перед сном. Зашел в казарму, скинул жилет, в котором промучился весь день, захватил с собой одеяло и вышел. Нашел укромное место на склоне с видом на закат, расстелил на земле одеяло и лег. Смотрю вроде на закат, а вижу Ереван. Блин, как же я соскучился по родному городу, и по родным и друзьям, конечно, но родные и друзья – это ведь тоже часть моего города, поэтому я скучаю по своему городу.
– Давид, ты здесь, я искала тебя, – я приподнялся на локте, повернулся: ко мне приближалась Хавна, – можно к тебе?
– Ну давай, присоединяйся.
Хавна присела рядом и принялась раскладывать фрукты.
– Пикничок на закате, – улыбнулся я
– Почему ты один? Почему ты ищешь одиночество?
– Ну, специально я не ищу, просто иногда хочется побыть одному, чтоб никто не мешал думать
– О чем?
– Ну, когда как.
– Вот сейчас я увидела, что ты грустил.
– Ну, иногда можно и погрустить, не всегда же о делах думать, – улыбнулся я.
– Расскажи мне о розовом городе, – блин, она что, мои мысли читает?
– Что тебе рассказать?
– Не знаю, но когда ты говорил о своем городе, у тебя в голосе было так много тоски. У тебя там осталась жена?
– Нет никакой жены, даже девушка бросила: я ушел в армию, а через год она начала встречаться с другим, – улыбнулся я.
– Я бы не ушла к другому. Я бы всегда оставалась с тобой, – я погладил ее по щеке, она закрыла глаза и прижалась к моей ладони.
– Не зарекайся, все-таки время, расстояние…
– А армия эта не в городе, вы были в походе?
– Ну, можно и так сказать.
– А ты долго был в походе в твоей армии?
– Уже два года. Мне через месяц нужно было возвращаться на родину и… произошло все это, и мы попали сюда.
– Я все равно была бы твоей всегда, – не зная, что сказать, я промолчал.
Я положил голову ей на колени. Так мы полежали в молчании.
– Расскажи мне о себе, о родных, о друзьях. Они все остались там?
– Да. Ты спрашивала, почему я загрустил, когда мы заговорили о моем городе…
– Да.
– Наверно, потому, что для меня мой город это не каменные стены, а мои родные, мои друзья, мое детство, мой первый поцелуй, моя первая любовь… Одним словом, мой город – это моя жизнь.
– Я бы хотела увидеть твой город, ты с такой любовью рассказываешь о нем. Знаешь, в этом ты очень похож на моего отца.
– В чем? – я искренне удивился.
– Я просто родилась здесь, но моя родина не тут. И отец мне часто рассказывает о прекрасной стране Пунт9 у реки Фисон10, и когда он рассказывает, у него голос точно такой же.
– Какой, грустный?
– Нет, это не грусть, это что-то другое. Как будто часть его осталась там, и та часть, которая здесь, кровоточит, как рана. И эту рану нельзя ни перевязать, ни вылечить. Так он и живет с кровоточащей раной.
– А почему вы пришли сюда?
– Как говорит отец, это самая большая его ошибка. Как и многие, он поверил Баалу, что, построив Зиккурат, мы сравнимся с богами, и все люди собрались здесь.
– Что, все прям-таки поверили вранью этого Баала?
– Нет, но тех, кто не пришел добровольно, не поддался посулам, люди Баала насильно согнали сюда, и их участь ужаснее нашей. На самом деле Баалу нужны лишь рабы, он стал насильно угонять людей на стройку, нисколько не жалея их. Так мы, пришедшие добровольно на призыв Баала, потеряли больше половины нашего рода.
– А что же вы не ушли?
– Баал страшен в гневе. Хоть мы и он – потомки Хама и Хуша, но для него это ничего не значит. Он может спокойно уничтожить нас всех. И потом… отец еще надеется найти и вернуть своих людей.
– Да, невесело конечно. А что, никто не может против него, ну, этого Бела?
– Говорят, только его молочный брат.
– И что, этот Бел ничего не может с ним сделать?
