Дей Шиное
Валера
Глава 3
Все обиженные и оскорбленные знают – если надо кого-то уделать, купи Валере выпить и покурить.
Я невъебенно хорош в драках. Мало кто будет спорить с этим. Я ведь и всыпать могу.
Как в первый класс пошёл – так и началось. В этих уличных разборках с шести лет варюсь. Примерно тогда же мне выбили первый молочный зуб, а потом они и сами посыпались, как старый сгнивший забор. Климат в Муторае неподходящий, чтобы детей стругать. Половина из них уже больными рождаются, остальная половина в процессе жизни по глупости выбывает из гонки.
Лично я родился с коммерческой жилкой и черпал выгоду из всего, что меня окружало.
Начать решил со своего собственного тела. Конечно, в началке мне здорово перепадало. Всякие чмошники обращались ко мне, чтобы слиться со стрелы и спустить на меня всех собак. Я легко соглашался взять все пиздюли на себя, особенно когда неудачники вертели купюрами у меня перед лицом.
Организм молодой, дури много, а смелости ещё больше. Да и ни один додик не станет колотить до смерти первоклашку, так что я получал вполовину меньше тех, кому предназначались тумаки.
Со временем я научился давать сдачи. А ещё чуть позже стал тем, кого начали уважать и бояться. Страх и уважение всегда идут в комплекте.
Я получал удовольствие от ощущения собственного превосходства, но никогда не соглашался щемить тех, кто не сможет мне противостоять, сколько бы бабла мне ни предлагали. Я отказывался. Если настаивали – соглашался, прятал купюру в карман и пинал уёбков по коленям прочь. Что? Что?! Нет, деньги Валерка Рыков не возвращает. Оставьте свои пожелания и недовольства в книге жалоб и предложений. Ах да, у нас такой нет. Тогда идите на хуй.
После армии я вернулся ещё более внушительным типом. Тогда разборки стали моим основным источником заработка.
Но как же так, чёрт возьми, вышло, что я, человек, привыкший решать любую проблему кулаками, оказался в столь беспомощном положении? А именно – укутанным и связанным в одеяле, блядь.
– Алё?! – рявкаю я, пытаясь выпутаться из плена ранним утром. Хорошо связали, ничё не скажешь, только зря. Малой кровью теперь не отделаются. – Выпустите, падлы!
Я кручусь и извиваюсь в этих узлах, сползая с кровати. Когда я почти сваливаюсь с края, в комнату забегает девчонка. Вся встревоженная, ошеломлённая, с кучерявой гривой тёмных волос. Она кидается ко мне, но не удерживает этот мягкий тяжёлый груз. Я оказываюсь на полу мордой вниз, но не прекращаю возмущаться:
– Какого хуя, блядь, это ты меня, что ли, засунула, да я тебя утоплю в канализации, овца туп… – бесконечный поток отборной брани перекрывает холодная ладонь, что накрывает мой рот. Девчонка переворачивает меня на спину и сердито хмурится. Я начинаю хмуриться в ответ, придав своему выражению лица ещё больше недовольства. Уж в чём-чём, а в недовольстве ей со мной не тягаться.
Девица поражённо вздыхает.
– Лера, ты меня с ума сведёшь, – говорит она и тянет руки к одеялу, начиная развязывать стянутые узлы джутовой верёвки. Откуда она вообще взялась?
– Ты кто, бля, такая? – беззастенчиво спрашиваю у неё.
Эта баба вскидывает бровь и резко наклоняется. Она вмиг оказывается слишком близко, из-за чего мне становится неловко, и я позорно прерываю наш зрительный контакт.
– Головой вчера ударилась? – незнакомка щурится, испытывая меня взглядом ещё несколько секунд. – Я тебе звонила, дура. Если ты и сегодня пропустишь пары, тебя линчуют.
Я активно перебираю в башке воспоминания. На звонок я отвечал только одному человеку… некой Овечкиной. Я хорошо запомнил её фамилию, потому что она говорящая, но не её имя.
