Джавид Алакбарли
Симфония сирен
– Какое самомнение, а! Твоё эго просто зашкаливает.
– Это естественно. Ведь я же занимаюсь авангардом. И не надо понимать его только как живопись. Когда он только зарождался, то любили говорить, что авангард в политике – это Ленин. Авангард в культуре – это Луначарский. В женском освобождении – Александра Коллонтай. В поэзии – Маяковский, Хлебников, Кручёный. В искусстве – Малевич, Кандинский, Ларионов. В музыке – Авраамов, Шостакович, Прокофьев…
– Стоп, стоп… Все имена знакомы. Кроме одного. Ну, и кто такой этот Авраамов? Я никогда ничего о нём и не слыхал.
– Ну, конечно же, откуда же ты мог это слышать? Ты небось и не знал даже о том, что именно в Баку была впервые исполнена его знаменитая «Симфония Сирен».
– Не знал. А что это за симфония?
– Это долго рассказывать. И навряд ли тебе будет интересно. Впрочем, кто тебя знает? Ты же у нас весь такой из себя непредсказуемый. Хочешь пока жу, где это было?
Я кивнул в знак согласия, и тогда она потащила меня на бульвар. Мы остановились гдето в районе парашютной вышки. Почему-то она кивнула головой в сторону бухты, а потом встала спиной к морю и выдохнула какую-то просто сумасшедшую тираду: – Представляешь, здесь стоял хор, состоящий из сотен людей. Была выстроена вся каспийская флотилия. Разместились артиллерийские батареи. Летали гидросамолёты. Они садились на воду и вновь поднимались в небо. Раздавались потрясающие гудки. В какой-то момент во всё это буйство звуков врывались свистки всех городских сирен. А потом сюда добавлялся шум от работы двадцати пяти паровозов. Дирижировал всем этим дурдомом сам автор. Он стоял высоко-высоко, на специальной вышке. Не такой высокой, как эта, но чем-то очень похожей на неё.
Тут она направилась в сторону парашютной вышки. Она всё это так вдохновенно описывала, что я наглядно представил себе, как вдоль всего амфитеатра бакинской бухты стоят люди и поют интернационал. Ведь она уже успела объяснить мне, что всё это действо было приурочено к очередной годовщине «Октябрьского переворота». И хотя потом и были сделаны попытки повторить эту «Симфонию Сирен» в других городах, но она уже никогда не имела такого успеха, как в Баку.
– Именно эта бухта смогла свести все эти звуки воедино и обеспечить то звучание симфонии, о котором так мечтал автор. Как жаль, что не сохранилось никаких записей этого перфоманса. А может быть, хоть что-то сохранилось? Кто его знает? Сегодня невозможно найти ответ на вопрос о том, было ли это прекрасно или просто ужасно. Думаю, что из чистого любопытства имеет смысл всё это повторить. Ведь сейчас на многих площадках представители современного искусства творят что-то невообразимое.
Но, тем не менее, никому из них в голову не приходит такая оригинальная мысль, что из шума машин и звучания человеческого голоса можно создавать абсолютно новую музыку.
Она всё-таки решила разъяснить мне ещё какие-то детали всего того, что происходило в тот день в бакинской бухте, и начала усиленно жестикулировать. На нас уже начинали оглядываться прохожие. Какая-то женщина, взглянув вначале на неё, а потом на меня, начала крутить пальцем у виска, явно демонстрируя мне, что у моей спутницы не все дома. Но эту розовую бестию было не так-то просто смутить. Она взяла меня под руку и начала тыкать пальцем в парашютную вышку.
– Вот ты представь себе, что там стоит Авраамов. Вместо фрака на нём рабочая спецовка, а вместо дирижёрской палочки – разноцветные флажки. В зависимости от цвета того флажка, который он поднимал, начинали гудеть пароходы и паровозы, включались сирены и гудки. Грандиозно, правда?
– Честно говоря, не думаю, что это было так уж хорошо. Наверное, это был просто шум и грохот.
