Джавид Алакбарли
Бомба
– Ну, и каков результат?
– Нет, я не могу озвучить эту цифру мужчине. Да, да, да. И не смейся. Тебе – восемнадцать, а мне – восемьдесят пять. У нас с тобой на двоих одна цифра – восемь. И то приятно. Но при всём этом ты всё же – мужчина, а я – женщина. Тебе не положено знать о том, сколько же мужчин было в моей жизни.
– А вы уже проговорились, что их было всего семь.
– Да, в умении делать логически верные выводы тебе не откажешь. Всё-таки, из всех мужских достоинств, интеллект – это, видимо, самый главный. И самый притягательный. Недаром же я всё время думаю о том, что будь я молоденькой девушкой, я бы обязательно совратила бы тебя.
– Но тогда, когда Вы были молоды, я ещё не родился.
– А ты что, не умеешь пользоваться машиной времени? Если меня можешь отправить в прошлое, то ты и себя сможешь отправить куда угодно. И в прошлое, и в будущее. Вот и встретились бы. Горячий восточный парень и немецкая девочка-красавица. Даже с какими-то не до конца понятными графскими корнями. Хотя, судя по твоей внешности, ты тоже, видимо, не дворняжка. Ну, я не знаю всех этих ваших восточных тонкостей.
– Вы, вообще-то, плохо себе представляете, как работает машина времени. Она может отправлять человека и в прошлое, и в будущее. Но при этом она не в состоянии изменить его возраст. Если Вас переместить на пятьдесят лет назад, в прошлое, то Вам и там будет восемьдесят пять. А если меня отправить вдогонку к Вам, то мне по-прежнему будет восемнадцать. А Вы же хотите, чтобы машина времени Вас ещё и омолаживала. А такого просто не бывает. Да и сама машина времени существует только в наших мечтах. В реальности её нет, и навряд ли кому-нибудь удастся её соорудить.
– Нет, ты всё-таки зануда. Не даёшь помечтать. Весь кайф мне обломал. Кстати, это твоё выражение. Я его часто здесь использую. И знаешь, оно пользуется успехом. Ну, давай рассказывай, почему ты не пришёл с утра.
– Сейчас расскажу.
– Кстати, ты знаешь, что у Герберта Уэллса, который придумал дурацкую машину времени, и у вашего этого Максима Горького долгое время была одна и та же любовница? Эта женщина была разведчицей и писала доносы на каждого из них. Ей поручили присматривать за Уэллсом потому, что он был социалистом, ездил в СССР и находился под вечным колпаком спецслужб. А ещё она следила за Горьким. Тот был слишком известен в мире. В Советском же Союзе не хотели, чтобы он болтал что-то лишнее. А он разное говорил. И за, и против тех, кто правил тогда бал в Совдепии. Говорят, что, в конечном итоге, именно она отравила Горького, спокойно закрыла ему глаза и вернулась в постель к Уэллсу. Видишь, иногда так бывает. Наверное, мы, женщины, все такие. Сами порой не понимаем, кого же мы, в конце концов, любим. Кстати, тебе будет интересно, что эта женщина очень любила икру. Ну, и ещё водку.
– А я не люблю водку. И она меня не любит. Не желает задерживаться у меня в желудке.
– Запомни. Неразделённая любовь – это чушь собачья, которую придумали глупые романтики, ищущие повод для того, чтобы пострадать. Если его ищешь, то всегда найдёшь. И будешь страдать. Ну, и хорошо. Если очень хочется, то можно и пострадать. Но помни, что страдать должны те, кому это доставляет удовольствие. А любовь, если она есть, то она всегда взаимная. Полюби водку, и она обязательно полюбит тебя.
Нет, я всё-таки обожал свою подопечную. В ней было столько жажды жизни, что даже лёгкая форма деменции, явно присутствующая у неё, не могла испортить наше общение. Конечно же, и я, и она прекрасно понимали, что наши контакты не совсем укладываются в рамки того протокола, по которому учащиеся гимназии обязаны были проводить один день в неделю в доме престарелых. Но я ощущал это не как повинность, а как некий подарок судьбы. Всё же я получал огромное удовольствие от общения с этой Фрау.
В прошлом году я был прикреплён к другому дому престарелых. Он был муниципальным, и там было очень много тяжёлых больных. Моя работа у них заключалась в основном в том, чтобы купать, с помощью медсестры всех этих больных и менять им постельное бельё. Не все они были в коме, но об общении с ними не могло быть и речи. Отсутствующий взгляд и полное погружение в себя там были нормой. А этот дом престарелых был частным. Он гораздо больше напоминал просто хорошую гостиницу, а условия для больных здесь были идеальные. Да и больные здесь были совсем другие. У них был здесь даже свой ресторан, из которого можно было заказывать еду в комнату. Его Фрау не очень жаловала, считая, что он недостаточно хорош для неё. Еду она, как правило, предпочитала из ресторана в пешеходной зоне. Там хорошо знали её вкусы и пристрастия, да и к тому же всегда могли организовать специально для неё быструю доставку.
Вскоре я, конечно же, начал во всех подробностях и деталях описывать всё то, что со мной происходило вчера вечером и сегодня утром. Она смеялась до слёз. А потом почему-то зациклилась на том, сколько же презервативов было использовано в этой латексной бомбе.
