Джек Вэнс
Хроники Кадуола: Станция Араминта
«Хорошо. Я попрошу Чилке зарезервировать „Митрикс“».
Сесили встрепенулась: «Страшно не хочу уходить – но я должна! Возвращаясь домой, пожалуйста, будь осторожен. Не упади и не разбей себе нос. И смотри, чтобы тебя не унес какой-нибудь громадный филин! Что я буду без тебя делать?»
«Постараюсь».
7
Чилке сам научил Глоуэна летать, и поэтому без возражений доверил ему «Митрикс», занеся в журнал номер машины, дату и краткую запись: «Кадет: дневной патруль».14
Безоблачным утром назначенного дня Глоуэн и Сесили прибыли в аэропорт. Глоуэн захватил пару больших сетчатых корзин и сачки на длинных ручках, а Сесили несла корзину с крышкой, содержавшую припасы для пикника.
Чилке указал на ближайший автолет: «Вот твой „Митрикс“. А зачем корзины и сачок?»
Сесили ответила: «Мы ненадолго приземлимся на лугу Мароли, чтобы собрать крылья бабочек. Мне они нужны для танцевального костюма. Я буду изображать в фестивальном спектакле прекрасную бабочку с четырьмя крыльями!»
«Не сомневаюсь, что у тебя это получится», – галантно заметил Чилке.
Сесили предупредила его: «Никому не говорите! Это должен быть сюрприз!»
«Молчу, как могила!»
«А у вас какой будет костюм?» – спросил Глоуэн.
«У меня? Костюм? – удивился Чилке. – Я тут посторонний служащий…»
«Чилке, бросьте притворяться! Вы придете на фестиваль – это всем известно!»
«Ну… может быть. Мне разрешили напялить костюм. Дескать, лицо закрыто маской, никто меня не узна́ет. Наряжусь „шутом-балаболкой“ – хотя, чтобы выступать в этой роли, мне и притворяться не нужно… А ты?»
«Черный бес в бархатной шкуре, даже лицо все будет черное».
«Значит, не бесстрашный лев?»
«Ни в коем случае! Львы будут в костюмах львов, – Глоуэн указал локтем на „Митрикс“. – Можно лететь?»
«Если он взлетит – у вас на Кадуоле еще те автолеты… Давай-ка проверим, помнишь ли ты перечень предполетной проверки».
Под наблюдением Чилке Глоуэн исполнил ритуал инспекции: «Основной аккумулятор – заряжен! Аварийный – заряжен. Навигационный блок – отметки на нулях. Часы – правильное время. Проводимость цепей – все индикаторы синие. Радио – все индикаторы синие. Рекордер – все индикаторы синие. Сигнальные ракеты – в ящике. Пистолет – в кобуре на двери, обойма вставлена. Аварийный запас воды – полный бак. Аварийный инструмент – в ящике под сиденьем. Двигатели – запуск без сигналов неисправности. Все системы функционируют нормально – индикаторы синие…»
Проверка продолжалась еще некоторое время. К удовлетворению Чилке, Глоуэн ничего не забыл.
«На лугу Мароли помни о двух вещах, – напутствовал его Чилке. – Приземляйся точно на площадку. Если потревожишь „гамак“, на вас набросятся жуки и вы проклянете тот день, когда появились на свет! Во-вторых, не заходите в лес. В районе Мароли недавно видели змееголовов. Так что держите ухо востро и не отходите далеко от машины».
«Так точно! Будем стараться!»
Глоуэн и Сесили погрузили в автолет сачки, корзины и припасы, забрались в машину, попрощались с Чилке и, по мановению руки Глоуэна, вознеслись в небо. Включив автопилот, Глоуэн направил воздушный аппарат на юг, выбрав достаточно безопасную высоту – триста метров.
