Дей Шиное
Слётки
В этот же момент что-то ударяет мне в спину.
Я поворачиваюсь, сталкиваясь взглядом с Вадиком. Он стоит в одних плавках с беспечным видом, наблюдая за укатывающимся пляжным мячом. Светит своим идеальным голым торсом… засранец. Я прикрываюсь от его взгляда, скрещивая руки на груди.
– Салют, – говорит он.
– Привет, – отвечаю я.
– Ты чего вчера так быстро ушла? Мы, кажется, недоговорили.
– Дела образовались, – отвечаю я, чтобы выглядеть загадочно. Мальчикам ведь нравятся загадочные девушки, типа Беллы Свон? Я это узнала от одной девчонки, когда лежала в остром отделении. – Мог бы пойти за мной, раз не закончили.
– Хочешь, чтобы я за тобой побегал? – коротко смеётся Вадим.
– А ты не хочешь за мной бегать?
Тут из-за его спины выглядывает девка в красном купальнике. Уж у неё-то есть на что поглядеть: и грудь имеется, и жопа, и большие светлые кудри. Эта та, которую зовут… ни за что не вспомню. Она пихает Вадика бедром, продолжая пялиться на меня. Боже… её липкий взгляд проходится по всему моему телу, словно я кусок мяса на прилавке рынка.
– Вадичка, а чего вы здесь шушукаетесь?
– Да так, – вздыхает Вадик. Судя по всему, её присутствие его тоже утомляет.
– А ты чего одна? – она подходит ко мне и неожиданно замирает, оставаясь на расстоянии в полшага. – Батюшки… ты погляди, Вадик! – затем она хватает моё запястье и дёргает за руку. – Эта дурочка себя режет! Нет, правда, что за стрём… девчуля, ты эмо, что ли? Знаешь, это уже немодно, – колко подмечает она, подзывая остальных. – Парни, гляньте. Вы таких «особенных» видели? Наверняка не видели!
Я выдёргиваю руку из её острых когтей, делая шаг назад.
– Ой, – вздыхает эта сучка. – Ты обиделась? Это просто шутка, не плачь.
– Пошла на хуй, жирная корова, – процедив это раньше, чем подумав, я отворачиваюсь от них и уже думаю дать дёру. Как вдруг вижу… стоят мои подружки по пояс в воде, держатся за руки и формируют полукруг. Я слышу, да, едва уловимо, но всё-таки слышу лёгкое и спокойное пение, доносящееся из этого самого полукруга.
– Нет, вы видали?! Эта идиотка назвала меня коровой? Вадик, сделай что-нибудь!
– Да что мне сделать-то?
– Дай ей в глаз, в конце концов, мы же встречаемся! Вадик, твою мать!
– Остынь. Ты же первая начала.
Я пропускаю мимо ушей шум вокруг, улавливая только песню, которую поют девочки.
Мои ноги касаются воды, и я иду дальше – по щиколотку, колено, и, наконец-то, по пояс. Они расцепляются, и я решаю, что могу взять их за руки, но девочки просто смещаются. Я оказываюсь внутри этого круга.
Тогда они начинают вращаться, пение усиливается. Круг медленно сужается.
Это какой-то обряд? Что тогда делать мне? Никто из них не удосужился предупредить о том, что случится дальше. Быть может, это сюрприз?
Они перестают петь и приближаться. Их ладони, одна за другой, ложатся на мои плечи. Я смотрю Святе прямо в глаза и произношу почти беззвучно:
– Мне надо нырнуть?
Она ничего не отвечает, только улыбается, медленно кивая.
Ощутив давление чужих рук, я начинаю сама опускаться под воду. Та касается моих плеч, шеи, подбородка. Я выдыхаю носом, и вода начинает булькать, когда я уже почти ныряю.
Свята закрывает глаза, и я тоже закрываю, оказываясь под водой.
В тёплом прогретом озере ощущаешь себя почти как под пуховым одеялом. Я могу слышать только отголоски детского смеха, и чувствовать колебание воды из-за тех, кто прыгает с тарзанки.
Но в какой-то момент воздух в лёгких заканчивается. Тем более, я выдохнула почти всё ещё при погружении.
Я пробую вынырнуть, но чужие руки не позволяют этого сделать. Лёгкий укол страха – и всё. Я завожусь, как лодочный мотор. В одном шаге от тревоги к психозу.
Я хватаю чужие руки, пытаясь отдёрнуть их, но становится только хуже. Кто-то сжимает моё горло. Кто-то хватает за лямки топа. Они давят мне в живот, бьют кулаками в воду, тянут вниз за бёдра. Я царапаюсь, трясу ногами, пытаясь вырваться из чужих рук. А в голове на повторе только одно – сука, сука, сука.
Я кричу от отчаяния, и вода забирается внутрь. Она растекается, как калёное железо, проползает в лёгкие. Я чувствую это… и мне жутко страшно, совсем не прикольно, и хочется сделать им всем также больно.
Глава 3
Полчаса назад я открыла глаза.
Мать в бешенстве, а отец подозрительно молчит всё это время. В моих ушах непрекращающийся звенящий шум, и я пытаюсь хоть что-то ответить на вопросы матери, но совершенно не чувствую энтузиазма по этому поводу.
– Зачем ты пыталась утопиться, Марина?! – допрашивает мать. – Ты же пила таблетки? Пила?
Я медленно киваю, и она падает на колени у моей кровати, уткнувшись лицом в одеяло.
– Зачем, Марина? Зачем?
В конце концов, мои каникулы всё-таки превращаются в заточение.
Мать лишает меня музыки и возможности связаться с внешним миром. Теперь гулять я могу только до крыльца и обратно.
