Джоан Ф. Смит
По ту сторону бесконечности
Глава третья
Ник
В течение нескольких минут после того, как мистер Фрэнсис чуть не умер, время то ускоряло, то замедляло бег, неизменно возвращаясь к тому моменту, когда мои ноги сделали самую гигантскую паузу в своей жизни. Пока мы ждали приезда скорой помощи, мистер Фрэнсис в основном лежал с закрытыми глазами и отдыхал. Я следил за его пульсом, думая о том, что если бы я позволил ему умереть, то мой лучший друг, Мэверик, убил бы меня. У него на телефоне был реально запущен обратный отсчет – так он ждал того момента, когда наконец-то сможет взять курс мистера Фрэнсиса.
– Ник Ирвинг, – хрипло проговорил мистер Фрэнсис. – Ты меня спас.
– Не только я, мистер Фрэнсис.
Он нахмурился:
– Прими мою благодарность, сынок.
Я посмотрел в ту сторону, куда убежала девушка в шляпе:
– Мне помогли. Девушка по имени Десембер.
Завывая сиренами, скорая остановилась. Наружу выскочили два фельдшера. Я отошел в сторону, и они нависли над мистером Фрэнсисом, проверяя зрачки и пытаясь надеть на него кислородную маску.
Мистер Фрэнсис маску оттолкнул:
– Я ударился носом о бортик при перевороте. Не выношу вида крови, – вдох, выдох, – голова пошла кругом. Наверное, я упал в обморок.
– Давление девяносто один на шестьдесят.
Фельдшер снова прижал маску к лицу мистера Фрэнсиса, но тот отмахнулся от нее и показал на меня:
– Этот юноша – герой.
Фельдшер коротко улыбнулся мне.
– Хорошая работа, парень.
– Я был не один, – настаивал я. – Тут была еще девушка. Она делала непрямой массаж сердца.
– И куда она делась? – спросил второй фельдшер, тот, что пониже.
– Она ушла. – И тут я заметил брошенную на бортике у бассейна черно-белую шляпу. – Видите? – показал я. – Она оставила тут свою шляпу. Десембер. Это она позвонила 911.
За оградой миссис О’Мэлли и трое ее детей наблюдали, как медики помогают мистеру Фрэнсису. Близнецы трясли цепочку, и я вдруг изумленно осознал, что прошло всего несколько минут с тех пор, когда визг тормозов оповестил об их прибытии.
Некоторые люди после приземления самолета затыкают нос и осторожно выдыхают, чтобы разложило уши. Не всегда это безопасно. Но я представил, как делаю то же самое. Освобождаю пространство в голове. Потому что где-то между скрежетом тормозов машины О’Мэлли и тем, что творилось сейчас, случилось то, что я не забуду до конца своих дней. Один из тех судьбоносных моментов, о которых вспоминаешь, приговаривая: «О, в ту секунду я понял нечто важное» или «Я помню все так, как будто это было вчера». Такие мгновения формируют нашу личность. Я уже испытывал нечто подобное: когда усыпили мою собаку, когда я выиграл годовой запас замороженного йогурта. И когда бабушка умерла.
А теперь вот это.
– Миссис О’Мэлли, вы видели, куда ушла та девушка? – крикнул я. – В черном купальнике. С длинными темными волосами.
Миссис О’Мэлли кивнула:
– Она пошла по Коупленду, в ту сторону.
Мама называла миссис О’Мэлли Миссис Солнечные Акры. Конечно, она видела Десембер.
– Видите? – Я повернулся к мистеру Фрэнсису. – Эта девушка была здесь.
Мой будущий учитель биологии наконец сел. Из носа у него торчали ватные шарики, на переносице краснела царапина, а под глазом наливался фиолетовый синяк.
– Я помню только тебя. Ну, как я выгляжу? – Мистер Фрэнсис указал на свое лицо.