«Митрикс» потихоньку – не слишком быстро – пролетел над плантациями и виноградниками, над рекой Уонн и Большой лагуной, после чего анклав станции Араминта кончился, и началась дикая заповедная территория. Здесь мирная, чуть холмистая саванна поросла ковром синевато-серых трав и бледно-зеленого кустарника, оживленным редкими темно-зелеными пятнами дендронов – иногда одиноких, иногда растущих небольшими группами. Время от времени попадались дымчатые деревья, возносившие на сто метров в воздух голубые облачка хрупкой листвы. К западу холмы постепенно повышались, гряда за грядой, и в конце концов вздымались громадой Мальдунских гор, среди которых даже отсюда можно было различить Порхающий провал – глубокую узкую расщелину, откуда вниз по долине Мароли устремлялись на свидание с морем полчища мигрирующих бабочек.
Пятнадцать, тридцать, пятьдесят километров – внизу показался луг Мароли, похожий на кричащую палитру, залитую сотнями беспорядочно перемешанных красок. Автолет медленно опускался, окруженный мириадами бабочек. Прижавшись глазом к видоискателю, Глоуэн навел перекрестие визира на светло-зеленый диск, обозначавший центр бетонной площадки, устроенной для туристов, прилетавших на омнибусах, и нажал на посадочный переключатель – «Митрикс» плавно приземлился.
Некоторое время влюбленные молча сидели и смотрели на луг. Кроме них, вокруг никого не было, и ощущение постоянного движения создавалось только бесчисленными бабочками. В ста метрах справа стеной начинался лес – угрожающе темная чаща. Такой же лес, еще ближе, темнел слева. Впереди, чуть дальше, луг открывался на песчаный берег океана, к солнечному синему морю.
Открыв дверь, Глоуэн и Сесили спустились на площадку. В небе пестрели крылья миллионов бабочек, слетевшихся со всех концов Дьюкаса. Их непрерывное порхание создавало низкий, пульсирующий, почти неуловимый ухом гул; застоявшийся в ложбине воздух пропитался сладковатым едким запахом насекомых. Стайками и косяками отдельных цветов – алые и голубые, лучисто-зеленые, лимонно-желтые и черные, пурпурные, сиреневые, белые и синие, красно-лиловые – бабочки порхали над лугом, то приближаясь к земле, то взметаясь ввысь, завиваясь спиральными вихрями и описывая круги, пересекаясь с роями другой раскраски и образуя на мерцающие мгновения невозможные, казалось бы, пуантилистические движущиеся смеси чистых оттенков.
Утомленные клубящиеся, кружащие рои оседали мало-помалу, каждый на своем дереве на окраине луга. И тут же сбрасывали крылья, устраивая под деревом что-то вроде непродолжительного цветного снегопада, устилавшего луг наподобие режущей глаз палитры.
Лишившиеся крыльев серые пятисантиметровые гусеницы с роговидными жвалами спускались на шести сильных ножках по стволам и во всю прыть спешили к океанскому прибою.15
Глоуэн и Сесили вынули из автолета сачки на длинных ручках и сетчатые корзины. При этом Глоуэн, памятуя о предостережениях Чилке, засунул за пояс пистолет.
Сесили насмешливо подняла брови: «Зачем пистолет? Тут полно опавших крыльев, стрелять по бабочкам нет необходимости».
«Первая заповедь моего отца, – отозвался Глоуэн. – Не отходить ни на шаг от оружия в дикой местности».
«Здесь, по-моему, нет ничего опаснее какой-то липкой жидкой дряни, в которую лучше не наступать… Пойдем! Соберем крылья и улетим поскорее – дышать невозможно! Невероятная вонь, голова кружится!»
«Какие цвета тебе нужны?»
«Синие и зеленые – из-под дерева, видишь? Потом красные и желтые – они вот здесь, и немного черных и пурпурных. Вот и все».
Осторожно выбирая дорогу, они разошлись, чтобы собрать крылья под двумя деревьями. Подхватывая сачками крылья, опадавшие сверху, они высыпали их в корзины – изумрудно-зеленые и синие, гранатово-красные и канареечно-желтые, пурпурные, черные и белые.
Уже возвращаясь к автолету, Сесили задержалась в нерешительности.
«Этого хватит?» – спросил Глоуэн.
«Должно хватить. Я хотела еще немного красно-оранжевых и светло-зеленых, – Сесили указала пальцем на деревья в глубине луга. – До них, пожалуй, далековато. И этот запах! Меня уже тошнит».
«Надеюсь, мы успеем дойти до машины, – неожиданно глухо сказал Глоуэн. – Пойдем, быстрее!»
