Любава
Когда приступ утих, меня довольно осторожно уложили на кровать. Я несколько минут не двигалась, прислушиваясь к шороху одежды и приглушенным неразборчивым голосам.
Лед чужих прикосновений обжигал – мне казалось, что мое тело несколько раз перевернули, осматривая, кто-то дернул простыню и бесцеремонно прощупал на груди место, где пряталась стигма. Она не отозвалась. Задрожала под ребрами, загудела, разливая жар по мышцам, а после затихла, будто после яда ей сложно проявиться.
В голове застряла мысль, что, если мне нужно будет остыть, не поддаваясь тяге Синарьена, стоит всего лишь сказать, что я его люблю. Жестоко? Зато работает.
Перед глазами замелькали тени и проблески света, из туманной тьмы выплыло лицо принца – строгое, бледное, чужое. Снежные волосы слева аккуратно подстрижены до очень короткой длины, справа были подлиннее, и темная прядь пряталась в челке, нависающей на прозрачные, будто стекло холодные, глаза. Белая рубашка, плотно застегнутая до горла, с мерцающей вышивкой из рианца по планке, подчеркивала болезненный цвет кожи.
Я чувствовала холодные руки принца, но видеть лед в его взгляде оказалось невыносимо. Он словно вычеркнул меня из своего сердца, когда прилетел домой. Надежда, что на суде принц играл роль, таяла и рассыпалась о его слова:
– Приведите безродную в порядок, – приказал Синарьен, обернувшись к стоящим рядом служанкам, но снова повернул голову, слегка наклонил ее на плечо, разглядывая мое лицо. – И накормите. Никого в покои, кроме меня, не впускать. Захочет развлечений, отведите в сад или библиотеку.
Он не сводил с меня глаз – в бесцветных радужках качалось мое размытое отражение. И только. Никакого сочувствия или сопереживания. Никакой радости от встречи. Ничего. Один холод.
– Син, – я слабо подалась вверх, но принц отстранился, побелевшие ресницы дрогнули и сомкнулись, тонкие губы искривились.
– Синарьен… ин-тэ, – зло прищурившись, поправил принц, – запомни элементарные нормы приличия в нашей стране, Любава, – и, не расшаркиваясь и не прощаясь, быстро покинул комнату.
Я так и лежала с открытым ртом от удивления и шока, пока меня не тронули за руку.
– Любава, мы вас… должны поднять, – переминаясь с ноги на ногу, сказала одна из служанок. Та, что повыше, с пухлыми губами и щербинкой на верхних зубах. Вторая девушка была полненькой и, смущенно пряча глаза, приготовила для меня тонкую накидку. Обе с темными косами, туго заплетенными на затылке, в кремовых хлопковых платьях с отличительной вышивкой на вороте – простецы, слуги без способностей. Таких обычно брали в королевские покои, ради безопасности.
Я не сопротивлялась, сама откинула простыню, чтобы встать. Да только не вышло, тут же рухнула назад, – ноги не удержали.
– Как тебя звать? – спросила охриплым голосом высокую девушку, что ринулась мне на помощь.
– Ливера ан-тэ, – без колебаний выдала она.
Я перевела взгляд на вторую служанку.
– Джесси ан-тэ, рада вам служить, Любава… – мой титул-определение девушка опустила, осторожно зыркнула на напарницу, и та в ответ ей одобрительно кивнула.
– Ливера и Джесси, – повторила я, чтобы не забыть. – Красивые имена.
– А ваше, как Любовь звучит, – радостно заулыбалась Ливера, но тут же осеклась под строгим взглядом толстушки.
Я вдруг вспомнила Глорию. И так сильно защемило под ребрами, что пришлось прижать ладони к груди и попытаться медленно вдохнуть. Моя верная соседка и одногруппница всегда относилась ко мне с теплом, несмотря на мою холодность и отстраненность, поддерживала много лет, а я – неблагодарная – не смогла ей помочь…
Я должна понять, почему чернота не всегда подчиняется моей магии. Почему одних получается вылечить, а других – нет? И почему вообще это в моих силах? Что за умение такое?
Любава
Служанки помогли доползти мне до купальни. В голове все время мутилось, я шаталась, но упрямо шла. Обязана разобраться в своей памяти, найти ответы, пока не стало слишком поздно.
