Девин Мэдсон
Мы воплотим богов
«Прекрати, – сказала я. – Если левантийцы нас схватят, нам никак не добраться до Мико раньше Дуоса».
«Мне плевать на Мико, я беспокоюсь об Унусе. Если он погибнет, Кассандра, я тебя никогда не прощу».
Мрачное обещание в ее словах свинцом сдавило мне грудь, но я покачала головой.
«Мы никому не поможем, если нас схватят».
Голоса звучали уже внутри дома, я подкралась к двери сарая и выглянула наружу. Трое левантийцев, оставшихся во дворе, завершали осмотр. Один указал в нашу сторону.
«Вот дерьмо».
Я попятилась, борясь с попытками Кайсы захватить тело. Спотыкаясь из-за постоянно менявшегося контроля, мы приблизились к лошади.
«Прекрати! Надо отсюда выбраться!»
Лошадь фыркнула, когда я схватила поводья, радуясь, что не успела ее расседлать. Забираться на лошадь всегда было непросто, но сейчас я как обезумевшая вскочила в седло, в ушах звенела паника.
«Кассандра! Остановись! Мы не можем их бросить!»
«Мы не сможем спасти их, если сами отсюда не выберемся. Только надо сперва дойти до Мико».
«Касс!»
Я проигнорировала ее и направила лошадь к свободе.
– Мы уходим, – шепотом произнесла я и пустила лошадь рысью, ускоряясь по мере приближения к двери.
Едва я успела заметить мелькнувшую тень снаружи, как дверь рывком распахнулась, и мы пронеслись сквозь нее, сбив с ног левантийца. Нам что-то кричали вслед, но меня было не остановить. Скача через двор, я мельком увидела на лестнице Яконо и Унуса, оба стояли с поднятыми руками в знак того, что сдаются. Мы опрометью нырнули в лес.
Левантийцы кричали мне вслед, но я не оглядывалась. Била пятками бока лошади и гнала вперед, не заботясь о направлении, лишь бы прочь отсюда. Предоставив лошади выбирать путь, я старалась только держаться покрепче и не убиться, ничего не слыша, кроме стука копыт и свиста ветра в ушах. Левантийцы, кажется, нас не преследовали, но я не могла почувствовать себя в безопасности, пока не окажусь как можно дальше от них. Так что, стиснув зубы, я все понукала лошадь и надеялась, что она знает, как на что-нибудь не наткнуться. Нужно было добраться к Мико, и побыстрее.
4
Дишива
Когда всю жизнь провела в седле и бродила по иссохшим степям, добывая летом крабов в грязи, а зимой охотясь на оленей, трудно привыкнуть к белой одежде. К невозмутимости и безмолвию. И к тому, что люди целуют тебе ноги.
Я едва не пнула первого сделавшего это чилтейца. Это было так унизительно, что противоречило моему опыту общения с этим народом. Однажды они схватили меня и насиловали в грязи. А теперь превозносили как идола.
Доминус Виллиус получал от всего этого огромное удовольствие.
Он часто находился поблизости, и его присутствие не настолько угнетало, чтобы я не думала о побеге, но его внимание было слишком пристальным, чтобы побег удался. Он привел трех молодых кисианцев, и теперь они кланялись у моих ног, бормоча благочестивые речи. Я иногда развлекалась, представляя, как набожные солдаты говорят нелепости вроде «я жру волосы, чтобы достичь святости» или «зад священен», но эта троица выглядела слишком уж скучной. Они трогали свои подвески. Кланялись. Целовали мне ноги, и тепло их губ на холоде было отвратительно. Выполнив ритуал, они встали и удалились, игнорируя отчаянную мольбу в моем взгляде: маска скрывала все. Все, кроме поврежденных глаз.
Избранная, чье единое видение создаст империю.
Группа вышла на тусклый солнечный свет, покидая затхлую импровизированную церквушку, называвшуюся теперь моим домом. Кроме частокола в лагере было мало построек, но я все равно не испытывала благодарности за сухое место для сна или уединенное и тихое убежище, где меня не преследовал взгляд Лео.