Проследив направление его взгляда, Сесили увидела напротив, на окраине луга, крупное продолговатое существо, угольно-черное за исключением белой морды, неприятно напоминавшей человеческое лицо. Передвигаясь трусцой на шести лапах, оно прижимало к груди, молитвенным жестом, пару крючковатых клешней. Перед ними был полуразумный мальдунский змееголов, заслуживший свое прозвище благодаря постоянно шевелящимся черным щупальцам-антеннам на темени.
Глоуэн и Сесили пытались как можно незаметнее преодолеть расстояние, отделявшее их от воздушного аппарата, но змееголов сразу угадал их намерение. Он повернул и бросился наперерез, преградив им дорогу.
Хищник остановился метрах в тридцати, чтобы оценить обстановку, после чего издал вопросительно-удивленный вой, переходящий в скрежещущий стон, и принялся подкрадываться к собирателям крыльев на полусогнутых шести лапах, явно приготавливаясь к прыжку.
«Отец, как всегда, оказался прав», – пробормотал сквозь зубы Глоуэн. Вынув из-за пояса тяжелый пистолет, он направил его на змееголова, тут же застывшего на месте. Каким-то образом это существо понимало, что прицеливающийся человек – зверь опаснее его самого. Змееголов снова издал вопросительный вой, повернулся и помчался прыжками к пляжу, где набросился на одного из йутов. Последовали пронзительный кошмарный визг и скорбное всхлипывание. Наступило молчание.
К тому времени Глоуэн и Сесили уже давно добежали до автолета и бросили в него корзины и сачки. Не мешкая, Глоуэн поднял машину в воздух.
«Безопасность! – с сердцем сказал Глоуэн. – До сих пор не понимал, насколько мы привыкли жить в безопасности».
«Со стороны этой зверюги очень любезно, что она нас не скушала», – пролепетала Сесили.
«Благородно и великодушно! Змееголов решил не рисковать – а у меня руки тряслись так, что я вряд ли в него попал бы. Никак не мог нажать на крючок… Я в высшей степени недоволен собой».
«Конечно, попал бы, – успокоительно заверила его Сесили, – и притом в самое чувствительное место. Зверюга это прекрасно понимала. Кроме того, я ее попросила уйти».
«Ты ее… что?»
Сесили беззаботно рассмеялась: «Я передала ей телепатическое сообщение: „Прочь! Беги!“ Чувствуя, что моя воля сильнее, зверюга подчинилась».
«Мм-да, – пробормотал Глоуэн. – Может быть, вернемся и снова попробуем?»
«Глоуэн! Нехорошо меня дразнить! Я просто пыталась тебе помочь».
Глоуэн хмурился: «Не знаю, сто́ит ли рассказывать о змееголове на станции… Все начнут причитать, бегать кругами и называть это чрезвычайным происшествием – каковым оно, по сути дела, и является…»
«А мы ничего никому не скажем. Ты проголодался?»
«Я испугался. Другие ощущения решили подождать».
«Вот приятный холм, с чем-то вроде каменной лысины на вершине, – показала пальцем Сесили. – Можно устроить пикник».
8
В начале второй половины дня Глоуэн и Сесили вернулись на станцию Араминта. Глоуэн посадил автолет в парке за пансионом Ведеров, откуда Сесили понесла домой корзины с крыльями, сачки и все, что осталось от пикника. Тем временем Глоуэн долетел до аэропорта, и «Митрикс» опустился на взлетное поле у ангара.
Чилке вышел навстречу: «Как прошла охота на бабочек?»
«Превосходно! – отозвался Глоуэн. – Сесили набрала кучу разноцветных крылышек».
«Автолет вроде бы в порядке, – заметил Чилке, обходя „Митрикс“. – А почему ты такой бледный?»
«Разве я бледный? Не знаю, почему бы я…»
«Ну, скажем так, вид у тебя испуганный».
«Скажем так, я немножко испугался, но не хотел бы об этом распространяться».
«Выкладывай! Здесь тебе бояться нечего!»
