Дмитрий Чепиков
Деревенские ужасы
Сеновик
– Чего разлегся, студент? – взбодрил меня окриком рассерженный дед.
– Деда, да я час уже косой машу! Дай полежать минут двадцать! – взмолился я, растянувшись на пряно пахнущей копне скошенной несколько дней назад травы. С непривычки у меня болело всё, каждая мышца гудела и ныла. Мой строгий дед, Иван Никитович, поднял меня едва рассвело и потащил косить траву на нашу делянку на раскинувшемся на многие квадратные километры заброшенном поле. Нужно было скосить как можно больше, пока не навалилась дневная жара, то есть у нас в запасе было часа два-три, не больше.
– Плёвое дело, чего там косой размахивать, – думал я вчера вечером, приехав в гости к маминым родителям. К тому времени я уже пару лет занимался в универе футболом, бегал кроссы и вообще считал себя крепким парнем.
На практике оказалось, что за неутомимым жилистым дедом я ни черта не поспеваю и моя эффективность в качестве сенокосца оставляет желать лучшего.
– Поднимайся, – строго повторил дед. – Нельзя во время покоса и когда работают другие без дела лежать в поле. Не то сеновик тебя приметит и всё, в деревне тебе жизни больше не будет, в прямом смысле этого слова.
– Убьёт что ли? – рассмеялся я, поднимаясь на ноги и снова взявшись за уже натёршую мне волдыри косу.
– А ты не смейся. Они, сеновики, как раз в наших курских краях и водились издревле. Полевики еще были, но те сгинули, техника их разогнала, гербициды и прочие удобрения им бытие отравили. Они и ушли, а сеновики остались, хоть и совсем мало их стало. Злее только эта нечисть пошла, не дай бог лентяю уснуть или хоть с полчасика полежать в поле или на лугах, когда рядом с нерадивым работником люди вкалывают, – дед тоже бросил работу и, опёршись на косу, разглагольствовал, прикурив «Приму» без фильтра.
– А почём ты знаешь, что они остались? Может быть, тоже с этими, как их, полевиками, удрали? – поддержал я байку деда, обрадованный хотя бы коротким перерывом в изнурительной работе. – И вообще, чем сеновики от полевиков отличаются? И то, и другое ведь нечисть, которая в полях и лугах водится согласно местным басням.
– Ну садись, расскажу, – дед опустился на копну, отложил косу и достал из холщового рюкзачка термос с чаем. – Во-первых, полевик только на больших полях и лугах водится, и больше поозоровать склонен, разыграть, животный или человеческий облик принять. Почти никогда не убивает, если только его не вынудить преследованием. А сеновик, почитай, его младший злобный братец, ему физический вред человеку нанести только в радость. Он ни облик чей-то принять не может, ни поговорить ни с кем, только шипит, как шелест травы на ветру. Редко когда вразумительное слово выдаст. А по виду сеновик бывает как плотный, чёрный туман, небольшой стог высохшей травы или в лучшем случае в виде набитого соломой похожего на человека существа, хотя поговаривали и о зверином виде. Сила в нём чудовищная. Вот в этом виде он самый опасный, приходит по ночам к нарушителю его закона и всё, амба.
– Сожрёт? – спросил я у деда, прихлебывая чай из кружки-крышки термоса.
– Нет, ему мясная пища ни к чему. Он по-другому убивает, – дед нахмурился, явно что-то припоминая.
– И как же? Ты хоть одного человека знаешь, которого такая сказочная нечисть прикончила? – начал я выводить деда на чистую воду.
– Лично не знаю таких, – не стал упираться дед. – Но мой кореш, Федька из Масловки, рассказывал, что местного парторга сеновик прикончил, как раз перед тем как Советский Союз самоубился. Егоров Николай звали мужика, отчество не помню. Согнал он колхозников по указке председателя выкосить масловский луг подчистую, а сам с похмелья завалился спать прямо там же. Храпел, как трактор, пока мужики работали. До самой жары проспал. А потом, когда народ работу почти закончил, вскочил как ужаленный, да как заорет: «Темно, не вижу! Ничего не вижу! Больно! Колет! Уйди!»
Бегает кругами, словно курица с отрубленной башкой, вопит, а мужики хохочут, за животы держатся. Допился, мол, зловредный парторг до белочки.