Девушки хорошенько вымыли меня, распутали волосы и переодели в чистое исподнее. Платье, что мне принесли другие слуги, оказалось темным и строгим, совсем не таким, как я предпочитаю. Я вдруг вспомнила, что люблю нежный алый, как спелая земляника, люблю сливовый и малиновый, люблю лимонный и лаймовый… Лайм? Откуда это слово? С Ялмеза или Энтара? Как же все в голове перемешалось!
Помощницы все время молчали, хотя Ливера явно желала побеседовать, потому что бесконечно кусала губы и поглядывала на подругу. Джесси, более серьезная и медлительная, хмурилась и покачивала темной головой, безмолвно запрещая напарнице болтать. Явно приказ.
Я бы хотела с ними поговорить по-дружески, сблизиться, чтобы разоткровенничались о жизни в замке, расспросить о королевской семье, узнать, что изменилось за время нашего с принцем отсутствия и вообще за последние пять лет, но они не проронили и слова за последний час, а у меня в горле все еще горело от кислоты. Я даже ароматный суп едва съела и, долго жуя кусочки овощей и мяса, глотала через боль. Знала, что нужны силы, понимала, что бой только начинается и мне придется сотню раз сгореть, чтобы растопить лед, который воздвиг вокруг себя Синарьен.
Что его так изменило? Он нарочно это делает или что-то произошло на Ялмезе?
Скребло под меткой, что словно впала в анабиоз, сердца заводились, оглушая меня перекличкой, жар катился по телу крупными волнами. Я сама виновата, что Син отдалился, сама ведь отталкивала и запрещала ему подходить. Теперь расплачиваюсь.
Я хотела вспомнить, знала ли помощниц раньше, потому что они как-то странно косились на меня и изредка шушукались, но от одной попытки напрячь голову, чтобы воззвать к памяти, в носу засвербело от крови.
После трапезы, несмотря на недомогание и слабость, я попросила девушек отвести меня в библиотеку. Не буду сидеть сложа руки, буду искать ответы, пока не упаду без памяти. Служанки переглянулись, обменявшись скептическими взглядами, но выполнили просьбу.
Я старалась всю дорогу им помогать и не виснуть сильно на плечах, но около высоких знакомых дверей с резьбой в виде кудрявой ивы от нахлынувших воспоминаний меня хорошенько тряхнуло. От этого я дернула Ливере платье на плече и даже слегка разорвала ткань, а Джесси от напряжения сильно вспотела. Они чудом меня не упустили на пол.
– Безродная, не можешь ходить, сиди в покоях, – от стены около библиотеки отлепился знакомый одноглазый страж – Киран. Одет воин был те же штаны с множеством заклепок и кожаную жилетку, что прикрывала его крупный торс. Он помог служанкам завести меня внутрь и, молча махнув рукой, отпустил их.
– Я приготовлю отвар для тонуса мышц, – смущаясь, пробормотала Ливера и, неловко присев, поспешила за напарницей.
– Не торопитесь, – бросил им вслед страж, усаживая меня на мягкую кушетку. – Мы здесь надолго. Так ведь, Любава?
Я перевела мутный взгляд на воина и попыталась вспомнить его лицо. Неужели мы знакомы? Неужели в темнице – не первая наша встреча? Как же сложно жить с дырой в голове!
Я зарычала и сжала пальцами виски.
– Хочу все вспомнить!
– И по своей же глупости сгоришь, – страж отошел к окну и распахнул высокую створку, впуская свежий воздух.
– Почему? – вскинула голову, продолжая держать пальцы на висках. Внутри все кипело, плавилось, память приходила отрывисто, лоскутами – но было ощущение будто не она рваная, а я. – Почему ты мне помогаешь?
Киран вытянулся, переместил вес с одной ноги на другую, черные перевития на его плечах мягко подсветились, глаза загорелись синим огнем.
– Хочется. – Прищурился. – А что?
– Ты служишь принцу, – я отвела взгляд, чтобы не видеть глаза воина и не показаться слишком ранимой. Любое упоминание Синарьена по-настоящему взрывало эмоции, подливало жар в кровь. Казалось, что в миг я превращаюсь в опасный механизм, который способен уничтожить все живое вокруг.
Киран куда-то отошел, хруст его одежды замер у одной из полок с историей Энтара. Я до сих пор помню. Где что стоит! Удивительно! И зло брало! Стерли нашу с Синаром любовь, наши воспоминания друг о друге, мою личность, заставив меня поверить в свое бездушие и холодность, но зато оставили ненужное знание о расположении полок в этом проклятом замке.
Чтобы успокоиться и не злится на то, что нельзя сейчас изменить, я молча разглядывала помещение.
