Диего де Ланда
Сообщение о делах в Юкатане
Как только ростки кукурузы показываются на поверхности, за ними начинают охотиться различные птицы и вытаскивают их из земли. Иногда из-за этого приходилось сеять вторично. Семена погибают также, если задерживается начало дождей. Позже посевами начинают интересоваться лесные звери, особенно олени, пекари и носухи, а созревающие початки опять привлекают птиц. Земледельцы старались защититься от нападений различных животных усиленной охраной полей. Через 15–20 дней после посева поля расчищались от бурьяна. При этом сорную траву обычно не вырывали, а сбивали, оставляя корни в земле.
Когда початки достигали наибольшего размера, но еще не высыхали, их наклоняли концами вниз; от этого они скорее высыхали и меньше страдали от дождя и птиц. Это сгибание (вац’) делалось в сентябре (ранние сорта) и октябре (поздние сорта). Когда початки окончательно высыхали, начиналась уборка (хоч). Початки ломали, оставляя обертку на стебле, и собирали в плетеные из лиан корзины. Чтобы открыть обертку, употреблялись заостренная палка или рог оленя. Стебли оставались на поле. Уборка ранних сортов происходила в ноябре – декабре. В январе, когда высыхали початки поздних сортов кукурузы, начиналась основная уборка. Часто высохшие початки долго оставались на полях, потому что они лучше сохранялись на стебле, чем в амбарах. Уборка заканчивалась в марте. Одновременно со сбором отбирали большие початки на семена. Их оставляли в обертке. Шелушение обычно производилось на поле. Для этого устраивали навес из жердей; на нем размещали початки и били их толстыми палками. Зерна падали вниз, на подстеленные циновки. Для зерна устраивались в углу хижины-хранилища, защищенные от сырости древесной корой и пальмовыми листьями. Для хранения больших запасов зерна делались специальные амбары (чультун).
При вторичном посеве на том же участке урожай резко сокращался. Третий раз сеять можно было только на участках, расчищенных от высокого леса. Новый лес на выжженных участках вырастал лет через 6–10. Но такие участки с новым низким лесом (хуб-че) были уже гораздо менее плодородны и давали меньший урожай.
По подсчетам Баррера Васкеса, индейцы майя, сохранившие подсечно-огневое земледелие, получают в среднем семь центнеров с гектара. Средняя семья из пяти человек, чтобы прокормиться, должна засевать около трех гектаров (обычно два гектара заняты посевами на вновь расчищенных участках и гектар – вторичным посевом на старом участке). Если принять суточный расход кукурузы в 4 кг, то в этом случае на прокормление семьи уходит 1460 кг, и 640 кг остается для нового посева и на другие расходы. Обработка поля в гектар (учитывая все основные виды работ) занимает в среднем 396 рабочих часов. Таким образом, для обработки трех гектаров требуется около 150 восьмичасовых рабочих дней в год. При этих расчетах следует, конечно, иметь в виду, что майя кроме кукурузы возделывали множество других культурных растений и занимались не только земледелием, но и охотой, рыболовством и пчеловодством. Тем не менее очевидно, что возделывание кукурузы давало значительный прибавочный продукт и открывало широкие возможности для эксплуатации общинников и рабов.
Сообщения других источников не добавляют чего-либо существенного в описание охоты (с. 157, 234), рыболовства (с. 206, 232–233) и пчеловодства (с. 238). Майя охотились на оленей, тапиров, пекари, кроликов, броненосцев, игуан, индюков. Основным охотничьим оружием служили лук и стрелы, копье и дротики, которые бросали с помощью копьеметалки (хуль-че). Для охоты на птиц употреблялась выдувная трубка, из которой стреляли глиняными шариками (сербатан, или иначе сарбакан, на языке майя – ц’он). В большом ходу были также силки с мертвыми петлями (ле) и различные ловушки. Охота была приурочена к определенным охотничьим сезонам, в начале которых справлялись праздники охотников (с. 198, 204). Обращает на себя внимание сообщение Ланды о том, что лук не был известен у майя до появления в Юкатане мексиканцев (с. 120). В связи с этим следует отметить, что на древних фресках Бонампака (VIII в.), изображающих военные сцены, совершенно не встречается изображений лука (хотя, с другой стороны, обломок лука найден при раскопках Вашактуна, в слоях более раннего времени).
