Дей Шиное
Валера
Глава 2
Верно мать говорила, алкоголь – не зло, а ловушка дьявола. Почти как доступная симпатичная тёлка с ЗПП. Достаточно рискнуть однажды, чтобы жалеть об этом остаток жизни.
Я натягиваю на себя что-то мешковатое, а из мешковатого в доме валялась только здоровая толстовка и затёртые спортивки. Мне жутко стрёмно во всём этом.
На всякий случай я накидываю капюшон и очки надвигаю как можно глубже на переносицу. Я бы предпочёл идти вообще без них, но без них я нихуя не вижу.
В таком виде я выперся на улицу.
Нагроможденные всюду бетонные высотки и кипящая жизнь припечатывает меня к стене панельного дома. На всю улицу гудит клаксон авто, кто-то с кем-то рамсит на ходу, по улицам рассекают электросамокатчики, скейтбордисты, и другая мистическая дичь большого города.
От суеты становится дурно.
Я забегаю в магаз, достаю первое попавшееся под руку пиво из холодоса и подхожу к кассе.
– Паспорт, – цокнула тётка с другой стороны стойки.
Я пялюсь на неё так, будто она полоумная. И действительно считаю её таковой, пока терплю снисходительный взгляд.
Немного погодя всё же продираю голос:
– Да ты чё? – и доброжелательно обнажаю зубы.
Она стоит в одной позе очень долго. Глядит на меня сверху вниз уставшим взглядом. И только когда эта жаба подхватывает мою бутылку и прячет под прилавок с невозмутимым видом, я догоняю.
Больше я не Валера. Рыжая тощая сучка ростом, дай Бог, метр пятьдесят. Хотя это всё ещё кажется мне каким-то алкогольным приходом.
Ну честное слово – такое дерьмо происходит только в турецких сериалах, которые любила посматривать маман, или в этих идиотских азиатских комиксах, на которые подсела половина девчонок в седьмом классе. Но не с пацаном, выросшим в Муторае.
– Продай, пожалуйста, – меняю тактику я, сбросив с себя капюшон. – Мне двадцать один, отвечаю.
– Паспорт, – по слогам повторяет женщина.
Я отчаиваюсь и складываю руки как во время молитвы. Трясу по-идиотски ладонями в воздухе, надеясь, что сработает.
– Войди ты в положение, ёбанный в рот, я в бабском теле! Прояви солидарность, курица!
– Вон дверь, – продавщица тычет наманекюренным пальцем куда-то мне за спину. – Катись отсюда.
Я начинаю злиться. Сквозь зубы цежу:
– Пошла на хуй. – И резко разворачиваюсь, врезаясь в незнакомого типа. Им оказался пацан в полосатой панаме, что выше меня на целую голову.
Он жутко улыбается и говорит:
– Девушке лучше не выражаться.
– И ты на хуй пошёл, – я рявкаю и двигаю дальше, задевая его плечом.
Дохуя умные здесь все. Меня это бесит до усрачки.
Выйдя на улицу, я, как зверь, озираюсь по сторонам в поисках подходящей жертвы.
Мне дунуть надо позарез, а лучше дунуть и выпить, а лучше всё это вместе в привычном теле. Но пока я хотя бы не дуну, подумать не получится.
Обнаружив свою цель, я бросаюсь к какому-то таджику и преграждаю ему путь.
– Чувак, – начинаю я, а сам слышу, какой у меня предательски хилый голос. Страху не внушить, не нагнать, ни черта не могу. Только руку протянуть и брови нахмурить. – Стрельни сигу, а?
Азиат окидывает меня ошарашенным взглядом и медленно достаёт свою пачку, не переставая пялиться.
– А чего одна? – говорит тот и вдруг улыбается. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не послать его к уже посланным гражданам. У меня нервы не железные и терпение на нуле, а тощая рука предательски трясётся. Но таджик наконец-то протягивает мне всё необходимое, и я без раздумий вынимаю сразу три сигареты из его пачки. – Как тебя зовут? – расспрашивает несчастный, совсем не уловивший моего молчаливого намёка.
– Валера, – я стараюсь придать своему голосу как можно больше металла. – Мы где?
– В каком смысле?
– Это чё за город? – нервно поясняю я.
– Москва.
Я киваю башкой несколько раз подряд, после чего драпаю с места. Общаться с представителем Азии у меня нет желания. Хотя он оказался самым полезным из всех тех, с кем мне уже довелось столкнуться.