– Нет, реально, как тебя зовут? – настаиваю я, наконец-то вытащив одну руку из-под одеяла, а сразу следом и другую. – И нахуя ты меня связала?
– Да что с тобой сегодня? – хмыкает Овечкина. – Ночью ты бузила и рвалась на улицу, искала, что ещё выпить, и выбивала из меня сигарету… агрессивно выбивала, требовала, угрожала, – начинает перечислять Овечкина, загибая пальцы. – Я не хотела, чтобы ты убила меня ночью, так что обезвредила… как смогла. Это очень на тебя непохоже. Случилось чего?
– Да, – без энтузиазма отвечаю я, самостоятельно развязав последний узел на одеяле. – Месячные. – Я наконец-то оказываюсь на свободе и резко подскакиваю на ноги. Но сил в теле не так много.
Я начинаю кружить по комнате, ища мобильный.
– Вот всегда ты так! – возмущается Овечкина, преследуя меня всё это время. – Я о тебе забочусь, а ты ведёшь себя холодно и отстранённо! Ничего, что мы со школы знакомы? Лера? Лера?!
Я, наконец-то обнаруживший сотовый, первым делом нахожу Овечкину в контактах.
– Ай, чёрт с тобой, ну и сиди в своём телефоне… Пошли, я завтрак сделала.
Лариса к тому моменту уже скрывается в коридоре и гремит чем-то из кухни, пока я продолжаю изучать ночные сообщения.
В ватсап пишет некий тип с припиской Начальник: «Ты как?»
Я кривлю рожу и бессердечно удаляю сообщение. Если Лерке всякие начальники по ночам написывают, то неудивительно, что та себя втихаря режет.
Сразу под этим сообщением я обнаруживаю группу под названием «четвёртый курс какой-то хуйни». Среди присутствующих в этом чате я нахожу Ларису. Мне становится любопытно, и я двигаю на кухню, по пути прихватив верёвку, намереваясь как-нибудь мстительно применить её против Овечкиной.
– Это чё? – спрашиваю я, отвлекая Ларису от жарки яичницы. Девушка бросает взгляд в экран айфона и внезапно улыбается.
– Это наш чат. Вчера создали. Как тебе идея?
– Похуй, – рыгаю я и задираю руку с верёвкой. – Ты мне лучше скажи, это чё ещё за хуйня?
Лариса смотрит на меня как на пришельца, что неудивительно. Её подруга детства вдруг начинает вести себя как мужлан, а не как маленькая леди, которой она, очевидно, являлась.
Я требовательно гляжу на Ларису ещё несколько секунд тем самым Муторайским взглядом, прежде чем… она начинает реветь.
Сперва слёзы беззвучно скатываются по её щекам и падают в сковородку. Нагретая поверхность шипит. Я теряюсь, вылупившись на неё не моргая. Губы Ларисы дрожат. Она закусывает их, пытаясь скрыть это, и задирает голову вверх, пробуя проветрить зенки. Но нихуя у неё не получается. Изо рта девушки вырывается первый судорожный всхлип.
Я тут же затыкаюсь и отбрасываю верёвку в сторону, рывком притягивая Овечкину к себе.
– Ну, тихо ты, – уложив одну руку на её затылок, другой я похлопываю её по плечу, пробуя успокоить.
Если честно, ревущие бабы – это та ещё заноза в заднице. Я просто не переношу вида слёз. Что-то внутри неприятно скребётся, когда тёлки начинают распускать сопли, да и муторно это.
Но Лариса от моих жалких проявлений сочувствия не успокаивается. Ей лишь сильнее срывает тормоза, и та начинает завывать в голос.
– Ты снова это делала, да? – сквозь плачь я с трудом могу разобрать её слова, однако мне всё же это удаётся.