К описанию пчеловодства следует добавить, что майя употребляли ульи – полые обрубки древесных стволов с небольшим отверстием сбоку. Наряду с разведением пчел на пасеках значительную роль играл сбор меда диких пчел в лесах. По словам Лас Касаса, Юкатан особенно отличался изобилием меда.
При изучении материальной культуры майя следует иметь в виду, что примитивный характер орудий земледелия (заостренная палка) связан с топографическими условиями (каменистая почва не давала возможности применять более совершенные орудия), а отсутствие металлургии объясняется тем, что в области расселения майя не было руды. Металл (главным образом золото и медь), из которого сделаны различные предметы, найденные в Юкатане (топорики, золотые диски с изображениями, колокольчики и т. д.), – иноземного происхождения (из Мексики и Панамы).
Социальный строй майя – одна из наиболее сложных проблем. Неясно, насколько далеко зашел процесс разложения родового строя и образования классов. На основании данных Ланды и других источников можно предполагать, что общество майя было уже классовым. Возможно, что период гегемонии Майяпана связан с усилением рабовладения. Окончательное решение всех этих вопросов, особенно после прочтения иероглифических надписей, потребует, конечно, специального изучения.
Социальный строй майя имеет много общего с древневосточным обществом на раннем этапе развития (древнейший Шумер и Египет). Как и на Древнем Востоке, мы находим у майя достаточно развитое рабовладение наряду с сохранением общины, расслаивающейся на рабов и рабовладельцев. Военно-рабовладельческая знать наряду с рабами эксплуатировала и общинников. Имелась развитая меновая торговля, в связи с чем из общинников выделялись богатые и бедные. Частная собственность защищалась жестокими законами. Общество майя, подобно древневосточным обществам, развивалось очень медленно.
По данным Ланды и других источников, основную массу населения составляли зависимые общинники и рабы.
Можно определенно утверждать, что жители селения составляли территориальную общину. Материалы переписей XVI в. (см., например, CIW, Publ. № 523, 1940) показывают, что в каждом селении жили люди с самыми разнообразными родовыми именами, а одни и те же родовые имена были распространены по всему Юкатану. По словам Ланды (с. 158), юкатанец, попавший в незнакомую местность, всегда мог рассчитывать встретить людей, носящих то же родовое имя. Для обработки земли, охоты, рыбной ловли, добычи соли жители селений объединялись в большие группы. Гаспар Антонио Чи, как и Ланда, говорит, что границы между селениями отсутствовали и земли были общими. Каждый год жители селения разыскивали в ближайших лесах местность с наиболее плодородной почвой и совместно обрабатывали ее, выделяя на каждую семью участок определенных размеров (хун-виник). Тоззер отмечает, что размер этого участка, указанный у Ланды, слишком мал, чтобы прокормить семью. Но ниже Ланда говорит, что сеяли одновременно в разных местах. Эти поля (на которых сеяли главным образом кукурузу) не могли сделаться постоянной собственностью общины или отдельных семей, потому что их приходилось надолго бросать через 2–3 года из-за истощения почвы. Те участки, которые не нужно было менять, как, например, плантации фруктовых деревьев и какао, оставались постоянной собственностью отдельных владельцев (главным образом, конечно, знати) и отмечались межевыми знаками (с. 159; Гаспар Антонио Чи, «Сообщение об обычаях индейцев»). В частной собственности находились также пасеки, месторождения соли и т. д. Среди жителей селений было значительное имущественное неравенство. Как Ланда, так и другие источники упоминают богатых (айик’аль), занимавших промежуточное положение между знатью и «простым народом» (с. 141).
Жители селений несли многочисленные повинности. Они обязаны были обрабатывать поля знати, строить дома «сеньоров», храмы и дороги, платить дань «сеньорам», делать подношения жрецам и содержать военный отряд во время походов (с. 117, 150, 171). Гаспар Антонио Чи явно старается приуменьшить размеры дани. В «Сообщении из Текала» (CDU, XI, 176) он говорит, что во времена гегемонии Майяпана вся дань ограничивалась подношением раз в год курицы и небольшого количества кукурузы во время жатвы. В других «Сообщениях» он прибавляет еще хлопковые ткани, мед и душистую смолу. По Ланде, в состав дани входило все, что было нужно «сеньору» (с. 117). Это подтверждается другими источниками. Автор «Сообщения из Теките» (CDU, XI, 105) сообщает: «Старики этой страны говорят, что эти провинции были разделены между многими сеньорами, и в каждой провинции был сеньор находящихся там селений, и этим упомянутым сеньорам подчинялись их подданные и платили дань этому сеньору тем, что имели под руками, как то [хлопковые] ткани, куры, кукуруза, бобы, индейский перец, рабы. Того, кто не давал дани, они приказывали принести в жертву».
