Денис Бурмистров
Филер уголовного сыска
Зорин поправил фуражку с витым шнуром-филиграном, прошествовал к сидящим господам, проигнорировал бандитские рожи Бабошек и торжественно принялся предъявлять обвинения. Задержанные было загалдели, увидев, что их не собираются грабить и убивать, а всем действом заведует уголовный сыск, но уже было поздно – Павел Никифорович невозмутимо закончил свой спич и обернулся к стоявшему в стороне Воронину.
– Задержание подтверждаю. Можете препроводить господ в околоток. И не забудьте вестового послать в Управление, чтобы прислали специалистов по… этим агрегатам.
И также величественно, вышел вон, являя собой независимость и суровость закона.
Бабошки под руководством Алтана подняли горе-мистиков, принялись толкать их наружу. Руки все же вязать не стали – все же благородных кровей убивцы. Вдруг Жанка подскочила к идущему предпоследним, рванула за рукав и влепила хлесткую пощечину, от звука которой зазвенело в ушах.
– Подлец! Насильник! – воскликнула она.
Алтан бросился между девушкой и испуганно прижимающим ладони к лицу мужчиной, оттолкнул виларку, замахал на нее руками. Девушка на удивление легко отстала, лишь фыркнула на прощание. Отряхнула с подола пыль, весело подмигнула убирающему оружие филеру:
– Гони монету, сладкий. Пора мне идти уже, а то стемнеет скоро. А ты знаешь, как опасно ходить ночью одинокой беззащитной девушке по улицам.
– Представляю, – согласно кивнул Воронин. – Только вот оплату я тебе отдам не раньше, чем ты мне вернешь то, что украла.
– Да что вы такое говорите, господин сыщик? – всплеснула руками танцовщица. – Я украла?
– Жанка! – строго сказал филер. – Ты мне это брось, я все твои трюки уже давно выучил. Ну, отдавай, чего стащила.
– Ну и пожалуйста, – надула губки девушка и выудила из складок рукава широкий черный браслет.
По крайней мере, таким сначала предмет показался сыщику. Он действительно очень походил на браслет с небольшой металлической застежкой. Но вот все остальное… На незамкнутом кольце из неизвестного Воронину материала, плотного и крепкого, но также гибкого и эластичного, светилось небольшое окошко с мигающими зелеными цифрами и двоеточием посередине. Цифры показывали «21:15». Филер даже поковырял пальцем, надеясь, что это обман зрения. Но добился лишь того, что число мигнуло и превратилось в «21:16».
Сыщик поспешно убрал палец и зачаровано наблюдал, как мерцает двоеточие между цифрами.
– Ну, я жду, – вернул его в реальность голос девушки.
– Да-да. Вот, возьми, – Воронин вытащил худую пачку купюр, передал Жанке. Та изобразила недовольство, но деньги взяла с завидной скоростью и пересчитала, высунув язык от усердия.
Филер хмыкнул, сжал черный браслет в кулаке.
– Ладно. Пора допросить их, пока тепленькие.
Глава 3
Нервно шурша ногами под стулом, елозя на жестком сидении и хлюпая разбитым носом, под которым уныло поникли тонкие усики, в допросной перед Ворониным сидел сынок потомственного землевладельца Мининкова Сашенька. По печатному паспорту – Александр Варламович Миненков, двадцати годов отроду, а по существу – недоучившийся студиоз, ныне транжира, гуляка и игрок на бегах. Будучи единственным сыном и наследником, без стеснения злоупотреблял папенькиными добрым отношением и капиталом.
– В самом деле, Александр Варламович, – прогудел полицейский надзиратель Лапин, похожий на оживший валун. – Вы то как умудрились затесаться в эту компанию? Зная вашего папеньку, достопочтимого и уважаемого Варлама Никоновича, я мог бы уверовать в некое недоразумение.
– А, быть может, недоразумение и есть? – вопросил Воронин, бросая хитрый взгляд на Лапина. – Что если Александра Варламовича обманом вовлекли в эту преступную ячейку? Что если он жертва обстоятельств?
И обратился к Миненкову, чей взгляд прыгал с филера на монументальную фигуру надзирателя.
– Так как же, Александр Варламович? Вы сообщник этих убийц и душегубов, либо же всего лишь, невинная жертва, запутавшийся по жизни человек?
Было физически ощутимо, как внутри молодого дворянина буквально скрепят шестеренки и бухают поршня – до того мучительно на его лице отражался полет мысли. Жалкий и напуганный, он пытался понять, в чем подвох и как бы не прогадать, но не решался сделать хоть что-нибудь.
Сыщик, видя такую нешуточную борьбу человека с самим собой, решил подтолкнуть его в нужную сторону, продолжив игру.
– Егор Аркадьевич, – повернулся он к Лапину. – А что, господа Касницкий и Синицин действительно валят все на этого замечательного молодого человека?
– Увы, да, – сокрушенно вздохнул Лапин. – Говорят, что именно он мозг их организации и главный исполнитель убийств…
И тут Миненков не выдержал. Его дрожащие губы раскрылись и он торопливо затараторил, судорожно сглатывая и всхлипывая. Воронин только успел сделать жест стенографисту, чтобы тот записывал пробивающиеся сквозь жалостливые мольбы и обличающие подельников выкрики описания преступлений, имена, факты и даты. По щекам юноши текли слезы, нос покраснел и распух. Воронину даже не приходилось задавать наводящие вопросы, Миненков с готовностью расставался с грузом знаний.
А потом, совершенно неожиданно, прозвучало имя, которое заставило Ивана вздрогнуть и придвинуться ближе к задержанному. Дальше он слушал с особым тщанием.
Спустя час, когда Воронин с Лапиным вышли из допросной, у них было более чем достаточно, чтобы сделать соответствующие выводы обо всей криминальной деятельности «Союза кометы». Однако, это дело больше не интересовало Воронина.
– Толмач! – Иван не смог сдержать возбужденного выкрика. – Ты слышал, что он сказал? Толмач!
– Ты думаешь, это тот самый? – надзиратель с сомнением поскреб скулу.
– Егор Аркадьевич, дорогой! – Иван невесело усмехнулся, его глаза заблестели. – Других таких не сыскать. Тот это Толмач, я вам говорю, тот.
– Ну, не знаю…, – неуверенно протянул Лапин. – О нем, вроде бы, года два ничего не слышно.
Филер нервно прошелся туда-сюда, скрипя старыми половицами коридора, похлопал себя по карманам в поисках нюхательного табака. Не найдя заветной жестяной коробочки, цыкнул зубом и заговорил:
– Я ведь за ним, поди, десять лет охочусь, Егор Аркадьевич. Еще с тех пор, как в топтунах бегал. Я тогда-то впервые о Толмаче и услышал, когда на Химинской церковь ограбили. Мне же тогда еще покойный Силантий Олегович наказ дал, всякие подобные истории собирать.
Лапин привычно сложил руки на животе, сцепив пальцы в замок, прогудел:
– Помню-помню такое. Так вроде бы поймали воров-нехристей?
– Они-то про Толмача впервые и рассказали, – кивнул Воронин, останавливаясь напротив надзирателя. – Мол, появился человек, который разные криминальные схемы ведает. Мол, за деньги, может научить, как заработать «по-черному».
– Ну, ты меня совсем уж за олуха не держи, – насупился Лапин. – Кто таков Толмач и чем известен знаю.
– Ох, Егор Аркадьевич, не умаляю вашей осведомленности, но думаю, что знаете вы далеко не все, – без тени высокомерия предположил Воронин. – Знаете ли вы, что до сих пор не известно ни имени его, ни рода? Известно только, что невысок, худ и неприметен. Что говорит чудно, вроде бы с акцентом, но не понятно с каким.
Иван повернулся к небольшому окну с крестовиной рамы, из которого открывался вид на Разъездную улицу.
– Толмач никогда не совершает преступления сам, – продолжил филер свой рассказ замолчавшему Лапину. – Он лишь рассказывает о том, как их можно совершить. Будто бы знает все наперед, будто бы уже видел их когда-то. Все его истории обладают какими-то дьявольскими извращенными гранями, делающими преступления особенными, немыслимыми. Он настоящий злой гений преступного мира, Егор Аркадьевич, искуситель, толкающий людей на ужасные поступки.
Лапин машинально перекрестился, трижды сплюнув через левое плечо.
– Я слышал, что Толмача был под крылом у Петьки Черного, – вставил он.
– Сначала да, – согласился Воронин. – Потом, когда Петьку застрелили при нападении на почтовый паромобиль, Толмача приютил Махмед Башкир. Потом Сява Носатый. И каждый берег Толмача, как ладанку, скрывая от своих и чужих. Слух ходил, что Толмач удачу воровскую приносит.
– А, правда, Иван Акимович, что это по навету Толмача портовые бандиты взяли в моду вывозить торговых за город и там пытать? – спросил Лапин.
– Правда. И в холодной их держали, чтобы за выкуп родным возвращать. Или пальцы рубили.
– Как турки-басурмане прямо, – возмутился надзиратель. – Разве ж так можно с братьями по вере-то?
– Да какая там вера, Егор Аркадьевич, – отмахнулся сыщик. – В душе, где корысть, Бог не живет. Это же по совету Толмача банда Бычка налетала на церкви и монастыри, не гнушаясь ни чем. Когда такое было, чтобы богобоязненный имперский подданный руку на иконы поднимал?
Воронин вновь заходил туда-сюда, вспоминая все больше и больше. Лапин слушал его с затаенным интересом, провожая немигающим взглядом.
– А помните, Егор Аркадьевич, как у нас стариков да бесноватых заставляли квартиры переписывать на подставных? – щелкнул пальцами Иван. – Тоже Толмача идея. Бумаги проводили через фирмы, а несчастных в угольный карьер увозили.
– Страсти-то какие, – полное лицо надзирателя покраснело от возмущения, глаза округлились. – Да как такое вообще возможно в наш пресвященный двадцать первый век!
– А вот так, Егор Аркадьевич. Так Толмач чужими руками претворял свои кровавые истории в реальность. Да хоть бы вот, что нам Миненков рассказал. Про то, что кто-то когда-то смог вложить в мертвый материал живую душу. Я сначала подумал, что как вообще взрослые люди могут поверить в подобное. Но когда услышал имя, то сразу все понял. Толмач обладает таким даром, таким авторитетом, что все его истории считаются былью.
– Бесовщина какая-то, – угрюмо подытожил Лапин. – А все от безнаказанности, от либеральности этой иноземной. Как головы запретили рубить, так расслабился народец, ничего не боится. А надо как встарь – если не на плаху, так в кандалах пешим этапом до Соловков, грехи замаливать!
– Не заводись, Егор Аркадьевич, – филер положил ладонь на покатое плечо Лапина, успокаивая. – Все им сполна сбудется. Я могу долго рассказывать, и про пирамиды финансовые, и про угоны паромобилей, и про заказные убийства, и про насилие безнаказанное. Да только я вспоминаю, и будто в другой мир окунаюсь, в страшный и кровавый, в котором Толмач этот байки свои черпает. И до того мне тошно становиться, что хочется бросить все и изловить этого злодея раз и навсегда. Но ты, друг мой Лапин, лучше скажи, что думаешь вот по этому поводу?
Сыщик, с видом заправского факира, выпростал вперед руку и раскрыл ладонь. На ней лежал черный браслет с мигающими световыми цифрами.
– Ох, – только и смог проговорить надзиратель, удивленно поднимая кустистые брови. – Это что за цаца?
– А вот, изъяли. Это, Егор Аркадьевич, хронограф такой. И знаешь что? Сдается мне, что это Толмача вещичка. Уж очень она с ним похожа таинственностью происхождения и внутренней необычностью.
– Мда, вещичка прелюбопытнейшая, – надзиратель с опаской потрогал пальцем неизвестный материал браслета. – Быть может, орденская?
И тут же отдернул руку, словно внезапная догадка ударила его в самое темечко, пробормотал, прикрывая рот ладонью:
– Ты действительно думаешь, что Толмач действительно из…?
Надзиратель не договорил и опасливо потыкал пальцем куда-то вверх.
– Я, Егор Аркадьевич, много чего думаю, – улыбнулся Воронин, – Но, первее, кажется мне лишь одно. Что сей субъект – британский шпион.
В коридоре воцарилось молчание, даже стало слышно, как на втором этаже шипит поршнями архивная машинка, перекладывая членистыми щупами карточки.
– Надо сообщить в охранку, – страшным шепотом сказал Лапин, пуча глаза. – Это же государственное дело!
– Надо, – в том ему ответил Воронин. – Только что мы им доложим? Докладывать пока особо нечего. С нашими баснями засмеют нас в охранке, Егор Аркадьевич.
– Только не говори, что ты…
– Нам нужно узнать больше, – сыщик убрал странные часы в карман. – У нас есть примерное описание этого интересного господина от Касницкого и Синицина. Фельбух так же упорствует? Не хочет говорить?
Лапин покачал головой.
– А Слипенький?
– С ним сейчас Павел Никифорович.
– Тогда стоит подождать. Среди них главный как раз Фельбух. Разговорим его – узнаем что хотим. Подсобишь?
– Конечно, – хищно улыбнулся надзиратель. – Как не помочь!
