Анастасия Долганова
Мир нарциссической жертвы: отношения в контексте современного невроза. Твой персональный прорыв: как принципы Дзёдо помогают в жизни
Лучше тот, у кого хуже
Конкуренция – часть жизни, часть реальности, в которой ресурсы ограничены. Прямая конкуренция свойственна самым разным уровням коммуникаций и присутствует в самых разных отношениях. Люди предъявляют свои права на время, на место под солнцем, на внимание других, на особые отношения, должности и деньги. Прямая конкуренция предполагает предъявление себя с лучших сторон, демонстрацию ума, интересности, душевных качеств. Это справедливо: тот, кто демонстрирует лучшее, и получает лучшее.
Мазохисту же лучшее нельзя демонстрировать, поскольку это противоречит всей этике его жизни. В неограниченном количестве ему можно иметь только страдание. Поэтому мазохистическая конкуренция выглядит как сравнение того, кому хуже живется.
В одной из терапевтических групп есть девушка, для которой прямая демонстрация собственных достоинств представляет большую сложность. Она дружелюбна, мила, умна и талантлива, но для того чтобы люди к ней тянулись, это нужно показывать, а для Кати это трудно. Ей хочется внимания терапевта и участников, но его быстрее получают более уверенные члены группы, ей хочется отношений, но никто не знает, какая она, и потому не приближается. Катя прибегает к мазохистическому способу конкуренции: когда ей нужно внимание, она не просит об этом прямо, но ухудшает свое состояние. Она из тех участниц, на которых все время нужно поглядывать: все ли в порядке, не ушла ли Катя в переживания, не стало ли ей физически плохо. Несколько раз разговор с другого участника группы переключался на нее, поскольку ее состояние требовало неотложной помощи. Конечно, это скорее отталкивает от нее других участников, чем приближает, но ситуативное внимание Кате обеспечивает. При этом сама Катя говорит о том, что почти на каждой группе она переживает такие тяжелые вещи, что ей трудно удерживаться в работе. Но тяжесть ее состояния – это способ конкуренции в первую очередь. Когда она учится демонстрировать свои достоинства, а не симптомы, даже тяжелые воспоминания и разговоры даются ей намного легче.
Алиса рассказывает, что существует компания, в которой она чувствует себя уверенно только тогда, когда у нее случилось что-то плохое: в иных случаях ей как будто нечего им рассказать, нет права на сочувствие и внимание, потому что у других членов этой компании все очень плохо и говорить нужно о них. Алиса не понимает, как она может рассказывать о своем отпуске, когда у подруги большие проблемы с деньгами. Как может жаловаться на ссору с мужем, когда бывший муж другой подруги снова караулит ее у подъезда с ножом. В этой компании принято обсуждать несчастья. И это первое место, куда Алиса пойдет, когда действительно что-то случится: ее боевые товарищи встанут за нее стеной и вытащат из любой передряги. Но в повседневной жизни с ее повседневными трудностями Алисе там места нет. На войне цветов не собирают.
Кроме такого способа прямой конкуренции, у мазохиста развиваются пассивные, косвенные методы получить желаемое. Так же, как с пассивной агрессивностью и пассивным предъявлением потребностей, эти методы могут быть разнообразны и совершенно неочевидны для окружающих.
Обслуживание, например, может быть неочевидным способом конкуренции. В разного рода группах и компаниях всегда находится тот, кто ухаживает за другими: приносит чай, находит при необходимости нужную таблетку, моет посуду. Наташа, например, даже не пробует заявлять о своих потребностях прямо: ей кажется, что для этого она недостаточно умна или интересна. При этом ее тянет к ярким лидерам группы, она всегда делает им комплименты и внимательно слушает их рассказы. Приносит чай, не без этого. Когда у Наташи с одной из восхищающих ее девушек происходит небольшой конфликт, Наташа мучается от внутренней боли и напряжения, неспособная на протест или отстаивание границ. Вместо этого она печет для нее печенье: это форма извинения, тоже не прямая, но довольно понятная. Напряжение спадает, конфликт забывается, и Наташа продолжает получать свое место под солнцем через обслуживание и уход.