Известия о рабовладении у майя чрезвычайно скудны. Судя по некоторым данным, количество рабов было очень велико. По цитированному выше «Сообщению из Теките» видно, что рабы входили даже в состав дани «сеньорам». Главным источником рабства был захват военнопленных. Поэтому рабами владела прежде всего военная знать. Войны часто велись только для того, чтобы добыть рабов. В «Сообщении из Хокаба» (CDU, XI, 89) говорится, что жители служили местному касику «в лесных войнах, каковые войны велись непрерывно этой провинцией с соседями, и они брали в плен и продавали в рабство тех, кого захватывали». По Ланде (с. 171), исключение делалось только для знатных пленников, которых приносили в жертву. Это подтверждает и Гаспар Антонио Чи: «Взятые в плен на войне, если они были бедными, оставались рабами; если же они были людьми знатными, их приносили в жертву идолам, хотя некоторых из них выкупали» (Тоззер, 1941, 231). Ланда в нескольких местах упоминает, что в рабство обращали воров даже за небольшую кражу (Лисана говорит, что достаточно было украсть три початка кукурузы), в связи с чем количество рабов резко возрастало в голодные годы (с. 190). Несколько более подробные сведения дает Гаспар Антонио Чи: «Вор оставался рабом, пока его не выкупали, а если это было невозможно, то он оставался рабом на всю жизнь. Дети рабов оставались рабами подобно своим родителям, пока их не выкупали. Тот, кто делал беременной рабыню или женился на ней, становился рабом владельца такой рабыни, и то же было с женщиной, которая выходила замуж за раба. Если случалось, что раб или рабыня умирали вскоре после того, как владелец продал их, упомянутый продавец должен был возвратить часть цены упомянутого раба покупателю; то же было, если раб убегал и его не находили». Кроме воров в рабство обращали убийцу, если он был моложе своей жертвы, разведенных жен, сирот и несостоятельных должников, которые оставались рабами, пока не уплачивали долг. Законы относительно обращения в рабство свободного, вступившего в связь с рабыней, отнюдь не касались «сеньоров», которые держали красивых рабынь в качестве наложниц (с. 165).
Рабами велась широкая торговля, причем не только внутренняя, но и внешняя, с «землей Улуа» (Гондурас) и Мексикой, через Табаско. По словам Овиедо (8, XXX), раб оценивался примерно в 100 бобов какао.
Меньше всего сведений о том, для каких работ использовались рабы. Ланда вовсе ничего не говорит об этом; Когольюдо, касаясь положения рабов (из военнопленных) у майя, замечает: «В этом они были жесточайшими и обращались с ними сурово, используя их для всех физических работ». Можно не сомневаться, что рабы использовались для обработки полей «сеньоров» и строительства зданий. Из скудных сообщений других источников известно, что купцы для переноски тяжестей пользовались караванами рабов-носильщиков. Ангиера (1516 г.), рассказывая о встрече Колумба в четвертое путешествие с индейскими лодками, говорит: «Их тащили голые рабы с веревками вокруг шеи». По словам «Хроники из Калькини» (с. 38), «в Хинале [остров Хайна] морем владел также Ах Кануль. Там были лодки Ах К’ин Кануля, там было их четыре, для его рабов, чтобы ловить рыбу».
Некоторые зарубежные исследователи, например Росадо Охеда (ΕΥ, II, 211), пытаются утверждать, что рабство у майя появилось только после тольтекского завоевания. При этом главным аргументом служит фраза Ланды: «Коком начал первый обращать в рабство» (с. 121). Но Ланда несколько ниже говорит, что Коком начал обращать в рабство не военнопленных или преступников, а «простой народ». Таким образом, речь идет об обращении в рабство свободного населения (или, точнее, зависимых общинников), что и вызвало восстание. Это подтверждает и рассказ Понсе (1932, 354): «Старые индейцы говорят, что Шиу с помощью других вождей убил Кокома, который был величайшим сеньором и более значительным, чем он. И чтобы сделать это, он возмутил их против него, рассказав им и заставив поверить, что Коком тайно продал местных индейцев иноземным торговцам». Тоззер (1941, 35) отмечает, что изображения рабов встречаются в памятниках искусства с древнейшего периода истории майя (стелы и перемычки в Наранхо, Ишк’ун, Калак’муль, К’абах и т. д.). Можно предполагать, что рабовладение утратило патриархальный характер уже в первые века нашей эры, когда возникали города-государства.