Глоуэн стал торопливо докладывать: «Случилось, в общем-то, вот что. Мы уже кончили собирать крылья и собрались вернуться к автолету, как из лесу выбежал большой черный змееголов. Он сразу нас заметил и стал подкрадываться, ближе и ближе. У меня был пистолет, но стрелять не пришлось, потому что как только я прицелился, змееголов побежал к морю и сожрал йута. Сесили говорит, что прогнала змееголова телепатическим приказом. Не знаю, может быть это на самом деле так! Потому что я настолько испугался, что мне даже телепатия в голову не приходила – руки тряслись, пистолет едва не выпал».
«Живое, с чувством изложенное повествование, – одобрил Чилке. – И что же дальше?»
«Дальше… Мы впопыхах улетели подобру-поздорову. Километрах в пятнадцати к северу мы успокоились и приземлились на вершине холма, чтобы перекусить. Я еще злился на себя и решил попрактиковаться в стрельбе, привыкнуть к пистолету. Прицелился в скалу и нажал на крючок. А пистолет только щелкнул. Я заглянул в патронник, а там ничего нет!»
Чилке широко раскрыл рот: «Вот это да! Значит, ты трясущимися руками целился в змееголова из незаряженного пистолета?»
«Причем ни я, ни змееголов не знали, что он незаряженный!»
Некоторое время Чилке фальшиво посвистывал сквозь зубы. В конце концов он произнес: «Если необходимо кого-то в чем-то обвинить, то начинать следует с тебя. Проверка боеприпасов в оружии – обязанность пилота, таковы правила».
Глоуэн повесил голову: «Я знаю».
«Во вторую очередь вина ложится на меня. Я тут стоял и смотрел, как ты проморгал патронник и обойму. Моим единственным оправданием служит то обстоятельство, что позавчера я лично заряжал этот самый пистолет. Надеюсь, мы оба извлечем из сегодняшней истории надлежащий урок. А теперь взглянем упрямым фактам в лицо. Почему пистолет не заряжен? Где этот мошенник Сиско? А, я ему покажу! Вздую мерзавца! Но его еще нужно найти. Слушать, как йипы врут – одно удовольствие. Особенно если они подозревают, что их поймали с поличным».
Чилке заглянул в ангар: «Сиско! Ты где? Спишь, что ли? А, не спишь. Просто решил прилечь. Утомился, бедняга. А отчего ты утомился? Ты ж сегодня не работал. Ничего ты сегодня не делал! Ну ладно, это другой вопрос. Давай выходи, надо поговорить».
Из темного ангара появился Сиско – молодой человек со смугло-золотистой кожей, кудрями примерно того же оттенка, атлетическим телосложением и классически правильными чертами лица. Если бы потребовалось обязательно найти в его внешности какой-нибудь изъян, можно было бы сказать, что его глаза расставлены несколько шире, чем это представлялось необходимым в идеальном варианте. Сиско постоял, переминаясь с ноги на ногу и переводя взгляд то на Глоуэна, то на Чилке, после чего, расплывшись в характерной для йипов ничего не значащей ухмылке, осторожно подошел поближе.
«Сиско! – вкрадчиво обратился к нему Чилке. – Тебе известна разница между обычной трепкой, крепкой взбучкой и безжалостным избиением, запоминающимся на всю жизнь?»
Продолжая улыбаться, Сиско покачал головой: «Ты задаешь загадки. Я ничего не знаю про такие нехорошие вещи. Про них не говорят с друзьями».
«Известна ли тебе разница между понятиями „твое“ и „мое“?»
Физиономия Сиско затуманилась: «Для того, чтобы я ответил правильно, ты должен объяснить, что ты считаешь моим и что ты считаешь своим. Или ты опять намекаешь на что-то неприличное в присутствии мальчика?»
Чилке печально покачал головой: «Иногда, Сиско, неожиданности твоего мышления заставляют краснеть даже меня».
«Я этот разговор не начинал».
«Неважно. А теперь я хочу, чтобы ты отвел меня туда, где ты спрятал патроны от пистолета».
«Патроны? От пистолета?» – недоуменно моргая, повторил Сиско.
«Я хочу получить их сейчас – перед тем, как начну тебя бить».
«Ха-ха-ха!»
«Что смешного?»