Здесь все по-прежнему, разве что красно-золотые портьеры выгорели – стали светлее. Высокие полки, ряды веером, уходящая наверх круговая лестница и книги, книги, книги. По центру, как столетний дуб в молодой березовой роще, торчал стол из черного дерева на массивных подпорах, рядом отдыхала красная велюровая кушетка, на которую меня и уложили, несколько пуфиков в тон разметались по углам, приглушенные бра из люмитов вдоль полок рассеивали мягкий синеватый свет по библиотеке, подчеркивая интерьер холодной серостью.
Я потянула носом, получилось даже вдохнуть. Запах все тот же: пыльный, с нотой жженого дерева и каплей янтарной смолы. Только сейчас к нему примешивался резкий аромат тертого железа и горячей соли.
Любава
Повернувшись вполоборота, заметила изменения: не хватало двери. Около стены, у окна, всегда прятался ход через внутреннюю систему дворца, что выходил в южное крыло. Именно там работал Синарьен, именно принц открыл его, чтобы быстрее добираться в библиотеку, где я часто задерживалась.
– Что читаешь? – ласковый голос лег на плечи, горячие ладони обняли со спины и плавно опустились на живот. Пальцы ловко заползли под завязки платья и огладили обнаженную кожу груди, заставляя дрожать от прикосновений.
Я прикрыла листы бумаги ладонями, пряча записи.
– О, ты пишешь? – принц склонил голову и, ведя носом вдоль моей шеи, со стоном зарылся в моих волосах.
– Нет, – я дрогнула от нежности, отчего тушь с острого пера растеклась кляксой по белой поверхности и измазала мне ладони. – Учу.
– Не ври, Любава, – шепнул Син на ухо, прикусив слегка мочку, – я ведь архимаг и чувствую, когда ты пытаешься скрыть от меня правду…
– Любава, очнись, – меня дернули вверх, заставили сесть. – За тобой каждую минуту нужно приглядывать, – страж что-то еще бормотал, но я слабо покачнулась, хотела лечь, не дали – сильные руки потянули за плечи и придержали спину и шею. – Нельзя ложиться. Кровь идет. Вот, возьми, – Киран протянул маленький камень, напоминающий слюду, только голубого цвета. – Это поможет охладить сосуды, замедлит кровотечение. И еще совет, не вспоминай принца сегодня больше. Оставь немного на завтра.
Слабо кивнув, я приложила к переносице ледышку, и действительно стало легче. Хотя воздуха все равно не хватало, губы обжигало горячими потоками, а кусочек памяти, что внезапно всплыл, прокручивался и прокручивался перед глазами, заставляя дрожать не то от лютого холода, что теперь поселился между нами, не то от жара, что вернулся, стоило вспомнить прикосновения горячих рук принца. Это невыносимо: быть рядом с Синарьеном, любить и не иметь возможности признаться или проявить чувства.
– Слушай, Безродная. Я, конечно, не имею права такое говорить, голову потерять могу за непослушание, но… – страж чуть склонился ко мне и слабым шепотом произнес: – Не пытайся вспомнить все разом – это большая нагрузка на уставший мозг и давление на запертую эссаху, пусть и говорят, что память никак с магией не связана. Глупости. Все, что в нас есть – все и есть мы сами, нельзя что-то отделить и сказать, что его нет. Осознай, что память и стертые чувства – часть тебя. Это было, есть и будет. Как единство. Понимаешь? Она ведь в тебя не проникает заново, а лишь раскрывается. Если поймешь это, переход пройдет легче.
Я прикрыла ладонью нос, чтобы юшка прекратила пачкать свежую одежду, и слабо качнула головой, не то да, не то нет. Он говорит очень странно, путанно, не понимаю к чему клонит.
Оглянувшись, воин еще подсел, будто боялся, что нас подслушают. Так близко оказался, что я услышала мускусный запах его кожи. Приятный, но не настолько, чтобы кружилась голова и все тело воспламенялось, как происходит, если рядом оказывается Синар.
– Обет, который разрывает обручение, – очень сложный. В нем заложена чистая и очень мощная энергия, потому что обручение невозможно без настоящих чувств, пусть его и используют в основном политики для усиления власти. Ты же сама знаешь, что привязать одного человека к другому без его согласия не может никто.
Я приподняла бровь. Он решил мне лекцию прочитать?
– Ну вдруг не знаешь, – страж развел большими руками и почесал глаз, прикрытый повязкой. – Мне напомнить не сложно.