К сожалению, ни Ланда, ни другие источники не говорят о положении ремесленников. Ланда упоминает только скульпторов, изготовлявших статуи богов, и лекарей. Между тем археологические данные свидетельствуют о высоком развитии ремесла, главными отраслями которого были гончарство, изготовление оружия из кремня и обсидиана (вулканического стекла) и, наконец, изготовление различного рода предметов роскоши (богатая одежда, подвески, браслеты, веера и т. д.) и культовых предметов (статуэтки, амулеты). Строительство грандиозных сооружений в городах требовало большого количества каменщиков, архитекторов, скульпторов, живописцев. Ремесленники жили в городах. Из различных ремесленных изделий только ткани постоянно упоминаются в составе дани, которую платили «сеньорам» жители селений. Это объясняется тем, что ткачеством и плетением циновок занимались сельские женщины.
Экономическое господство знати у майя было основано как на эксплуатации труда зависимых общинников, так и на владении наследственными угодьями и эксплуатации труда рабов. Труд зависимых общинников эксплуатировался двояко. Во-первых, общинники обязаны были обрабатывать поля знати. При ежегодной расчистке лесов выделялись участки для знати, в десятки раз превышавшие надел рядового общинника. Урожай с этих участков (в основном кукуруза) шел на содержание знати. Во-вторых, общинники платили дань в «достаточных», по словам Ланды, размерах. В наследственных «имениях» знати, которые Ланда упоминает неоднократно, вероятно, широко использовался труд рабов. Из наследственных владений знати в «Сообщениях из Юкатана» и других источниках особенно часто упоминаются плантации какао. Это объясняется тем, что бобы какао служили единицей обмена. Санчес де Агиляр (1892, 98) пишет, что «сеньоры» Купулы выращивали какао, так как оно «заменяло золото» в этой стране и служило «монетой» на городских рынках.
Знать была освобождена от уплаты дани. «Все горожане и жители, которые жили внутри ограды Майяпана, были освобождены от дани, а там жили все знатные страны», – говорит Гаспар Антонио Чи (Тоззер, 1941, 230). В отношении рабов власть знатных не была ничем ограничена (с. 165), в отношении зависимых общинников они обладали административной и судебной властью. К преступникам из знати применялись совсем иные санкции, чем к общинникам (с. 172), с другой стороны, то, что считалось преступлением для общинника (например, связь с рабыней), разрешалось знатным. В случае войны знать должна была являться под знамена правителя, а в мирное время принимала постоянное участие в религиозных обрядах. По словам Гаспара Антонио Чи, знатные почти каждый день посещали храмы: «Было правило и обычай, чтобы упомянутые сеньоры и потомки основателей Майяпана и их семьи служили в храмах идолов и в церемониях и праздниках» (Тоззер, 1941, 230). Множество различных источников подтверждает, что права знати были наследственными, а само слово альмехен («знатный») на языке майя означает «сын отца и матери» (аль – «сын женщины», мехен – «сын мужчины»). В колониальный период права знати были подтверждены королевским правительством, причем знать майя была приравнена к испанскому дворянству (идальго).
После разрушения Майяпана, с середины XV в. до испанского завоевания, Юкатан был разделен на независимые области, которые в испанских источниках называются провинциями или касикствами (cacicazgo). Во главе независимой области стоял халач виник («великий человек»), имевший резиденцию в главном городе области. Подвластными халач винику городами и селениями управляли назначенные им батабы. В испанских источниках XVI в. и халач виник, и батаб обычно называются одинаково – «сеньор», «губернатор», касик, хотя все же чаще халач виник именуется «сеньором», а батаб – касиком. Такое смешение названий отчасти объясняется тем, что после испанского завоевания должность халач виника исчезла, и остались только батабы, получившие испанское дворянство. Перед испанским завоеванием в некоторых провинциях было по несколько халач виников (CDU, XIII, 23, 53, 150), тогда как в других – только батабы, слабо связанные друг с другом.
