Комната.
Она была квадратной, может быть, три с половиной на три с половиной метра. Бетонные стены. Земляной пол. Одна дверь. Бет вытянула шею, хоть она и ужасно болела. Деревянные потолочные балки. Бет исследовала всю свою темницу на карачках, а затем стоя. Больше никаких сюрпризов не было.
– Лампа съест твой кислород, ты начнешь задыхаться. – Отступив в сторону, он указал на низ двери. Узенькая шелка под ней была заделана резиновым уплотнителем.
Он планировал привезти ее сюда.
А может, Бет была не первой?
– Ты не сделаешь этого, – сказала она надсадным, сдавленным голосом. – Люди видели нас вместе, я уверена. Нас видели разговаривающими у ресторана.
– Детка, если они нас и видели, то вряд ли захотят лезть в чужие дела. Большинство людей предпочитают не совать ни во что нос, если, конечно, умные. – Он хмыкнул, сухо и мрачно, а потом поднял с пола котелки и поставил их в углу за дверью, там, где она уже пописала. – Один с чистой водой. Другой для грязной.
Он просунул большие пальцы в шлевки на брюках. На стенах заиграли тени.
Увидев, как он расстегнул ремень, Бет ощутила в груди леденящий холод.
Она медленно, стараясь, чтобы он этого не заметил, завела руки за спину. Попыталась найти камень, какой-нибудь острый осколок, любой предмет, способный встать между ними.
– Не забудь, – пригрозил он, – закричишь, я унесу лампу.
Если говорить о родителях и дверях, то из всей нашей группы наиболее удобный доступ в тоннели имел Клод. Мои родители сохранили вход в подземное пространство в первоначальном виде – тяжелая дубовая дверь была такой же колоритной, как и наша парадная дверь, с буквой «П», инкрустированной в верхней перемычке рамы, как и у Клода. К несчастью, состояние мамы и ее непредсказуемое поведение отбило у ребят охоту приходить к нам в гости. Родители Бренды вроде и были наименее строгими, но после того, как пару лет назад одного ее братца (по-моему, Джерри), наказанного сидением дома, застукали за попыткой сбежать, мистер Тафт заделал вход в подвал. И теперь он выглядел так, словно его скопировали со страниц «Монстра в конце этой книги», в которой Гровер пытался помешать детям встретиться с ужасным чудовищем, – крест-накрест заколоченный сучковатыми досками с торчащими из них гвоздями. А подвал Морин был настолько забит всякой всячиной, что добраться до заветной двери в тоннель представлялось нереальным.
Так что проще всего было Клоду.
Мы вчетвером исследовали практически всю тоннельную систему, а наш участок исходили вдоль и поперек. Мы даже разведали путь до завода, но его огромные железные двери уже давно были запаяны наглухо. Нас никогда не волновало, найдем ли мы обратный путь, независимо от того, насколько далеко мы уходили. Потому что на стенах тоннелей до сих пор уцелели номера домов, высеченные в каменной кладке над дверьми. Кто бы это ни придумал, решение было толковым, нацеленным на то, чтобы работяги после долгой и тяжелой трудовой смены не ошиблись ненароком дверью. Со временем некоторые люди сбили обозначения своих домов, но оставшихся номеров все же хватало, чтобы мы не заплутали в подземном лабиринте.
Об одном мы никогда не говорили родителям – о том, что один и тот же ключ подходил к разным подземным дверям. Мы выяснили это случайно, когда мать Клода заперла вход в подвал после того, как мы прошмыгнули в тоннель. Это было до того, как родители Бренды заколотили свою дверь в подвальный этаж, поэтому у Бренды был с собой ключ от нее. Мы попробовали открыть им дверь Клода, и он вошел в замочную скважину как по маслу. А потом мы обнаружили, что этот ключ подходил также к другим замкам. Это был просчет в проекте Пэнтауна, но для нас грех было им не воспользоваться.