– Не знаю. Просто я слышала, что он единственный, чей род не участвует в строительстве. Хотя и находятся у Врат Богов. Говорят, он откровенно насмехается над Баалом из-за его затеи.
– Интересно. И что, всемогущий Бел ничего не может сделать? Почему?
– Ну потому, что они молочные братья.
– И что? Я так понял, Бел и твой отец тоже близкие родственники.
– Не знаю. Мой отец не решается открыто выступить против.
– Может, у брата Бела много воинов?
– Нет, по сравнению с войском Баала, у которого десять тысяч, у него почти никого. С младшими братьями, если соберутся, всего триста мужчин.
– Хм, интересный расклад. А что еще знаешь о нём?
– Я мало что знаю. Только когда отец со старейшинами обсуждали, слышала кое-что. Знаю только, что он, как и ты, из рода от семени Хабета. Ты лучше у отца узнай, он больше расскажет.
– А с чего ты взяла, что я от Хабета?
– А ты так же разговариваешь, и только вы можете позволить себе не называть его Баалом11.
– Знаешь, Хавна, я думаю, что скоро вы сможете вернуться в ваш Пунт, и ты сможешь омочить свои красивые ножки в реке Фисон, – Хавна застенчиво улыбнулась.
– А ты правда считаешь, что я красивая?
– Правда.
– А твоя первая любовь тоже была красивая?
– Да, иначе я, наверно, не влюбился бы.
– А что тебе нравилось в ней?
– Вот вы, бабы, везде одинаковые, на что она тебе сдалась? – улыбнулся я.
– Ну расскажи, мне интересно
– Ну, кроме того, что она была красива, мне нравилось, как она вела себя, как одевалась…
– А тебе нравится, как я одеваюсь?
– Ну, если честно, я бы не назвал бы это одеванием, а скорей раздеванием, – пошутил я.
– Что, тебе не нравится? – настроение Хавны явно упало.
– Нравится, нравится, – поспешил я успокоить ее, – просто у нас не принято так одеваться, открыто, – заметив в глазах Хавны вопрос, я пояснил, – ну, ходить с открытой грудью.
– Тебе не нравится моя грудь?
– Наоборот, очень нравится. Просто мне кажется, что чуть более прикрытая женщина более желанна.
– Я же говорила, что ты от семени Хабета. У них женщины тоже так ходят.
– Я думаю, когда в женщине есть загадка, ну типа, «а что там под одеждой?», то к ней тянет больше. Но это мое мнение. Да и раздевать мы больше любим, – улыбнулся я и притянул ее к себе.
Мы долго лежали рядом, целовались, она положила голову мне на грудь, прижалась ко мне всем телом, как цыпленок. Так мы лежали минут десять, молчали, каждый думал о своем. Вспомнилась фраза какого-то мудреца, что найти тему для разговора можно с близким человеком, а вот просто молчать вдвоем об одном и том же могут только родственные души. Блин, что за мысли сопливые в голову лезут, сам себе удивился.
– Знаешь, Давид, мне так хорошо и спокойно рядом с тобой. Мне кажется, ты меня никогда не обидишь и всегда защитишь.
– Ну, не знаю насчет «никогда» и «всегда», но в ближайшие время, пока мы здесь, это я могу тебе обещать, – не хочу, чтоб она строила иллюзии на мой счет. Мы, попавшие сюда, лишние в этом мире, и неизвестно, что и как все обернется. Так зачем зря девчонке давать надежды.
Она подняла голову, посмотрела мне в глаза и, видно, прочитала мои мысли. Но не отпрянула от меня, а наоборот, впилась в меня поцелуем. И нас прорвало, как плотину. Пришли мы в себя, только когда начало светать. Быстро оделись, и я проводил Хавну до ее шатра. Хотелось спать, но у нас гости, да и за пацанами тоже пригляд нужен, дисциплина… мать ее. Но Хавна затащила меня в шатер.
– Пока все спят, давай полежим у меня.
– Ну, поспать чуток нам не помешает, – согласился я.
Но поспать как-то опять не получилось… Под конец, совсем обессиленный, я все-таки заснул.
Проснулся я в полдень от поцелуя. Открыв глаза, обнял ее и притянул к себе.