– А ты представь себе, что звучит симфония, которой абсолютно не нужны слушатели. Ведь все исполнители одновременно являлись и зрителями. Ими были ещё и те люди, которые просто оказались здесь на бульваре. Они подпевали. Если хотели, конечно. Именно пение формировало музыкальный фон. Представляешь себе всю эту картину?
– С трудом. Мне кажется, что всё-таки это гораздо больше похоже на бред сумасшедшего. Слушай, а может быть, это ты сама всё придумала? Я же всё-таки не идиот. Когда-то даже закончил музыкальную школу. И никогда и ничего об этой «Симфонии Сирен» не слыхал. Как, ты говоришь, была фамилия этого композитора?
– Настоящая его фамилия была Краснопутский. Авраамов – это псевдоним. Хорошо, что он вовремя понял, что с такой фамилией нечего лезть в искусство. А он не просто лез. Он навсегда хотел остаться в нём и формировать абсолютно новую музыку. Он даже написал наркому Луначарскому письмо с требованием немедленно сжечь все рояли и пианино. А ещё хотел запретить Баха, а его «Хорошо темпированный клавир» – уничтожить.
– Какой идиот. Как хорошо, что его мечты не сбылись. Что же он ещё хотел?
– Он мечтал создавать истинно пролетарские произведения, исполняемые самими пролетариями. Всё распланировал. Хотел, чтобы в его симфониях звучали только звуки, полученные непосредственно с фабрик и от работающих машин. Много размышлял о потенциале музыки и степени её влияния на всю нашу среду обитания. Но в результате этой бурной деятельности в истории осталась лишь «Симфония Сирен».
– Ну, что значит осталась? По-моему, кроме тебя, о ней никто ничего и не знает.
– Ну, почему же. Ведь какие-то люди до сих пор пишут историю авангарда. И находят, в ней всё новые и новые события и факты. Хочешь, я подарю тебе специальную инструкцию, которая была выпущена для исполнения этой симфонии? А потом как-нибудь я расскажу тебе историю о том, как она попала ко мне. Нет, не так. Это будет история о том, как я раздобыла эту инструкцию.
Действительно, через несколько дней она вручила мне какое-то чудовищно оформленное печатное издание. В нём было всего восемь страниц текста и каких-то дурацких рисунков. Хорошо, что формат был небольшим. Сложив эту пародию на книжку вдвое, я запихнул её в карман. Прочитал я её уже дома. И долго смеялся над ней. Вернее, над собой. Надо же. Как зацепила меня эта девчонка, что я читаю эту муть!
Сейчас я уже раздраконил эту книжку. А потом собрал все эти странички под единой рамкой и повесил всё это на стену. Когда мне очень плохо, я подхожу к ней и читаю. Мне не важна последовательность, согласно которой должны складываться эти строчки. Мне важно лишь прикоснуться к её миру посредством этих дурацких инструкций. К миру, в который меня впустили, а потом столь же безжалостно вышвырнули. Вернее, я сам себя лишил права и дальше пребывать в том пространстве, что окружало эту экстравагантную особу.
У меня редко бывают гости, но все, кто попадали в мою берлогу, с большим интересом читали эту муру и почему-то даже фотографировали её. Иногда меня это раздражает. Но чаще всего вызывает глупую улыбку, напоминая о том времени, когда я был настолько счастлив, что просто не понимал этого.
***
Мы продрогли на бульваре. Хорошо, что поблизости находился мой любимый ресторан. Я был чудовищно голоден. и пригласил её туда на ужин.
Наверное, когда тебя пытаются одновременно провоцировать и шантажировать, это вызывает лютый голод. Ведь эта девушка уже перешла к следующему этапу моего охмурения и пыталась внушить мне, что надо бы напрячься и подключиться к её стартапу. По её словам, это должно принести мне немало денег, а заодно может стать моим вкладом в пропаганду современного искусства. От такого напора я просто потерял дар речи. Потом я всё-таки решил выслушать её до конца, прежде чем вынести свой суровый приговор. Мы продолжали всё это обсуждать, пока не оказались в Старом городе. У двери какого-то бутик-отеля она вдруг остановилась:
