Джеймс Оливер Кервуд
Казан
Глава XXV. Опустевший мир
Милю за милей Казан все мчался вперед. По временам он вздрагивал при воспоминании о предсмертной ноте, которая донеслась до него вместе со стоном Санди Мак-Триггера, и, заложив уши и вытянув хвост точно тень, пробирался сквозь кусты с тем любопытным приседанием на задние ноги, которое так характерно для волков и собак, убегающих от опасности. Затем он выбрался на равнину, и тишина, мириады звезд, сиявших на прозрачном своде неба, чистый воздух, который приносило с собой еще не загрязненное бациллами дыхание северного полюса, возбуждали его и придавали ему силы. Он бежал навстречу ветру.
Где-то там, далеко, на северо-западе должна была находиться Серая волчица. В первый раз уже за столько недель он стал опять на задние лапы, послал ей глубокий, вибрирующий вопль, который широко разнесся на целые мили кругом. Далеко позади его услышал Дэн и заскулил. Стоя около окоченевшего тела Санди Мак-Триггера, маленький профессор с напряженным выражением на бледном лице тоже услышал его и стал ожидать второго. Но издавший свой первый вой, Казан по инстинкту почувствовал, что ответа на него не последует, и помчался далее, милю за милей, как собака, которая набрела на след к дому своего хозяина. Он не возвращался к озеру и в то же время не держал своего пути и к городу Красного Золота. Он старался покрыть сорок миль, отделявшие его от Мак-Ферлана, по такому прямому направлению, точно рука человека провела для него дорогу по линейке через горы и поля, долы и леса. Всю эту ночь уже не звал к себе Серую волчицу. Им руководил в его решении процесс, усвоенный им из практики, из обычая, и так как Серая волчица уже много раз ожидала его, когда он раньше оставлял ее одну, то, следовательно, и на этот раз должна была ожидать его где-нибудь на берегу недалеко от реки.
На рассвете он уже добрался до реки и находился всего только в трех милях от песчаной отмели. Не взошло еще и солнце, как он уже стоял на том самом месте, на котором когда-то лакал вместе с волчицей воду. В ожидании и с полным доверием он стал озираться по сторонам, не увидит ли где-нибудь Серую волчицу, и при этом скулил и вилял хвостом. Затем он стал принюхиваться к ее запаху, но дожди уже давно смыли с песка ее следы. Весь этот день он проискал ее вдоль берега и на равнине. Побежал потом к тому месту, на котором в последний раз они оба загрызли свою добычу. Обнюхал все кусты, на которые когда-то были нацеплены отравленные приманки. То и дело он садился на задние лапы и посылал ей свой товарищеский, призывный крик. И медленно, и постепенно, когда он делал все это, мать Природа совершала над ним свое чудо, которое индейцы называют на своем языке «зовом духа».
Как этот «зов духа» работал перед этим и над Серой волчицей, так стал теперь волновать кровь и в Казане. С заходом солнца и с наступлением вокруг него ночи с ее глубокими тенями, он все чаще и чаще стал оборачиваться на юго-восток. Весь его мир заключался в тех следах, по которым он охотился. Вне этих мест для него не существовало ничего. Но центром этого мира, такого ограниченного для его понимания, была Серая волчица. Он не мог лишиться ее. Этот мир, по его понятиям, простирался от Мак-Ферлана вдоль узенькой тропинки через леса, равнины к маленькой долине, из которой их обоих выгнали бобры. Если Серой волчицы нет здесь, то она непременно должна быть там, и, не чуя усталости, он возобновил за нею поиски.
Голод и утомление остановили его не раньше, чем стали гаснуть звезды и место ночи стал занимать серый день. Он загрыз кролика, поел его, лег около останков и поспал. Затем отправился далее. На четвертую ночь он добрался наконец до долинки между двух скалистых кряжей и при свете звезд, более ярких здесь благодаря осенней поре, чем где бы то ни было еще, вдоль ручья направился к своему прежнему жилищу на болоте. Был уже день, когда он добрался до разлива, устроенного бобрами, который теперь окружал логовище под валежником уже со всех сторон. Сломанный Зуб и другие его бобры внесли большие перемены в то место, где был дом его и Серой волчицы, и несколько минут Казан простоял неподвижно и молча у края разлива и нюхал воздух, отяжелевший от неприятного запаха, исходившего от бобров. До сих пор его дух оставался несокрушимым. Весь этот день он провел в поисках. Но Серой волчицы не оказалось нигде.