Клод очень обрадовался, когда я позвонила ему и позвала сыграть в «Чай-чай». И когда мы с Джуни вышли, он уже приплясывал от нетерпения на своем переднем крыльце. Завидев нас, парень пулей сбежал вниз. Мать успела его постричь. С новой стрижкой Клод стал еще сильнее походить на Робби Бенсона. «С ума сойти, до чего же он высокий. Вымахал, как сорняк, тянущийся к солнцу», – промелькнуло у меня в голове. Да и что уж там кривить душой! Клод выглядел милашкой. Я уже планировала обсуждать с ним потенциальных подружек.
– Ты не забыла позвать Морин? – спросил парень.
Он все пытался придумать себе прозвище, что-нибудь отличное от слов, рифмующихся с его именем, не только неблагозвучных, но и обидных: идиот, обормот, сумасброд. Фамилия у Клода была Зиглер, и предложенный им одним из последних вариант «Зигги» показался нам вполне обоснованным. Проблема заключалась в том, что мы знали его всю жизнь и называть иначе, как по имени, попросту уже не могли.
– Ее Бренда позвала, – сказала я, покосившись через дорогу на дом Морин. Он был темным, под стать мрачному небу. Мне очень хотелось, чтобы пролился дождь и охладил накалившиеся стены, в которых мы жили. – Мы пришли первыми?
– Угу, – кивнул Клод. – Надеюсь, и другая парочка появится с минуты на минуту.
Подскочив к Клоду, Джуни принялась канючить:
– Давайте лучше вместо «Чай-чай-выручай» поохотимся на слова.
«Охота на слова» была самой умной нашей игрой. Мы прижимались головой к дверям соседей и пытались расслышать какую-нибудь заранее выбранную фразу, типа строчки из рекламного джингла Оскара Майера или слогана «Макдональдса», продвигавшего бигмак: «Две мясных котлетки, сыр, огурцы, салат-латук, очень вкусный соус, лук, все на булочке с кунжутом». Услышав первое слово фразы, мы перебегали, хихикая, к следующей двери и, прильнув к ней ушами, замирали до тех пор, пока не звучало второе из нужных нам слов. Так мы перемещались от дома к дому, но составить всю фразу удавалось редко. Чаще за дверьми царила тишина, либо слышалось приглушенное бормотание, обрывки ссор или, хуже того, возгласы занимавшихся любовью людей. В такие моменты я радовалась тому, что в тоннелях сохранились номера не всех домов. Мне не хотелось при виде этих людей в церкви думать о том, что они вытворяли ночью.
Вот однажды, в одну из подобных «охот на слова», мы подслушали, как кричал на Анта его отец. Случилось это в прошлом январе, во время вечеринки, устроенной Питтами. Наевшись до отвала, мы высыпали в тоннели – выпустить пар. И именно тогда я осознала, что Анта не было на вечеринке. Мы, естественно, поспешили к его двери – подслушать.
Оказалось, мистер Денке устроил сыну нагоняй. И орал он так, словно делал это постоянно. Но самое смешное было в том, что, крича на Анта, мистер Денке ругал его маму. «Твоя мать не желает мне счастья. Она пилит меня целый день напролет. Так ведь, Антон?»
Клод отшатнулся от двери в ту же секунду, как только сообразил, что за ней происходило. По его лицу я поняла: он подумал, что нам негоже шпионить за другом. А я почувствовала совсем другое, что-то новое, целую гамму противоречивых эмоций: и неловкость, и стыд, и удовольствие одновременно. Я попыталась представить, что делал Ант, пока отец кричал на него, но в то же время и не на него. Была ли там его мать? «Я, видите ли, такой-рассякой. Я все делаю не так. Да, Ант? Твою мать злит и бесит, когда мы веселимся. Наверное, в этом все дело. Она попрекает меня тем, что я плохо ищу работу. А самой невдомек, что я целыми днями обиваю пороги в поисках места».
Я услышала, что пробурчал в ответ Ант (похоже, он стоял у самой двери). И того, что я услышала, хватило, чтобы я резко отпрянула от нее. Мы с Клодом поплелись обратно на вечеринку – храня молчание, не глядя друг на друга. Никто из нас не проронил ни слова, пока мы не дошли до Питтов.