«Да твои шутки, вроде этой последней, про патроны. Мне смешно!»
«Это не шутки. Глоуэн не смеется. Посмотри на него. Смейся только тогда, когда начнет смеяться он».
«Так точно. Мне стоять здесь и смотреть на мальчика – или вернуться в ангар и работать?»
«Прежде всего: патроны от пистолета из „Митрикса“. Где они?»
«О! Патроны от этого пистолета! Почему же ты так и не сказал? Я уже начинал беспокоиться! Эти патроны никуда не годились. Я их отложил, чтобы вставить гораздо лучшие патроны, а потом мне приказали делать тысячу разных вещей. А когда я вернулся, их уже не было. Наверное, кто-то увидел, что они не годятся, и выбросил».
«Глоуэн, ты когда-нибудь слышал что-нибудь подобное? Дай-ка мне веревку, свяжем ему руки-ноги».
«Погодите, погодите! – встревожился Сиско. – Я знаю, что ты любишь шутить с друзьями, но иногда лучше говорить приятные слова, как полагается. Что про меня подумает мальчик? Я очень хороший человек».
«В последний раз: где патроны?»
«А, патроны! Кажется, я видел что-то в этом роде у задней стены ангара. Кто-то очень неаккуратный, а может быть и вор, там их рассыпал».
«Очень неаккуратный вор, это точно. Сегодня Глоуэн целился в змееголова, когда тот собирался на него наброситься. Глоуэн нажал на спусковой крючок, но пистолет не выстрелил, потому что ты украл патроны. К счастью, змееголов испугался и убежал».
«О, какое отважное приключение! – похвалил Сиско. – У тебя, молодой господин, глубокий запас жизненной силы. Разве ты не чувствуешь, друг Чилке? Благородная, благодатная сила! А теперь я уже отдохнул и могу приняться за работу».
«Найдем патроны, потом займемся взбучкой, – сказал Чилке. – Так ты говоришь, у задней стены ангара?»
Сиско поднял дрожащий указательный палец: «Я только что вспомнил! Ни о чем таком не думал, но решил на всякий случай сохранить бесполезные старые патроны и отнес их к себе в комнату. Вы посидите, отдохните! Я сбегаю, принесу».
«Я тоже загляну к тебе в комнату – хотя бегать не стану. Глоуэн?»
«С меня на сегодня хватит. Пойду домой».
«Что ж, дело хозяйское. Когда у тебя будет свободная минута, я покажу, как пользоваться пистолетом. Стрелять можно правильно, а можно и неправильно. Никогда не мешает приготовиться – тот, кто поворачивается спиной к опасности, первый получает пинок под зад».
«Мне такой урок пригодится!» – Глоуэн удалился.
Когда он вернулся в пансион Клаттоков, Шарда в квартире не было. Глоуэн устало бросился на койку и сразу заснул.
Проснувшись, Глоуэн обнаружил, что Сирена уже зашла – на станцию Араминта спустились сумерки. Шард еще не вернулся – обстоятельство само по себе необычное.
Глоуэн сполоснул лицо и руки, причесался и спустился в трапезную подкрепиться. Через пару минут туда же явился Арлес. Заметив Глоуэна, тщетно отвернувшегося в надежде избежать столкновения, Арлес промаршировал через весь зал и плюхнулся на стул рядом с Глоуэном: «Отчего суматоха? Что ты устроил? Все бегают, как угорелые».
«Не знаю, о чем ты говоришь».
Арлес расхохотался: «И ты хочешь, чтобы я тебе поверил? Ты увез Сесили в автолете и приземлился в тихом укромном местечке, где можно было без помех приступить к делу. А потом, говорят, ты посеял пистолет, вернулся и обвинил в пропаже ни в чем не повинного йипа, которому теперь из-за тебя устраивают втык».
Глоуэн с возмущением уставился на Арлеса: «Кто несет такую чепуху?»
«Неважно, кто! И это еще не все!»
«Есть еще чепуха?»
«А как же! Чилке, выдавший тебе пилотское удостоверение, но отказавшийся сделать то же самое для меня, ссылаясь на смехотворные придирки, снова тебе поверил и пристал к бедному йипу. Намур вмешался и поставил Чилке на место. Они поругались, и в конце концов Намур освободил Чилке от должности. Вот так-то! И все из-за тебя, с твоими амурными похождениями!»