Для Инги такого рода обслуживание становится почти диктатурой: в дружеской компании, к которой она принадлежит, стало традицией, что на совместных встречах есть Ингина еда. Она любит готовить, и для нее это вроде не в тягость, но при этом обеспечение друзей вкусной пищей – это еще и способ конкуренции, заявления о себе. Во время самих встреч Инга в основном молчит, сама тем не поднимает и следит за тем, чтобы всем всего хватало. Комплименты ее стряпне и благодарность за сытный и вкусный ужин – вот плата за ее труды. Трудов много, Инга старается, изобретает новые блюда, находит редкие ингредиенты, проводит много времени в поисках новых хитростей, которые она могла бы продемонстрировать. Такой уровень напряжения требует все большего внимания и благодарности, но друзья, настроенные на легкий треп и настольные игры за перекусом, Ингу поддержать не могут. Постепенно ее забота начинает вызывать больше раздражения, чем внимания, кто-то отказывается от еды, потому что есть на ночь вредно, кто-то откровенно недоволен тем, что встреча для игры превращается в вечер авторской кухни. В конце концов компания решает вернуться к заказу пиццы и роллов, а Ингу от повинности освободить. Для Инги это страшный удар: у нее пропал единственный способ привлечения внимания. В этой компании Инга теперь появляется редко. Все чувствуют вину.
Тревога и контроль
Для мазохиста тревога привычна. Большую часть своей жизни он проводит в тревожных мыслях и состояниях, беспокоясь о будущем или переживая прошлое. В любой момент времени у мазохиста находятся причина или несколько для того, чтобы испытывать тревогу. Деньги, здоровье, отношения – все это становится источником страхов, волнений, переживаний.
Все поводы для такого беспокойства не имеют ничего общего с настоящей причиной тревожных состояний. Они выполняют скорее роль рамки, привычного образа того, о чем можно тревожиться.
Тревога в своей сути не имеет объекта: напряжение уже есть, а чего бояться – пока непонятно.
В таких случаях психика выбирает привычные каналы, по которым и начинает течь энергия тревоги. Кто-то привычно беспокоится о детях, кто-то – о делах или деньгах, кто-то переживает о своем здоровье. Это не мимолетные мысли, а навязчивости, от которых трудно отделаться: у человека с привычным каналом тревоги «здоровье» любое недомогание превращается в мысли об онкологии и смерти, у того, кто тревожится о деньгах, малейшее изменение или плохие новости вызывают приступы паники о банкротстве и крахе всего материального состояния. Чем сильнее изначальная энергия, тем сильнее привычный страх, который тем не менее выполняет лишь функцию понятного содержания для непонятного процесса.
На самом деле процесс, вызывающий тревогу, – это подавление возбуждения разного рода. По большому счету возбуждение – это любой процесс, вызывающий прилив энергии: интересный фильм или книга, приступ злости, встреча, на которую давно хотелось попасть. Реализованное возбуждение, реализованная энергия превращаются в поступок, слово, решение. Нереализованная энергия превращается в тревогу.
Детские страхи и фобии – следствие такой нереализации. Дети могут бояться тишины, темноты, высоты или собак, для этого всегда находится удобный повод (например, нападение уличного пса), но если при этом в психике нет нереализованной энергии, то фобия не разовьется. У нее просто не будет топлива, чтобы воплотиться в жизнь. При наличии же этого неиспользованного топлива психика найдет повод, форму, в которую можно облечь страх. Чаще всего такой избыток непроявленной энергии у детей – это чувства, запрещенные в отношениях со взрослыми (родителями), и чаще всего это злость.
Семилетний Ваня, например, боится буквально всего: быть один, быть с кем-то, громких звуков, тихих звуков, собак, кошек, птиц, насекомых, еды, автомобилей и так далее. Для каждой фобии есть как бы причина – эпизод, после которого развился страх. Настоящей причиной является подавленная злость на родителей, особенно на отца, который растит себе настоящего мужчину из сына, который его разочаровывает. Во сне к Ване приходят великаны-убийцы, людоеды, поглощающие его киты, против которых он бессилен, – так же как против поглощающего и разрушающего отца. Вернув в снах способность к сопротивлению и право на защиту (убийцу нужно убить, людоеда съесть, кита выбросить на берег) и настояв на праве спать с молотком под подушкой, Ваня избавляется от большей части своих страхов: поскольку запертая энергия реализовалась, им больше нечем питаться.
Для тревожного взрослого типична такая же причина страхов. Мазохист чувствует себя расщепленным, чувствует, что есть правильная и неправильная часть его личности (правильная – та, что терпит, неправильная – та, что выступает против страданий и делает попытки сделать жизнь лучше). В попытке понравиться значимому взрослому он, будучи ребенком, учится избегать таких своих проявлений, которые не вызывают у того симпатии и принятия. В будущем мазохист будет пытаться жить как бы половиной своей личности, «светлой» стороной, не осознавая и не умея пользоваться теми своими качествами, что остались в тени.
Нереализованная энергия, которая остается в результате невыраженности теневых качеств и чувств, превращается в разного рода тревогу: фобии, обсессивно-компульсивные расстройства, панические атаки. У них одинаковая причина, и положительная динамика тревожных состояний возможна только при развитии способности к большему принятию себя и большей цельности и проявленности личности.
Аня впадает в панические состояния по поводу денег. Временами она спокойна, но иногда что-то происходит, и она начинает подсчитывать, планировать, корить себя за прошлые покупки, судорожно искать способы увеличить доход. Для таких состояний всегда есть внешняя и внутренние причины. Внешней может быть что угодно: новость о падении рубля, приближающийся день оплаты счетов, грядущая проверка счетчиков. Аня фантазирует, что денег не будет совсем, что придут приставы и изымут все имущество, перестает спать. Внутренние причины всегда одинаковые: это злость на мужа, которую она подавляет, поскольку хорошая жена должна мужа поддерживать, а не ругать. Когда он пьет или не выполняет своих обещаний, Аня сводит свои упреки к денежным тревогам по поводу того, сколько он потратил или сколько не заработал. Невыраженная злость превращается в навязчивую тревогу, которая истощает их обоих.
Для Даши подавление себя тоже очень привычно: долго и тяжело болеющая в детстве, она подавляет свою слабую часть, не слышит своей потребности в помощи и поддержке и обрекает себя на то, чтобы справляться со всем самостоятельно. Последствия хронических болезней при этом вполне очевидны в ее взрослой жизни и внешности. Даша болезненно худая, бледная, она хромает и быстро устает, но снизить ритм жизни или хотя бы организовать себе полноценное питание и сон отказывается: это будет означать, что она не справилась, а это неприемлемо. У нее развивается обсессивно-компульсивное расстройство: навязчивые ритуалы, без которых она не выходит из дома или не приступает к новому делу. Часть навязчивостей связана с домом: выключить газ и свет, заправить постель, поддерживать определенный алгоритм уборки. Другая часть – с выходом на улицу: сборы сумки, подбор одежды, отвечающий всем планам на день макияж. Даша вкладывает в эти ритуалы много энергии, и часто они настолько затратны, что на другие дела у нее не остается ни времени, ни сил. Например, на выходные у Даши запланирована уборка, но это будет означать, что ее маникюр пострадает и ей нужно будет сделать новый до того времени, как она выйдет из дома, после того как наведет чистоту. Уборка занимает половину дня, маникюр – тоже, поскольку делает его Даша сама, и он должен соответствовать ее нарядам и макияжу в течение всей следующей недели. Подбор одежды связан с ее планами: сколько дней она будет работать, предстоит ли ей визит к подругам или светское мероприятие – все это должно быть учтено при выборе цвета и яркости ногтей. При этом что-то из одежды, которую она планирует использовать, может нуждаться в стирке, и тогда маникюр (а с ним и уборка) откладывается до тех пор, пока вся одежда не будет готова и не будет ясно, что с ней все в порядке. А еще Дашины планы могут зависеть от того, состоится ли дружеская вечеринка, позовут ли ее на концерт, не отправят ли ее по работе в другой офис. Ритуалы делают гибкость невозможной, и Даша вынуждена знать все это до того, как начнет планирование недели, подбор одежды, макияжа, маникюра и, следовательно, уборки. Так что уборку Даша делает очень редко, хотя ненавидит жить в грязи. Сделать освежающую, а не генеральную уборку, которая позволит ей жить в относительной чистоте и при этом не повредит рукам, для Даши невозможно. Ее требования идеальности от самой себя по факту делают ее жизнь едва выносимой и сильно снижают ее качество.
Для Володи и Дианы приступы тревоги связаны с проявлениями друг друга, а точнее, с их реакциями на эти проявления. Диане, например, нельзя отдаляться от мужа, нельзя чувствовать потребности побыть в одиночестве и вообще больше заниматься своей жизнью, а не его. Когда они ссорятся и Володя уходит гулять или в другую комнату, первое, что она чувствует, – облегчение. Но побыть в одиночестве Диана позволяет себе недолго: у нее развивается сильная тревога, и она начинает чувствовать себя так, словно самое главное в ее жизни – это помириться и снова быть вдвоем. Володя, в свою очередь, не выносит в себе эгоизма, ему нельзя быть отстраненным и не заботиться, поэтому, когда Диана приходит мириться, он соглашается. Пара снова начинает делать что-то вместе, хотя каждый из них хотел бы побыть один и позаботиться о себе. В таких условиях они ссорятся довольно часто: каждая ссора дает полчаса блаженного одиночества, желанного ими обоими. Нелегальность таких желаний создает тревогу о том, что в отношениях что-то не клеится, и развивает привычные для них фантазии: у Дианы – о том, что она навсегда останется одна, у Володи – о том, что он жестокий монстр.