А когда я встретила потом Анта, у меня сложилось впечатление, будто он понял, что мы подслушивали. Он вел себя раздраженно и агрессивно. Толкнул Клода на катке, накричал на меня, когда я велела ему отвалить.
Примерно в то же время Ант, заснув, застонал на собрании. Мне хотелось его поддержать, сказать, что не стоило переживать. С кем не бывает? У каждого из нас свои тараканы в голове и свои проблемы в семье. Но я ничего ему не сказала.
Во всяком случае, Ант отдалился от нашей компании вскоре после того, как мы с Клодом (в большей степени я, нежели Клод) шпионили под его дверью. Несколько раз он с нами гулял, но всегда сильно нервничал и на все наши вопросы выдавливал тихое «не знаю»; так что мы испытали почти облегчение, когда он переметнулся к Рикки.
Пока мы ждали Бренду и Морин, Клод прихлопнул комара, севшего на шею. (Еще один несомненный плюс тоннелей заключался в том, что в них не водилось никаких противных букашек.) А затем легонько толкнул меня в бок:
– Как мама?
– Она так и не вышла из своей комнаты, – мрачным тоном ответила за меня Джуни.
Это меня удивило. Я думала, что она перестала придавать значение таким вещам. Хотя это было нереально. Атмосфера нашего дома была созвучна настроению матери.
– Она в порядке, – сказала я Клоду. – Сильная усталость, только и всего.
Клод кивнул. Он был не только очень высоким для своего возраста, но и очень умным. «Сердечным», – сказала бы мама раньше, когда еще обращала внимание на подобные вещи. А я вспомнила наш последний день в школе в этом году. Мы решали задачки по алгебре, с этими дурацкими иксами и игреками, когда внештатная училка заставила меня встать перед классом.
«Хизер Кэш, убери с лица волосы», – приказала она.
Ее слова заставили мой подбородок вжаться в грудь, как будто математичка нажала на невидимую кнопку. От резкого движения пряди моего «пажа» по плечи образовали щит – прямо противоположное тому, что потребовала училка. Это вовсе не было проявлением неуважения, просто сработал инстинкт, но она расценила мою реакцию как прямой вызов.
«Ты слышала, что я велела?» – дрожащим голосом спросила математичка.
Все ручки замерли в ту же секунду, как только в воздухе запахло скандалом. Моя рука дернулась, и любимая ручка – та, внутри которой в вязкой жидкости перекатывалась из конца в конец Эйфелева башня, – шмякнулась на пол. Силясь не расплакаться, я нагнулась, чтобы ее подобрать.
И тут всеобщее внимание привлек скрип стула. Это был Клод. Конечно же, Клод. Он всегда был тут как тут – этот парень, который не мог допустить, чтобы все закончилось моими слезами. Я ценила это в нем, но в тот момент меня это еще и разозлило. Да так, что я услышала, как в ушах застучала кровь. Клод встал из-за парты, подошел к учительнице и прошептал ей что-то на ухо. Я не сомневалась в том, что сказал Клод: у меня обожжено ухо, поэтому я вынуждена скрывать его под густыми волосами с длинной челкой, и наказывать меня за это нельзя. По крайней мере, я решила, что он именно это сказал, потому что училка тут же извинилась передо мной, и остаток урока прошел в такой атмосфере неловкости, словно я была сделана из стекла и цветочных лепестков. Впрочем, я вела себя тихо. Я всегда соблюдала правила.
– Некоторые дни выдаются чересчур утомительными. – Голос Клода вернул меня из воспоминаний в настоящее, к нашему разговору о маме.
При этих словах я расслабилась. Какое же облегчение, когда не надо ничего объяснять. Вот что мне нравилось в Пэнтауне больше всего – мы знали все друг про друга.
– Ты слышала, Джуни не нравится «Чай-чай-выручай». Ей хочется поохотиться за словами. Что ты думаешь?