В общем, обессилел Егоров и рухнул на траву. Колхозники его, несвязно лепечущего, домой принесли, жене сдали.
Казалось бы всё. Ан нет. Вышел следующей ночью парторг по нужде во двор, но до самого утра не вернулся. А утром истеричный, пронзительный крик его жены поднял половину Масловки. Нашла она муженька в зарослях крапивы, подле туалета. Да в каком виде!
Из спортивок и из-под майки солома торчит, пробив ткань, голова запрокинута. Изо рта пук сухой травы вывален, из носа, из глаз, из ушей также. Всё кровищей забрызгано вокруг. От шока женщина чувств лишилась и в себя уже пришла, когда труп скорая забрала, а по двору важно расхаживал участковый вкупе с кем-то из следователей, споря о чём-то. Дело конечно завели, искали каких-то несуществующих бандитов, на вдову недобро косились, ибо поколачивал по пьяни её парторг бывало. Ничего и никого не нашли, так дело и заглохло. Вот оно как было, внучек… – закончил свою историю дед.
– Ох и горазд ты байки травить, дедуль. Больше тридцати лет, получается, прошло с того момента, и никак уже не проверить, – я улыбался во весь рот, но от спокойного повествования деда меня прямо-таки мороз продрал. Я на психолога учусь, нам лекции читали преподы по методикам определения врет ли тебе человек или нет. По всем признакам дед не врал, либо… Либо делал это крайне умело.
– Ну, хочешь, байкой считай, – дед спрятал в рюкзак опустевший термос. – Только теперь ты правила знаешь. Пойдем работать, а то ещё час, и припечёт.
Не знаю, то ли подействовал на меня рассказ моего пожилого родственника, то ли передышка и распитие бодрящего чая придали мне сил, но работал я до самой жары не хуже деда, оставляя позади себя длинные ряды свежескошенного травостоя. И ещё я готов поклясться, что когда мы уходили с поля, самым уголком зрения на дальнем конце нашей делянки я приметил лёгкую чёрную дымку. Она закрутилась в замысловатую спираль, задрожала и растворилась в полуденном дневном мареве. Деду я про это ничего не сказал.
Домой мы вернулись к десяти утра, где нас сразу усадила за стол моя любимая бабуля. Перекусив тончайшими вкусными блинами с земляничным вареньем, я отправился досыпать положенное время, поскольку подняться в такую рань для меня было равносильно подвигу. Но перед этим бабушка поинтересовалась, с чего это я так бледен и кормят ли меня вообще в городе мать с отцом. На что я отшутился и сказал, что румянец в лице потерял от того, что дед меня пугал местной байкой – сеновиком.
Я ожидал, что добрейшая и всегда позитивная баба Таня посмеётся вместе со мной над дедовой сказкой, но она лишь нахмурилась и, плеснув мне компота в кружку, выдала что-то вроде «слушай, что дед говорит» и ушла управляться по хозяйству во двор. Так я и отправился досыпать со смешанным чувством своей правоты в нереальности деревенских баек и весьма впечатляющим образом описанной мне нечисти.
– Сговорились они всё-таки меня разыграть, – растянувшись на удобной кровати, решил я, закрывая глаза и впадая в дрёму.
Проспал я почти до самого вечера, поскольку предыдущая неделя выдалась нелегкой, а приятный, свежий деревенский воздух совсем расслабил меня. Где-то под окном лениво брехал Тузик, скорее для проформы, чем ввиду опёршегося на забор и болтающего с дедом соседа. Через открытую форточку до меня доносились фразы собеседников.
– Слыхал, Ерёмку утащил, поганец? Да Манькиного же, из Масловки. На заречное поле приехал с Петровичем на тракторе собирать сено. Ну Петрович пока сгребал, тот всё пивко потягивал да посмеивался, мол, плевал я на работу, моё дело привезти-отвезти, как договаривались. Короче, справились кое-как, сено отвёз и на станцию поехал. Но не прибыл туда. Трактор нашли к ночи, а водителя – нет. Ищут третий день. Вчерась даже вызвали водолазов, те шарили в пруду. Нету. Манька истерит, на мужиков с кулаками бросается, требует признаться, у кого из дружков супруг запил. А все только руками разводят. Дай закурить, – раздавался сиплый голос соседа, бывшего зоотехника Николая Александровича.
– Держи, закуривай, – послышался голос деда. – И что думаешь, найдут?