– Чё делала-то, блядь. – Я хватаю её за подбородок и пытаюсь вытереть слёзы и сопли, чтоб не ныла. Лариса не сопротивляется. Её туш и тени оказываются на моём рукаве, а под глазами девчонки образуется тёмное месиво.
– Снова пыталась покончить с собой… – всхлипывает Овечкина. Её подбородок дрожит, а глаза, уставившиеся на меня, блестят от слёз. – Я нашла эту верёвку в твоём тайнике в ванной. Я обнаружила его, когда оставалась с ночёвкой пару недель назад. Время от времени ты кладёшь туда что-то ещё… клянусь, я не читала твой дневник! – задрав ладони вверх, божится Овечкина. – Просто, если тебе нужна помощь, пожалуйста, скажи мне. Я помогу. Отведу тебя к врачу. Мы можем решить твои проблемы. Всё можно исправить, кроме смерти.
Я хватаю её за влажные щёки обеими руками.
– Да не собираюсь я кончать с собой, – заверив Ларису, я настаиваю: – Харе плакать.
– Перестану плакать, если ты пойдёшь со мной на пары. – Овечкина переходит от слёз к угрозам. Меня её резкая смена настроения раздражает. Я начинаю подумывать о том, чтобы выставить хренову манипуляторшу прочь. Но кое-что во мне всколыхнуло неожиданный интерес.
Мне любопытно, что могло сподвигнуть весьма неплохо живущую девку так яростно желать свести счёты с жизнью. Лера что-то скрывает, и я хочу знать – что.
– Ладно, – чуть погодя соглашаюсь я.
Да и на парах я никогда прежде не был. Вдруг это моя единственная возможность нюхнуть университетской жизни. Наверняка там и тёлочки симпатичные пасутся. Присмотрю себе на будущее.
– Ха, супер. – Лариса резко втягивает сопли обратно и смахивает слёзы, возвращаясь к жарке яиц, будучи в необычайно хорошем расположении духа. И как только ей удалось так быстро успокоиться…
Я устраиваюсь за столом и жду завтрак, который мы уплетаем вдвоём.
Это первый мой завтрак, который я разделаю с кем-то на кухне, будучи в трезвости.
***
Пока мы с Ларисой добирались до вуза (не без приключений), эта балаболка успела выложить мне всю историю своей нелёгкой жизни. И отец её, ныне скрывающийся от алиментов в Иркутске, под раздачу попал, и младший брат-айтишник с мечтой попасть в российскую ассоциацию хакеров, даже горе-бывшего Овечкина обложила хуями, пока мы тряслись в подземке.
Метро, кстати, интересует меня куда больше, чем автобиография Лериной подружки.
Пацаны рассказывали, как в метро их обокрали, когда они приезжали на столицу поглазеть. Так что всю дорогу я шёл с рюкзаком на груди. Но иногда Лариса замолкала и глядела на меня с невыносимой брезгливостью во взгляде, характерно для этой эмоции сморщив лицо.
– С тобой точно что-то не так, – говорила она всю блядскую дорогу, тыча в меня пальцем. – Что за вид, подруга?
А вид у меня весьма приличный: спортивки, судя по всему домашние, и самая здоровая толстовка из всех существовавших в Лериной хате. С причёской я вообще ничего не делаю. Хожу как придётся. Даже не расчёсываюсь, только вот о существовании волос не дают забыть вечно лезущие в рот и глаза патлы. Глядя на мои потуги и частые взмахи конечностями в попытке убрать волосню с лица Лариса вдруг протягивает мне резинку.
– На, возьми, – говорит. И я беру, сгребая все волосы и сооружая хвост. Но Овечкиной не нравится моя причёска, и она громко цокает, сдёргивает резинку и ещё какое-то время копошится у меня за спиной, что-то там завязывая. – Ладно, пойдёт. Помой вечером голову, ладно?
– Ладно, – неохотно соглашаюсь я.
Помыться стоит хотя бы потому, что башка реально чешется. А вот что мне делать с остальным телом… я надеюсь, что день купаний Леры никогда не наступит. Пока я здесь – не наступит. Я надеюсь.