Я слабо улыбнулся. Ватные шарики натолкнули меня на мысль о моем любимом трукрайм-подкасте «Любители загадок». Каждую неделю ведущий, предпочитающий оставаться анонимным, начинает подкаст с «раскрытия» преступления, о котором он говорил за неделю до этого, а затем оставляет слушателям – так называемым любителям – подсказки к новому делу, которое он «раскроет» на следующей неделе. Многие «любители» сидят на специальных форумах и пытаются докопаться до истины. Ведущий передает все доходы от рекламы организациям, помогающим жертвам преступлений, а иногда организует спонсорские призы для тех, кому удалось «раскрыть дело». Бело-красный кусочек ваты напомнил мне об эпизоде, в котором продавец магазина ударил себя по носу лотком кассового аппарата и инсценировал ограбление, присвоив несколько тысяч долларов. Правда, он не знал, что его действия зафиксировала камера видеонаблюдения.
Я обычно не захожу на форумы подкастов – их не слишком удобно читать, а я лучше усваиваю информацию на слух. Шрифт без засечек создает эффект размытия – буквы блекнут и сливаются друг с другом, и разбирать слова становится значительно труднее. Но было что-то приятное в том, чтобы самому вести расследование, особенно когда дело удавалось раскрыть. Будто у меня в руках был клубок ниток, который я мог распутывать, пока плавал, готовил с папой обед или ехал в школу. Для ребенка, который всю жизнь с трудом расшифровывал слова, разгадывать загадки, кусочки которых гарантированно встанут на место в следующий понедельник, было на редкость притягательно.
– Лучше всех, – соврал я.
– Я позвонила твоей маме, Ники, – крикнула миссис О’Мэлли.
Чудесно.
Вскоре в тени сосен собралась толпа соседей – вероятно, им казалось, что они стоят на почтительном расстоянии. Две патрульные машины заняли парковочные места для инвалидов. Полицейские присоединились к медикам.
Один мужчина протиснулся сквозь толпу и вошел в ворота. Дерзко. Я сразу его узнал, хотя он оказался выше, чем я думал, и выглядел крупнее, чем на маленькой фотографии на ТВ. На нем была застиранная футболка – но ее не просто отстирывали раз за разом, а терзали так, что она стала слишком широкой и короткой одновременно. В руках он что-то сжимал.
– Джо Ди-Пьетро, из «Вудлендской газеты». Не возражаешь, если я задам тебе пару вопросов?
– Мне?
– Не против, если я запишу нашу беседу?
Я отступил, думая о том, что мой отец мог бы сказать клиенту, если бы не поддался мягкому кризису среднего возраста и по-прежнему работал адвокатом: «Только в присутствии родителей, малыш».
– Нет, спасибо.
– Тогда по старинке, – ответил репортер. Штукой в его руках оказался блокнот.
Бум. Меня сковала паника, сердце сорвалось в галоп, забилось в груди.
– Я не совсем…
– Я слышал, ты герой, – перебил меня Ди-Пьетро, вытащил ручку из-за уха, будто неумелый фокусник, и указал ею на толпу. – Одна леди сказала, что ты Ники Ирвинг? Учишься в одиннадцатом классе Вудленд-Хай. Да?
Я покраснел. Ники.
– Ник. И да, я перешел в выпускной.
– Выглядишь довольно крепким, парень. Занимаешься спортом?
– Я в сборной по плаванию.
– Выступаете за Вудленд?
Я кивнул.
– Ты впервые спас человека?
– Да. Я работаю спасателем всего три недели. Но его спас не я один.
– Три недели! – радостно гаркнул Ди-Пьетро и принялся записывать. – Ага. Ага. Это здорово. Новичок на работе, инстинкт самосохранения берет верх. Каково было делать искусственное дыхание?
Каково?
– Не знаю. Я имею в виду, было страшно. Я особо ни о чем не думал. Мы просто делали его.
Он постучал ручкой по губам:
– Смело. Ты очень смелый.
Я уставился на него, пытаясь избавиться от странного разочарования. Я буквально рос с этим парнем – он годами был со мной в гостиной в вечерних новостях. Ди-Пьетро наделал много шума, переехав обратно в Бостон из Лос-Анджелеса, чтобы «вернуться к корням», и мои родители несколько недель только об этом и говорили.
– Я просто делал свою работу.
– И скромный. – Его глаза засияли.
– Нет, дело не в этом. – Я потер висок, пытаясь унять ледяную волну боли, что вгрызалась в мой череп. – Я не хотел, чтобы с мистером Фрэнсисом случилось что-то плохое.