– Подожди, подожди, сначала поешь.
– О, ты уже покушать сварганила, умничка! Так-та-ак, что тут у нас? – отпустив ее и потирая руки, взглянул на приготовленный Хавной завтрак. – Да, сметана, мед и орехи, – улыбнулся я. – Решила мои силы восстановить. Не бойся, меня еще на много хватит. Но все равно спасибо.
И тут только я заметил, во что она одета, и чуть не подавился. На ней была тельняшка без рукавов, довольно длинная, доходившая ей почти до колен. На талии она перетянула тельник своим поясом. А кроме пояса, из старой одежды остались лишь ожерелья, браслеты на руках и ногах – словом, ее бижутерия. Все это смотрелось очень необычно. Под облегающей тельняшкой обрисовывался каждый изгиб ее стройного тела. Смотрелась она сногсшибательно. А может, ну его на фиг этот завтрак, промелькнула шальная мысль, но Хавна сразу пресекла мои неприличные поползновения, настояв на завтраке.
– Хавна, может, пока я ем, ты расскажешь, что это значит? – спросил я, показывая на ее прикид.
– А тебе не понравилось? – вот лиса, ведь видит, что понравилось.
– Понравиться-то понравилось, но что за идея и откуда тельняшка?
– Когда ты заснул, я к твоему аггафари сходила.
– Это к Никите, что ли, ну-ну, и что дальше?
– Я попросила рассказать, как ваши женщины одеваются, он мне показал рисунок его жены.
– Фотку. Ну, и что дальше?
– А дальше я пошла к твоему хедугу12.
– А это кто?
– Рома.
– Ну и? – я представил, как она поставила весь лагерь на уши, пока я спал.
– Ну и, уговорила его дать мне это платье, – я засмеялся, представив, как она Ромке мозг выносила, если он ей тельник за платье впихнул, но получилось прикольно.
Плотно позавтракав, я вышел из шатра, ловя на себе взгляды людей Хавилы.
– О-о, аззаж уже проснулся? – ко мне подошел сам Хавила.
Я посмотрел в небо, ни фига себе, солнце высоко, уже час дня, наверно, вот и аззаж проснулся.
– Вообще-то, я просыпаюсь намного раньше, просто сегодня как-то так получилось.
– Да, я понимаю, – ухмыльнулся Хавила.
Блин, он что, себя уже моим тестем считает?
– Мы все ждали твоего пробуждения. Ты же обещал поделиться с нами премудростями боя.
– Обещал, значит, поделюсь, – буркнул я, – а пока мне надо к своим сходить, посмотреть, что да как там. Я пришлю к тебе человека, когда надо будет, – сказал я и потопал к казарме. Без меня народ вроде не успел распоясаться, занимались каждый своим делом. Ко мне подошел Потапов.
– Привет, ну и горазд ты дрыхнуть, брат. Я на развод построил людей, чтоб тебя не отвлекать, – сказал он как-то с намеком, или мне это показалось.
– Отвлекать от чего?
– Ну как от чего, ну, от этого, ну… – смешался Потапов, разводя судорожно руками.
– Ладно, ясно. Молодец. Все при деле?
– Да. Ждали, пока подойдешь, чтоб показательный бой устроить, вчера еще аборигенам обещали. Вон начальник их сколько раз Гетулу подсылал – когда, мол, когда. Но я твоему… ну, Хавиле сказал, что подождем тебя.
– Это ты хорошо сделал, только позволь уточнить, что ты хотел сказать моему… кому?
– Да не важно. Армян, чего ты злой такой!
– Проехали.
– Что, армян, неприступная Армянская крепость пала? – издали крикнул Ромка, направляясь к нам.
– Что, все? Не целка уже? – с другой стороны приближался Никита.
Сколько ни старался я сделать сердитое лицо, но не выдержал и захохотал вместе со всеми.
– А как мы ее принарядили для тебя, а? Карден нервно курит в сторонке. Красотка – пальчики оближешь, – сказал Никита
– Вот пальчики свои и облизывай, а на то, что мое, слюни не распускай. Ладно, пацаны, ближе к делу. Показательный бой давать будем?