В универ мы прибываем часам к одиннадцати. Лариса радуется, что без опозданий, и весело трещит о своих крутых выходных, как она ездила на конюшню, как упала там с большой строптивой лошади, попутно зазывая меня.
Я только отмахиваюсь от её навязчивости. Терпеть не могу болтливых тёлок, но, судя по всему, Ларису Лера знает действительно долго. Мне ни разу не захотелось её убить или заткнуть за всё это время.
Хотя, конечно, происходит и кое-что, что с ноги сносит моё спокойствие.
– Как делишки? – Пока Лариса рассказывает о животных с конюшни, к нам подступает компания белобрысых сучек, а одна из них даже завязывает разговор.
Я окидываю их всех оценивающим взглядом и прихожу к выводу, что из четверых только две центральные имеют право вести себя как мрази в силу своей внешности. Двум другим стоит поработать над собой.
Почему я решаю, что они именно сучки – и думать не надо, глаз у меня намётан. Лицо Овечкиной вмиг меняется, и речь обрывается. Лерина подруга даёт им понять словесно, что болтать не настроена:
– Вали отсюда, Будилова.
– Ох, что я слышу, – та самая Будилова прикладывает ладонь к собственному уху, и девчонки начинают хихикать. – Ме-ме-е, – скалит зубы деваха, которой я даю баллов шесть, и ещё два отнимаю за говёный характер.
Вы не подумайте, мне нравятся стервы. Но стервы особого направления. Не те, что щемят других девочек, а перед пацанами вертят жопой, прикинувшись наивными дурочками. Я люблю таких стерв, которые не зассут оставить бланш под глазом зарвавшемуся пацану. Вот таких я люблю.
– Пошла ты, – вырывается из Ларисы. Она хватает меня за локоть и кивает в сторону. – Идём, – говорит, но девочки, кажется, не планируют отваливать так скоро.
Будилова преграждает путь и наконец-то обращает на меня внимание. Её подвижные челюсти и стук конфеты во рту сопровождает покачивающийся палец в воздухе. Будилова глядит мне в лицо и угрожает указательным пальцем. Мне – пальцем. Верите, нет? Я бы со смеху сдох, скажи мне кто неделю назад, что такое возможно.
– Ты такая тихая, – говорит Будилова, и её подружки подхватывают:
– Как мышка.
– Две крыски!
Это веселит склочных девиц. Одна из них снимает пластиковую крышечку со своего стакана и протягивает её Будиловой. Та не глядя перенимает стакан, вытягивает перед собой руку и выливает кофе на асфальт. Брызги летят под ноги мне и Ларисе. Та отступает назад, утягивая меня за собой.
– В следующий раз оденься поскромней, Овечкина, – ухмыляется Будилова, стряхивая остатки кофе. – Как Лерочка. У неё, судя по всему, котелок варит лучше твоего.
После этого они просто уходят, ещё какое-то время посмеиваясь над нами.
Лариса несколько минут молчит, пытаясь стряхнуть остатки кофе со своей светлой юбки. Вид у неё несчастный. Кажется, будто вот-вот заплачет. Но Лариса оказывается не такой размазнёй, как можно подумать. Она вскидывается и глядит то на меня, то туда, куда направились эти курицы.
– Сучки крашеные, – весьма громко изрекает Лариса и начинает отряхивать от брызг и меня, невзирая на моё вялое сопротивление.
Мы наконец-то заходим в здание спустя ещё несколько минут. Овечкина заводит меня в туалет и ещё какое-то время пытается оттереть пятна водой, громко рассуждая о произошедшей несправедливости:
– Эти стервы обозлились за то, что я разочек погуляла с ебучим Павликом!
– Чё за Павлик? – спрашиваю я, забурившись в кабинку.
Я стягиваю с себя спортивки и на этом моменте теряюсь. Дальше нужно снять трусы и поссать. А это едва ли выполнимо, пока я трезвый.