– Двадцать восемь. И ещё пять мы испортили, когда заполняли их водой.
– Всё-таки ты изверг. Варвар и вандал. Сколько же мгновений удовольствия ты уничтожил ради того, чтобы помочь какому-то поганцу. Что же мы имеем в результате? Ведь ты же ему так и не помог. И презервативы использовал не по назначению. Жаль.
– Парня?
– Нет, презервативы. А теперь честно скажи мне только одно: ты идиот или нет?
– Думаю, что нет. Вернее, надеюсь, что нет.
– А я почти уверена, что идиот. Давай порассуждаем. Он появляется у вас в гимназии неведомо откуда и уводит твою девушку. Ты его должен ненавидеть. Отомстить за всё это. Прежде всего за унижение. А ты мастеришь бомбу, чтобы его не услали обратно в его эту чёртову Барселону. Где логика? Если она и есть, то это логика идиота. Ну, почти, по Достоевскому. Разве нет?
Пока она пыталась выяснить степень моего идиотизма, я усаживал её в коляску. Потом мы с ней погуляли. Вначале в саду вокруг пансионата, а следом и в пешеходной зоне. Выпили кофе и съели десерт в ближайшем кафе. И даже задули единственную свечку на её кусочке торта. Когда я вернулся с ней в её комнату, цветы были в вазе, стоящей у окна. Она им очень обрадовалась. Но её явно уже клонило в сон. Я уложил её спать, и мы с ней простились. До вечера. Вечером нам предстоял поход в театр.
Я был уже у выхода, когда мне сказали, что главный врач дома престарелых хочет увидеться со мной. Не успел я войти, как он устроил мне настоящий допрос. Первый его вопрос звучал так:
– Что ты сделал со своей подопечной?
– Ничего.
– С тех пор как ты появился у нас, у нее пропало это вечно сонное выражение лица, и даже анализы улучшились. Теперь она развлекает всех наших больных. Как заправский комик. Скажи честно, может ты ей какие-то БАДы таскаешь? Признайся же, какие именно. Мне очень важно это знать. А может это анаболики?
– Да ничего я ей не таскаю.
– Мне звонил её сын из Америки. Задал кучу вопросов и очень хвалил меня за то, что его матери стало лучше. Я только поддакивал и со всем соглашался. А сам всё время думал о том, стоит ли мне признаваться и говорить, что понятия не имею о том, почему у неё вдруг всё стало так хорошо.
Когда я в свою очередь спросил у него, что такое БАДы и анаболики, то он мне прочитал целую лекцию о столь ненавистных ему биологически активных добавках. Уже спустя полчаса, когда я ему всё рассказал про все секреты нашего общения с Фрау, он уже просто смеялся. Тоже до упаду. А ещё я ему поведал о моих рецептах борьбы с деменцией.
Моя мать как-то имела неосторожность рассказать мне об исследованиях, посвященных имитации исторических процессов. Ну, скажем, возьмем Грецию эпохи Пелопонесской войны. На основании многих косвенных данных вы можете выстроить математическую модель общества того времени и подсчитать, что и сколько потреблял в пищу, скажем, самый обычный раб, сколько у него было хитонов и т.д. Это меня, как говорится, зацепило и я стал к месту и не к месту, исходя из общей логики событий, разных и всяких деталей, фантазировать на различные темы.
Бывало, что попадал пальцем в небо. Но случалось и так, что я поражал своей, якобы, осведомлённостью. Так я удивил Фрау, рассказав ей про некоторые обстоятельства её жизни. Конечно же, я не мог создавать математические модели. Но саму идею эксплуатировал сполна. Всего лишь по каким-то обрывкам информации, её фразам, рассказам, комментариями я слепил классный рассказ о том, что было в её жизни. О том, что есть здесь и сейчас. И о том, что в результате всё будет у неё просто отлично. И завтра, и даже послезавтра. В ответ же на ее изумлённый вопрос:
– Как ты всё это узнал? Ведь этого никто не мог тебе рассказать.
Я лишь ответил:
– Всё очень просто. Сейчас расскажу.
А дальше я уже просто раскололся и поведал ей об основных идеях имитационного моделирования. Она так разволновалась, что мне пришлось её отпаивать успокоительными каплями. Но, в конечном итоге, она взяла всё это на вооружение. И все эти знания её так распирали, что спустя несколько месяцев она стала эдакой Шахерезадой дома престарелых. Всё, что я демонстрировал ей, занимаясь её конкретной жизнью, она стала применять ко всем обитателям этого дома.
– А что это за доска, которую ты ей приволок?
– Это нарды. Ну, есть такая восточная игра. С очень простыми правилами. В меру занятная и увлекательная. Мы с ней играем каждый раз, когда я прихожу. Вначале я выигрывал. А теперь почему-то всё время выигрывает она. В прошлый раз она мне говорила, что нашёлся какой-то мастер, которому она поручила сделать несколько таких досок. А то её доску уносят, а потом она всё пытается выяснить, в какой же комнате проходит турнир по нардам. Главное ведь там это – доска. А для самой игры сгодятся те же фишки, что и для шашек.