Сверхконтроль – следствие повышенной тревожности. Для поддержания мира в том состоянии, в котором с ним более или менее можно уживаться, мазохист использует множество средств.
Самое очевидное проявление контроля – это физический контроль за предметами и людьми. Мазохисту с его негибкостью и страхом перемен важно, чтобы все оставалось так, как он привык. Расположение мебели, привычные лекарства, привычные места для отдыха и развлечений, старые друзья или привычная работа – за них он может держаться даже тогда, когда все это становится очевидно неудобно или даже вредно.
У Гали много лет один и тот же парикмахер, и стрижет он плохо. Раз за разом Галя возвращается от него разочарованная: и длина не та, и цвет не тот, и вообще выглядит она теперь как малолетка, а хотела взрослую и статусную стрижку. Мастера Галя не меняет, объясняя это тем, что он близко к ее работе, что уже знает особенности ее волос, и так далее. Мастер с годами лучше не становится, Галина прическа – тоже. Когда этот парикмахер меняет салон и начинает работать на другом конце города, Галя продолжает ездить к нему за плохими стрижками с мотивацией вроде: «Ну, мы столько лет вместе, я уже привыкла, а еще он мне позвонил, когда сменил место, позаботился обо мне, я теперь не могу его бросить». Похожие истории на протяжении жизни случались с маникюршами, строительными бригадами, плохими врачами. Галя настойчиво строит отношения с теми, кого она уже знает и контролирует (или испытывает иллюзию контроля). Парикмахер, например, безропотно слушает Галины жалобы на мать и не торопит ее с уходом до тех пор, пока Галя сама не соберется: стрижка и окраска занимают у них часа три. Мастер, для которого эти отношения сложились в самом начале работы, не может изменить один раз установившиеся правила, и Галя получает свое (вместе с плохой стрижкой).
А для Юли стала проблемой мебель в квартире: Юля бьется об углы пальцами на ногах, коленями, бедрами. Раньше этого не происходило, потому что Юля в пространстве занимала меньше места. За последние пять лет ее вес увеличился практически в два раза, и проходы между предметами интерьера, которых раньше было вполне достаточно, теперь для нее узки. Мебель Юля не двигает и ни от чего не отказывается, не принимая перемен в своем теле и собираясь похудеть. Адаптировать свою квартиру для большего удобства на то время, пока она худеет, Юля тоже не собирается. Она продолжает ходить с гематомами на теле и рационализировать отсутствие перемен: ведь для того, чтобы передвинуть кровать, нужно куда-то деть прикроватную тумбочку, а это нарушит все освещение, поскольку на тумбе стоит прикроватная лампа и нужно будет вешать ее на стену, а это трудно, потому что стены обиты декоративными объемными панелями, и так далее. Юле действительно больно, и она действительно злится на эту же кровать или тумбочку, но перемен избегает.
Кроме физического контроля, мазохист может прибегать к эмоциональным воздействиям и манипуляциям для получения желаемого. В этот репертуар входят обвинение, игнорирование, пассивное наказание и другие проявления пассивной агрессивности, прямые посылы и интроекции.
Костя действует исподтишка: прямо контролировать Лизу, его девушку, у него не получается, поскольку она на это не соглашается и вообще хочет больше свободы, чем Костя может перенести. Его ранят ее отлучки в командировки, к друзьям, к родителям, он болезненно переживает, когда она говорит о смене места работы, об их возможном переезде в другой город или другую страну. Переживает болезненно – это буквально: от таких разговоров Костя начинает болеть. Лиза знает об этой его реакции и постепенно начинает реже говорить о своих желаниях и планах, да и ездить тоже меньше. В паре устанавливается подобие мира: Костя предпочитает думать, что Лиза успокоилась, Лиза предпочитает избегать сложных тем. Все взрывается, когда она собирается ехать на учебу на месяц: Костя не просто устраивает сцену, он буквально разрушается у нее на глазах, худеет, болеет, говорит о том, что он ничтожество и она обязательно бросит его и найдет кого-то лучше. Лизе такое выносить сложно. На учебу она все же едет, но разговоры о переездах и других больших переменах больше не ведет, запрещая себе даже думать об этом. Костя постепенно получает подконтрольную ему девушку, которая точно так же подавляет свои желания, как и он сам.