«Ты заблуждаешься во всех отношениях, – презрительно отозвался Глоуэн. – Я отвез Сесили на луг Мароли, чтобы собрать крылья бабочек для театрального костюма, а не для того, чтобы „приступить к делу“, как ты по-свински выразился».
Арлес опять разразился издевательским смехом: «Ну и дурак, что упустил такую возможность! Я-то видел, как она себя ведет с парнями – потеря невинности ей давно не грозит, поверь мне!»
Глоуэн пожал плечами: «Факты остаются фактами. Я не терял пистолет, а всего лишь обнаружил, что Сиско стащил патроны – и сообщил об этом Чилке».
В трапезной появился Шард. Опустившись на стул напротив Глоуэна, он спросил: «В управлении переполох. А ты что делал все это время?»
«Спал. Арлес говорит, что Намур уволил Юстеса Чилке. Переполох из-за этого?»
Шард удивленно обернулся к Арлесу: «У Намура нет таких полномочий. Он заведует трудоустройством йипов, не более того. Кто тебя снабжает беспардонными кривотолками?»
«Я знаю только то, что слышал от матери! – вызывающе буркнул Арлес. – А она говорит, что Намур заведует всеми наемными работниками на станции».
«Она ошибается. И Намур, и Чилке – наемные служащие отдела D, причем занимают примерно равное положение. Во-вторых, никто никогда не поднимал вопрос об увольнении Чилке. Намур, а не Чилке, несет ответственность за выбор йипов, и к нему, а не к Чилке, могут быть предъявлены претензии. Мы ведем расследование уже несколько часов, и я вернусь в отдел, как только успею что-нибудь перекусить».
«Мне эту историю представили совсем в другом свете, – обиженно проворчал Арлес. – Но вы, конечно, лучше знаете, о чем говорите».
«Скажу тебе еще кое-что, – нахмурился Шард. – У этой истории есть подоплека, незаметная на первый взгляд. Сегодня не буду вдаваться в подробности, но завтра ты поймешь, что я имею в виду».
9
На следующий день, после полудня, Глоуэн направился в пансион Ведеров, чтобы помочь Сесили сооружать костюм из крыльев бабочек. Приступив к этому занятию, он прежде всего рассказал о событиях, последовавших за их возвращением на «Митриксе».
«Сегодня утром я навестил Чилке, – продолжал Глоуэн. – По его словам, я пропустил самое забавное. Он говорит, что вчерашний скандал напоминал цирковое представление дрессированных зверей – один акробатический трюк следовал за другим. Намур машинально начал с того, что принялся защищать Сиско, не обращая внимания на факты. Когда Чилке сообщил ему о краже, Намур заявил: «Конечно, йипы тащат все, что плохо лежит! Это общеизвестно! А чего ты ожидал? Неусыпная бдительность с учетом этой особенности их нрава входит в обязанности управляющего аэропортом!»
«Не входит! С той минуты, как я занял эту должность, правила изменились!» – возразил Чилке.
Именно из-за этой перепалки распространились слухи, что Намур уволил Чилке, потому что Намур сказал: «В таком случае с этой минуты ты освобожден от обязанностей управляющего аэропортом! Собирай пожитки и убирайся с этой планеты – твои попытки изменить порядок вещей, давно заведенный на станции, ни к чему не приведут!»
Чилке только рассмеялся ему в лицо и сказал: «Обвинение в хищении боеприпасов – нешуточное дело. Если ты думаешь, что я шучу, с этой планеты лучше убраться тебе, а не мне. Возникли серьезные подозрения. Пойдем, произведем обыск в комнате Сиско. Все, что он стащил в аэропорте, должно быть немедленно возвращено. Таковы мои обязанности».
Намур отказался сдвинуться с места. Чилке заявил, что в таком случае ему придется произвести обыск самостоятельно, в присутствии другого свидетеля. Намур, по-видимому, потерял голову. Он пригрозил, что, если Чилке осмелится сделать что-нибудь в этом роде, йипы, по приказу Намура, выставят его за пределы анклава.