– Я считаю, раз мне обещали «Чай-чай-выручай», значит, я должна сыграть в него, – выкрикнула с тротуара Бренда.
Я испытала облегчение, увидев подругу в том же наряде, в каком она была на репетиции: махровых шортах и рубашке «защитного» зеленого цвета, завязанной на талии; а свою малиновую футболку она превратила, загнув края, в короткий топ. По правде говоря, я опасалась, что Бренда явится накрашенной и затянутой во что-то облегающее. Этот вирус заразил и ее, и Морин.
– Осталось дождаться Мо.
– Она не придет. Сказала, что занята, – пробубнила Бренда, потирая руки и разглядывая исполосованное черными тучами небо.
Оно явно предвещало дождь. Я почувствовала запах грозы в воздухе.
– И чем же она занята? – поинтересовалась Джуни.
У меня на языке вертелся тот же вопрос, но я попридержала свое любопытство.
Бренда пожала плечами:
– Этого Мо не сказала.
– Наверняка мальчишки, – со знанием дела выдала Джуни.
Прикрыв скривившийся в улыбке рот рукой, я посмотрела на Клода. У нас с ним было одинаковое чувство юмора. Я не была с ним так близка и откровенна, как с Морин и Брендой, только потому, что Клод был парнем. К моему удивлению, он не собирался перемигнуться со мной, а пожирал угрюмым взглядом Джуни. Я объяснила его хмурость надвигавшейся грозой. В воздухе уже сильно парило; духота сделалась нестерпимой.
– Возможно, Жучок, – улыбнулась сестренке Бренда. – Так мы спустимся под землю или будем дожидаться, когда ливанет?
– Пошли, – хором ответили мы.
И в этот миг небо расколола напополам тревожащая вспышка молнии.
Мы бросились в дом.
Я никогда не говорила этого вслух (даже Бренде), но правда заключалась в том, что тоннели Пэнтауна – пусть я и знала их как свои пять пальцев – вызывали у меня порой странное чувство. Будто меня поглотили. Вот и сейчас я подумала об этом, пока мы с Клодом спускались в подвал, оставив Бренду и Джуни на первом этаже. Мистер Зиглер повел их полюбоваться своим новым корабликом в бутылке, который я уже видела.
Когда моя нога коснулась нижней ступеньки лестницы, в голове всплыла фраза.
«Нельзя жить во мраке и быть довольной».
Я еще раз мысленно повторила слова, перебирая их как четки и полируя до блеска.
«Нельзя жить во мраке и быть довольной».
Где я это слышала?
– Ты какая-то молчаливая, – нарушил тишину Клод, придержав передо мною дверь в тоннель. – Твоей матери хуже, чем ты говоришь?
В нос ударил запах сырой, холодной земли. «Может, признаться ему в том, что день у меня не задался?» Я бы с радостью вычеркнула его из календаря. И не только из-за мамы. Когда Рикки с Антом приперлись в гараж и предложили нам сыграть на окружной ярмарке, я вконец скисла. Но, открывшись Клоду, я бы расписалась в собственной слабости.
– Нет, просто усталость, – ответила я.
Клод кивнул. Похоже, он собирался что-то добавить, но мне не захотелось ничего выслушивать. И, как только появились Бренда с Джуни, я решительно шагнула сквозь незримую ширму, отделявшую его дом от темного чрева тоннелей. Мое внимание привлек шорох слева – тихий, невнятный. Ант клялся, будто видел здесь однажды крыс – жирных и розовых, с хвостами, волочившимися за ними, как толстые черви. Но я ни разу с ними не сталкивалась. По спине пробежала дрожь.
– Бр-р-р, – поежилась я в чернильной темноте тоннеля. – Джуни, надень курточку.
Я настояла, чтобы сестренка захватила ее с собой. А теперь пожалела, что не сделала того же.
– Хочешь, возьми мою рубашку, – предложила Бренда, вступая в тоннель сразу за мной.