– Я хорошо училась, и прекрасно знаю, что такое обет обручения. Другое дело, откуда знаешь ты… и знает ли об этом принц?
– А ты любопытная и упрямая, Любава, но упрямство не помогает выжить, когда весь мир против тебя. А любопытство… иногда приводит красивый носик к очень нехорошим последствиям.
Я слабо фыркнула, хотела сказать, что во мне упрямства столько же, сколько ярости, которой очень не хватало, но кровь вдруг полилась сильнее. Пришлось перевернуть плоский камень, снова прижать его к переносице и заскрипеть зубами.
– Вот, лучше молчи, безродная, – ухмыльнулся Киран, – а я тебе все расскажу.
Я дернула уголком губ. А он хороший – этот страж. Хотя бы честный. На кого работает, трудно сказать, но явно не на короля. Хотя если на принца, то откуда он знает, что я после обета? Синарьен ведь ничего не помнит. Не притворяется же ин-тэ?
– Если пытаешься понять, на чьей я стороне, то зря напрягаешься, – страж наклонился, сощурился и шепнул, едва шевеля губами: – Просто помни, что можешь ко мне обратиться за помощью. – И отделил каждое слово: – Любой. Помощью.
За спиной стража хлопнула дверь. Он резко выпрямился и слитным движением отступил от меня подальше. Повернулся к выходу и, поджав руку к животу, низко поклонился, как это делали воины перед представителями ин-тэ.
– Объяснишься? – сухо потребовал Синарьен. От гнева и ярости, что звучали в его тоне, кожу продрал мороз.
– Ваше высочество, у безродной кровь носом снова пошла, пришлось останавливать подручными средствами, – одноглазый еще ниже опустил голову перед ин-тэ и замер, так и не разогнувшись из поклона.
– Выйди, – грубо приказал Синарьен. – Жди за дверью.
Вояка бросил на меня тревожный взгляд, я поджала губы и пошевелила губами «спасибо, я справлюсь», и только тогда мужчина разогнулся и ровным шагом вышел в коридор.
Мы остались одни. Я, принц и колючие искры между нами, способные убить.
– Хорошо, что метка сохраняет чистоту и верность, да, Любава? – шаг, и он оказался совсем рядом. Холодный, злой, бешеный.
– Неужто сохраняет? – я перехватила камень и слабо заулыбалась. Желание подначивать принца было сильнее чувства опасности.
– Лучше молчи, Любава.
– Син…
– Синарьен ин-тэ, мрак побери! – гаркнул и наклонился принц, будто хотел меня ударить или сожрать. – Неужели так сложно запомнить?
Я усмехнулась.
– Прекрасно помню, но не собираюсь перед тобой пресмыкаться, – процедила сквозь зубы и подалась к нему. Так резко, что мы оказались друг напротив друга, скованные взглядами.
Синарьен опешил, мрак зрачков расширился, потащил меня в глубину, но принц не отклонился.
– Упрямая девка! – Его пальцы, ледяные, мерзлые, скользнули по скуле, замерли на моих губах. Стерев капельки крови, принц порывисто вдохнул. Взгляд блуждал по моему лицу. Жадно. Яростно. Будто что-то его сильно разочаровало, и он не может с этим смириться.
– Что с нами случилось, Синарьен… – пролепетала я, подрагивая от его прикосновений. Сжав холодный камушек в кулаке и, стараясь сдержать кровь, засопела.
– Это ты мне скажи…
– Что сказать? Что я сделала не так? Почему ты злишься? Почему такой… чужой?
– Может, лучше сказать, что ты не успела сделать? – он резко отклонился и, достав из-под ворота мятый лист, бросил его мне в лицо.
Рецепт и ритуал разрыва связи… Я вскинула голову, осознавая, что он все не так понял, задышала чаще.
– Где ты взял его? Син, я ведь хотела…
– Не нужно! – перебил он. – Хватит оправданий! Я прекрасно понял, что ты хотела. Пока я выбирался из мертвого мира Ялмеза, из пустоши, кишащей тварями, чтобы тебя спасти, ты решила все за нас двоих. Наши отношения были обречены с самого начала, не стоило и пытаться.
– Я же… Я…
– Довольно, – Син махнул рукой по воздуху, разрезая его ребром ладони. – Наслушался. Шишки набил, стучась в твою крепость. Я устал.
– Ты не выслушал, – хлюпнула носом, горячая юшка снова скользнула по лицу, обогнула губу и переползла на подбородок, но я не пошевелилась, так и сидела, сжимая в кулаке холодный камень и во все глаза глядя на человека, которого когда-то безумно любила.