Рука репортера взлетела к блокноту.
– Так ты знаешь утопавшего?
– Ну да, он плавает здесь каждый день. И он учитель в старшей школе.
– Меня зовут Роналду, – сказал мистер Фрэнсис. Он лежал на каталке, которую выставили медики. – «У» на конце, это португальское имя. Если у вас есть вопросы ко мне, можете их задавать. Я работаю в школе Вудленд-Хай уже тридцать лет. Николас – мой герой.
– Любимый учитель, – прошептал Джо Ди-Пьетро, водя ручкой по странице. – Замечательно. Я сейчас подойду к вам, сэр.
Один из полицейских посмотрел в нашу сторону:
– Заканчивай, Ди-Пьетро. Он еще ребенок.
– Ага, ага. Не беспокойтесь. – Репортер попятился, яростно что-то записывая. – Сколько тебе, шестнадцать?
– Семнадцать.
– Да, хорошо, просто отлично. Ты учился на спасателя в ИМКА[1]?
– Да, сдал экзамен весной. Но… – Я сглотнул. – А что насчет Десембер?
Репортер махнул рукой:
– Хочешь, напишу, что зимой[2]. Не проблема.
– Нет, – сказал я. Струйка хлорированной воды потекла по моей шее. – Я не про месяц. Десембер. Девушка, которая помогла мне. Позвонила 911. Делала непрямой массаж сердца…
– Понял, понял. – Ди-Пьетро улыбнулся, его зубы были неестественно белыми на фоне желтоватой кожи, покрытой искусственным загаром. – Следи за новостями завтра утром, парень. Это добрая история, может, даже завирусится. Нашим читателям не помешает отдохнуть от политического дерьма и вспышки сальмонеллеза из-за дынь. Понимаешь?
– Последнее предупреждение, Ди-Пьетро, – сказал полицейский, и репортер махнул мне рукой.
– Ты будешь в завтрашних газетах, парень.
Я помахал в ответ, чувствуя, как сжимается желудок. Чем дальше Ди-Пьетро отходил от меня, тем сильнее росло мое беспокойство. Вроде бы все шло хорошо, но я не мог отделаться от ощущения, что что-то не так. У меня возникло странное желание окликнуть Ди-Пьетро, выхватить у него из рук записную книжку и выбросить ее вместе со всеми остальными событиями этого утра.
Глава четвертая
Десембер
Когда слезы высохли, я встала и пошла домой. Попробовала провернуть старый бабушкин трюк – отвлечься на окружающую обстановку. Ремешки шлепанцев трут кожу между большим и указательным пальцами ног при каждом шаге. Царапины на ладонях и коленях горят. Дорожки в кондоминиуме, «вымощенные» фальшивыми камнями цвета розоватой мякоти непрожаренного тунца, контрастируют с беловато-голубым виниловым сайдингом на домах.
Все что угодно, лишь бы не чувствовать то, что чувствую.
Но тщетно.
Руки тряслись. Почему-то мне было страшнее, чем в тот раз, когда я случайно изменила реальность и в итоге потеряла собственную мать.
Я поняла, что объем истинной свободы воли, которая доступна жителям Земли, можно сравнить с чайной ложкой звездной пыли, рассыпанной во Вселенной. Люди используют ровно столько, сколько нужно для того, чтобы то, что я знаю об этом мире, работало. Настоящий акт свободы воли можно оценить по одному критерию: спас ли он жизнь или привел к смерти (как вариант, радикально повлиял на качество человеческой жизни). В этот раз я использовала свою свободу воли так, как никогда раньше. Я изменила кое-что существенное. Я спасла мистера Фрэнсиса. Не его жизнь, а ее качество.
Я пошла быстрее, травмированная лодыжка ныла при каждом шаге, но эта боль была ничем по сравнению с дикой танцевальной вечеринкой в моей голове. Мозг никак не желал привыкать к масштабным изменениям, которые повлек за собой мой поступок.
Мир в целом предсказуем, как океанский прилив. Люди тоже. Они рождаются, вырабатывают определенные моральные принципы, подвергаются воздействию средств массовой информации и развлечений, которые либо заставляют их сомневаться в себе, либо подтверждают, что нужно было следовать инстинкту. По сути, все мы нерешаемое уравнение с двумя переменными: тем, кто мы есть, и тем, что мы переживаем.