Огонька я стреляю у другого прохожего.
Сидя на ступеньке под падиком, я наконец-то затягиваюсь, и… становится только хуже. Башка кружится уже на третьей затяжке.
Полный разочарований, я отшвыриваю бычок и пихаю руки в карманы толстовки. Там я нахожу кошелёк.
В кошельке пару тысяч рублей, фотка какой-то тётки (я предполагаю, что это мать сучки, в которой я оказался). Я зарываюсь глубже в кошелёк и обнаруживаю там права.
Эта находка сослужила мне хорошую службу. Теперь я знаю, что девку зовут Валерия. Удивительное совпадение. Я даже начинаю думать, что это нихера не совпадение, а какой-то реальный стёб. Но больше, чем то, что Валерия моя тёзка, меня впечатлило не это. Оказывается, Валерии двадцать пять лет. То есть это полудохлое тело с дряблыми мышцами, обожравшееся витаминами и никогда не державшее сигу в руках, старше, чем я. Мне становится смешно, и я позволяю себе заржать.
Прохожие ускоряют шаг, когда проносятся мимо. Наверняка думают, что я слетел с катушек. Мне и самому начинает казаться, что так и есть.
Насмеявшись от души, я резко бью себя по лицу ладонью.
Мимо плетущаяся бабка замирает от испуга. А я с закрытыми глазами сижу секунд десять, весь сжавшись, в надежде, что меня отпустит.
– Проститутка! – Гнусавый голос заставляет меня открыть глаза. Бабка ковыляет дальше и не сводит с меня глаз ещё секунд десять, пока ей не надоедает играть в шпиона.
Я морщусь от жаркой боли на щеке.
М-да уж, Вал, это конкретный попадос.
Поднявшись на ноги, я возвращаюсь в тот самый проклятый магаз.
На кассу я подхожу уже с корзиной, в которой лежит несколько бутылок пива, греча, куриное бедро и здоровый красный перец.
Мать всегда говорила, что до двадцати четырёх лет можно бухать безнаказанно и заправляться одними энергетиками. А что там после двадцати пяти – она не говорила.
Я считаю, что там, после двадцати пяти, жизни нет. Какая ж это жизнь, когда тебе приходится завязать с пивом и задумываться о фигуре, питании и здоровье. Тем не менее я планирую дожить минимум до сорока, а там как пойдёт.
– Паспорт, – корчит рожу обиженная кассирша.
Я достаю Леркины права и с важным видом тычу их тётке буквально в лицо. Затем наблюдаю, как эта неудовлетворённая жизнью женщина неохотно пробивает мои покупки.
– А говорила, что двадцать один, – хмыкает продавщица в ожидании денег.
Я пожимаю плечами и кидаю купюру на прилавок. Дождавшись сдачи, я покидаю злосчастный магаз и возвращаюсь в дом.
Мне нужен шестой этаж. На нём живёт двадцатипятилетняя девчонка по имени Лера. У неё все запястья в шрамах, и шмотки пахнут какой-то сладкой фигнёй. Она живёт одна в небольшой квартире, в которой ещё с порога ощущается какое-то паршивое уныние и тоска, даже если квартира выглядит весьма нехуёво.
Но всё лучше, чем тесниться в однушке с пьяным батей и его товарищами.
Я швыряю пакет и дёргаю колечко на бутылке пива. Следом на пол летит обувь, а затем и толстовка. В квартире пиздецки душно, как в накалённой пустой кастрюле.
Я открываю все окна, что смог найти, и плюхаюсь в кресло в гостиной.
Если так подумать, Лерка живёт как у Христа за пазухой. У неё есть телек, а на столе рядом с книжным шкафом лежит ноут. В кошельке, конечно, бабки не брызги, но всё равно больше, чем имею на кармане я в свои лучшие дни.
Потягивая пиво, я разглядываю комнату. Она ничем не примечательна, в плане… абсолютно скромная, без выёбистого декора. Глазу не за что зацепиться.
Посидев ещё немного, я поднимаюсь и совершаю обход. Сначала я захожу в спальню. Отыскав переключатель, врубаю свет.
Ладно. Стоит признать, что траходром у Лерки внушительный. Огромная двуспальная кровать с белым мягким и идеально застеленным пледом поверх занимает почти полкомнаты. Есть выход на балкон, на котором стоит велик, у которого сдуты колёса и одна ручка оторвана. На подоконниках расцветают кусты, очень много разных кустов.
Вообще-то, у меня на них аллергия. На какие-то одни из цветов, которые выводят дома. Но, видать, при переселении душ прошлые заслуги и слабости не учитываются. Как в игрухе, блин.
Кстати, как мне вообще это называть? Переселение душ звучит хуёво, но иначе никак не описать того, что произошло.
Пока я потягиваю пиво, стоя на балконе, мне становится всё более любопытно, а займёт ли Лера моё тело. И если займёт, то что делает прямо сейчас?
Эта мысль хорошенько нагружает меня, и уже ровно через тридцать секунд я стою напротив зеркала в прихожей с задранной майкой и приспущенными спортивками.
Любоваться нечем… Кожа да кости. Рёбра торчат, бёдер не видно, а вместо сисек – два соска.
Я рассчитываю, что всё это ненадолго. Что сбой в матрице, или типа того. Будет, чё рассказать пацанам.
Главное, чтоб эта дура плоскожопая не опозорила меня на весь Муторай. От одной этой мысли мне становится хуёво и физически, и душевно.
Но волнение как хуём сметает, когда врубается музон. Я двигаю искать источник шума. Классическая девчачья песня (типа Джастина Бибера, или кого там случают девчонки из столицы) рвёт динамик навороченного телефона.
Я воодушевлённо подхватываю айфон и гляжу в экран. Звонит некая «Лариса Овечкина».
Кашлем я продираю горло и прислоняю телефон к уху, предварительно шмякнув по зелёной кнопке.
– Алё, – говорю.
– Лера! – радостно взвизгивают на другом конце трубки. – Где тебя носит? – продолжает верещать Овечкина. – Нам пары поставили с десяти часов, а уже двенадцать тридцать! Приезжай скорее, иначе Александр Сергеевич снова будет на тебя гнать, – под конец она говорит уже тише. А я, стоя с трубкой у рожи, гляжу на банку пива, зажатую в моей руке. Мне как-то пофиг, что там у настоящей Леры и Александра Геевича.
Обычно в фильмах герои пытаются подстроиться под привычный ритм жизни человека, в чьём теле они оказываются. Но это не про меня. Я ни за что не буду плясать под чью-то дудку. В этом теле не побывает ни один хуй, и это тело будет жить жизнь, о которой я мечтаю с двенадцати лет. По крайней мере до тех пор, пока высшие силы не договорятся о примирении и не вернут мне моё собственное тело.
Я зачем-то задираю руку и тычу средним пальцем в потолок. Поддался моменту, наверное.
– Лера?.. – шепчет голос в трубке. – Пары начались! Ты где, блин?
– Передай Александру, что я его пару на хую вертел, – говорю Овечкиной и вешаю трубку.
***
Нет, хорошо всё-таки иметь свою хату. Жить в Москве. Смотреть телек, пока на сковороде жарится курица, и потягивать пиво. Нехорошо только то, что сигареты никак не идут. Но ничё, я научу Леру плохим вещам, которые, вообще-то, имеют и плюсы. В жизни полно приятных моментов.
Я кидаю взгляд на изрезанное запястье.
И неприятных тоже.
Хотя я никогда не смогу понять таких людей. Для меня это чистой воды показуха. Если б Лера действительно хотела покончить с собой, то действовала бы наверняка.
У нас в Муторае суицидников хоть отбавляй. Никого не удивят жмурики под окнами чудесным зимним утром. В основном люди замерзают по глупости, но знали у нас парочку стариков, которые выходили в мороз осознанно, будучи пьяными в зюзю. Лёгкий и безболезненный уход из жизни.
Я щёлкаю каналы и останавливаю свой выбор на каком-то телешоу. В нём старые кошёлки засирают внешний вид типичной жительницы Муторая. Я возмущён. Даже если они это заслужили. Все как под копирку, будто из журнала две тысячи десятого года: с тёмными крашеными патлами, собранными в тугой хвост, и тонкими острыми бровями, такими же крашеными, как и волосы, в узких светлых майках и тёмных не менее узких джинсах. На десять таких баб, дай Бог, найдёшь одну в платье. Но как-то пофиг, во что одета баба, если ты планируешь её раздеть. Лично мне нравятся блондинки, но в Муторае есть всего одна блондинка. И ей пока нет восемнадцати.
Я как-то собрал пацанов и уведомил о своих планах на неё, так что те, у кого котелок хоть немного варит, обходят её стороной.
Поглядев в экран телевизора ещё немного, мне быстро наскучивает деградировать.