В первый день это пугает меня не так сильно, как во второй… уже через двое суток я начинаю натурально лезть на стену от скуки. Здесь катастрофически нечем заняться. Помогать на кухне мать не разрешает, а пить пиво отец не даёт. Они хором говорят: «иди поиграй со Стёпой», и тогда я падаю на пол, тряся ногами. Ненавижу играть с братом. Он вечно уродует свои куклы и другие игрушки, а потом за это прилетает мне, а не ему.
Потратив утро на чтение старой и пыльной книги некого Миллера, я быстро теряю интерес к данному занятию и просто лежу на кровати, пялясь в потолок.
Таблетницу мать так и не нашла. Что ещё хуже – запасные таблетки тоже пропали. Как и раскладной нож. В этом мама, ясное дело, обвинила меня. Но у неё нет прямых улик, как и косвенных. Лишь домыслы.
– Марина, – постучавшись в дверь, что совершенно несвойственно нашей семье, в мою комнату входит батя. – К тебе гость, – говорит он и выходит.
Я, обрадовавшись тому, что хоть кому-то есть до меня дело, спешу на улицу. Но как только выхожу на крыльцо, то тут же разочаровываюсь. Не в своём внезапном госте, а в себе самой. Я с самого утра выгляжу как чучело, даже зубы не почистила. Позор, блин.
– Как дела? – это так Вадик здоровается, не слезая с перил.
– Нормально, – уклончиво ответив, я стараюсь к нему слишком близко не подходить. Не хочу, чтобы он учуял запах ещё вчерашнего лукового супа. – Жить буду.
– Навела же ты шуму, – коротко смеётся Вадик. – Любишь быть в центре внимания, да… зачем пыталась утопиться?
– Я не топилась! – выкрикиваю, – отлично, – скрестив руки на груди, я чувствую, как опять начинаю злиться. – Сперва родители, теперь ты. Я уже сказала – это не я пыталась утопиться. Это девочки пытались меня утопить.
– Какие девочки?
– Ну, такие… – я делаю громкий раздражённый вздох. – Они ходят кругом в белых платьях с красными узорами. Ты их разве не видел? На озере их штук десять было в тот день. И все они мои ровесницы!
– Марин…
– Давай, ещё и ты скажи, что я сумасшедшая. Будешь как все здесь, и как шкура эта твоя бешеная.
– Марин, здесь нет других девочек, кроме тех трёх, что ходят с нами, – неожиданно спокойно, и даже с неким опасением сообщает Вадик. – Ты их уже видела, когда мы только познакомились.
– Но это не они.
– А других здесь нет. Если бы были, я бы точно знал. Мы тут уже месяц живём.
– Погоди, – выдыхаю я, – а когда мы в первый раз увиделись, кто к тебе подошёл?
– Ты…
– Только я?
– Только ты.
Мы говорим с Вадиком ещё десять минут. Затем он выслушивает моё желание и навсегда уходит.
Я попросила его притвориться, будто бы мы незнакомы. Он не знает, кто такая Марина, и как хорошо она умеет отдавать пасы в баскетболе. Больше он никогда не приблизится к домику из красного кирпича.
Слёзы накатывают сами собой. Я не плачу, и уж точно не рыдаю. Просто нечто вытекает из глаз, а я просто позволяю этому случиться.
Мимолётная грусть, все дела. И никак иначе не выйдет у меня, будь то Вадик, или кто-либо ещё. У кого угодно, может, и выйдет, но только не у меня.
Из-за этого мне чертовски грустно и обидно, вот и всё.
***
Стёпа отлично себя чувствует, копошась в мягких кубиках на террасе в пятницу. Пока я щёлкаю зажигалкой, развалившись за перилами и наблюдая, как копошатся муравьи в своём небольшом песочном замке.
С утра мать сказала, что в понедельник мы уезжаем. В основном это из-за того, что мы так и не смогли найти мои таблетки, а долго без нейролептиков в ремиссии я не протяну. Почему-то матери так кажется.
Моё внимание привлекает свист, больше походящий на птичий. Я гляжу вдаль и замечаю Святу, что стоит среди двух деревьев. Она манит меня к себе рукой, как одна из тех теней, что приходят за мной в моменты обострения болезни.
Я бездумно демонстрирую Святе средний палец и снова чиркаю зажигалкой, поднося огонёк к муравейнику.
Улыбку с лица Святы как ветром сдувает, когда я сжигаю несколько муравьёв у неё на глазах. Ей это точно не нравится. Но и мне не нравится, что она думает, будто бы может утопить меня, а затем дальше жить своей беззаботной жизнью, так ещё и улыбаться мне.
***
– Ночью обещают дождь, – глядя в экран телевизора, сообщает мама.
Весь вечер мы лежали на диване и пялили в ящик, отец пил пиво, а мама грызла семечки. Я просто тупила, точно так же, как это делает Стёпа всю свою бессмысленную жизнь.
Мы посмотрели несколько серий какого-то русского фильма. Абсолютно бездарная картина, моментами даже хотелось проблеваться от наигранности никому не известных актёров, но я не шевелилась, просто потому, что мне хотелось не шевелиться.
Ближе часам к девяти мать гонит меня спать, а Стёпу отец сам относит в комнату.
Я уединяюсь в своём маленьком убежище и включаю ночник. Из стеклянного книжного шкафа достаю очередную неизвестную книжку. На сей раз это Стивен Кинг. Я небольшой фанат литературы, но девять – слишком раннее время для сна. А на улицу до рассвета мне проход закрыт.
Лениво листая страницы, я не сразу замечаю, как что-то или… кто-то стучится в окно. Закрыв книгу, я откладываю её в сторону и медленно встаю с кровати, не отводя глаз от окна. Мне немного боязно. Видится всякое там, за стеклом. Воображение уже рисует пугающие образы. Намного раньше, чем я там кого-либо увижу.