– Давай.
– Только давайте между собой, а то надоело после них оружие чинить, – нахмурился Никита.
– Ну, это как получится, если Хавила настоит…
– По-родственному, – вставил Потапов и тут же получил от меня подзатыльник.
Мы с Хавилой сидели на возвышенности и следили за двумя отрядами, которые шли на сближение. Первый наш, второй – отряд Хавилы. Он все-таки настоял на участии своих людей в показательном бою. Наученные предыдущим горьким опытом, они попытались тоже создать подобие строя. Но удержать его не смогли. При сближении сторон их строй распался и снова превратился в толпу, и при численном перевесе почти в два раза мы их все равно разогнали.
– Красивый бой и красивая победа, аззаж! – поздравил меня с победой Хавила. – Мои люди в прошлый раз рассказывали, но я не поверил. Ты можешь научить нас?
– Могу, конечно, но только при условии, что твои люди на время обучения должны будут перейти под полное мое командование и соблюдать строгую дисциплину. Над ними я поставлю командиров из своих людей, чьи приказы они должны выполнять беспрекословно. В случае непослушания будут с позором изгнаны с учебы.
– И не только с учебы, – заверил меня Хавила. – Я знаю, одному в этом мире не выжить, поэтому изгоем никому не хочется быть. Я согласен, аззаж
– Тогда оставляй, сколько хочешь, людей для защиты деревни, а остальных присылай ко мне.
– Если я соберу всех людей со становищ, то наберется четыре сотни человек.
Я присвистнул в уме. Нехилая боевая единица получается – два батальона. «Это что ж получается, я уже полковник?» – коряво пошутил я в уме над собой.
– Я сначала пришлю половину, а после сменю их на вторую.
– Присылай.
– Благодарю тебя, аззаж. Позволь… еще вопрос.
– Ну, раз начал, то давай, – дружелюбно ответил я.
– А почему ваши щиты чисты, почему вы не защищаете их своими предками или магическими знаками?
– Ваши щиты защищены?
– Да, конечно, ты же видишь.
– И очень помогло это вам? – улыбнулся я.
– Да, ты опять прав, богам не нужна защита, они сами дарят защиту, как вы нам.
– Хавила, ты опять за старое, – я махнул рукой, все равно ничего не изменишь. – Но знаешь, Хавила, а в твоих словах есть интересное: можно намалевать на щите, но не для защиты, конечно, а чтоб издали видели, чьи эти щиты, и знали, что не стоит с нами связываться.
– В благодарность за твою помощь в обучении наших воинов мой жрец может нанести знаки и освятить их.
– Знак будет один на всех щитах, – заметно было, что Хавила удивился, но перечить не стал и позвал жреца.
– Хет, ты слышал? – к нам подошел мужчина с высохшим, словно опаленным лицом, на котором не было и намека на какие-либо эмоции. Просто каменное лицо, на котором невозможно прочитать ни мысли, ни настроения хозяина.
– Да, брат мой, я услышал. В каком знаке аззаж нуждается? Для защиты или для ярости в бою, для увеличения силы или выносливости?
– И что, для каждого существует специальный знак? – усмехнулся я.
– Да, аззаж, – он заметил мою ухмылку, но все равно на каменном лице не дрогнул ни один мускул.
– Меня не интересуют ваши знаки. Ты можешь нанести тот знак, который я тебе покажу?
– Да, аззаж, но смогу освятить, только если пойму сущность этого знака.
– Ден, – позвал я своего стажера, – тащи сюда ручку и бумагу.
Через минуту требуемое было у меня в руках. Я с детства неплохо рисовал, поэтому быстро набросал эскиз древа армянского креста с армянским знаком вечности на пересечении. Закончив рисовать, я протянул рисунок Хету. Он протянув было руку, но вдруг неожиданно для меня (и я так понял, не только для меня), побледнел как мел, отдернул руку и склонился в глубоком поклоне, отведя взгляд от рисунка. В воздухе повисла пауза.
– Хет, ты сможешь нанести этот рисунок?
– Прости меня, о Божественный, – не поднимая головы, сказал он, – не знаю, найду ли я в себе силы, и не покарают ли меня боги за святотатство.