– Найти, наверное, найдут, но живым вряд ли, – мрачный голос соседа прервался покашливанием. – Нашу же малахольную Варвару с того лета так и не нашли.
– Так она с головой совсем не дружила, из дому и просто могла уйти куда глаза глядят, – возразил ему дед. – А вообще ты прав, людей за последние годы сколько окрест пропало. Сеновик-то трупы в конце концов в кучки травы обращает, только шмотьё с обувью и остаётся, а соки все из костей и плоти вытягивает.
– Ага, ага. Поди знай сколько он угробил, а уж в девяностых там было вообще чёрт ногу сломит, кого нечисть адская прибрала, а кого людская. Эх, молодежь бы ещё нас слушала, а то ж в свои сморфоны уткнутся и живут там.
Услышав последнюю фразу соседа, я, не выдержав, хрюкнул от давящего меня смеха. Теперь мне уж точно стало очевидно, что дед с бабулей решили меня разыграть и так расстарались, что даже соседа подключили к своей афере. Потому как сетования на «сморфоны» и «молодёжь» я уже слышал от них неоднократно. И разговаривали нарочито громко под моим окном, чтобы я точно услышал. Ну ничего, старички, выведу я всю вашу пенсионную актёрскую группу на чистую воду, не посрамлю «молодёжь», так сказать.
Голоса за окном стихли, а в моей голове тут же созрел коварный план с непременными доказательствами. Он был незамысловат: завтра мы также должны были отправиться с дедом докашивать делянку, но я прикинусь приболевшим, останусь дома, закроюсь в комнате. А сам отправлюсь вслед и, пока дед косить будет, высплюсь в траве, а телефон на видеозапись поставлю на подставку. На час ёмкости памяти на запись хватит. Пройдет пару дней, со мной, разумеется, ничего не случится, и я предъявлю им опровержение их выдуманной байки и потребую компенсацию в виде поездки на рыбалку. Моральной победы будет достаточно. Главное, не спалиться, не начать ржать и вовсю делать вид, что я верю их игре.
Больной вид я начал изображать с вечера. Сказал родственничкам, что то ли ветром продуло, то ли солнышком напекло, в общем, работать завтра с утра никак не возможно, надо денёк отваляться. Бабушка охала и бегала вокруг меня, пытаясь накормить пирожками и видавшими виды жёлтыми таблетками неясного происхождения. Пирожки я благосклонно принял, а от универсальной фармацевтики благоразумно отказался, выпросив для себя малинового чая на ночь. Для полноты картины выспрашивал у деда про сеновика и прочие местные легенды. Дед охотно делился ценной информацией с приболевшим внучком, даже расписал, как сеновика при случае извести можно, мол, ещё его дед, то бишь мой прапрадед говорил, что эта нечисть огня боится, а на всё остальное ей поплевать.
Наконец, наступила ночь, и я отправился в выделенную мне гостевую комнату, попросив бабулю завтра не беспокоить меня как минимум до обеда.
Полночи я таращился в телефон, пролистывая новостные ленты и читая всякую чушь. В планах было поспать всего пару часов, чтобы быть невыспавшимся и утром быстро уснуть под видеозапись. Эта часть подготовки прошла как по накатанной.
Проснулся я от вибрации будильника. Из моей комнаты было слышно, как гремит на кухне чайником и кружками дед, как он шуршит, собираясь на покос.
Я выждал, пока он уйдет, а бабушка снова уляжется. Потом оделся и, прихватив свёрнутое покрывало, телефон и держатель к нему, выбрался через окно во двор. Можно было проскользнуть и в дверь, но та порой выдавала предательский скрип, а права на ошибку я не имел. Швырнул Тузику запасённый с вечера пирожок с мясом, чтобы тот радостно не залаял при виде меня, и двинулся в сторону брошенных полей.
Деда, размашисто взмахивающего косой, я заметил издалека. Он был один на делянке. Других косарей не было. Иван Никитович что-то громко распевал, и подобраться поближе не было никаких проблем. Но я решил перестраховаться и залёг в траву в полусотне шагов от деда в противоположную сторону от его покоса. Можно было не боятся, что дед докосит до меня и чикнет спящего лезвием инструмента. Поудобнее устроившись на расстеленном покрывале и установив смартфон на держатель, я подумал, что идея-то в общем для второкурсника госуниверситета вполне идиотская. Но отступать было некуда, и я, выдав полушёпотом дату, время и причину записи, установил таймер на час. Затем нажал на кнопку «Rec.», закрыл глаза и расслабился.