Пиздец, стою и думаю, но делать нечего. Клапан жмёт неистово.
– Павлик с юридического. Он боксом занимался. Бывший чемпион с бесчисленным количеством наград… но он не мой тип! Мы познакомились через Васю. Вот Вася – мой тип. Вежливый, добрый, заботливый и смешной… А Павлик слишком спокойный и отстранённый. С ним тяжело общаться. Прямо как с тобой. Вы были бы отличной парой.
Пока Лариса рассуждает о пацанах, я нахожу в себе силы и опускаю трусы до щиколоток. Сев на унитаз, гляжу исключительно в потолок и жду чуда.
Вообще-то всё оказывается куда проще, чем кажется. Но ощущения от произошедшего ужасные. Справлять малую нужду сидя не по мне.
Выхожу из кабинки я весь вспотевший от нервяка.
– Вася высокий, от него здорово пахнет, и лицо у него отличное, а шутки такие дурацкие, что у меня не получается не улыбаться, – продолжает трещать Лариса, пока орудует тушью перед зеркалом.
Я подхожу к раковинам, чтобы умыться.
Из-за очков мне чертовски, блядь, неудобно жить. Я как слепой, а это чертовски не круто.
Протерев морду рукавом, я надеваю очки обратно.
– Слышь, а у меня вообще были линзы?
– Конечно, у тебя закончились, что ли? – закручивая тушь, спрашивает Овечкина.
– Ага. Я не помню, какие там эти самые… ну, эти…
– Диоптрии? – подсказывает Лариса.
– Ага.
– Я подарю тебе новенькие, – улыбается Овечкина и прячет свои женские штучки в маленькую сумку. – Тебе какие? Однодневки, недельные, на месяц, постоянные? Ой, и кривизну напомни.
Я гляжу на неё молча и громко вздыхаю. Лариса закатывает глаза.
– Да поняла я. Сама вспомню.
– Выручаешь… сис.
Я иногда слышал в Муторае, что девчонки так общаются. Но Ларису, судя по всему, мой внезапный вкид очень смущает. Она склоняет голову набок и хмурится.
– Сис? – усмехается Овечкина.
– А чё, нет, что ли?
– Ты точно сошла с ума, – неожиданно начинает смеяться она, закинув руку мне на плечи.
Мы покидаем уборную и движемся по коридору.
По пути я внимательно разглядываю проносящихся мимо студентов и аудитории. Они неприлично здоровые, и студенты, и аудитории.
Когда Лариса наконец-то входит в одну из них, я следую за ней. Овечкина поднимается по лестнице и кидает свою сумочку на девятой трибуне. Я плюхаюсь рядом.
Люди начинают постепенно стягиваться. Все вокруг чё-то шумно обсуждают. Даже Лариса находит того, к кому сходу присаживается на уши. Лишь ко мне никто не подошёл за всё то время, что аудитория наполнялась людьми.
Как-то это уж слишком тоскливо. Неужели у Леры совсем нет здесь друзей, не считая Ларисы? Я не рвусь знакомиться со всеми подряд, мне с ними не по пути, но сам факт подбешивает… почему-то.
Хотя это всё вообще меня никак не касается. Я лишь временный гость в чужом теле.
Закинув ноги на стол, я сижу так весь перерыв, грозно зыркая на мельтешивших рядом пацанов и девчат. Пусть дальше сторонятся, раз такое дело.
Это меня никак не касается, и никогда не коснётся.
***
Пара прошла отлично. Я ничё не понял.
Но сразу после первой неистово хочется смыться. Наверное, как-то так и мыслит настоящий студент? По крайней мере из присутствующих моё желание отчалить никто не подхватывает. Даже Овечкина на моё предложение свалить покурить реагирует удивлённо. Разжёвывать ей суть вещей я не хочу, а потому смываюсь втихаря в одиночестве.
Оказавшись на улице, я блуждаю по жёлтой дороге в поисках курилки, но не нахожу такую. Именно поэтому по старинке прячусь за зданием. Сажусь на корточки и подкуриваю сигарету.
Блаженно вдыхая густой дым, я вдруг начинаю кашлять. Тяжело всё же будет привить Лере свою привычку. Да и стоит ли?
Я вдруг задумываюсь, пожёвывая фильтр.
Я не знаю, сколько мне ещё томиться в заключении этого слабого тела. Если я прокурю лёгкие Леры, то стану абсолютно беспомощным. А раз уж я в таком положении, мне следует заняться Лерой как следует. Начать хотя бы с парочки отжиманий, потом подключить упражнения на спину и плечи, руки, ноги. Надо бы составить план тренировок…
Затянувшись напоследок, я отшвыриваю сигу щелчком и отскакиваю от земли, вставая в планку. В таком положении я не смог повести и тридцати секунд. Силы начинают заканчиваться уже на пятнадцати, а остальные пятнадцать я стою чисто на силе воли.
Рухнув на землю, я переваливаюсь на спину и шумно вздыхаю. Да уж, этому телу необходим полный апгрейд. Как старому советскому авто.
Я сперва сажусь, а затем встаю под звук пиликающего телефона. Эту мелодию Леркиного звонка я пока помню.
– Алё, – приложив трубку к уху, я отвечаю на вызов Овечкиной.
– Ты где?! – весьма справедливо рявкает та. – Я тебя потеряла!
– Курил. Ща приду.
– Курил?.. Ладно, приходи в буфет! – быстро произносит Лариса и бросает трубку.
Очередная миссия невыполнима.
Стоя на пороге огромного здания, я неуверенно проникаю внутрь. Глядя по сторонам в потоке людей, я пытаюсь угадать, куда идти. Мне недостаёт роста, чтобы разглядеть таблички – их загораживают чужие бошки. Никогда не думал, что быть коротышкой так тяжело и утомительно.
Я быстро понимаю, что идея с гаданием беспонтовая, и торможу прохожего.
– Эй, – говорю, крепко вцепившись в чужой рукав. – Где столовка?
– Столовка?.. – удивляется парниша.
– Ага.
– Буфет там, – он тычет пальцем в левый коридор. – Поднимаешься по первой лестнице на второй этаж и сразу налево.
– Выручаешь, – я хлопаю его по плечу и двигаю нужным маршрутом туда, куда велела идти Лариса.
Чем дальше я отхожу от парадного входа, тем меньше давки. А на лестнице вообще не остаётся людей, так что на второй этаж я буквально взлетаю. Затем сворачиваю налево, а там и вывеска буфет приглашает меня окунуться в удивительный гастрономический мир.
Я так думаю, пока не сталкиваюсь с удручающей реальностью. Жрачка в Москве ничем не лучше жрачки в Муторае. За витриной те же блюда, которые можно обнаружить в нашей лучшей городской столовке.
– Будешь как обычно? – подкравшись со спины, спрашивает Лариса.
– А она обычно вообще ест? – к тонкому голосу Леркиной подружки подключается ещё один, только пацанский. Я оглядываюсь и быстро сканирую высоченного улыбчивого парнишу, что вскидывает ладонь. – Салют, – здоровается тот. – Как жизнь, Лер?
Я отворачиваюсь, полностью его проигнорировав, и вытаскиваю из-под раздвижной витрины тарелку с оливье. Так, думаю я, чтобы набрать массу, мне стоит жрать как не в себя. Предстоит хорошенько растянуть желудок. Лучше налегать на белок, но и о клетчатке забывать нельзя.
Несмотря на свою весёлую жизнь, разборки, распитие алкоголя в гаражах и изобилие других неполезных вещей, я несколько лет был спортиком. Как и любой спортик, я считал калории, нагружал себя тренями, пил добавки, протеин, кератин, глютамин и ещё дохуя всего. Потом мне, конечно, всё это надоело, и я забил. Но мои знания до сих пор со мной.
– Куриное бедро с гречей, – говорю поварихе, когда подходит моя очередь.
Краем глаза я замечаю ошеломлённое лицо Ларисы, но по-настоящему обращаю на неё своё внимание, только когда подхожу к кассе.
– Чё? – спрашиваю.
Лариса поджимает губы и тянется ко мне, коротко обнимая.
– Наконец-то моя девочка начала жить, – смахнув незримую слезу, Лариса подтаскивает собственный поднос с супом и чашкой чая. Следом за ней тащится этот тип, что продолжает лыбиться. Я позыркиваю на него, а затем наклоняюсь к Овечкиной, тыча в пацана пальцем.
– Это чё за чёрт? – спрашиваю.
– Ты что… – уже привычно реагирует она недоумением. – Это ж Вася.
– Чё за Вася? – не вкуриваю я.
– Ну, тот самый Вася, – тыча меня в бок, Лариса подёргивает бровями.
Я в душе не ебу, что за Вася, но продолжать расспрос не решаюсь. Лариса топчет ногой мой кроссовок, и чем дольше я тычу в Васю пальцем, тем сильнее она это делает.
В итоге я протягиваю руку и пожимаю удивлённому Васе ладонь. Говорю им обоим:
– Я займу стол. – А тётке на кассе сообщаю, кивнув на Овечкину: – Она заплатит.
Так и происходит.
Я накидываюсь на еду не дожидаясь своих спутников. Вообще-то, есть не очень хотелось, но кто Лерку спрашивает. Теперь её жизнью заведую я.
– Ты не обнаглела?! – взвизгивает Лариса, подходя к столику в компании Васи. – С тебя триста восемьдесят рублей, Лера!
Эта парочка садится напротив. Вася бессовестно посмеивается с беспомощного возмущения Овечкиной, а той с этого только лестно. Она продолжает возмущаться, даже когда начинает хлебать суп:
– Вообще наглость!
– Да не бомби ты зря, – отвечаю ей я, пережёвывая всё и сразу.
– Ладно, – неожиданно выдыхает Овечкина. – Просто ты меня удивила. Обычно ты почти не ешь, – она бросает на меня быстрый взгляд. – А в последние дни вообще не ешь. Я начала беспокоиться.
– Ты прям как мамка, – усмехаюсь я, и Лариса начинает бубнить вновь. Но теперь наконец-то включается Вася. Он жуёт булку и не сводит глаз с Овечкиной, глупо лыбясь. В какой-то момент та смущается.
– Что? – спрашивает она у него. – Думаешь, я не права?
– Да я ваще не думаю, – отвечает пацан. – Просто ты смешная.
– Мне оскорбиться или обрадоваться?
– Думай сама, – ухмыляется Вася и опять откусывает от булки внушительный кусок.
Но романтика и беззаботность за нашим столом задерживается ненадолго.
Сбоку вырастает уже знакомая шайка в коротких юбках. Я не сразу обращаю на них внимание, продолжая есть.
А вот Овечкина реагирует мгновенно:
– Что вам ещё надо?
– Да так, – отвечает одна из девиц. – Поглядеть на тебя, пигалицу, пришли.
– Нафига глаза накрасила? – хихикает Будилова. – Твои пуговички всё равно никто не оценит.
– Чего вы прикопались? – вмешивается Вася.
– Ой, ты вообще сиди молча, мальчик, – предупреждает всё та же Будилова. – Бери пример с Лерки.
– Лариса-крыса, – тихонько хохочет какая-то деваха из большой компании, и этот смех коротко подхватывают все остальные.
– Не крыса, – машет пальчиком Будилова. – Лошадь. И пахнет от неё, – и зажимает свой нос, – как от лошади, фу.
– Катитесь отсюда, – рявкает Вася, подскочив со своего места.