Чилке устал от бесполезных споров и позвонил в отдел B из диспансера. Намур тут же остыл и пошел на попятную. Пока они договаривались, Сиско потихоньку пробрался к себе в комнату – видимо, для того, чтобы спрятать награбленное где-нибудь в другом месте. Но Чилке только этого и ждал. Он последовал за йипом в общежитие и обнаружил у того в тайнике самые удивительные вещи: пистолет, большое количество боеприпасов, всевозможные инструменты из мастерской и компоненты автолетов – все, что Сиско стащил в аэропорте.
И тут, откуда ни возьмись, в таборе йипов появилась Спанчетта. Она сразу пристала к Чилке: «Как вы смеете угрожать простодушному неграмотному островитянину? Ваши обвинения безосновательны!» И еще: «Просто возмутительно и недопустимо, что вы берете на себя полномочия правоохранительных органов – причем после того, как вас сместили с должности!»»
Сесили слушала, как завороженная: «И что сказал на это Чилке?»
«Он сказал: «Сударыня, меня не смещали с должности, и я не брал на себя полномочия правоохранительных органов. Я беру на себя возвращение похищенного имущества, принадлежащего аэропорту – весьма дорогостоящего имущества, позвольте заметить».
Спанчетта заявила, что принципы важнее денег, но тут прибыли сотрудники отдела B – мой отец, Уолс Диффин и даже старый Бодвин Вук собственной персоной. Никто не согласился со Спанчеттой – даже Намур».
«И что сделают с вором?»
«Вышлют в Йиптон, не заплатив жалованье. Что еще можно с ним сделать? Но на этом дело не кончится. Теперь все собрались в таборе и обыскивают каждое помещение. О происходящем известили нового консерватора. Мне тоже следовало бы туда пойти, но моего отсутствия никто не заметит, а я предпочитаю проводить время в твоем обществе».
«Как великодушно с твоей стороны! Я ни за что не хотела бы пропустить Парилью из-за происков какого-то Сиско, а без тебя не успею наклеить все эти крылышки».
«По-моему, мы успеем».
«Да, кажется, получается неплохо».
Они уже изготовили четыре рамы из бамбуковых стеблей и натянули на них прозрачную пленку. Теперь они наклеивали крылья бабочек на пленку, предварительно разметив контуры узоров. Сегодня Сесили надела розовые рейтузы и серый свитер, не скрывавшие ее восхитительные формы, отчего Глоуэн находился в возбуждении. В конце концов он оказался рядом, когда она нагнулась над столом. Сесили почувствовала его близость и подняла голову с ожидающей полуулыбкой. Глоуэн страстно обнял ее и поцеловал с настойчивостью, на этот раз встретившей полное сочувствие. Долгое объятие закончилось – они стояли и смотрели друг на друга.
«Не знаю… – хрипло произнес Глоуэн. – То ли Арлес внушил мне эти мысли, то ли они сами приходят в голову. Так или иначе, с ними трудно справиться».
Сесили печально усмехнулась: «Не слишком лестное замечание. Можно подумать, что ты обвиняешь Арлеса в том, что я тебя соблазняю».
«Нет, нет! – торопливо возразил Глоуэн. – Я ничего такого не имел в виду. Просто…»
«Тсс! – приложила палец к губам Сесили. – Не нужно ничего объяснять. Объяснения только мешают. Вместо этого подумай».
«О чем?»
«Ну… например, об Арлесе».
Глоуэн недоумевал: «Пожалуйста, если тебе так хочется. Как долго я должен думать об Арлесе?»
«Одну секунду. Достаточно для того, чтобы понять, что у меня тоже есть чувства – несмотря на то, что Арлес мне никаких мыслей не внушал, – она отступила на шаг. – Нет, мне не следовало так говорить. Мама может заглянуть в любой момент… Так и есть – слышишь? Уже идет. Займись крылышками!»
Приближались быстрые решительные шаги. Дверь распахнулась, и в комнату действительно зашла Фелиция Ведер – миловидная, еще не пожилая женщина значительно крупнее Сесили, отличавшаяся от дочери некой врожденной безапелляционностью, внушавшей уверенность в том, что в любых поступках она руководствовалась неопровержимыми аксиомами, не подлежавшими обсуждению.