Я втянула поглубже воздух и задерживала дыхание, пока не заболели легкие, а перед глазами не появились черные пятна. Если дотерпеть до потери сознания, тело все равно продолжит дышать, независимо от моего желания. Так я и должна поступать. Из-под маски вырвался вдох облегчения, и я опустилась в кресло. Я должна собрать всю волю и победить, как стремится выжить тело. Рано или поздно Лео оступится. Дрогнет.
Ноги дрожали, и, чтобы прогнать подкравшееся уныние, я поспешно встала и принялась мерить шагами комнату. Восемь шагов от одной стены до другой. Девять от двери до задней стены. Счет всегда получался один и тот же, и его постоянство успокаивало как ничто другое.
Отдышавшись, я остановилась у двери и выглянула наружу. Ничего не изменилось: те же шатры. Ближний принадлежал Лео, остальные, поменьше, уходили рядами вдаль. Дождей в последние дни выпало меньше, но земля оставалась раскисшей, и дышать было тяжело от вони сырости и дерьма, точно так же, как в тот раз, когда я была пленницей в чилтейском лагере.
Из ближайшего шатра появился легат, и я вздрогнула, на мгновение увидев вместо него легата Андруса. Может, если мне повезет, и этого постигнет та же судьба. Но здесь не было Гидеона, чтобы пронзить этого человека клинком, и поэтому он спокойно стоял, щурился, прикрывая глаза ладонью от солнца. Единственное различие между ним и легатом Андрусом заключалось в том, что у этого был плащ с синим кантом, а у Андруса чисто зеленый, и я не могла понять, означает это, что он выше по званию или ниже.
Собравшись с силами, легат зашагал по раскисшей земле в мою сторону, и я пожалела, что у церкви нет двери, которую можно захлопнуть перед его носом. Вместо этого я подумала о Клинках – Рофет и Тефе э’Беджути, Хармаре и Джире эн’Охт, Птахе эн’Инжите и Ошаре э’Торине – и еще сильнее стиснула за спиной руки.
– Ваше святейшество, – сказал этот тип. – Вы здорова?
– Да, здорова, благодарю вы, – ответила я, поддержав его издевательство над моим языком.
Когда я сюда прибыла, он уже владел основами левантийского, которые, несомненно, получил от Гидеона и его переводчиков, так же как Андрус и секретарь Аурус.
– Хорошо. Э‑э‑э, внутрь? Благословение на день?
Я шагнула назад, чтобы он мог войти. Многие приходили ко мне за благословением раз в день или каждые несколько дней, и, хотя забавно быть язычницей и вещать в пустоту какую-то ерунду, я все же ненавидела оставаться с ними наедине. Одеяние, маска и титул ощущались почти как привычные доспехи. Не считая атрибутов религии, я все тот же варвар, которого можно топтать.
Легат вошел, натащив с собой грязи. Не дожидаясь приглашения, опустился на колени у моих ног и преклонил голову, в его редких волосах цвет песка смешивался с сединой.
Я слегка коснулась рукой его головы и пробормотала молитву, которую заучила, не понимая смысла. Ее постоянно повторял Лео, и только это давало мне уверенность, что я не несу полную чушь.
Легат стоял на коленях, пока я не произнесла всю молитву, которая теперь казалась короче. Я бормотала ее не раздумывая и могла сосредоточиться на чем-то другом, например, на плеши на голове легата. И на крике вернувшегося разведчика. От крика легат дернулся, но вместо того, чтобы отпустить его, я с мелочным удовольствием затянула благословение до мучительной монотонности. Он осел, сгорбился под моей рукой. Мог ведь прервать меня и уйти, мог сказать, что торопится, но не сделал этого. Я достаточно быстро поняла, как важны для этих людей именно внешние проявления веры. Внешнее в их религии имело больший приоритет, чем настоящая вера.
Наконец я больше не могла растягивать благословение и убрала с его головы руку, борясь с желанием вытереть ее о свою мантию. Легат пробормотал краткую молитву, поклонился так, что жидкие волосы шаркнули по моим ногам, и поднялся с колен.
– Да найдешь ты верный путь к исполнению правых дел, – произнесла я, зная, что он не поймет, но мне нужно было добавить к молитве мою отчаянную просьбу к богам, собственную мольбу.