Халач виники каждой провинции всегда принадлежали к одной правящей династии, причем знатность определялась происхождением по отцу по прямой линии (яш ч’ибаль). По словам Ланды, должность халач виника была наследственной и переходила от отца к старшему сыну, хотя это правило иногда нарушалось, как свидетельствует «Родословное дерево Шиу». По Гаспару Антонио Чи, правящие роды вели свое происхождение от «основателей Майяпана», т. е. от тольтекских завоевателей. Так, Кокомы (провинция Сотута) считали своим родоначальником К’ук’улькана. «Народ Юкатана поклонялся и почитал этого бога Кетцалькоатля и называл его К’ульк’улькан, и говорят, что он прибыл туда с запада… Они говорят, что от него произошли короли Юкатана, которых они называют Кокомы, что значит внимающие» (Торквемада, 1723, II, 52). Нох Кабаль Печ, родоначальник династии Печ, сделавший своей столицей Мотуль (провинция Кех Печ), был «близкий родственник великого сеньора Майяпана [т. е. Кокома]» (CDU, XI, 78). Династия Челей (провинция Чик’инчель) вела свое происхождение от «знатного юноши» На Mo Чель, зятя майяпанского жреца. Следует отметить, что правители трех упомянутых династий – Кокомы, Печи и Чели – носили титул ахау («владыка»), который в колониальное время стали применять к испанскому королю.
В источниках нет указаний на то, что власть халач виника была ограничена. Он ведал всеми внутренними и внешними делами подвластной ему области и был главнокомандующим во время войны. По словам Ланды, сбором дани с подвластных городов и селений и приемом посетителей занимался кальвак (буквально «ускоряющий работу»), бывший «мажордомом» халач виника. Советником халач виника был верховный жрец (с. 117). Можно предполагать, что халач виник обладал высшей духовной властью (по словарю из Мотуля «халач виник» может означать «епископ»). В особо важных случаях он был верховным судьей. По Когольюдо, «сеньоры [т. е. халач виники] обладали неограниченной властью, и то, что они приказывали, выполнялось неукоснительно. Они имели в селениях касиков или знатных [т. е. батабов], чтобы выслушивать судебные дела и народные требования. Он [батаб] принимал тяжущихся или посредников, и когда дело было выслушано, если случай был серьезным, то обсуждал его с сеньором [халач виником]» (Когольюдо, 1868, IV, 4). При судебном разбирательстве и батаб, и халач виник получали от обеих сторон «подарки».
По словам Ланды, батабов назначал халач виник (с. 117). Это подтверждает и «Хроника На К’ук’ Печ». Поэтому в качестве батабов часто фигурировали родственники халач виника. В провинциях Кех Печ, Сотута и Купуль значительное число батабов принадлежало к яш ч’ибаль, прямой линии по отцу правящей династии. Должность батаба была пожизненной. Ланда говорит, что после смерти батаба халач виник обычно передавал эту должность его сыну. Из «Хроники На К’ук Печ» видно, что сыновья батаба могли назначаться батабами других селений при жизни отца. В книге Чилам-Балам из Чумайеля говорится, что в начале каждого «двадцатилетия» (к’атуна) все батабы должны были являться к халач винику, чтобы доказать свою знатность и получить подтверждение своих полномочий. Устраивался своего рода экзамен. Испытуемые должны были обладать некими тайными знаниями, которые именовались «слова Суйва» и, очевидно, передавались от отца к сыну. Суйва, по определению Баррера Васкеса, – древнее название острова Кармен или, может быть, всей лагуны де Терминос на юго-западе Юкатана, откуда пришли тольтекские завоеватели и тутуль шиу. В эпосе киче «Пополь Вух» Суйва отождествляется с древней столицей тольтеков и «Семью пещерами», легендарной прародиной мексиканцев. Вопросы, которые задавал батабам халач виник, сохранились в сильно искаженном виде (они записаны не ранее конца XVI в.) и представляют собой замысловатые загадки (например, халач виник требует, чтобы испытуемый принес ему солнце, на котором сидит зеленый ягуар и пьет кровь; ответ: яичница с зеленым перцем). Вся эта церемония была, по-видимому, чисто формальной.
