Джавид Алакбарли
Саид
В период «отсидок» между поездками в арабские страны я защитил две диссертации, опубликовал весьма серьёзные монографии и стал одним из редких специалистов по средневековой восточной философии. Всё это было просто замечательно, если бы не одно обстоятельство. Союз развалился, и в результате сотрудничество с арабскими странами сошло на нет. Для меня же это значило, что исчез мой надёжный и постоянный источник высокого дохода.
Вот именно тогда от меня ушла жена. И забрала сына. Жена ушла не очень далеко. К соседу по лестничной площадке, которого мы всегда между собой презрительно именовали торгашом. Но время и деньги изменили как его плебейскую внешность, так и отношение людей к нему. А потом они купили квартиру в новостройке и переехали. Сын же начал считать меня нищим неудачником. Видимо, это была жёсткая формулировка моей жены. И его последний визит ко мне всего лишь подтвердил, что он был полностью солидарен со своей матерью в оценке моей личности и всего того, чего я смог достигнуть в этой жизни.
Я остался в одиночестве. Со своими книгами и множеством тараканов в голове и на моей холостяцкой кухне. Иногда я их травил. Но чаще всего мы дружили. Была некая закономерность в наших отношениях. Чем хуже было моё материальное положение, тем больше становилось этих рыжих наглецов. А сейчас, когда мой гость допивал свой чай, один из них пробежал через стол и исчез в мусорном ведре.
Этот парень взглянул на этого смелого таракана, усмехнулся и спросил меня:
– Ну, что? Давайте попробуем, а? Может, получится? Или тараканья компания уже привлекает вас гораздо больше, чем студенты? Соглашайтесь. Всё-таки таких педагогов от бога уже совсем не осталось. У вас будет картбланш. Никакой писанины и отчётов. Будете учить только тех, кто прошёл ваш отбор и только тому, что вы определите сами. По рукам?
***
Свою первую лекцию в этом частном университете я начал со слов:
– У него были тонкие пальцы пианиста. А он и был пианистом. А ещё он был музыкальным критиком, литературоведом, философом и автором книг, жанр которых очень трудно определить. Вдобавок ко всему этому он был арабом, окончившим Гарвардский университет. Палестинцем по месту рождения. И христианином по вероисповеданию. При этом и его друзья, и его враги признавали такой очевидный факт, что он являлся одним из ярчайших интеллектуалов прошлого века.
После этих слов я оглядел аудиторию. Все они были заинтригованы.
– Но если о его трудах знали лишь избранные, то его знаменитые пальцы вошли и в политику, и в историю. Просто он однажды взял этими своими чудо-пальцами камень и бросил его. Есть множество трактовок того, откуда, куда и зачем был брошен этот камень. И что означал, в конце концов, этот достаточно нелепый в его исполнении жест. Но написано об этом было так много, что докопаться до истины сегодня уже просто невозможно. У нас лишь есть одна возможность: поверить ему. И принять его версию событий, рассказанную в связи с этим неординарным поступком.
Завершив эту фразу, я посмотрел на всех собравшихся за этим круглым столом. Эти ребята уже отучились на бакалавра в разных университетах, имели различные специальности, а уровень их подготовки был достаточно высок. Я всё время размышлял над тем, почему всё-таки они выразили желание записаться на этот спецкурс. Просто не ожидал, что ко мне придёт так много народа. Оглядев ещё раз эту разношёрстную компанию, я задал свой коварный вопрос:
– И кто же, по-вашему, этот человек?
Я уже привык к тому, что ответом на такие вопросы, что я сейчас задал, должно быть абсолютное молчание. Современные студенты были ленивы, не любопытны и ужасно невежественны. Это было весьма воинствующее невежество с лёгким налётом того высокомерия, которое было всегда присуще молодёжи. Словом, это было поколение зумеров.
Они считали, что привитая им с детства способность пользоваться благами информационного общества делает их гораздо выше тех занудных старичков, которые пытались их чему-то учить. И для меня было настоящим шоком то, что в этой аудитории имя этого философа озвучили одновременно сразу двое.
Юноша и девушка, сидящие напротив меня, не сговариваясь, произнесли это имя. Это уже станови лось интересным.