Медленно природа опять принялась за свою работу над Казаном и внушала ему, что ее здесь нет. Она исчезла из его мира и жизни, и его всего охватили одиночество и тоска, настолько великие, что лес стал казаться ему чуждым, а тишина пустыни чем-то угнетавшим и страшным. И опять собака стала пересиливать в нем волка. Благодаря Серой волчице он научился ценить свободу. Без нее же весь свободный мир вдруг стал казаться ему таким необъятным, таким чуждым и пустым, что это даже испугало его. Поздно вечером он набрел на кучку осколков от раковин, которые валялись на берегу реки. Он понюхал их, перевернул, ушел, возвратился обратно и опять понюхал. Это было то место, где Серая волчица в последний раз поела на болоте перед своим уходом на юг. Но запах, который остался от нее, уже выдохся настолько, что Казан не мог хорошо уловить его и побежал далее и во второй раз. На ночь он забрался под бревно и заставлял себя заснуть. Но в полночь в своем беспокойном сне так разнервничался, как ребенок. И день за днем, ночь за ночью он жалким созданием стал проводить на этом болоте, оплакивая то существо, которое вывело его из хаоса мрака к свету, которое открыло для него весь мир и которое, уйдя от него, лишило его всего того, чего само было лишено благодаря своей слепоте. А затем он помчался к хижине, где жила Иоанна и с нею ее ребенок и муж.
Быть может, там еще остался их запах.
Глава XXVI. Зов Солнечной Скалы
Под золотыми лучами осеннего солнца поднимались вверх по реке на лодке и были уже в виду Солнечной Скалы мужчина, женщина и ребенок. Цивилизация уже наложила свой отпечаток на когда-то отличавшейся здоровьем Иоанне, тот самый отпечаток, который она накладывала на всякий дикий цветок, пересаженный к ней из простора и чистого воздуха. Щеки у нее ввалились. Голубые глаза потеряли свой блеск. Она кашляла, и когда начинался у нее кашель, то ее муж посматривал на нее с любовью и беспокойством. Но все-таки, хотя и медленно, он стал замечать в ней перемену, а однажды, когда их лодка поднялась настолько, что они уже увидели себя в своей родной долине и почувствовали себя дома, где не были с тех пор, как послушались зова далекого города, он вдруг заметил, что на ее щеках румянец стал гуще, что губы у нее сразу покраснели и что счастьем и довольством вдруг засветились ее глаза. Он тихонько засмеялся, заметив эту перемену, и стал благословлять свои леса. В лодке она откинулась назад, положила ему голову на плечо, и он перестал грести, чтобы и самому быть к ней поближе, и стал перебирать пальцами ее густые, золотые волосы.
– Ты довольна, Иоанна! – весело засмеялся он. – Доктора правы. Ты принадлежишь своим лесам!
– Да, мне хорошо, – ответила она шепотом и вдруг указала на белую отмель, далеко вдававшуюся в реку. Голос ее задрожал. – Помнишь, как когда-то здесь выскочил из нашей лодки Казан? Как давно это было! Там вот на песке стояла она и звала его к себе. Помнишь?
Грустная нотка послышалась у нее в голосе, и она добавила:
– Где-то они теперь?
Избушка была все такая же, как они и оставили ее. Только покрасневший уже от утренников дикий виноград оплел ее почти всю да кругом разрослись кустарники и бурьяны почти у самых стен. Опять в ней началась жизнь, и румянец все гуще становился на щеках Иоанны, и ее голос по-прежнему стал звонким и певучим. Ее муж снова принялся за свои ловушки и капканы и восстановил позабытую уже было свою охоту, а Иоанна и ее маленькая девочка, которая стала уже бегать и говорить, превратили избушку в домашний уют. Однажды вечером муж возвратился домой довольно поздно, и когда вошел, то заметил, что она была чем-то взволнована и голос ее дрожал, когда она приветствовала его.
– Ты слышишь? – спросила она его. – Ты слышал зов?
Он утвердительно кивнул головой.
– Я был за милю отсюда, – ответил он, – у ручья на высохшем болоте. И я слышал!
Иоанна схватила его за руки.
– Это не Казан! – воскликнула она. – Я узнала бы его голос! Мне кажется, что это чей-то другой голос, что это тот самый зов, которым в то утро звала его на песчаной отмели она!
Мужчина задумался. Пальцы Иоанны сжались сильнее. Она задышала быстрее.