Стервы переглядываются и вместе со своими подносами неудовлетворённо удаляются к столу в другом конце столовки. Они подсаживаются к каким-то спортсменам, резко начиная проявлять доброжелательность и сверкать улыбками.
– Не обращай на них внимания, – говорит Вася, садясь обратно.
Лариса улыбается ему, но в этой улыбке совсем нет радости. Наши взгляды пересекаются, и я наконец-то замечаю в Овечкиной то, что мне так близко и знакомо.
Надежда на защиту отражается в глазах Лериной подруги. Я видел это. Я постоянно сталкивался с такими взглядами в Муторае.
Пережёвывая последнюю ложку гречки, я кидаю столовые приборы в тарелку и перевожу взгляд на стол с обидчиками Овечкиной.
– Они недостойны твоего внимания. – Пока Вася поддерживает её морально, я собираюсь вписаться за Ларису физически. Ведь она номинально оплатила мои услуги, когда купила мне жрачки.
Подхватив свой компот, я на ходу делаю несколько глотков, становясь всё ближе к нужному столу. До меня даже начинают доходить отголоски чужой болтовни, что быстро прерывается, когда я выплёскиваю остатки компота на чужой стол.
В этот раз бесшумно действовать у меня не выходит.
Я резко вбиваю подошву кроссовка в край чужого стола и отталкиваю его, из-за чего всё содержимое чужих тарелок оказывается перевёрнуто, разлито, выплеснуто на модные шмотки москвичей.
Полный хаос, посеянный мной.
Я ловлю на себе ошеломлённые взгляды. В столовке на секунду повисает гробовое молчание, и я пользуюсь моментом, кидая беглый взгляд на невозможно шокированную Ларису. Подмигиваю ей.
– Ты охуела?! – выкрикивает Будилова.
– Тебе конец, – обещает один из её парней.
Только тогда я понимаю, что пора давать по тапкам.
Я первый срываюсь с места, рванув в коридор. Мне кажется, что я слышу чужой топот за спиной, пока сбегаю по лестнице, перепрыгивая через перила на середине. Прохожие пугаются, некоторые даже кидаются в сторону в попытке слиться со стеной.
Я прикидываю свои возможности опиздюлиться. Вряд ли парни реально побьют девчонку, но от Москвы я пока не знаю, чего ожидать, а потому бегу по-настоящему.
Несмотря на отсутствие мышц в теле, бежать оказывается чертовски легко. Вероятно, это потому что Лера не курит. Плюс ещё одна причина не начинать.
Я заворачиваю за угол и мечусь взглядом между дверей. Делаю ещё несколько коротких шагов к одной из них, как вдруг чужая рука выныривает из-за первой дверцы, затягивая меня в тёмный кабинет.
В ноздри тут же забивается запах едкого одеколона. Я слышу, как бодро пробегают за дверью внатуре преследовавшие меня пацаны.
– Ты ведь не Лера, – и шёпот слышу сверху, рефлекторно задирая башку.
В чужих очках отражается Леркина размытая физиономия. За чужими окулярами блестят металлические серые глаза.
Положение кажется вполне сносным, пока чужая ладонь не прижимается к моей бочине.
– Кто ты? – снова задаёт вопрос надоедливый тип, которого я резко хватаю за запястье.
Ещё со времён армии я знаю несколько приёмов, которые можно применять на противниках, превосходящих тебя по силе и массе. До сих пор я считал эти приёмы бестолковыми, но в нынешних обстоятельствах…
Я дёргаюсь и задираю чужую руку вверх. Сразу после я резко кручусь вокруг своей оси, из-за чего чужая конечность загибается под давлением. Дальше я рывком вжимаю руку чувака в его же спину, а самого чувака толкаю в стену. Хер знает, чего от него ждать. Явно не добра.
– Кто, кто, – огрызаюсь у него за спиной. – Хуй в пальто, – и всё бы ничего… но плохое состояние Леры даёт о себе знать. У меня темнеет перед глазами.