Его лицо напряглось от попытки сосредоточиться, но я лишь на миг успела пожалеть, что высказалась. Он кивнул.
– Постараюсь, – сказал он и направился к двери.
Остаток дня прошел так же, как и все предыдущие. Чилтейцы приходили в церковь за благословением или приближались ко мне, когда я выбиралась размять ноги.
– Ваше святейшество, – произносили они, и мне приходилось подавлять неотступное желание крикнуть, что я не настоящий священник и не святейшество. Я левантийка, женщина и совершенно не соответствую догмам их религии. Я даже не верю в их бога. Но, казалось, это не имеет значения. Я ходила по лагерю, оставаясь неприкасаемой, несмотря на судьбу, которую уготовал мне Лео.
Когда солнце начало опускаться, завершая мой очередной бессмысленный день на службе у чудовища, навалилась тоска. Я задумалась о том, где сейчас могла бы быть, об ином выборе вместо сделанного, и пришлось напомнить себе, что Дишива э’Яровен никогда не поступит иначе, если ее народ в опасности. Это не помогло почувствовать себя лучше.
В пустой глазнице свербило. Оставшийся глаз устал. Я сама устала до самых глубин души и представляла, как лежу на теплой циновке, рядом Ясс, а поблизости потрескивает костер, и не нужно ничего делать, только существовать. Нет больше обязанностей. Нет гложущего чувства вины. Есть только тишина и блаженство. Не сразу я поняла, что гурта в моих грезах нет. Мы были только вдвоем, и я не знала, как к этому отнестись.
– Тебе дай волю, и ты даже грезы испортишь заумными вопросами, – пробормотала я, глядя, как солнце опускается за стены лагеря.
В угасающем свете по лагерю прошагала группа военачальников. Они направлялись в командный шатер. Похоже, совещания там проводились почти каждый вечер – единственное время, когда я чувствовала, что Лео меня не достанет.
Один за другим в командный шатер, большой и просторный, стоявший почти в центре лагеря, тянулись все, облеченные какой-либо властью. Я не увидела среди них Лео, но он не остался в своем шатре, поэтому я медленно выдохнула и начала считать. Сто двадцать две тягучих секунды – произвольное число, которое почему-то казалось достаточно безопасным.
Сто двадцать две секунды после того, как самый последний коммандер скрылся в командном шатре. Я сделала шаг от дверного проема церкви. Солнце скрылось за горизонтом, прохладный ветер раздувал мантию. Церемониальное облачение иеромонаха совсем не согревало на холоде, хотя и было надето поверх рубахи.
Укутавшись поплотнее в мантию, я быстро шла, несмотря на неверный свет. Я знала дорогу и много раз ходила этим путем.
Вид полуразвалившейся хижины, ютившейся в тени у загонов для лошадей и уборных, всегда наводил на меня ужас. А вдруг кто-то из них заболел? Или умер? А если я не найду способа их спасти?
Два солдата, стоявшие на карауле, следили за моим приближением и кивнули, пробормотав «ваше святейшество», когда я оказалась рядом. Лишь раз я попыталась войти, но противоречие между почтением ко мне и приказами вогнало их в такой ступор, что пришлось вызвать Лео. Поэтому, чтобы не рисковать, я обошла хижину и, скрывшись из вида, прислонилась к шаткой стене. Теперь, когда передо мной был только лошадиный загон и ледяной ветер пробирал до кончиков пальцев, я откашлялась.
– Как вы сегодня?
За шорохом с другой стороны стены последовало мгновение тишины, потом хриплый голос ответил:
– Лучше некуда, капитан.
Еще кто-то что-то пробормотал, я не разобрала, послышался сдавленный смех. Угрюмое веселье на краю выживания, но все же таким облегчением было это услышать.
– Еда?
– Все как всегда, капитан, – отозвался Ошар, по голосу я могла узнать только его.
– Он хочет сказать, ужасная дрянь.
И снова сдавленный смех. Я не ответила, просто порадовалась, что их вообще кормят.
– Вода? – спросила я.