На какой-то момент Фелиция задержалась, чтобы оценить взаимное расположение Глоуэна и Сесили. Она заметила напряженность позы Глоуэна, порозовевшее лицо Сесили, ее слегка растрепанные локоны. Приблизившись к столу, Фелиция Ведер обратила внимание на разноцветные крылья бабочек: «Какие красивые! У тебя будет чудесный костюм, особенно когда он засверкает в лучах прожекторов! Мне так кажется, или здесь немножко душно и жарко? Почему вы не откроете окно?»
«Душновато, – признала Сесили. – Глоуэн, почему бы тебе… Нет, ни в коем случае! Поднимется ветер, крылья разлетятся, все узоры перемешаются!»
«И то верно, – согласилась Фелиция. – Что ж, у меня своих дел больше чем достаточно. Смотрите, приклейте все аккуратно, чтобы Флоресте ни к чему не придрался!»
Она ушла, но вскоре из коридора снова послышались шаги – на этот раз частые, торопливые и неровные. Сесили насторожилась: «Ябеда! Мама решила, что за нами нужно присматривать». Покосившись на Глоуэна, она добавила: «Надо полагать, для этого есть основания?»
Глоуэн скорчил гримасу: «Теперь она позаботится о том, чтобы мы никогда не оставались вдвоем».
Сесили рассмеялась: «Ничего у нее не получится… Хотя иногда мне хочется, чтобы все продолжалось так, как есть – день за днем, вечно!»
В комнату вбежала тоненькая девочка лет десяти, такая же курносая, как Сесили, с такими же каштановыми локонами. Сесили обернулась: «Привет, Ябеда! Что ты тут делаешь? Здесь водятся крысы и тараканы и прыгучие пауки».
«Мама говорит, что я должна вам помогать, и что Глоуэн должен со-сре-до-точиться на работе, а не предаваться ро-ман-тическим фантазиям. Мама как-то странно выражается в последнее время, тебе не кажется?»
«Очень странно. И ведет себя непредсказуемо. Она, конечно, заметила, что у Глоуэна есть поэтическое воображение, и если мы с тобой не будем каждую минуту указывать ему, что делать, он так и будет стоять с разинутым ртом и считать ворон».
«Гм. Ты думаешь, она про это говорила?»
«Разумеется».
«А когда наступит моя очередь давать указания Глоуэну?»
«Иногда, Ябеда, я подозреваю, что ты гораздо умнее, чем хочешь показаться, – строго сказала Сесили. – Ты ни в коем случае не будешь давать Глоуэну никаких указаний. До тех пор, пока он не выполнит все мои указания и не докажет тем самым, что совсем ручной. Теперь иди сюда и займись чем-нибудь полезным».
«А крысы и тараканы – они тут правда есть?»
«Не знаю. Загляни вон туда, в угол за коробками. Если что-нибудь на тебя выпрыгнет… Что ж, мы все будем знать, что туда не стоило соваться».
«Нет уж, я лучше тут постою».
«Ябеда у нас очень храбрая, – заметила Сесили Глоуэну. – Особенно когда дело касается насекомых».
«Я не очень храбрая, – возразила Ябеда. – На самом деле совсем не храбрая, хотя хорошо, конечно, что ты меня хвалишь. А еще в последнее время мне почему-то не хочется, чтобы меня называли „Ябедой“. Ты слышишь, Глоуэн?»
«Слышу, слышу. А как же тебя называть?»
«Мирандой – ты же знаешь, как меня зовут! По-моему, девочке гораздо больше подходит имя „Миранда“».
«Вполне возможно, – согласился Глоуэн. – А кому, по-твоему, подходит прозвище „Ябеда“?»
«Кому, кому! Как только говорят „Ябеда“, все почему-то думают про меня! Мне надоело».
«И почему бы все так думали, интересно? – задала риторический вопрос Сесили. – Ладно, придется принять во внимание твои пожелания. Тем более, что „Миранда“ – красивое имя, подходящее для девочки, умеющей хорошо себя вести, а не для капризной ябеды вроде некоторых небезызвестных маленьких сестричек».
«Вот уж спасибочки!»