Власть батаба была ограничена. Прежде всего он зависел от халач виника и выполнял его приказы. Далее, он должен был согласовывать свои действия со жрецами, «которым они [жители] подчинялись, хотя и не так, как батабам» (CDU, XIII, 182). Наконец, при батабе было 2–3 советника, ах куч каб («держатели земли»), которые могли опротестовать решения батаба. По предположению Ройса, эти советники представляли интересы богатейших жителей селений. В ряде случаев батабам приходилось либо мало считаться с халач виником, либо подавлять сопротивление своих «советников». Представителями батаба и исполнителями его приказаний были особые должностные лица – ах к’улель. Низшие служители (тупиль) выполняли полицейские функции (в колониальное время этих служителей называли альгвасилами).
В «Сообщениях из Юкатана» (CDU, XIII, 103–104) говорится: «Они [жители селений] не платили ему [батабу] никакой дани; они только поддерживали его тем, что изготовлялось или сеялось». Это утверждение, очевидно, нужно понимать в том смысле, что батабу доставалось гораздо меньше, чем халач винику (с. 142). Например, жители селения дона Педро Шиу (уже в колониальное время) обязаны были возделывать для него кукурузное поле, предоставлять ему каждую неделю мужчину и женщину для домашних работ и ремонтировать его дом по мере надобности («Хроника из Ошк’уцкаба»).
Обязанностью батабов было наблюдение за сельскохозяйственными работами. Батабы «имели заботу распоряжаться постройкой и ремонтом домов своего селения, посевом всего, что нужно для пропитания, и своевременной обработкой и возделыванием полей» (CDU, XI, 80). Сроки сельскохозяйственных работ устанавливались жрецами.
Как указывалось выше, батабы обладали также судебной властью. «Они наказывали преступления своих вассалов; убийцам причиняли смерть таким же образом, как они причинили; прелюбодеев наказывали смертной казнью; их помещали в высоте в публичном месте, где их все могли видеть; воров, если они не имели чем заплатить за украденное, обращали в рабство, пока они не были в состоянии заплатить за то, что украли. Следствие вели устно, со свидетелями, хотя имели буквы или знаки, которые понимали, но им обучали только сеньоров и жрецов» (CDU, XI, 80). По Гаспару Антонио Чи, не всех убийц казнили: «Убийца, если он убил не стрелой, подлежал смертной казни; если же убийца был моложе своей жертвы, его обращали в рабство, если же убийство было случайным и без злого умысла, он платил раба за убитого» (Тоззер, 1941, 232). Источники упоминают особых должностных лиц «наподобие юристов», которые вместе с батабом разбирали судебные дела.
Во время войны батаб командовал отрядом воинов своего селения. По словам Ланды, воины были постоянными и во время походов получали жалованье. «В прежние времена, как сказано выше, у них был человек, который командовал ими, как и теперь; это был тот, кого они называли батаб. Как сказано выше, упомянутый был капитаном» (CDU, XIII, 185–186). Кроме батаба, был еще второй военачальник, цакон, которого, по словам Ланды, избирали на три года (т. е., собственно, на четыре, так как он переизбирался на четвертый год). В «Сообщении из Дохот» говорится: «Этот народ, как рассказывали мне два здешние старика, знал трех принципалов, один назывался на их языке батаб, что значит на нашем языке капитан. Они не платили ему дань, но собирались в его доме обсуждать некоторые дела, и когда шли на войну, он был у них во главе», и далее: «Капитаны, которых они выбирали для войны, назывались накомы, и если какой-либо из этих накомов обращался в бегство или его убивали, то его солдаты также обращались в бегство и убегали, и тогда при погоне многих из них убивали, но при всем том, когда мы пришли в эту страну, в ней было бесконечно много людей, чего нет сейчас» (CDU, XIII, 208–209). Тоззер, Ройс и другие авторы полагают, что батаб только находился при войске, а командовал фактически након. По рассказу Ланды скорее можно заключить, что было наоборот. У Ланды, как и в цитированном выше тексте, говорится, что наконов было два. Один из них приносил человеческие жертвы (что связано с военным ритуалом, так как в жертву приносили прежде всего знатных пленников). Обязанностью второго накона (которого избирали раз в четырехлетие на военном празднике) было также выполнение военного ритуала и соблюдение разных запретов. Таким образом, фактически командовал отрядом, очевидно, батаб («постоянный военачальник» – в тексте Ланды), а наконы выполняли главным образом жреческие функции.
Особую прослойку среди знати составляли жрецы. Жрецами делались обычно сыновья самих жрецов или же младшие сыновья знатных (старший сын наследовал отцу). Должность верховного жреца, по Ланде, была наследственной. Жречество играло громадную роль в общественной жизни, так как в его руках был сосредоточен не только религиозный ритуал, но и почти полностью научные знания и искусство. Верховный жрец, бывший советником халач виника, назначал жрецов в селения, которые, в свою очередь, были советниками батабов. Будучи единственными знатоками календаря, жрецы устанавливали сроки сельскохозяйственных работ.
Следует упомянуть также купцов-профессионалов, которые были частью из знати, частью из разбогатевших общинников (айик’аль). Различались торговцы местные и путешествующие. Последние доставляли свои товары на громадные расстояния с помощью рабов-носильщиков или на лодках. Между всеми важнейшими городами были проложены дороги, мощенные щебнем (сакбе). Кортес во время похода в Гондурас пользовался картами дорог, употреблявшимися купцами.
На морских побережьях для перевозок употреблялись долбленые лодки с парусами, вмещавшие до 40 человек. Одну из таких лодок, груженную пестрыми тканями, какао и металлическими изделиями, встретил Колумб у берегов Гондураса во время четвертого путешествия. В городах были устроены обширные рынки, а также «дома отдыха», в которых за определенную плату могли останавливаться купцы с товарами. Торговля велась в установленные дни. Майя вели торговлю не только внутреннюю, но и внешнюю, с соседними народами. В качестве товаров фигурировали рабы, какао, кукуруза, мед, соль, перец, бобы, тыквы, плоды, ваниль, напитки, хлопковая пряжа, ткани, шкуры, одежда, животные, оружие, кремень, обсидиан, ступки из камня, посуда из дерева, глины и камня, воск, медь, серебро, золото, драгоценные камни (особенно нефрит), раковины, перья кетцаля и других птиц, украшения, статуэтки, музыкальные инструменты, краски, бумага, копал, чикле (смола дерева сапоте), каучук, лечебные травы. Многие из этих товаров доставлялись в Юкатан извне. Важнейшими юкатанскими товарами были ткани, мед и воск, а также рабы, кремневое оружие, соль и рыба. Металлические изделия, которых не было в Юкатане, доставлялись из Мексики, Гондураса, Никарагуа, Панамы и даже Колумбии.
В качестве главной единицы обмена употреблялись бобы какао. Реже для той же цели использовали раковины, полотнища определенных размеров, мексиканские медные топорики и колокольчики, нефрит, а в Гватемале также перья кетцаля. По словам Овиедо, в Никарагуа раб стоил 100 бобов какао, заяц – 10, проститутка – 8–10. Испанский реал приравнивался к 80–100 бобам какао. Какао в качестве единицы обмена сохранялось долгое время после испанского завоевания. Так, в колониальное время за совершение языческого обряда накладывался штраф до 125 000 бобов какао.
Семья у майя, по-видимому, была переходной от парной к моногамной, причем некоторые данные позволяют предположить наличие большой патриархальной семьи. Ланда, Лисана и Когольюдо утверждают, что майя не имели более одной жены. Санчес де Агиляр говорит о полигамии, но он, по-видимому, имеет в виду наложниц знати (Тоззер, 1941, 100). В «Сообщении из Мотуля» говорится: «Они никогда не имели брачных отношений более чем с одной женщиной, но они оставляли ее по незначительным поводам и женились снова, и были мужчины, которые женились 10 и 12 раз, и женщины могли также свободно покидать своих мужей и брать других, но в первый раз их венчал жрец» (CDU, XI, 80). Тем не менее перемена жен не одобрялась (с. 160), а прелюбодеяние каралось смертью. Женщины не принимали участия в общественной жизни. Им запрещалось наследовать имущество (с. 158), участвовать в религиозных церемониях, посещать храмы (с. 177), есть вместе с мужчинами (с. 152) и даже смотреть на них (с. 177). Монах Лоренсо Бьенвенида писал в письме испанскому принцу Филиппу: «Вашему высочеству надлежит знать, что в этой стране едва ли есть дома, где живет только один домохозяин. Напротив, каждый дом имеет двух, трех, четырех и даже более; и среди них есть один патриарх (paterfamilias), который является главой дома» (CIW, Publ. № 523, СААН, v. VI, № 30, 1940, с. 14).