– Ты обещаешь мне? – спросила она. – Ты обещаешь мне, что ты не будешь никогда охотиться на волков и расставлять на них капканы?
– Я уж и сам думал об этом, – ответил он. – Как только услышал этот призыв, так и подумал. Да, я обещаю тебе это!
Иоанна прижалась к нему ближе.
– Мы любили Казана, – прошептала она, – и ты мог бы убить его или… ее.
Вдруг она остановилась. Оба прислушались. Дверь была открыта, и до них снова донесся вой волчицы, звавшей к себе своего друга. Иоанна подбежала к двери, муж последовал за нею. Оба они стояли молча и, затаив дыхание, Иоанна указала на залитую светом от звезд равнину.
– Слушай, слушай! – проговорила она. – Это ее крик, это кричит с Солнечной Скалы она!
Она выбежала на воздух, позабыв о том, что около нее был муж, и о том, что маленькая Иоанна осталась в домике одна. И до них издалека, за целые мили расстояния, вдруг донесся через всю равнину ответный вой – вой, который казался завыванием ветра и от которого вся Иоанна затрепетала и ее быстрое дыхание вдруг перешло в какой-то странный стон.
Она вышла далеко в поле и там остановилась, залитая золотыми лучами осеннего месяца и звезд, от которых блестели ее волосы и сверкали глаза. Через несколько минут вой послышался снова и уже так близко, что Иоанна приложила ладони ко рту и закричала так, как когда-то кричала в далекие дни:
– Казан, Казан, Казан!
На вершине Солнечной Скалы тощая и еле двигавшаяся от голода Серая волчица услышала голос молодой женщины, и вой, который готов уже был вылиться из ее горла, вдруг превратился в визг. А в это время какая-то тень, быстро двигавшаяся с юга на север, вдруг точно вкопанная остановилась. Это был Казан. Странный трепет пробежал по его телу. Каждый фибр его звериного понимания был проникнут сознанием, что здесь был его дом. Это был он, тот самый дом, в котором он когда-то жил, в котором любил и который защищал, – и вдруг все те неясные образы, которые уже стали изглаживаться из его памяти и забываться, стали для него реальными и живыми. Потому что едва только он вступил в эту долину, как до него донесся голос Иоанны.
Бледная и взволнованная, стояла Иоанна при лунном свете, когда вдруг из белого тумана вышел к ней Казан, стал ползти к ней на животе и жалобно, со странной нотой в голосе скулить. Иоанна подошла к нему сама, обхватила его руками, ее губы раз за разом стали повторять его имя, а мужчина в это время стоял и смотрел на них с удивлением и с выражением какого-то нового понимания на лице. Теперь уж он не боялся собаки-волка. И когда Иоанна схватила руками голову Казана и прильнула к ней своей, то он услышал радостные повизгивания животного и шепот, и сдерживаемые слезы молодой женщины.
– Как это странно! – вздохнул он и посмотрел в сторону Солнечной Скалы. – Я думаю, что там и она…
И точно в ответ на его мысли оттуда пронесся по долине зов Серой волчицы, полный безысходного горя и одиночества. Тотчас же, как стрела, Казан вскочил на ноги и забыл обо всех и обо всем: и о ласке Иоанны, и о присутствии мужчины.
В следующий затем момент он убежал, а Иоанна прижалась к мужу и закрыла руками лицо.
– Теперь ты веришь? – спросила она потом с волнением. – Теперь ты веришь в могущество природы, той самой природы, которую я так люблю, которая руководит всеми живыми существами в мире и которая по своей прихоти привела нас всех сюда?
Он притянул ее к себе.
В ее широко открытых глазах отразились звезды. Она посмотрела на него.
– Казан и она… Я, ты и ребенок… – сказала она. – Разве ты будешь утверждать, что тебе неприятно, что мы вернулись все назад?
Он так крепко прижал ее к себе, что она так и не слышала тех слов, которые он проговорил ей в ответ. После этого они еще долго просидели на лунном свете у порога своей избушки. Но больше до них уже не доносился жалобный вой с Солнечной Скалы. Иоанна и ее муж поняли все.
– Завтра он прибежит к нам! – сказал наконец мужчина. – Пойдем, Иоанна, пора уже спать!
Они вместе вошли в избушку.
В эту же ночь Казан и Серая волчица бок о бок вышли снова на охоту вдвоем.
Все еще светила луна и освещала равнину.