– У нас все хорошо, капитан, – огрызнулся первый голос. – Просто прекрасно. Не беспокойся о нас, мы тут отлично проводим время.
Я подавила вспыхнувшее раздражение.
– Поверьте, я пытаюсь вытащить вас отсюда.
– Скажи это громче, и стража бросит тебя к нам.
Не может быть, чтобы караульные меня не слышали и не догадывались, зачем я здесь, но скажут ли они кому-то об этом – другой вопрос. В конце концов, ведь я иеромонах и могу делать что пожелаю. Вся эта история с иеромонахом была слишком сложной, чтобы объяснять через стену.
– Не беспокойтесь обо мне, – сказала я. – Я попытаюсь достать и передать вам еды получше или хотя бы побольше, а также воды. И я вас освобожу, обещаю.
– Благодарю, капитан, – буркнул Ошар, и это был единственный ответ, который я получила.
Я не могла их в этом винить, хотя и желала большего. Я неделями обещала им свободу.
Я оттолкнулась от стены и двинулась в долгий путь назад, в церковь. Прогулка мимо лошадиных загонов успокаивала, пусть это и не левантийские лошади. Их запах и звуки напоминали о том, кто я на самом деле под маской, хотя и сражалась бок о бок с Гидеоном совсем за другое будущее. Мечта о левантийской Кисии еще иногда терзала меня во сне, но, просыпаясь, я лицом к лицу сталкивалась с тем, кто ее разрушил.
Когда я вошла в тускло освещенную церковь, Лео уже поджидал меня там. Поврежденным глазам требовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к полумраку и увидеть, но запах всегда его выдавал.
– Прогуливались, ваше святейшество? – обманчиво спокойным тоном спросил он. – Старались исполнить долг милосердия, ходили проверить и убедиться, что страдальцы все так же страдают?
– Чего ты хочешь?
– Похоже, ты совсем не рада меня видеть, Дишива. Я уязвлен.
Речь звучала злобно, а когда он шагнул из тени, на лице застыла безрадостная ухмылка.
– Совещание прошло неудачно? – поинтересовалась я, твердо решив не показывать страха. – Ты поэтому здесь? Пришел выместить на мне злость?
– Ты считаешь себя очень умной, но понятия не имеешь, что здесь происходит. Ты же просто мой мелкий ручной зверек – до тех пор, пока тебе не придет время умереть. – Он придвинулся ближе, а я изо всех сил старалась устоять на ногах и не вспоминать башню в Кохагейре, где он преследовал нас, как хищник добычу. – Завтра, – продолжил он, подступив так близко, что я чувствовала тепло его тела, – ты объявишь меня Защитником.
– Нет. Не объявлю.
В прошлый раз, когда я отказалась выполнить это требование, он лишь понимающе ухмыльнулся и вышел, оставив меня гадать о своих намерениях. На сей раз ни игры, ни улыбки – лишь тяжелый убийственный взгляд.
– Это была не просьба, – прошипел он, преодолевая последний разделявший нас шаг. – Я позволял тебе играть в твои игры, но теперь время вышло. Состоится церемония, и ты назовешь меня Защитником, как когда-то я назвал тебя.
Мое сердце колотилось, в голове мелькали картины нашей с ним отчаянной драки в Кохагейре. Я его избила и бросила умирать – только для того, чтобы он опять вернулся. Но ведь есть же трещины в его силе. В его планах. Просто он полагался на то, что никто не треснет по ним дубиной.
– Нет, – сказала я, поднимая свою единственную дубину. – Хотя я подумаю, если ты объяснишь, почему так на этом настаиваешь. Плохие новости?
Его взгляд помрачнел, совсем как у кого-нибудь из Клинков, когда я ловила его на небрежной работе, и впервые за эти недели я подумала, что, возможно, не так уж бессильна.
– Если ты откажешься, пленные левантийцы умрут. Это все, что тебе следует знать.
Я твердо стояла на месте, хотя каждая клеточка тела так хотела отступить, ненавидя его близость и дыхание на моей шее.
– Убьешь их – и у тебя не останется ничего, чтобы надавить на меня и заставить подчиниться, – тем же тихим шепотом ответила я. – Убьешь их, и я никогда не объявлю тебя Защитником.
Лео прищурился.
– Пытаешься влезть ко мне в голову? – спросила я, понимая, что сама его подтолкнула. – Ничего не выйдет, забыл? Если ты хотел это сделать, не надо было резать мне глаза.
Рука Лео стиснула мне горло, пальцы глубоко впились в плоть.
– Предлагаю тебе отказаться от опрометчивых попыток самостоятельности, Дишива, – сказал он, выговаривая каждое слово прямо мне в лицо. – А иначе я постараюсь, чтобы все твои люди сдохли. Медленно и болезненно. Один за другим. И ты ни один момент не пропустишь.
В подтверждение своих слов он в последний раз сдавил мне шею, отпустил и шагнул назад. А потом улыбнулся, удовлетворенно и весело.
– Знаю, что ты будешь пай-девочкой. – Он похлопал меня по щеке. – Увидимся завтра.
Лео натянул маску и направился к двери. Я смотрела вслед, ожидая, как он повернет назад и на меня выльется еще больше ненависти, но то, что заставило его ускорить события, видимо, занимало все его мысли, и он даже не обернулся.
Едва Лео отошел настолько, что не смог бы услышать или увидеть, я позволила себе сдаться. Ноги подкосились, и я рухнула на ближайший стул. Руки тряслись, меня мутило. Выхода не было. Я жива из-за его желания стать Защитником, а моих людей сохраняет его потребность меня контролировать. Эти стены смыкались. Слишком много смертей я видела на пути Лео, чтобы ожидать от него пустых угроз или просто слов сгоряча.
Спала я плохо, не в силах не думать о тех способах, которыми Лео будет давить на меня. Слишком хорошо я помнила мертвых лошадей, висящее на стропилах тело капитана Дхамары, лежащего с пеной у рта Гидеона. Лео уже использовал жизни левантийцев против меня и сделает это снова.
Когда восходящее солнце вытащило меня из постели, я произнесла благословение жаждущим, прежде чем выйти в слабый утренний свет. Лагерь полнился суетой при любой погоде. Приходили и уходили разведчики и гонцы, тренировки и муштра наполняли все шумом, кто-то постоянно рыл новое отхожее место. Но хотя это не изменилось, все вокруг тяжелым одеялом накрыла какая-то напряженность. Никто не обнажал клинков, но обычная легкость исчезла. Всюду, где я шла, солдаты прекращали свои занятия, кланялись и бормотали молитвы. Я никак не могла понять, что же так изменило атмосферу в лагере. Тут и там люди ненадолго сбивались в маленькие группы, почти сразу рассыпавшиеся, и везде, как зыбучий песок, скользил шепот. Когда я уловила имя секретаря Ауруса, показалось, что этот песок поплыл у меня под ногами.
– Секретарь Аурус?
Я обернулась к кучке разговаривавших солдат.
В ответ я получила только бормотание «ваше святейшество» и поклоны, но этого было достаточно. Я шла дальше, и под кожей расползались осколки надежды, но осколки острые, раздирающие все по пути, и недолгое облегчение от прибытия потенциального союзника уже не радовало. Он чилтеец, и я не могу ему доверять, даже если у нас общие цели. Он не любит Лео и говорит на моем языке, вот и все, за что я могла быть признательна.
У ворот я обнаружила Лео, окруженного легатами и военачальниками. Каждый жестом выказал мне почтение, но никто не отвлекся от негромкой беседы. Лео не обратил на меня внимания, и я начала подозревать, что его приступ гнева вчера вечером был вызван грядущим приездом Ауруса. Они определенно не любили друг друга. Пусть появление секретаря и не даст мне союзника, зато Лео получит врага.
Держась в стороне, я наблюдала за приливами и отливами суеты у ворот. Подходили и уходили разведчики и офицеры, собирались солдаты, чтобы поглазеть, но их тут же отправляли на посты. Лео и военачальники остались, это значило, что прибытие Ауруса не за горами, однако шли минуты, солнце неумолимо поднималось все выше.
Наконец, когда оно уже достигло зенита, со сторожевой башни раздался крик, и два солдата поспешили открыть ворота. Крича и размахивая руками, они отогнали всех остальных и потянули тяжелые створки. Когда ворота со скрипом и дребезжанием отворились, точно посередине проема стоял секретарь Аурус. Его чилтейское одеяние, надо думать, богатое и изысканное, состояло из нагромождения ассиметричных туник и мантий, украшенных драгоценностями, и не только выглядело нелепо для военного лагеря, но и искажало пропорции тела.
Створки ворот замерли, и Аурус огляделся со скучающим видом. Его спокойствие подчеркивало настороженность полудюжины солдат, стоявших за ним. Не дождавшись приглашения, он шагнул вперед, взгляд скользнул по собравшимся и остановился на мне.
– А, доминус Яровен, – сказал секретарь, направляясь ко мне. – Как я рад снова встретиться с вами, ваше святейшество.
Как к иеромонаху Чилтея ко мне подобало обращаться с уважением, но демонстративный поклон в ноги выглядел скорее оскорблением Лео. Аурус так долго не поднимался с колен, что пришлось произносить над ним благословение – оно вышло сбивчивым и неуверенным. Этот человек хотел заключить союз с Гидеоном. Лео сделал альянс невозможным, но как иеромонах я имею власть, которой не обладала прежде. Если только у меня хватит мужества ею воспользоваться.
Наконец секретарь Аурус встал и пошел к встречающим его легатам. С легкостью переключившись на свой язык, он указал на чилтейских солдат, собравшихся за воротами, – они устанавливали шатры за пределами лагерных стен. Последовало краткое обсуждение, и, хотя я не знала ранга встречающих, было ясно, что все они ниже секретаря.
Когда их разговор подошел к концу, я выступила вперед.
– Секретарь, я прошу вас уделить мне несколько минут.
Подняв брови, он скользнул по мне ленивым взглядом.
– Разумеется, ваше святейшество. Что я могу для вас сделать?
– Наедине.
Он пожал плечами и указал за ворота.
– Мой шатер совсем рядом, если вы окажете честь и присоединитесь ко мне, ваше святейшество.
Я старалась не смотреть в сторону Лео: он мог найти способ не выпускать меня из зоны своего влияния, даже недалеко. Но я выше него по чину, как и секретарь Аурус, так что воспользовалась приглашением и пошла к воротам, ощущая прожигающий спину взгляд Лео.
– Может, безопаснее не ходить? – мягко и угрожающе произнес он.
Я едва не проглотила язык, подумав о том, что он может сотворить, пока меня нет, но секретарь Аурус, похоже, впечатлен не был.
– Я надеюсь, вы не думаете, что я намерен причинить какой-либо вред нашему почитаемому иеромонаху или ее народу, – отозвался он тем же скучающим тоном. – Не волнуйтесь, лорд Виллиус, ее святейшество скоро вернется под вашу опеку и сможет исполнять все, что вы потребуете.
Лорд Виллиус. Лео содрогнулся от этого напоминания о своем униженном положении, и к моим надеждам примешались плохие предчувствия.
Бо€льшая часть скромного импровизированного лагеря за стенами еще находилась в стадии, всегда казавшейся мне прекрасным хаосом, где у каждого был с десяток дел и всюду сновали люди, лошади и мулы, груженные шатрами, мешками и древесиной. Но в центре всего этого возвышался большой шатер – единственный завершенный посреди суеты.
Секретарь Аурус, всю дорогу молчавший, жестом пригласил меня внутрь, и я нырнула под тканевый полог. Посреди шатра стоял стол с вином и фруктами, окруженный тремя длинными кушетками. В углу разместились стол поменьше и кресло, заваленные бумагами, а полузадернутый занавес отделял кровать от остального пространства.
– Итак, можете говорить, не тревожась из-за слов или мыслей, – предложил секретарь Аурус, опускаясь на кушетку. – Ваше беспокойство по этому поводу мне кажется довольно разумным. Я и сам три раза заставлял своих людей мерить шагами расстояние до ворот от этого места, прежде чем решил поставить здесь шатер.
В своей вальяжной манере он жестом предложил мне сесть, но я осталась у входа, только стянула маску. Увидев мои поврежденные глаза, он поднял брови от удивления, но также и с некоторым удовлетворением.
– Зачем вы здесь? – спросила я. – Возможно, вы меньшее из двух зол, но это не делает нас союзниками.
– Согласен. Но враг моего врага – мой друг, по крайней мере, так говорят. Я здесь потому, что лорд Виллиус стал… э‑э‑э… ну, скажем, помехой. Он показал себя полностью неподконтрольным Девятке, и, раз я уже в Кисии, мне поручили… поправить сложившееся положение.
– Ваш левантийский стал гораздо лучше.
– Спасибо, у меня был повод попрактиковаться. – Он снова указал на кушетку напротив. – Присядьте. Это не признание слабости, вы просто избавите мою шею от растяжения из-за необходимости смотреть снизу вверх.
Я опустилась на край кушетки.
– Понятно, вы не любите Лео, но что вы намерены делать?
– Этого я сказать не могу. Я полностью уверен, что могу помешать ему черпать сведения из моей головы, но из вашей – нет.
– Пусть так. Тогда скажите, зачем они здесь – Лео и его солдаты.
Секретарь Аурус наклонил голову набок – пытался понять, что у меня на уме.
– Вы не знаете? Однако сами добровольно пришли сюда и приняли титул иеромонаха.
– Я не просила звания иеромонаха, – сказала я. – А пришла потому, что доминус Виллиус захватил в плен нескольких моих соотечественников, а иеромонахом он меня назначил, чтобы объявить лжесвященником и убить, исполняя пророчество. Но каковы бы ни были его планы, теперь я обладаю властью и могу использовать свое положение в собственных целях.
Секретарь подался вперед, упираясь локтями в колени.
– И что это за цели? Вы находитесь в лагере чилтейской армии, которая намеревается захватить север Кисии во имя церкви. Я подчеркиваю – церкви, а не Лео Виллиуса; прежде это было одно и то же, но теперь, когда есть вы, не совсем верно.
– У них определенно не хватит солдат, чтобы взять Кисию. Вы привели подкрепление?
Он рассмеялся.
– Это вряд ли.
– Значит, вы здесь не для того, чтобы завершить завоевание Северной Кисии?
Секретарь Аурус некоторое время раздумывал, глядя на меня.
– Учитывая наши прошлые потери, – наконец сказал он, тщательно выбирая слова, – было бы глупо не попытаться закрепить достигнутое, если представится такая возможность.
– Значит, вы намерены заняться именно этим.
– Чем я намерен заняться, во многом зависит от действий остальных вовлеченных в события. Именно потому тут я, а не назначенный Девяткой легат с четкими приказами. Из-за множества переменных и раздрая среди солдат, подчиняющихся в данный момент Лео Виллиусу, возникает… сложная ситуация.
Я смотрела на него так же пристально и оценивающе, сожалея, что поврежденное зрение не дает в мельчайших подробностях разглядеть выражение его лица.
– Сложная ситуация, которую можно облегчить или усугубить присутствием иеромонаха Единственного истинного Бога?
– Зависит от того, что этот иеромонах собирается делать. Хотя многие из Девятки предпочли бы оставить церковь в стороне от политики, в наше время для иеромонаха стало обычным представлять волю Бога, маршируя вместе с армией и выбирая сторону в политических разногласиях.
Он открыто встретил мой взгляд, и, казалось, не был обеспокоен такой властью в моих руках – неожиданное для меня проявление веры. Никаких требований и манипуляций, он просто сидел и ждал, когда я назову свою цену. Деньги могут купить многое, но не то, в чем мы больше всего нуждались. Я подумала о Гидеоне, вспомнила, как он стоял перед нами, предлагая новый дом, место, где мы могли бы построить его вдали от проблем степей и от постепенного разрушения нашей культуры. Вдали от степей мы не остались бы прежними левантийцами, но могли бы выбрать собственный путь, а не подвергаться насильственным переменам, которые навязывают торговые города, желающие, чтобы нас не существовало.
– Земля, – произнесла я. – Место, где мы сможем выстроить новый дом.
Секретарь Аурус поднял бровь.
– Левантийская Кисия?
– Нет, мы не хотим никого подчинять, да и климат Кисии не годится для нас и лошадей.
Я дала ему осознать сказанное, пристально наблюдая за легчайшей мимикой, которая могла выдать его отношение. То ли он умел не выдавать чувств, то ли мое зрение было слишком слабым, но я ничего не увидела.
– Чилтейские земли, – сказал он.
– Да. Можете считать это репарациями за ущерб, причиненный вашими людьми.
Секретарь Аурус покачал головой.
– Нет, так не пойдет. Вы уже отомстили в Мейляне. Счет фактически теперь равный.
– Это неверно, вы сами знаете, но, если хотите, можем взглянуть с другой стороны. Вы предоставляете нам земли, а взамен я останусь с вами, по воле Божией иеромонах не покинет ваши берега. Если здесь будет дом для левантийцев, я останусь и продолжу быть полезной для вас. Если нет – как только мои люди будут свободны, я покину вас, унося с собой и церковную власть Чилтея. Как тогда вы назначите нового иеромонаха? Думаю, это может вызвать… хаос, особенно если верх возьмет Лео.
Он опять какое-то время размышлял, глядя на меня.
– Полагаю, у вас есть представление, о каких землях речь? – наконец спросил он.
– Земли должны быть полностью под нашим контролем, – сказала я. – Никаких солдат, никакого принуждения жить по вашим законам. Земли должны находиться у моря Глаза, чтобы мы могли с легкостью путешествовать к степям. И они должны быть достаточно обширными, чтобы строить или кочевать. Место для свободы.
Это был серьезный запрос и серьезный риск, и меня грызло чувство вины. Кисия для меня перестала быть безликим пространством, стала домом Сичи и Эдо, где наверняка останется Нуру, но я сказала себе, что мое присутствие во главе армии Чилтея не изменит результата. Если чилтейцы решат закрепить свою власть в Северной Кисии, они так и сделают, независимо от того, буду ли я стоять рядом с ними в маске и белом одеянии.
Секретарь Аурус смотрел на меня, сцепив пальцы, пока я старалась, чтобы сердечная тоска не взяла верх над здравым смыслом. Я хотела этого, и чем больше размышляла, тем сильнее хотела, так отчаянно, как когда-то желала, чтобы добился успеха Гидеон.
– Что скажете? – произнесла я, когда не могла больше ждать.
– Вам не будет позволено создавать армию, – сказал он, снова тщательно подбирая слова. – Или строить военные корабли.
– Для самозащиты нам не потребуется ни то ни другое.
Он неспешно кивнул.
– Тогда – да, я считаю, что, если вы намерены создать мирный дом для тех левантийцев, кто не желает возвращаться в степи, вы можете обрести его внутри наших границ, под защитой мощи Чилтея.
Мы не нуждались в защите, и все же у меня перехватило дыхание от этого обещания – жить без постоянной угрозы нападения, без коварных вторжений городов‑государств в наши земли и гурты. Тогда мы будем просто… жить. Но могла ли я доверять Аурусу? Или его людям, народу, который он представляет? Чилтейцы вынудили нас сражаться, мучили и унижали, бросали умирать без помощи. Разве мы могли по-настоящему доверять кому-то из них?
– А какие вы можете дать гарантии, что не нападете, выбрав момент, и не отберете у нас землю? – спросила я. – Я не так глупа, чтобы верить вам на слово.
– Почему? Потому что я чилтеец? Я мог бы сказать то же самое после того, как левантийцы уничтожили нашу армию, но понимаю, что это решение было принято при особенных обстоятельствах и конкретными левантийцами. Неразумно судить весь народ по одному человеку или одному моменту истории. Как вы отмечали, мы не хотим, чтобы иеромонах покидал наши берега, и вы совершенно правы: как бы ни были вы нежеланны на этом посту, вы иеромонах и останетесь им на протяжении всей жизни. Даже Лео Виллиус едва ли может вас отстранить, а никто другой и подавно. Как же я, простой секретарь, предам Дишиву э’Яровен, когда она занимает пост иеромонаха Единственного истинного Бога?