– А в чем святотатство?
– Это же Древо Жизни из сада Эдемова, из которого Праотец Земли нашей был изгнан, осквернив себя.
Чтобы разрядить обстановку, я вытащил нательный крестик, с которого я скатал рисунок
– Да его у нас даже дети носят, – улыбнулся я.
Увидев крестик на мне, Хет, а за ним и все бухнулись на колени, закрыв головы руками.
– Армян, ты что, опять местных гнобишь? Что, команда «воздух» прозвучала? – усмехнулся Никита. – Тa-aк, народ, поднимаемся, поднимаемся, ничего не боимся. Армян только с виду такой злой, а на самом деле очень добрый.
Никита взял Хета под мышки и, несмотря на сопротивление, поднял и поставил на ноги. Но тот не поднимал глаз и не смотрел на меня.
– Ладно, побарахтались и будет. Давайте, вставайте, – сказал я, подошел к Хавиле и поднял его на ноги. – Все, народ, я убрал крестик, можете подниматься.
После того как Хет и Хавила оказались на ногах, а крестик под тельняшкой, люди стали подниматься.
– Хет, что-то ты сник, дружище. Ну так как, сделаешь?
– Прости меня, Божественный, у меня нет такой силы. Не рожден еще Всепрощающий, только используя твою силу, я попробую это сделать, и если ты – прошедший Миро, Воду и Святое Благословение, то ты дашь мне эту силу.
– И как я дам тебе эту силу? Картинку дал, что еще?
– Мы вдвоем пройдем этот ритуал.
– Ну ладно, а когда? – я уже пожалел, что начал все это, мог бы кому-то из ребят дать нарисовать, кто получше рисует, в крайнем случае, сам бы нарисовал. Нашел на жопу приключение в очередной раз.
– Я сообщу тебе, о Божественный, когда все будет готово к ритуалу.
– И что будет в ритуале? Может, расскажешь в двух словах?
– Ты напоишь своей кровью свой щит и передашь рисунок с себя на него.
– Объяснил, блин. А это обязательно? Не люблю все это шаманство. А просто нарисовать можешь? – я окончательно пожалел, что согласился.
– Только перейдя грань и доказав свою силу, ты можешь передать ее и получить древо на щит
– И как я буду доказывать?
– Твое тело освободит дух, который оставит символ на щите, я не имею силы над этим символом, не прошедший ритуал Мира, Воды и Благословения, вмешавшись, просто умрет. Но тебе нечего боятся, ты ведь носишь знак Древа на шее.
– И что, мне все щиты нужно кровью поливать, у меня крови не хватит, – улыбнулся я.
– Нет, о Божественный, от одного передастся всем, как от отца сыновьям.
– Ладно, черт с тобой, готовь. Никит, сдается мне, на мне опыты ставить будут.
– Не ссы, мы по ходу присмотрим.
– Мои люди могут присутствовать на ритуале? – спросил я.
– Не только могут, но и должны. Только их духовная поддержка поможет тебе выжить при переходе.
– А что, может быть и летальный исход? – напрягся я.
– Переход и есть летальный исход. Но я думаю, тебе нечего беспокоиться. Все говорит о том, что тебе ничто не может угрожать.
Интересно, и рыбку съесть и на елку… сверху посмотреть. То говорит, помереть можешь, а то – не боись, не помрешь. Я посмотрел на окружающих меня людей, которые ожидали моего решения. А ведь уже не откажешься. Иначе авторитет не восстановишь.
– Когда будешь готов к ритуалу? – спросил я Хета со всей решительностью.
– Завтра на закате.
– Если что нужно будет для ритуала, Никита тебе поможет, да Никит?
– Ну так …
– Все, разошлись. Хавила, завтра ритуал, а послезавтра я хочу видеть первую группу воинов готовыми к тренировкам.
– Да, Божественный.
– Хавила, мы же вроде договорились.
– Да.
– Все, всем разойтись. Никита, Ромка, Потапов, давайте сюда, базар есть.
Когда остались одни, сели, закурили.
– Ну что, чего скажете? – без предисловий начал я.
– А чего говорить, мистическая хренотень, по-моему, ничего страшного, – первым высказался Ромка.
– А что за переходы туда и обратно, отпускания души… а вдруг замочат? – бдительный Потапов не изменяет себе – как всегда, настороже.
– Да на фига им? Мы же вроде им нужны, вон целый полк солдат обучить надо, – версия Никиты вроде более реалистична, – да и потом, мы же там будем, так что подстрахуем, если что.
– Ладно, с этим все ясно, теперь по местам – на тренировки. Что будем делать? У Хавилы около четырехсот воинов.
– Целый полк, – удивился Ромка.
– Половину он пришлет сейчас, а половину – когда закончим с этими, – пояснил я.
– Короче, батальон сменит батальон.
– Что скажете?
– А оно нам надо, в натуре?! – сразу отрезал Ромка. – Нам бы самим разобраться.
– Ну, во-первых, Ром, пока что в этом мире Хавила – наш единственный союзник. Они нас кормят, помогают нам. Ром, одной рукой хлопать не сможешь. И во-вторых, обучая их, мы и сами будем учиться. Можно более развернутые бои устраивать… так что, это нам тоже на руку.
– Ну, тогда берем, что тут обсуждать, – высказался Никита, – батальон делим на две роты.
– Вот и я об этом. Первая рота твоя, вторую кто возьмет?
– Я пас, – поднял руки Ромка.
– Тогда ты, Потапов.
– Хорошо.
– Ну, там по ходу разберетесь.
– Сделаем.
– Ну, тогда, Ром, тебе придется заняться их обустройством, двести человек как-никак.
– Ну вот, все-таки припахали.
– Не плачь. Мне тут завтра помирать по плану положено, и то не плачу, – улыбнулся я, – как будто сам все делать будешь, их же и поставишь на работы, если надо будет. Все, вопрос закрыт, идите готовьтесь, пацаны.
– А ты? А-а, я ж забы-ыл, ты ж у нас уже мужчина не одинокий, мягко говоря, – на этот раз Потапов получил подзатыльник от Никиты.
Уже ночью, в шатре Хавны, мы лежали обнявшись, она положила голову мне на грудь и гладила мое плечо.
– А тебе завтра обязательно проходить этот ритуал?
– Думаю, да, если я откажусь, то и твои, и мои люди разочаруются во мне, – здесь я скривил душой, в моих ребятах я был уверен на все сто процентов.
– Я боюсь.
– Ты думаешь, Хет захочет сделать мне что-то? – напрягся я.
– Нет. Хет мой дядя, он очень хороший, очень добрый и честный, он сделает все, чтобы с тобой ничего не случилось. Но я первый раз видела его таким испуганным и растерянным.
– А чего он так испугался?
– Не знаю. Наверно, твоего родового знака.
– Это не мой родовой знак.
– А что это?
– У нас на седьмой день рождения ребенка крестят.
– А что это?
– Ну, мне сложно так с нуля объяснить это. Это ритуал, когда мы принимаем Бога. Ребенка опускают в купель с водой, потом помазывают Миром. А в конце ритуала на шею вешают такой крестик, благословляя его на правильную жизнь.
– Прошедший ритуал Мира, Воды и Благословения.
– Надеюсь, он именно это имел в виду.
– А что это означает, – держа в руках крестик, спросила Хавна. Интересно, она совсем не боялась его, как другие.
– Это крест, на котором был распят Сын Божий.
– За что?! – изумилась Хавна.
– Потому что люди были обозлены. Когда его кровь упала на прах Адама, все грехи человечества очистились, и каждый человек уже с нуля выбирает, как ему жить: в грехе или в чистоте. Сын Божий прощает все грехи, если раскаяться.
– Всепрощающий?
– Наверно, да.
– Но он сказал, что Всепрощающий еще не рожден
– Ну, если мы говорим об одном и том же, то он родится через несколько тысяч лет.
– Это очень много, а ты знаешь будущее?
– Для меня это прошлое, но я не все знаю. Давай спать, завтра тяжелый день, – сказал я и чмокнул ее в носик.
Она обиженно уткнулась мне под мышку, и мы заснули.