Я включила фонарик и посветила им влево-вправо. Свет из подвала Клода вытравил на заляпанном грязью полу кремовый полукруг. Но за ним мир исчезал во всех направлениях.
– Тогда ты замерзнешь, – возразила я.
Бренда включила свой фонарик, зажала его между коленками и, направив замерцавший желтоватым холодом луч на талию, развязала узел, стягивавший края зеленой рубашки. Это была армейская рубашка ее брата Джерри, о чем свидетельствовала нашивка на груди с надписью «ТАФТ».
– Держи, – сказала Бренда. – Ты же знаешь, я горячая. Горячей тебя, – подмигнула она мне.
Я взяла рубашку. От нее исходил резкий запах, как от стирального порошка «Эра», которым пользовалась мама. – Спасибо.
– Не благодари, – щелкнула меня по макушке подруга. – Что есть, то есть.
Клод заулюлюкал. Закрыв за собой дверь и схватив за руку Джуни, он побежал в одном направлении, а Бренда метнулась в другом.
– Прячься кто может! – хохотнув, прокричала я. Там, в подземном тоннеле, тебе не нужно было закрывать глаза во время счета. Достаточно было выключить фонарик и погрузиться в бескрайнюю тьму. Что я и сделала: – Раз, два, три…
Считая, я прислонилась к двери Зиглеров, ощутила спиной крепость дерева, уловила аромат свиных ребрышек и квашеной капусты, приготовленных миссис Зиглер на ужин, который смешался с мускусным запахом подземных ходов. Какими бы жуткими ни казались эти тоннели, в них было нечто такое, что побуждало тебя дать волю воображению, позволить ему разбушеваться так, как оно не разгуливалось на земле, под наблюдавшим за тобой солнцем.
– …четыре, пять, шесть, семь…
Бренде повезло с братом, служившим в армии: она могла прибрать к рукам его униформу. Большинству девчонок приходилось встречаться с парнями, чтобы изредка носить их форму.
– …восемь, девять…
Трепеща в азарте погони, я досчитала до тридцати и направила фонарик в тревожную темноту. Мне не сложно было сориентироваться в этой части тоннелей – в моем квартале – и без фонарика. Но от одной мысли о том, что я могла наткнуться на кого-нибудь в этом непроглядном черном лабиринте, на коже проступили мурашки. На других ребят и даже взрослых мы напарывались множество раз, а вот на незнакомца только однажды.
Это произошло прошлым летом. Мы забрели в самый дальний участок тоннельной системы, напротив завода. Кто-то пустил слух, будто в этой части водились привидения. Наверняка мы знали лишь одно: ни у кого из проживавших в том микрорайоне людей не было детей. Но это только нагоняло жути. И все же мы туда пошли – на спор. Нас взял на слабо Ант. Ему нравилось подначивать других не меньше, чем имитировать Джона Белуши. Так вот, поддавшись на его провокацию, мы – Морин, Клод, Бренда и я – последовали за Антом в «Обитель привидений». И всю дорогу тряслись от страха. Та часть тоннельной системы ничем не отличалась от остальных. Там тоже были двери, ниши и тупиковые ответвления, но наш ужас сделал ее особенной. Мы прикоснулись к стене в самом дальнем углу и, обретя право на хвастовство, побежали назад, смеясь, радуясь единению и уже чувствуя себя в безопасности.
А потом Клод споткнулся о тело бродяги.
Сначала мы приняли его за кучу тряпья.
Но эта куча зашевелилась.
С криками о помощи мы помчались со всех ног к ближайшей знакомой двери, подвалу одного из учеников четвертого класса, ходившего в нашу церковь. Его родители позвонили в полицию. Шериф Нильсон (это было до того, как он стал коллегой отца) вывел бродягу наверх через свой дом. Так нам впоследствии рассказали. По-другому не получилось бы, потому что входа в тоннели ни с одной улицы не было, свободный доступ в подземный лабиринт проектировщиками предусмотрен не был.
Именно поэтому присутствие там бродяги показалось нам странным. Как он туда попал?