Это не было сном в полном его понимании. Просто провал в бездну прошлого и демонстрация мне самых неприятных моментов из его глубин. Каждый такой из них приправлялся присутствием невиданных, шипастых и клыкастых тварей, не имеющих ничего общего с нашим привычным миром. Я пытался выбраться из калейдоскопа кошмаров, но меня швыряло от образа к образу и не давало сообразить, что очередная картинка всего лишь жуткий сон.
Я проснулся по таймеру: дрожащий от утренней прохлады. Зудело левое предплечье, почесав его, я обнаружил красноватый след от комариного укуса. Приподнялся на локте, высунул голову из высокой, в полметра, травы. Фигурка деда взмахивала косой в добрых полтораста метров от меня.
Дело сделано, можно собирать манатки и валить потихоньку домой. Словно разведчик в тылу врага, я прокрался краем поля, потом огородами и наконец грунтовкой, подходящей как раз к нужному дому. Вошёл теперь по-человечески, через двери; если бабуля зашевелится у себя и выйдет – скажу, что выходил в туалет, а покрывало зашвырну до её появления в комнату.
Она не проснулась, и я быстренько прошмыгнул к себе, улёгся и решил проверить результаты своих трудов. Включил телефон и активировал запись со спящим мной. Последняя проверка блестяще проведённой секретной операции.
Суеверные люди говорят, что нельзя ни фотографировать, ни снимать спящих людей. Ссылаются на плохие приметы, плохие последствия для сна, и вообще спящий человек, принявший удобную для себя позу, выглядит непрезентабельно. Ещё и слюни пускает, открывает рот, храпит. Всё это фигня – теперь я знаю ещё одну причину.
Когда я нажал на кнопку воспроизведения видео, я не ожидал ничего увидеть кроме собственной дрыхнущей физиономии и колышущейся от легкого ветерка люцерны, попавшей в кадр. Однако я увидел и кое-что ещё…
Я потыкал в линейку прокрутки часовой записи с интервалом минут в пять. Первые три сегмента – ничего необычного, а на четвёртом мне одновременно захотелось заматериться, заорать и забиться под одеяло.
На экране смартфона в момент видео «19:42» я увидел следующее: моя непутевая башка, плечо, рука примерно по локоть. Я вздрагиваю во сне, бьётся тоненькая венка на шее. У телефона хорошая камера, видно чуть ли не поры на коже. Затем сочная зелёная трава неожиданно становится серой, пронизывается чёрными, с серебристыми искорками дымными спиральками, которые опутывают стебли, приближаются ко мне, осторожно трогают дрожащими кончиками спящее тело, оплетают его. Дым за моим плечом уплотняется, сгущается до непроницаемой черноты и в нём…
В нём появляется отвратительная морда, одновременно похожая и на обезьянью, и на человечью. Выдвинутая вперёд непропорциональная мощная челюсть с жёлтыми клыками, приподнявшими чёрные полоски тонких ухмыляющихся губ, отблёскивающие красным демоническим светом похожие на рыбьи глаза – вся эта картина вогнала меня в ступор, а действо на экране телефона продолжалось. Тварь придвинулась к спящему, коснулась когтистой лапой моего предплечья, принюхалась, раздувая широкие ноздри. При её касании от моего безмятежного тела к сеновику потянулась тоненькая, светящаяся белым, дрожащая нить и оборвалась. Монстр ощерился ещё больше и отступил в высокий травяной ковёр, окружавший его чёрный туман поблек и рассеялся, унося с собой жуткий образ нечисти. Всё заняло не больше пары минут.
Пребывая в состоянии, близком к панике, я, надеясь, что мне всё почудилось, ещё раз просмотрел странный отрывок записи. К сожалению, содержимое не изменилось. Я погасил экран и уставился в потолок, пробуя осознать случившееся. Снова зачесалась рука. Взглянув на неё, я зафиксировал, что на месте «укуса», имевшего вид багрового волдыря, вокруг этой самой шишечки появилась желтоватая каёмка.