Но сегодня в бассейне я сделала очень важный выбор. Использовала крошку из мерной ложки звездной пыли, что закончилось космическим сдвигом эпического масштаба, который теперь с грохотом укладывался в моем мозгу, событие за событием и за событием. Я была похожа на самую любопытную тетушку в мире, вечно сующую нос куда не просят, и теперь страдала от последствий изменения будущего всего человечества.
Я свернула за угол на свою дорожку, чувствуя, как воспоминания о будущем ворочаются в основании моего черепа. Страх бежал по венам, паника гудела в груди, а я ждала, когда все уляжется. Сделала вдох, но его хватило бы лишь для того, чтобы надуть самый маленький шарик.
Дверь под номером 23 захлопнулась за мной, больно стукнув по пятке. Я зашагала по полу, роняя капли на искусственный паркет, зажав уши исцарапанными, окровавленными руками, не в силах заглушить рев перекатывающихся шариков, не в силах вытрясти его из головы. Волны океана знаний
(кроме одного факта)
(слепого пятна, пустого места)
привыкали шуметь в новом ритме.
И все потому, что я вмешалась, спасая мистера Фрэнсиса. И мое вмешательство привело к определенным последствиям.
Я проявила свободу воли. Я изменила реальность.
Страх душил, как набившаяся в рот вата. Зудел под ногтями.
Я думала, что поступаю правильно, но все изменила.
Как?
Буря внутри моего черепа наконец стихла. Волнение улеглось, и на смену ему пришла… легкость?
Я застыла на месте, ошеломленная: в мире – моем мире – что-то изменилось. Из кухни доносились привычные негромкие звуки: ровный гул холодильника, тиканье часов, похожее на щелканье метронома. Самые обычные домашние звуки, а в моей груди расцветала радость от соприкосновения с совершенно новой реальностью.
(Мы с Ником влюбимся друг в друга.)
Влюблюсь?
Я?
Меня сложно было назвать романтиком. В какой-нибудь другой жизни – может быть, но чтобы в этой? Я слишком много знала о слишком многих вещах. Я бы портила все приглашения на выпускной. Оценивала бы стоимость каждой безделушки, подаренной на День святого Валентина. Предвидела бы каждый поцелуй. Мысль о том, чтобы соединить меня и романтику, казалась неестественной, дикой, но все же вызывала приятную дрожь. Все мои нервные окончания подрагивали от одной этой возможности, впитывая результаты перестановки шариков и приноравливаясь к завихрениям судьбы.
И вот оно, свершилось. Я крепко ухватилась за конец этого нового будущего.
Я видела, как Ник опускает глаза, рассказывая родителям обо мне. Я была просто наблюдателем, светильником на потолке, но теперь я неслась сломя голову в мир, где стану частью «нас».
Я прижала пальцы к щекам, сдерживая улыбку, в которой грозили растянуться губы. Перед глазами все плыло, я задыхалась, опьяненная обилием возможностей.
Я. Десембер Джонс. Влюблена.
Это было почти невозможно представить. Я была молчаливым зрителем, пока миллионы людей покупали цветы, писали письма и заходили на сайты знакомств, ведомые слабой надеждой обрести счастье. Я знала, сколько часов потратил на это мой дядя, сидя за старым компьютером, теперь выключенным и спрятанным в коробку где-то в подвале нашего жилого комплекса.
Не я. Я таким никогда не занималась.
А теперь все это – обо мне. Обо мне?
Любовь была довольно легкомысленной эмоцией. Она, казалось, обещала то, чего я так хотела. Комфорт. Стабильность. Возможность в конце концов крепко стоять на земле. Но мое тело все еще не могло расслабиться. Час назад Ник был лишь неяркой фигуркой спасателя на моем ненадежном внутреннем радаре. Теперь же он внезапно стал играть главную роль в спектакле моей жизни.
Мне нужен был воздух. Я дернула задвижку, отодвинула дверь и опустилась на диван на крыльце, лицо покалывало, мозг гудел. Это не я. Это все было настолько не про меня.
Я была человеком, который мог рассказать вам о любви. Что волки и альбатросы моногамны. Я могла бы объяснить, что, когда вас переполняет «гормон любви» окситоцин, уменьшаются головные боли. Что мы надеваем обручальные кольца на безымянные пальцы, потому что древние греки считали, что от этих пальцев идет «вена любви» – прямо к сердцу.
Я судорожно втянула воздух. В шестом классе моя учительница, миссис Риццо, сказала моему дяде Эвану, что в стрессовых ситуациях я «спокойна как удав» (дядя еще пытался пошутить, парировав, что удавы проглатывают добычу целиком). Сейчас же я чувствовала себя полной противоположностью удаву – я была перепуганным кроликом. С мягкой шерсткой. Уязвимым для чужих мыслей и чувств. И почему-то решила сыграть в Купидона, а мой мозг спешил меня уверить, что впереди ждет бескрайнее волшебное будущее – и более того, вполне реальное.
Я взбиралась все выше на воспоминания о будущем, которые все еще занимали свои места, смакуя их, замирая на каждой ступеньке воображаемой лестницы. Наша история будет состоять из кокосов и цветов пиона, летних поцелуев и осенних объятий, глубоких разговоров и, наконец, правды о моем мозге и о том, как он работает.
На лице все-таки расплылась широкая глупая ухмылка. Я откинулась на потертую ткань дивана, купленного на распродаже, разбросав руки и ноги. Последние шарики падали в «банку». Но меня не покидало ощущение, что я что-то упускаю.
Может быть, дело в том, что мы с Ником еще не знакомы? Я, конечно, играла на своем поле и имела преимущество – причем такое, что это было даже нечестно.
Многие люди моего возраста постоянно думали об отношениях. Выясняли свои предпочтения, может быть, мимолетно влюблялись. Но не я. Я редко фантазировала и не совершала импульсивных поступков, потому что всегда знала, что произойдет дальше. Я никогда не оценивала людей по тому, привлекают ли они меня в плане эмоций. Я всегда считала, что это не про меня, и не забивала голову. Пусть о таком думают обычные подростки. Я закинула ноги на журнальный столик, лодыжку окатило новой волной боли. Я вздохнула. В ближайшем будущем меня ждали антисептическая мазь и бинт.
Я встала, перешагнула через дядин бак с компостом и закупленные оптом мешки с землей и вернулась в дом. Порывшись в ящике с мелочами в поисках аптечки, я постаралась отвлечься от тревожных мыслей. Оставшиеся кусочки мозаики укладывались в голове и…
Я уронила тюбик с мазью.
Последний образ настолько не вязался с остальными воспоминаниями о будущем, что я сначала не поверила. Не захотела верить.
И все же, охваченная ужасом, смотрела, как последний шарик опускается в мою банку памяти с тихим, угрожающим щелчком.
В этом шарике я увидела Ника, лежащего на земле, в щербетно-оранжевой футболке. На лице искреннее удивление, сверху на нем что-то тяжелое, щека вдавлена в землю – и кровь, много крови, а потом его родители и младшая сестра, сложившаяся пополам в рыданиях на его похоронах. И я,
(мое сердце)
стыдливо раскрытая, в синяках, разорванная на куски.
Здесь, в доме номер 23, я упала на пол, ударилась бедром, втянула воздух рвано, словно разучившись дышать. Мне казалось, что я вдыхаю углекислый газ, а выдыхаю кислород, будто растение – ведь этим растения занимаются?
Что же я наделала?
Я собиралась полюбить Ника.
Ник должен был полюбить меня. А потом умереть.
И у меня не было возможности это изменить.
Я закрыла глаза и прижалась щекой к прохладному полу.
Однако это не значило, что я не попытаюсь.
Глава пятая
Ник
Наутро после того, как мистер Фрэнсис не умер, я присоединился к родителям за завтраком. Мама разошлась не на шутку: яичница, бекон, тосты с клубничным джемом и маслом, дорогой апельсиновый сок с фермерского рынка, все разложено по разносортным тарелкам, расставленным на старой бабушкиной скатерти. Мама обычно доставала ее для особых случаев. День благодарения. Рождество. Неделя летом, когда приезжали родители отца.
– Ты, наверное, так вымотался, – сказала мама, наливая кофе из кофейника в свою любимую фиолетовую кружку с щербинкой, и поцеловала меня в висок. – Ну и денек вчера выдался.
Я макнул ложку в миску со скрэмблом и намазал маслом тост:
– Я в порядке.
Отец протянул мне свернутую в трубочку газету:
– Эй, если ты устал, это нормально. Посмотри, кто на первой полосе.
Я развернул газету. На меня смотрел… я, вырезанный из прошлогодней групповой фотографии команды по плаванию. Снимок вышел ужасно зернистым, но любой, с кем я ходил в школу, узнал бы меня с первого взгляда. Я замер.
– Что это, черт возьми, такое?
– Нужен скринридер? – спросила мама.
Да, было бы неплохо. Эта штука читала тексты вслух и изрядно облегчала мне жизнь, но сейчас я от нее отказался. Я вообще медленно читаю, но настоящая проблема в том, что иногда мне трудно удержать в голове все слова. Большинство людей с дислексией – и я в том числе – просто перерастают реверсии, когда они, например, путают буквы «п» и «н» или «м» и «л», потому что их написание чем-то похоже. Сейчас «н» и «м» были в числе восьми букв слова, которое впиталось в каждую клеточку моего тела, – оно было со мной столько, сколько себя помню.
Сомнение.
Под мышками от волнения выступил пот.
ВОЗНИК В САМЫЙ НУЖНЫЙ МОМЕНТ
Местный шестнадцатилетний парень спасает любимого учителя
ДЖО ДИ-ПЬЕТРО
Николас Ирвинг еще не успел как следует освоиться на работе, а уже спас человека.
Спасатель, ученик одиннадцатого класса, капитан и суперзвезда команды по плаванию в средней школе Вудленда, во вторник утром героически спас пловца в бассейне жилого комплекса «Солнечные Акры». С мужчиной произошел несчастный случай, и Николас Ирвинг оказал ему экстренную помощь.
Он в одиночку спас пострадавшего, которого на месте происшествия опознали как 64-летнего Роналду Фрэнсиса, учителя старшей школы Вудленд-Хай. Во время утреннего заплыва у него пошла носом кровь, и он потерял сознание. Ирвинг немедленно нырнул в бассейн и вытащил мужчину, а затем провел сердечно-легочную реанимацию.
– Ник Ирвинг – мой герой, – говорит учитель биологии.
Но подросток-спасатель лишь отмахивается:
– Было страшно, но я просто делал свою работу.
В декабре он получил сертификат безопасности на воде и прошел обучение на спасателя в местной ИМКА. Фрэнсис был осмотрен медиками и выписан из больницы «Бет-Изрейел» в Бостоне.
Я дважды перечитал статью, водя ладонью по гладкой серой странице, чтобы закрыть слова внизу и сосредоточиться на тексте прямо перед глазами, потому что… какого черта было там понаписано? Шестнадцатилетний? Одиннадцатый класс? Капитан команды по плаванию? Месяц, когда я якобы получил сертификат, вместо имени человека, который на самом деле спас мистера Фрэнсиса? Эту чушь опубликовали? И написал ее Джо Ди-Пьетро. Журналист, за работой которого я следил много лет, оказался редким гадом.
Я отодвинул тарелку с едой.
– Это все неправда. – Слова застряли у меня в горле, густые, наполненные слезами, угрожавшими пролиться.
Мама моргнула:
– Том, ему нужен скринридер.
– Не нужен он мне.
– Ты уверен, приятель? – спросил папа. Вилка с едой замерла на полпути ко рту. – Я могу принести. Думаю, он в комнате Софи, но ей в любом случае пора вставать. Когда начнется школа, вам двоим будет ой как непросто.
– И тебе тоже, – пробормотала мама. Папа, преподаватель права и этики в старшей школе в соседнем городе, забросил ранние подъемы, как только началось лето. Мама занималась в школе административными вопросами, поэтому даже летом рано вставала.
– Уверен, что тебе не нужен ридер? – снова спросил папа.
– Уверен.
Он пододвинул к себе газету и углубился в чтение, между бровями у него пролегли две вертикальные бороздки. Явный признак, что он либо глубоко задумался, либо озадачен.
– Знаешь, Ник, нужно учиться принимать комплименты.
Я дважды сглотнул, пытаясь избавиться от комка слез в горле.
– Это. Все. Неправда, – повторял я, тыкая пальцем в страницу, чтобы подчеркнуть каждое слово.
Мама зачерпнула ложкой апельсиновый сок, вылавливая мякоть.
– Что ты имеешь в виду, дорогой? – Она наклонилась и заглянула в статью. – О, они ошиблись с твоим возрастом. С журналистами всегда так.
– Не только это. Я имею в виду всю статью. «Капитан и суперзвезда команды по плаванию». Я не капитан. И я пойду в выпускной, а не в одиннадцатый класс. И я не получал сертификат в декабре. Это ту девушку зовут Десембер.
Мама и папа обменялись своими фирменными взглядами Ирвингов-родителей. Мама вздохнула:
– Иногда в новостных статьях что-то перевирают. Но эй, ты правда суперзвезда.
Я покачал головой:
– Ты упускаешь самое главное. Я не спасал никого в одиночку. Та девушка, Десембер…
Мама обняла меня за плечи.
– Мой Николас, – сказала она глубоким голосом. – Ну что ты, милый. Не нужно скромничать. Я никогда в жизни так тобой не гордилась.
На лице отца появилась улыбка.
– К тому же ты спас жизнь человеку. Ты герой.
Слово «обман» билось в моей голове, раздуваясь, пока не заняло все пространство в черепной коробке. Буквы пузырились, кривые и уродливые, как звонок будильника в утро чьих-то похорон.
Я почти раскрыл рот и почти рассказал им все. О том, как у меня подогнулись колени, о ритмичных надавливаниях Десембер, о ее звонке в службу спасения, о ее стремительном уходе. Но несмотря на
О
Б
М
А
Н,
я медлил уже второй раз за два дня.
Не то чтобы мама с папой когда-либо откровенно разочаровывались во мне, хотя, если бы они знали, что я натворил в мае, они бы так и сделали. Нет, они были моими суперзащитниками и радовались моим успехам в школе, вместо того чтобы радоваться тому, что я… ну… просто я. Они были настоящими образчиками терпения и поддержки, полными решимости помочь мне справиться с дислексией, несмотря ни на что. Они осуждали школьную программу за жесткие рамки, но очень радовались, когда я с ней справлялся.
Вот почему они не поняли бы меня. Если бы наша квартира сгорела, они бы просто воскликнули: «О, ну, по крайней мере, мы живы. Это ведь просто вещи!» – вместо того чтобы признать правду: жизнь – отстой, когда твой дом сгорел.
– Кстати, – сказала мама голосом, который использовала, когда пыталась звучать непринужденно. – Ты ведь подал заявку на вступление в престижную команду, верно?
Я кивнул. В Бостон переехал олимпийский чемпион и основал команду кадрового резерва, в которую вступали лучшие пловцы школьной лиги – во время учебы в старших классах либо после окончания школы. Несколько ребят даже взяли для этого академический отпуск. Команда резерва – своего рода трамплин, который помогает попасть в команду колледжа по плаванию и получить хорошую стипендию. Тем, кто задался целью участвовать в Олимпийских играх, тренер такой команды помогает тренироваться, чтобы пройти отбор на Олимпиаду. Даже билет на такие отборочные соревнования бывает непросто заполучить. Я не возлагал больших надежд на то, что стану следующим Майклом Фелпсом, но мои родители работали в школе, и стипендия была неплохой альтернативой тому, чтобы погрязнуть в кредитах на учебу в университете до конца жизни.
Мама довольно улыбнулась:
– Хорошо.
– У меня не получится. Они берут только пятнадцать человек в год.
– Конечно, нет, с таким-то отношением, – заметил папа.
Я приготовился выслушать одну из его речей на тему «во что веришь, то и получишь», но меня спасла появившаяся на кухне сестра. На ней была старая папина футболка с лого факультета права Бостонского университета, а запястья обхватывали два напульсника, оставшиеся от тренировочного костюма в стиле восьмидесятых, который она надевала на Хеллоуин.
– Ты оставил свой телефон в ванной, – сказала Софи, бросая мне мобильный. – Мэверик прислал тебе сообщение.
Я поймал телефон в воздухе и только тогда заметил чернильное пятно от типографской краски на ребре ладони.
– Не смей рыться в моем телефоне.
– Не бросайся техникой, – добавил папа, а мама вставила:
– Софи, пожалуйста, будь поласковее!
Софи отпила маминого апельсинового сока:
– Мэв хочет потусоваться с тобой.
– Ты и сообщения мои читаешь?
– Я только в четвертом классе. Я все еще учусь не нарушать чужие границы. К тому же твой пин – 1111. Он слишком простой. – Софи встала коленями на пустой стул. Стол был круглым, и по какой-то причине никто из нас никогда не присваивал себе какое-то определенное место, как водится в других семьях. Софи взяла кусочек тоста. – Время углеводной загрузки.
– Где ты этого набралась? – спросила мама, приглаживая взъерошенные после сна волосы Софи. Сестра увернулась от маминой руки, отломила кусок хлеба, провела им по маслу и сунула в рот.
– Из ютуба. Там рассказывали, что бегуны перед забегом употребляют кучу углеводов.
Софи и кучка ее друзей все лето участвовали в спонсируемых городом забегах и были непобедимы.
Я испустил стон и проговорил:
– Что ж, на этой ноте я ухожу.
Софи проглотила тост:
– Не хочешь узнать, где живет та девушка? Десембер?
– То есть ты еще и подслушивала? – Я помедлил и спросил: – Ты ее знаешь?
– Ее дядя – новый озеленитель, занимается газонами. Он показал нам с мамой, как подрезать помидоры в саду комплекса. Помнишь, мам?
Мама кивнула.
– Да, у нас новый озеленитель, – сказала она папе. – Ты знал, что если помидоры не дозревают на лозе, то нужно оборвать цветы?
– Миссис О’Мэлли называет его горячим кексом, – сказала Софи. – Это значит, что он красавчик.
– А где они живут? – Я поднял свою тарелку, а Софи наклонилась и схватила мой недоеденный тост, не преминув бросить на маму взгляд, как бы говорящий: «Ох, Ник».
– Они переехали в апартаменты, где раньше висела «музыка ветра».
Я встал из-за стола, прошел к мусорному ведру и вытряхнул туда остывший завтрак.
– Ты не голоден? – спросила мама. – Все в порядке, милый? Ты наверняка переволновался.
– В порядке, – проворчал я, набирая 1111, чтобы разблокировать телефон. Пять сообщений, все в фирменной манере Мэва – он обожал капслок.
ЙОУ, ИРВИНГ
РАБОТАЕШЬ ЗАВТРА?
Я ПРИЕДУ
ВОЗНИКНУ В САМЫЙ НУЖНЫЙ МОМЕНТ
НУ ТЫ ПОНЯЛ?
Да, я понял. Весь город был в восторге от моего единоличного подвига, хоть я и не действовал в одиночку. История эта до скончания времен останется в единственной местной газете, а взрослые, уверен, успели поделиться ею во всех социальных сетях, к которым имели доступ. Все утро мои родители многозначительно смотрели на меня, как будто этот мой поступок оправдывал все их воспитание. Они ошибочно полагали, что я сделал все, как учили на тренировках, и спас их коллегу-педагога.
Я мог бы повернуться и все им рассказать. Объяснить, что в куче неправды, напечатанной в статье, журналист упустил тот факт, что именно Десембер спасла мистера Фрэнсиса. Что у меня сдали нервы, я захлебнулся собственной неуверенностью, что из головы разом вылетели все правила спасателя и я словно прирос к земле.
С мая я лгал всем, кого знал. Я не выдержу, если придется снова пройти через это.
Но ведь некоторые детали можно… не раскрывать. По крайней мере, до поры до времени. Я прикусил верхнюю губу. Пусть родители и дальше смотрят на меня глазами, полными гордости за то, как они меня воспитали, неизменно отстаивая мои интересы.
Я передернул плечами и вздохнул. Мама с папой наконец-то прекратили контролировать мою учебу, как только почувствовали, что я сам могу за себя отвечать.
Может быть, пришло время доказать, что они правы?