За этим стоит большой психический процесс: адаптация к жизни была для человека с мазохизмом настолько непростой, что у него не хватает энергии на новые адаптации, поскольку ему кажется, что они будут настолько же трудными, как и та, первая. В результате он тратит энергию на то, чтобы сохранять неизменным привычное, и на новые события энергии действительно не остается. Таким образом, мазохист избегает жизни, которой боится и в которой чувствует себя растерянным и неконкурентоспособным.
Дине кажется, что она знает рецепт от всех болезней и несчастий: это путешествия. Сама она ездит часто, остается в других странах подолгу, осваивая их быт и ближе знакомясь с особенностями местной жизни. Для нее это действительно хороший рецепт – открытая новому опыту, она обогащается от своих поездок, становится спокойнее и постепенно учится жить в мире с самой собой. То плохое и хорошее, что происходит с ней в поездках, не ломает ее, а закаляет.
Поэтому Дина путешествия, можно сказать, проповедует. Она ведет блог, в котором рассказывает о своей жизни, и всегда готова вложить энергию в то, чтобы кто-то еще решился жить, как она. В особенности это касается тех близких, кто остался на ее родине. Она зовет подругу в Европу, старого приятеля – в Австралию, маму – в Таиланд. Периодически кто-нибудь из них даже решается и приезжает: кто-то – на отдых, а кто-то – с настоящим намерением изменить свою жизнь и задержаться подольше.
И вот здесь происходит самое странное для Дины: девять из десяти людей, решивших попробовать, терпят поражение. У нее возникает ощущение, что люди сами мешают себе жить. Например, Лена, уставшая от вечных неудовлетворительных отношений и приехавшая на тропический остров строить новую жизнь, умудряется за первые две недели потерять две работы и влюбиться в женатого мужчину. Дина искренне хочет показать ей что-то новое: научить наслаждаться красотой, строить свою жизнь более свободно, выбирать других людей. Но Лена и на острове наполняет свою жизнь трудной работой и плохими отношениями. Через полгода она вернется домой, уверенная, что жизнь везде одинаково трудная.
Для Ромы переезд тоже ничего не меняет, конечно: зажатый и напряженный дома, он и в европейской стране остается зажатым, у него такие же трудности с зарабатыванием денег и такие же приступы тревоги и паранойи. Дина недоумевает: Рома, который всегда винил свою страну в собственных неудачах и мечтал о Европе, никак не меняется. Более того, Дина видит, как Рома выбирает старые варианты поведения, принимает знакомые решения, например, не пытается устроиться на высокооплачиваемую работу или выбирает плохую квартиру для жилья. Поменялись только рационализации: раньше Рома говорил, что все куплено. А теперь – что он эмигрант и такие, как он, никому здесь не нужны.
Только для Насти советы Дины оказываются подходящими, но тоже не сразу. Потратив первые несколько месяцев на то, чтобы сделать жизнь в другой стране как две капли воды похожей на ту, что осталась позади, Настя вдруг понимает про себя, что ей так жить необязательно и она может тратить энергию на то, чтобы жить так, как ей хочется. В этом месте пути Насти и Дины все равно расходятся: Настя понимает, что жизнь Дины тоже ей не подходит. Она останавливается на одной из стран и начинает строить там карьеру. Дина рада за подругу, которая, так же как и сама Дина, смогла не держаться за привычные стереотипы и более внимательно отнестись к собственным желаниям.
Отказ от потребностей и чувств делает гибкость невозможной: у мазохиста просто нет ориентиров для того, чтобы он мог быстро и адаптивно реагировать на меняющуюся среду. При этом среда меняется всегда, и бегать от жизни приходится довольно быстро. Чаще всего этот процесс заканчивается тем, что мазохист вовсе отказывается от процесса исследования и живет жизнью со строгими границами, которую он может полноценно контролировать.
Для Оли каждое предложение об изменениях – довольно сильный стресс. Она много лет работает на одном и том же месте, и естественно, что периодически ей предлагают повышение. Ее мастерство могло бы пригодиться на других должностях или других местах. Но Оля не хочет перемен: каждый раз она берет себе время для размышлений и каждый раз в результате отказывается. Когда она думает об очередном предложении, она пытается уговорить себя на перемены, пытается представить себе жизнь в новом качестве или на новом месте, но всегда отказывается. Даже новая дорога на работу кажется ей менее удобной, чем старая, даже повышение доходов как будто обещает новые трудности. Оле не очень комфортно на старом месте – скучно и грызут мысли о необходимости развиваться дальше, но перемены как будто сделают еще хуже.