«Метка, – с ужасом подумалось мне, когда память услужливо подсунула аналогию из пиратских фильмов. – Эта гадина меня пометила, а не прикончила на месте потому, что решила нагнать на меня страха. Да и, по рассказам деда, сеновик не убивает при свидетелях, лишь может поиздеваться».
Дед. Может, всё рассказать деду? И что дальше? Он по-любому поделится с бабулей, от неё у него никаких тайн. Меня отправят навсегда подальше отсюда, а бабуля будет глотать корвалол. Сердце у неё и без подобных фокусов слабое. Не выдержит – её смерть будет на моей совести, плюс влетит за мои дурацкие эксперименты на поле. Да и кто знает, может, оставив метку, нечисть найдёт меня где угодно и в удобное для себя время. Дело дрянь, надо решать вопрос самому, раз сам кашу и заварил, в конце концов, мне уже девятнадцать, не пацан уже.
Я продолжал размышлять, натянув тонкое одеяло до самого подбородка. Чего там дед говорил? Оно огня боится, нападает без свидетелей? Ну значит я сам выберу место, выпрусь сегодня ночью во двор, спровоцирую на атаку. А огонь – вон у деда есть газовый баллончик, которым он заправляет зажигалку, подаренную на юбилей батей. Надеюсь, хватит.
Пролежал, раздумывая, минут сорок. Снова зачесалась ранка, и я выбрался с кровати, подошел к трельяжу, взял пузырек с йодом из ящика с аптечкой, капнул на ватную палочку, потыкал в больное место. Зазудело ещё сильней. Оторвал кусок бинта и присобачил крест-накрест пластырем, поплёлся на кухню завтракать.
Пока бабуля суетилась вокруг непутевого внучка, пичкая его тушеной картошкой с мясом и салатом, вернулся дед.
– Ты где это успел? – с подозрением посмотрев на меня, он ткнул пальцем в коричневатую от проступившего и уже подсохшего йода повязку на моей руке.
– Ночью, жарко было, фрамугу приоткрыл, комары видать залетели – отбрехался я.
– Так там же москитная сетка, – продолжал допытывать дед. Ему бы следователем быть.
– Ну просочились как-то, – я упорно держал оборону, чувствуя, как меня начинает прихватывать легкий озноб. Этого только не хватало.
– Да что ты к нему пристал, пусть поест спокойно, – вступилась бабуля. – Иди мой руки и ешь, да поспи. Тебе ещё сегодня в ночное с соседом, забыл, что ли?
– Помню, – проворчал дед недовольно. Видно, на вечер у него уже были другие планы. Что ж, его отсутствие облегчает мне ночную задачу, поскольку бабуля ложится рано и спит так крепко, хоть из пушки стреляй над ухом. Глуховата уже.
– Спасибо, ба, – поблагодарил я за завтрак и выскользнул из-за стола. – Я к Федьке и на речку, если вам не нужно ничего днём помочь.
– Иди, не надо сегодня ничего, – махнула бабушка рукой.
День прошёл большей частью на речке в компании друзей, а затем, ближе к вечеру, в приготовлениях к задуманному. Я потихоньку стащил у деда баллончик, а зажигалка у меня была своя, хотя я и не курил.
– Главное, успеть воспользоваться, – мелькнула в голове холодная мысль. В том, что монстр обязательно появится сегодня ночью, я почему-то не сомневался.
Смеркалось. Дед, набив рюкзачок всем необходимым, ушёл к соседу, обещав бабуле не выпивать с ним. Врёт, конечно, бутылочку ноль пять они обязательно раздавят под хорошую закуску. Настенные часы с ходиками показывали начало двенадцатого. Чем ближе к опасному моменту, тем больше меня пробирал мандраж. План был откровенно шит белыми нитками, но не глупее предыдущего, если подумать. Поразмыслив, нацепил на себя крестик, который меня упорно пыталась заставить носить бабуля.
– Плюс пять к морали! – нервно усмехнулся я. Полежал, пока бабуля не включила дворовой фонарь, который светил максимум на пару метров вокруг себя, и ушла спать. Ну всё, пора на подвиг!
Во дворе было свежо. Прохладный ночной ветерок шелестел в аккуратно подстриженных бабушкой кустах малины. Тузика не было слышно, очевидно, спал без задних лап в своей будке. Луна светила не хуже нашего фонаря, заливая двор мягким серебристым светом и придавая всему, что я видел, обманчивые очертания. На почти чистом от ночных облаков небе, лишь кое-где плыли тонкие полосы белёсой пелены. Где-то в конце улицы забрехала собака, ей вторила ещё одна. Тузик, обычно поддерживающий общий лающий хор, всё также помалкивал, что было странно. Ну да ладно. Двигаемся дальше.