А сейчас? Люблю или это просто магия прошлого навязывает мне чувства?
Любава
Принц поморщился. Не то от боли, не то от неприязни.
– Что с тобой не так, Любава? – он показал на кровь. – Почему ты больна? Я не понимаю, и лекари ничего не говорят. Никто ничего не говорит…
– Потому что… – я закусила губу, останавливая поток слов. Испытывать гнев обета больше не хотелось, и так досталось, но внезапно появилась идея. Я вскинула голову и прошептала: – Спроси своего отца, Синарьен ин-тэ.
– Решила сделать из короля самого страшного врага? – нахмурился принц. – А ведь он просто за меня беспокоился. Все думали, что ты меня убила после академии.
– Конечно. Украла королевское имущество, отказала принцу, ударила его магией, хотя он сам отвернулся от меня… Ужас! Какая бессовестная! – на вскрик Синарьен еще больше распахнул глаза, будто видит меня впервые и не узнает. Я продолжила кричать, не обращая внимание на кровь, ползущую по губам: – Они сами тебя чуть убили! Меня никто не слушал, никто не верил, что ты жив… Даже твой отец!
Синарьен сильно дрогнул, я заметила, что кожа на его лице посинела, а губы стали темнее воды в океане. Он замерзает, но терпит, не признается, что нуждается во мне.
– Хватит врать, Любава. Я не жив. Пока мое сердце у тебя, практически мертв.
– Конечно, страшно, что меня казнят, и ты за мной пойдешь? Печально… – я развела руками, – но вы сами придумали такие законы.
– Я не боюсь умереть…
В его голосе появились знакомые интонации, бархатистые, легкие, с дребезжанием. Я потянулась к нему, пришлось встать с тахты и зажать нос левой рукой. Коснулась свободной ладонью холодной щеки принца. Синарьен застыл, будто я парализовала его магией, но это невозможно – на мне блоки. Не кандалы, конечно, полегче браслеты. Зато совсем не скрывающие мои шрамы на запястьях.
– Ты жив, Синарьен… ин-тэ О’тэнли. Я знаю это, – поймала его дрожащую ледяную руку, пока он совсем не отдалился. – Чувствую. И ты чувствуешь. Но что-то изменилось.
– Так не может продолжаться вечно, – он прикрыл глаза и тихо, едва слышно проговорил, – без…родная… – и ударение почему-то вдруг переместилось на «а». – Ты в моей власти теперь. Ты это понимаешь?
– Прекрасно понимаю.
– И готова служить? – его голос осип, а из губ вырвался поток прохладного воздуха. Он резко открыл глаза.
Я отшатнулась.
– Служить? – проверила нос, кровь остановилась, но дышать было тяжело. Я сопела и разглядывала лицо напротив.
– Да, – принц прищурился, – согревать меня по надобности.
– Ты имеешь в виду, спать с тобой? – я убрала руку от его лица, будто обожглась, дернулась и случайно скинула подаренный стражем камень.
– Ну не жениться же! – принц отвернулся. – Отец не допустит такой брак.
– Где-то я это уже слышала. Уходи…
– Что?
– Пошел ты, Синарьен! Я не куртизанка для удовлетворения утех, когда приспичит.
– Это мы еще посмотрим.
Я оттолкнула его, стерла рукавом кровь с лица и снова рявкнула:
– Не подходи ко мне! Я лучше умру, чем вот так унижаться и понимать, что всего лишь пешка.
– Моя. Пешка. – Коварно улыбнулся принц. – Как бы ты не сопротивлялась, я знаю, чего ты хочешь. Чего хочет твое тело… И возьму то, что мне принадлежит.
Он приблизился, не осталось места, чтобы отклониться, глубоко и шумно вдохнул, зрачки растянулись на всю радужку и перекрыли темнотой прозрачное серебро.
Меня от его дыхания и близости зашатало, руки потянулись обнять, но я, сдерживаясь изо всех сил, скрутила их на груди. Жар завился по спине и защекотал поясницу. Я сжала пальцы, причиняя себе боль, и процедила:
– Не тебя хочет мое тело. Не льсти себе.
– Ясно…
Синар выпрямился. Ноздри трепетали, губы кривились, а на бледных щеках слабо проявился румянец, грубый шрам на виске стал темно-багряным и белые волосы его лишь оттеняли.
Чтобы не рухнуть, я сомкнула веки, а когда открыла их, принц уже ушел.