– И что же вы знаете о нём? Может быть, даже читали какие-то его книги?
Когда я услышал в ответ это волшебное слово: «Ориентализм», то был почти что счастлив. Семестр обещал стать интересным. Именно в этот момент я и решил, что мы посвятим этой книге очень много времени. Осталось лишь придумать, каким образом мы будем изучать этот труд Эдварда Саида.
– Эта безумно тяжёлая книга. Не только потому, что в ней свыше шестисот страниц и она действительно много весит. Её очень трудно усваивать. Для того чтобы мы начали её читать, нам надо ответить на один простой вопрос. И заключается он в том, что нужно понять, кем же являемся мы сами. Относим ли мы себя к Западу или к Востоку? Попытайтесь дать мне ответ на этот вопрос. У вас есть полчаса. Изложите мне всё это в своих эссе и сдайте эти ваши опусы.
Когда все листки легли передо мной, я продолжил свою речь.
– У нас долгое время существовал, да и сейчас есть, факультет востоковедения. Те, кто создавал этот факультет, были уверены, что он поможет им продвигать коммунистические идеи во все арабские страны. А ещё формировать концепцию исламского социализма. То есть мы по отношению к Востоку заранее заняли такую позицию, что мы – это мы, а Восток – это нечто другое. Но так ли это? А может быть, в силу нашего географического расположения, мы находимся ровно на границе между Западом и Востоком? Или всё же занимаем особое положение, как по отношению к Западу, так и по отношению к Востоку? Есть какие-нибудь дельные мыс ли, связанные с этим? Я готов их обсуждать.
А дальше я просто пытался довести до их сведения, чем английское востоковедение отличается от французского, российского и немецкого. Объяснял, каким образом знания востоковедов помогали Западу осуществлять колониальную политику и систематически грабить Восток. А ещё говорил о том, почему как заклинание, как некая мантра, как слова гипнотизёра в сознание всех людей на Земле внедрялись идеи, обеспечивающие превосходство Запада.
– Применяющийся здесь набор стереотипов и штампов хорошо известен. Давайте вспомним их:
– Восток не способен к самоуправлению.
– Восток всегда выбирает деспотию.
– Востоку чужда точность.
– Восток всегда иррационален, развращён, ребячлив.
– Восток – он «другой», и никогда не стать ему Западом.
Как это ни странно, но в аудитории нашёлся студент, осмелевший мне возразить. Это был тот самый очкарик.
– Вы же должны учитывать, что наряду с этим постоянно пропагандируются и такие якобы прописные истины, утверждающие, что европеец прирождённый логик, даже если не изучал логику.
– Учитываю. Но мы же изучаем не моё мнение, а книгу Саида. А теперь давайте подведём итоги: верна ли мысль о том, что ориентализм, как наука, прежде всего призван утвердить интеллектуальную власть западной культуры над Востоком? И что именно для этого была создана весьма действенная идеология. Суть её сводилась к тому, что восточные народы сами не знают, что для них хорошо, а что плохо. А Запад – всё это точно знает.
А потом я решил объявить перерыв. Вернувшись в аудиторию, понял, что в моё отсутствие обсуждение проблемы Запад—Восток продолжалось. Причём весьма бурно.
– А теперь у меня к вам вопрос. Скажите: что думал любой человек средневековья в Европе об исламе? Почему Данте в своей «Божественной комедии» размещал мусульман в аду, будучи абсолютно уверенным в том, что это католики, предавшие свою религию. Можем ли мы с этим согласиться?
И тогда все сидящие в этой аудитории возмущённо произнесли:
– Нет!
Меня это очень обрадовало. Ведь тяжелее всего иметь дело с очень равнодушной аудиторией. А у этих студентов явно наличествовал некий потенциал, убеждающий меня в том, что с ними можно работать.
– На Западе, в период крестовых походов, был лишь один восточный человек, вокруг которого сложился ореол высочайшего уважения. Это был Саладдин. Может быть, именно поэтому после завершения этих походов мы имеем в фольклоре две легендарные личности: Ричард Львиное Сердце и Саладдин. Но к ним мы ещё вернёмся.