– Спрятались вы или нет, я иду вас искать! – прокричала я и включила фонарик.
Со стороны Клода и Джуни побежать в одном направлении было опрометчивым решением. Я могла убить сразу двух зайцев!
Причем не утруждаясь. Ведь, за исключением пары ответвлений, которые заканчивались тупиками за пределами Пэнтауна, подземные ходы зеркально отражали шесть квадратных кварталов нашего района. И ребята, сделав крюк, вернулись бы в конце концов к стартовой точке.
– Фи-фай-фо-фам?! – прокричала я, постучав в ритм мелодии по бедру.
Любой, кто услышал бы меня по ту сторону дверей, мгновенно догадался бы, чем мы занимались. А еще я предвидела взбучку за это. Кто-нибудь не преминул бы на воскресной службе в церкви распечь меня, попеняв на возраст: «Ты уже не маленькая, чтобы играть в такие игры в тоннелях».
– Бегите-бегите, только от меня вам не спрятаться! – пригрозила я вдогонку друзьям.
И, свернув налево, устремилась в сторону дома Морин. Я была уверена, что она встречалась вечером с Рикки или, хуже того, с Эдом. Он мог строить из себя хорошего парня, но лично я сомневалась в его порядочности. И то, как изменился Рикки, начав тусить вместе с ним, и то, что рассказывала мне о нем подруга, лишь усиливало мои сомнения. «Чертовски сексапильный…» Вы только подумайте!
Мне не нравилось, как много вдруг начали значить для Морин парни.
И… Да! К чему отпираться? Я слегка ей завидовала.
Чуть дальше, у двери в подвал Питтов, послышался треск.
– Вижу-вижу тебя! – воскликнула я и метнулась вперед.
Я быстро свернула за угол, ожидая увидеть там Джуни, пытавшуюся слиться со стеной под песенку из «Лаверна и Ширли». Она всегда ее напевала в первом раунде игры.
Но за углом я никого не увидела. Поэтому остановилась и, склонив голову набок, начала водить фонариком по сторонам, направляя свет в ниши для хранения вещей и запасов, отстоявшие друг от друга метров на шесть – по одной на каждый дом. Я напрягла не только зрение, но и слух. Но в могильной черноте, окружавшей меня, не слышалось ничего, кроме моего сбившегося дыхания. А спустя несколько секунд звук повторился. Как будто кто-то что-то сказал.
Но донесся этот звук не из подвала Питтов, как мне показалось сначала. А с той стороны, где мы наткнулись год назад на бродягу.
Мне стало не по себе. Даже жутковато.
Открытую шею лизнул ветерок. Я резко крутанулась, посветила фонариком.
– Эй, кто здесь?
Никого. А за спиной снова раздался звук. Я развернулась, плечи напряглись, как гитарные струны. Как же глупо я себя веду! В тоннелях никого нет, кроме меня, Бренды, Клода и Джуни.
Я, конечно, никогда не ходила в этот конец лабиринта в одиночку. Но сейчас я была не одна. Где-то рядом прятались девчонки и Клод. Возможно, кто-то из них затаился за следующим поворотом. Я посветила фонариком прямо перед собой.
– Успел ты спрятаться или нет, я иду тебя искать!
Чем ближе я подходила к «Обители привидений», тем громче становился шум. Но он все еще был приглушенным, невнятным. Неужели кто-то устроил вечеринку в своем подвале?
Что ж, это их право! Проходя мимо дверей, я освещала фонариком каждую. У большинства из них отсутствовали обозначения, номера сохранились лишь у каждой пятой.
А потом я услышала визг. Музыка? Кто-то реально отрывался под землей. Я быстро пошагала вперед, пытаясь вычислить источник звуков. «Интересно, кто же додумался проводить вечеринку в подвале?» Любопытство гнало меня дальше и дальше.
Может, нам все же стоило «поохотиться на слова», о чем упрашивала Джуни?
Я заулыбалась, подумав о фразе, которую мы могли бы составить. И в этот момент в мое запястье вцепилась ледяная рука.