Я спрыгиваю с кресла и двигаю на кухню. Надо проверить жратву.
Курица продолжает жариться, а греча вариться, в холодосе подмерзает ещё одна баночка пива, и моё настроение становится в миг лучше обычного.
Остаток дня я просто пялюсь в ящик, жру то, что приготовил, и настойчиво динамлю входящие звонки.
Кто вообще будет брать трубку в субботу?
Хотя для меня и будние дни являются выходными.
А вечером я внезапно обнаруживаю, что в холодильнике не осталось пива. Ваще-то это большая трагедия.
В Муторае у меня всегда припасено бухло на случай, если «прижмёт», или опохмелиться.
Я быстро собираюсь и выхожу на улицу.
В этот раз уличный шум меня не напрягает так, как при первом выходе в люди.
Я решаю не спонсировать магазин по соседству и отправляюсь на поиски супермаркета подальше и побольше.
Спустя минут пять скитаний на глаза мне попадается Дикси, в который я смело заруливаю.
Пока я брожу между полок, краем глаза замечаю шайку развесёлых пацанов, увлечённых шуточной перебранкой. Они трутся рядом и выбирают, что накатить сегодня одновременно со мной.
В любой другой ситуации я бы подключился к их празднованию, но у меня не то настроение. В большей степени из-за того, что теперь у меня между ног две дырки, а не одна, как я привык.
Затарившись необходимым пойлом, я выхожу на улицу и обратно двигаю сквозь дворы. Ещё не очень темно, но солнце стремительно шкерится за горизонт. Это моё любимое время суток, когда на улице резко начинает сокращаться количество любопытных зевак и уставших рабочих.
Шаркая по асфальтированной дороге, я размышляю, что теперь делать.
Не очень-то хотелось быть девкой остаток жизни, хотя бы потому, что я стопроцентный мужик.
Ещё меньше мне хотелось мириться с мыслью, что Лера теперь занимает место в моём теле. Вряд ли такая, как она, сможет сохранить мой авторитет. И всё же, чтобы приспособиться к обстоятельствам, мне достаточно разок хорошенько надраться. Именно это я и собираюсь сделать сегодня ночью.
В пакете у меня позвякивают два пузыря водки.
Думаю, на Лерин вес за глаза хватит полбутылки. Вторую я взял на всякий случай. Мало ли, Лера меня удивит.
Хотя с двух банок пива меня уже мажет как с полбутылки вискаря. Знатно, в общем.
Неожиданно я слышу свист позади себя, и рефлекторно оборачиваюсь.
В прошлый раз после подобного я оказался в этом дурацком теле, и мне не очень хотелось снова очутиться в ещё более беспомощной оболочке, например, каком-нибудь пиздюке или дряблом старике.
Но никакой опасности позади себя я не обнаруживаю. Только кучка тех пацанов, что затаривалась со мной в одном магазине. Я задерживаю на них расплывающийся взгляд. До меня медленно доходит, понимаете?
Я радостно жду этих типов посреди дороги. Но моя улыбка угасает с каждым новым свистом, в котором я читаю нехороший подтекст.
Мы с пацанами никогда не свистели девчонкам, чтоб позвать их бухнуть с нами. Обычно мы насвистывали им вслед по другой причине.
– А чего такая красивая и одна? – говорит один из них, быстро приближаясь ко мне.
Двое других обходят меня с разных сторон, образуя полукруг. Я поздно замечаю, что рядом ни души, кроме этих троих. Только какой-то чувак в светлой толстовке сидит на лавке у детской площадки, но он далеко, даже не заметит.
Ссыклом я себя не считаю, поэтому смело заглядываю в глаза одному из подсуетившихся пацанов. Но этот вонючий дятел начинает присвистывать ещё веселее:
– Так ты с характером?
– Малышка, – гогочет другой из этой же компании.
– Слышь, – резко отвечаю я. – Давай без этого. Я наизусть знаю все ваши фразочки и знаю, чё вы хотите.
– Да что ты? – Мне не нравится интонация, с которой меня спрашивает их главный.
– Идите с миром, пока вас не отпиздили.
Они вдруг начинают ржать как не в себя. Меня это конкретно выбешивает. Я делаю шаг к длинному и сгребаю его за грудки одной рукой, а другой замахиваюсь.
Но что-то идёт вразрез привычному мне сценарию.
Они без особых усилий подсекают мои ноги пинком, и я оказываюсь поставленным на колени, полный ахуя.
Если б Валеру увидели в подобном положении, то наверняка бы пустили скверные слухи. Но сейчас я не Валера. Я Лера. Тощая слабая девчонка, почему-то дрожащая от непривычного для меня ужаса. Это не моя реакция, одно я знаю точно – это реакция тела, в котором я заперт.
Осознание достигает меня крайне поздно.
Чьи-то руки со всей силой сгребают меня за шею сзади, и пока двое других типов мерзко посмеиваются, я слышу только отвратительный шёпот рядом с ухом:
– Не возникай, лапочка. – От него реально воняет. Он добавляет: – Твоё дело – раздвигать ножки.
– Отвали, – залупаюсь я, пробуя подняться. – Сучара… – Но нихуя не выходит. Чужая рука сжимается сильнее, припечатывая обратно к земле.
– Иначе зачем тебе столько бухла? – Этот уёбок тычет пальцем в мой пакет, уже давно валяющийся на асфальте, и из которого торчат бутылки водки. – Маленькая алкоголичка. Нажрёшься и запрыгнешь на первый хуй, который встретишь. Я сценарии таких, как ты, выучил наизусть.
Меня начинает потряхивать уже не от страха, а от злости. Я гляжу на бутылку водки и рассчитываю, как выхватить её незаметно, чтобы вырубить этого мудака. Желательно одним ударом, чтоб наверняка.
– Леха, осторожно!
Но всё решается само собой.
Чужое давление резко пропадает, и я хватаюсь за бутылку, подскакивая на ноги.
Когда я уже стою на ногах, злобно скалясь и занося пузырь для тяжёлого удара, в поле моего зрения попадает отскакивающий от земли теннисный мяч. Он прыгает ещё несколько раз подряд, а затем начинает катиться.
– Сука! – рычит ушлёпок, застывший напротив, но обращается не ко мне.
И я медленно оборачиваюсь, замечая только её задравшуюся укороченную толстовку светлого цвета, из-под которой торчит кружевная каёмка лифчика. Она подбрасывает новый мяч и с женской грацией, но мужской силой, бьёт по нему ракетой, целясь в ещё одного пацана.
Теперь от неожиданной боли взвыл второй.
– Я из полиции, – сообщает девчонка достаточно громко. – Видите. – Она тычет пальцем в конец улицы, где едва виднеется отделение полиции. – Забронировать вам койки на несколько суток?
Пацаны опасливо переглядываются, мечутся в сомнениях, не особо желая испытывать судьбу. Москвичи оказываются куда более благоразумными, чем парни в Муторае. Там уже бесполезно грозить полицией, если дело дошло до драки.
Напоследок один из этих мудаков пинает мой пакет и бросает в меня злобный взгляд. Я отвечаю ему тем же, продолжая крепко сжимать в руке бутылку. Если бы не эта девчуля, мой пузырь уже давно б летел в башку одному из них.
Банда лузеров удаляется.
На улице остаюсь только я и… она.
Она внимательно провожает взглядом отчаливающих ушлёпков, пока я беззастенчиво пялюсь на её короткие шорты и загорелые ляжки. Затем я поднимаю взгляд и ещё несколько секунд рассматриваю её милую носопырку и соблазнительный свисток.
Да пиздец, думаю, классная тёлка.
Блондиночка с каре и ракеткой наконец-то переводит свой холодный взгляд на меня. От этого я растерянно отвожу глаза и начинаю изучать свои ботинки. Хотя изучать там нечего, крохотные белые кроссовки с розовыми шнурками. Позорище.
– Ты в порядке? – спрашивает она, внезапно оказываясь рядом.
Я задираю башку и заглядываю в охуительные чёрные глаза, а сразу после опускаю взгляд пониже и… знаете, другие её глаза тоже ничего.
– Эй?
– Со мной всё ништяк, – храбрюсь я, сжав руки в кулаки и задрав их повыше. – Гляди. – Я кружусь перед ней юлой, позволив как следует рассмотреть себя. – Ни царапины! Такие додики мне ничё не сделают. – А затем я замираю и давлю широкую лыбу. Но мою спасительницу это не впечатляет. Я опять забываю, что больше не Валера, и мне резко становится грустно.
– Я рада, что всё хорошо, – неожиданно говорит она, а затем наклоняется, подняв мой пакет. Не обращая внимания на позвякивающие бутылки, она любезно протягивает его мне, и я послушно перенимаю пакет из её руки. – Тебя проводить?
– Нет, – решительно заявляю я. Ещё чего, девчонка будет меня провожать? Да ни за что. Вместо этого я предлагаю альтернативу: – Давай лучше я тебя провожу?
Но она вдруг усмехается. Беззлобно, но невероятно обворожительно и красиво, уголок её губы слегка вздёргивается. Она отрицательно качает головой и идёт собирать свои мячики, ничего мне не ответив.
– Как тебя зовут хоть? – кричу я ей, когда она беззаботно удаляется. Но вдруг притормаживает и кидает на меня очень странный взгляд.
– Светлана, – не повышая голос, отвечает она и отворачивается, продолжая идти.
– А я Валера! – кричу ей вслед. – Ой! Нет! Лера я, Лера!
Но Света больше ничего не говорит, даже не оборачивается, стремительно покидая место происшествия.
У моей спасительницы ноги от ушей и осанка как гитарная струна. Бархатная медная коша.
У меня текут слюни, когда я думаю о ней всю обратную дорогу, пытаясь отыскать проход к нужному дому среди тёмных дворов.
Мне удаётся выйти к Леркиному подъезду спустя пятнадцать минут.
Уже в лифте я открываю бутылку водки и делаю мощный глоток, морщась от отвратительного послевкусия. Я не поскупился и взял хорошую, но лучше от этого водяра не стала.
А может, просто бухло в Муторае лучше. Не такое отвратительно, как здесь, в Москве.
Или всё дело в теле?
Прошло какое-то время, я и щекой стекло в кабине лифта протёр, обмолвившись парой фраз с единственным собеседником – самим собой в отражении зеркала.
В общем, из лифта выхожу не сразу. И ещё какое-то время плетусь по коридору, собирая всю пыль и грязь со стены плечом.
По пути я вдруг замечаю чью-то фигуру в самом конце коридора, что подозрительно отирается напротив моей двери.
Мне неожиданностей на сегодня хватает по горло. Я привлекаю внимание неизвестного гостя в привычной манере:
– Чё там трёшься? – Но мне это плохо даётся. Я чувствую, как накатывает очередной позыв, и сползаю по стенке на пол.
В этот же момент слышу бодрый цокот приближающихся каблуков. Чьи-то руки сгребают меня за плечи, и патлы щекочут лицо.
– Лера, твою мать! – взволнованно щебечет ночная гостья, пока мне и хорошо, и плохо, и снова тянет блевать. – Ты зачем так нажралась? Ты же не пьёшь совсем! Лера?.. Лера, блядь!
Меня распирает на похохотать. В перерывах между тошнотой и катанием по полу сконфуженная незнакомка пытается заманить меня домой. Но я не так прост, как ей кажется. Я легко, как мне кажется, уворачиваюсь от цепких наманекюренных рук и щёлкаю её по носу, после чего на коленях медленно ползу обратно к лифту в попытке сбежать.
Мне бы на свежий воздух, а что дальше делать – хуй его знает. Под машину сигануть или на каких-нибудь ещё имбецилов нарваться, чтоб по башке приложили хорошенько.
Мне совсем здесь не в радость киснуть. В Москве. В бабьем обличье. Я ж Валерка Рыков из Муторая, у меня всё до двадцати пяти лет схвачено. Нет никого, кто мог бы мной управлять. Нет никого, кто мог бы меня напугать. Я сам себе хозяин. Кузнец своего счастья!
Крепко обняв меня за пояс, девица в каблуках всё-таки соскребает с пола то, во что я превратился – мягкую разъярённую субстанцию.
Я пытаюсь ухватиться за стены, отошедший угол линолеума, но у меня ни ногтей, ни сил в руках, вообще ничего, чтобы оказать сопротивление.
Я слышу, как щёлкает замок, как проворачивается ключ в замочной скважине и медленно скрипуче распахивается дверь.
– Ну всё уже, заходи давай. – Слышу чужой напуганный голос.
Чувствую руки на плечах. И не чувствую никакой боли в теле, сколько ни падай в коридоре.
Чувствую вновь сжимающуюся руку у себя на талии, и презрительно дёргаюсь… из-за чего падаю.
– Ложись, Господи… – Вновь слышу уже замученный девчачий шёпот. – Как же так, Лерок.
Ощущаю под собой мягкий пружинистый матрас.
Пытаюсь бузить ещё ровно несколько секунд, но горизонталь делает своё дело. Я отрубаюсь как ребёнок.