Я мягко ступал, озираясь, в дальнюю сторону двора, где находился деревянный кабинет для раздумий о смысле жизни, то бишь туалет. Газовый баллончик держал наготове в одной руке, зажигалку до боли сжимал в ладони другой.
Повторю, я на сто процентов, шестым чувством, был уверен, что нежданный гость непременно пожалует. Он или оно не будет долго ждать удобного случая, а пожелает как можно скорее наказать меня. Почему? Да потому что я сам пошел осознанно на конфликт с нечистью, пытаясь высмеять и доказать, что ничего подобного в мире не бывает, а так – смех один и сказки. Такой сумбурный комок мыслей засел в моей голове.
Ну и следует признаться, что мне, конечно, было страшно. Только я из той породы людей, у которой страх прослыть трусом и глупцом выше любой другой тревоги. Вот почему я неспешно топал по ночному двору, вооруженный не пойми чем против смертельно опасного сеновика из старых легенд. Надеюсь, мой дед не ошибся в описании способа воздействия на данную нечисть, а не то… Мысли о том, что будет в случае «а не то» я гнал от себя к чертовой матери. Возможно, той самой матери всего потустороннего. Интересно она у них одна, мать-то? И вообще, бывают детёныши нечисти?
Пока размышлял о родственных связях в мире сверхъестественных вещей, я миновал половину пути от крыльца до туалета. Собирался дойти туда и вернуться обратно. Если ничего не произойдет, то повторить забег.
Но не пришлось. Лопнула с хрустом накалённая лампочка дворового фонаря, тут же лунный свет стал более тусклым и серым, а лёгкий ветерок усилился до приличного сквозняка, буквально забравшегося мне под одежду и мгновенно выхолодившего всю мою решимость. Я попятился назад к крыльцу и заметил, что под ногами стало совсем черным-черно. То есть до колен я вижу собственные ноги, а ниже – как будто провалился в текстуры. Только физически ощущаю, что ноги у меня есть и я могу передвигаться. Правда, начинаю уставать, ноги мгновенно наливаются свинцовой тяжестью и каждый шаг даётся мне всё труднее.
Когда чернота заклубилась мерцая знакомыми искорками и дошла мне до пояса, а до спасительного крыльца оставалось метров десять, я сообразил, что мне туда ни за что не дойти, потому что ноги меня совсем перестали слушаться. Ну всё, сейчас эта пакость, избрав такой нечестный способ борьбы, поглотит меня полностью, а наутро мои бедные родственники обнаружат мой раздувшийся от набитой изнутри травы труп. Я завопил, призывая на помощь.
Точнее, я пытался это сделать. Только вместо зычного «Помогите!», вышло едва слышимое, хриплое «Помохи».
– Гадина, ну покажись хоть. Победил же… – прохрипел я, наполняясь уже не страхом, а какой-то отчаянной злостью и обречённой решимостью.
И он показался. Вязкая, чёрная пелена, заколебавшись, опустилась почти до моих онемевших щиколоток и вновь собралась, сгустившись в тёмную, антропоморфную фигуру в нескольких шагах от меня и отсекая дорогу к дому. Сгорбившийся силуэт был на полметра выше меня и раза в два определённо шире. Могучие верхние конечности свисали ниже колен. Торжествующе блеснули жуткие багровые пятаки демонических глаз. Монстр затрясся и захрюкал, давясь подобием человеческого смеха, а потом шагнул ко мне, нависнув над, как он считал, потерявшей волю к сопротивлению жертвой.
Вот только тут нечисть просчиталась. Мне только и нужно было, чтобы сеновик обрёл вместо эфемерной и неосязаемой вполне себе материальную форму. Дальше я действовал как робот и, ни секунды не колеблясь, чиркнул зажигалкой, поднесённой к выставленному вперёд импровизированному огнемёту. Жёлто-оранжевый сноп пламени полыхнул прямо в оскалившую клыки харю, впился в потёкшие красными слезами глаза. Ослеплённое чудовище вмиг оказалось охваченным пламенем. