Денис Викторович Прохор
Ешкин код
– У школы остановите. Я покажу. – сказала Верочка.
– Хорошо. – Шарон повернулся к Генке. – Абедайя, френд. Нау прямо, прямо. Афтэ кам бэк и свернем к Лысогорке.
– В ангары едете? – спросила Верочка.
– Военная тайна. – улыбнулся Чума.
И тогда Генка решился. Быстро и ловко выкрутил руль влево. Тойота взвизгнула. Поворот вышел не округлый и мягкий, а жесткий и острый. Генка ударил по тормозам и машина ударилась изо всех оставшихся сил о стену из черного воздуха, пробив в нем желтую и ровную дыру.
– Вота ю дуинг, мэн? – Шарон схватил Генку за плечо. – С ума сошел?
– Абсолютли! – отозвался Чума. – Я чуть Верочку не задавил. Как ты, мать?
– Нормально. Не лапай. Нормально говорю. – Верочка толкнул Чуму. – Он что у вас контуженный?
– Сдаст. – негромко и твердо сказал Генка. Он повернулся к Шарону и повторил. – Она нас сдаст.
Шарон помолчал. Быстро оценил обстановку. Согласился и хлопнул в ладоши.
– Ладно. Чего комедию ломать. Почему так решил?
– Дошики. – сказал Генка.
– Дошики? – не понял Шарон.
– Дошики. – подтвердил Ешкин. – На Украине нет доширака. У них мивина. И про ножик не надо было рассказывать.
В зеркальце Гена поймал настороженный взгляд Верочки. Она укутала живот бушлатом и спросила зло.
– Тебе то чего здесь нужно, черныш?
– Я из Шахуньи. Вот чего. – ответил Генка.
– Ну и ехал бы в свою Африку.
– Уже. – откликнулся Генка, а у Шарона спросил.
– Что делать будем?
– Что-то будем. – растерянно отозвался Шарон.
– Ты куда это? – Чума едва успел подхватить Верочку, наполовину вывалившуюся из машины. Чума затащил ее в салон и, не жалея, хлопнул дверью.
– Ты что это, мать? Нормально ведь общались.
– Отвали! Слышишь? – Верочка задыхалась от ярости. А потом она выбросила из себя столько прямой и откровенной ненависти, описанной такими черноротыми словами, что больше Шарон не сомневался.
– Молодец. – похвалил он Генку и неожиданно очень быстро перегнулся через спинку кресла, схватил Верочку за бушлат и притянул к себе.
– Не бомби. – тихо, почти нежно прошептал Шарон. Подержал Верочку на весу. Покрутил из стороны в сторону и бросил назад и вниз. Покачал указательным пальцем и повторил для закрепления.
– Не бомби…
Шарон поправил зеркальце. Прокашлялся, выигрывая секунды для того, чтобы размыслить ситуацию.
– Слушай, мать. – Шарон не поворачивался. Говорил как будто сам собой. Раздумывал.
– Слушай, мать. Я примерно представляю, что за мусор у тебя в башке. Поэтому без иллюзий. Ты вроде как человек военный и должна понимать. Была бы одна. Вопросов нет. Демилитаризация безоговорочная. Но вас двое. И второй гражданский. Нонкомбатант.
– Чухня. – отозвалась Верочка. – И ты таки самы.
– Это как тебе вздумается. – не стал спорить Шарон. – Сейчас мы тебя упакуем. Стяжки. Кляп. Полежишь здесь. Отсюда и до первого побратима. Лады?
– Пошел ты…
– Вот и договорились. – подытожил Шарон.
– Хотя. – задумался Шарон и прикусил нижнюю губу, чтобы не рассмеяться. Не рассмеялся.
– Хотя нет. – решил окончательно Шарон. – Человек ты младой, незнакомый и фамилия может быть твоя Космодемьянская. Гена, тормози на минутку. А ты Чума делай.
– Угм…– Чума прожевал свой крайний бутерброд, завязал аккуратно пакет. Генка мягко выжал тормоз, а у Верочки в руке появился неожиданный нож. Та самая «легендарная». Верочка подхватила финку с колен у разини Чумы. С резким бабьим всхлипом она всадила нож Чуме в левое плечо и сразу после этого опрокинулась наружу в спасительную еще тьму. Ни Шарон, ни Генка не успели. Чума выдрал из набедренной кобуры пистолет, выстрелил и только потом позволил себе удивленный тихий стон.
– Ты как, Чума? – спросил Ешкин.
– Как-то не очень. – Чума оставался дерзким, а голос мелел и белел.
– Я гляну? – спросил Генка.
– Давай. – откликнулся Шарон.
Верочка и десяти шагов не успела сделать. Лежала на боку, высоко подняв колени. Генка включил фонарь на шлеме. Глаза открыты и неподвижны. Мелко дрожали губы и лицо зарастало полупрозрачной, но неумолимой тенью.
– Что здесь? – Шарон встал за спиной.
– Все по делу. – сказал Генка. – Доходит боец.
– Посвети-ка. – Шарон присел и быстро осмотрел крохотное тельце, пока оно не растворилось и не исчезло в холодном воздухе и на холодной земле.
– Что теперь? – спросил Генка, когда Шарон поднялся.
– А что теперь? – на широком лице Шарона никаких теней не было, и в зеленых и трудных глазах никакого сомнения.
– Теперь куп де грасс. А могла с мамкой вишневые вареники хрумкать. Но солдат что надо. И умрет как солдат. Она это заслужила.
– А гражданский? – спросил Генка.
– Гражданский?
– У нее 8 или 9 месяц. Ребенок может выжить.
– Где? – Шарон недовольно повел головой. – В поле?
– Можно в больнице. Поселок рядом. Могу отвезти.
– У нас как бы свои дела. – напомнил Шарон. – И график и план и три четверти Чумы от общего функционала. И она враг.
– Она да. – быстро ответил Ешкин. В слабом луче его фонаря вспыхнула и сгорела случайная звезда.
– Да что ты будешь делать. Ты как моя Ульяновская синагога, Ешкин. Скучный и вечный. Забирай эту ведьму конотопскую.
Генка выпотрошил свою аптечку. Вколол прамедол. Засыпал рану гемостатиком и кое-как наскоро наложил повязку. Легко, почти не чувствуя, донес Верочку до машины и положил ее рядом с Чумой.
– Живая? – Чума виду не показывал. Рыжел пуще прежнего. – Это не я. Честно, ребзя. Я старался. Все видели.
– Видели, видели. – подтвердил Шарон. – Выходи, Чума. Дальше пешком.
– Почему это?
– Потому что живая.
А Генка совсем объяснил.
– В больничку отвезу. Может чего и получится.
– Поверь не получится. У меня гарантия.
– Я про ребенка.
Чума, конечно, улыбался, но левая рука двигалась с трудом, а повязку губила (опять? Навсегда!) рыжая кровь.
– Разве это наше дело? – спросил Чума Шарона.
– Это не наше дело. – ответил Шарон. – Это его дело.
– Затем и брали. – съязвил Чума.
– Получается так. – согласился Шарон. Кроме рюкзака он повесил на себя подсумок с гранатами.
– Я быстро. – пообещал Генка.
– Ни к чему. – отказался Шарон. – Если все удачно пройдет, свои колеса будут. А нет… – Шарон подмигнул Генке. – Маршрут помнишь? Тогда все. Как говорят в нашей Ульяновской синагоге.
– Раю масти, Аду по пасти. – подхватил и закончил Чума.
– В общих чертах. – подтвердил Шарон. Он показал Генке на карте, где в Першатравне больница, а уехал Генка не сразу. Одну-две минуты ждал. Висели над светлеющим горизонтом красные огоньки, а сразу за ними тяжелели полукруглые силуэты колхозных ангаров. Там пряталась война и эти двое шли за ней. Хорошо бы, если за тем, чтобы убить. «Четкие они пацаны» – подумал Генка. – « И никогда мне не быть спецназером».
Больницу Генка разыскал быстро. В прифронтовом смиренном поселке, да еще ночью, только вокруг нее теплилась жизнь. На обвисших деревянных ступеньках курили темные скупые на движения фигуры, а в узких и высоких окнах горел кое-где напряженный и опасливый свет. С Верочкой на руках, Генка бежал к ступенькам. Топал тяжело и орал громко.
– Хелп! Хелп! Допомога!
Ему открыли двери и он ввалился в полутемный коридор с пружинистым и гнилым полом.
– Доктор! Медесин! Шиза.. – Генка помнил про VHS-народ и пер нагло и хватко.
– Шиза беремя. – объяснял Генка пожилой санитарке. Она возникла у его правого локтя совсем из ниоткуда.
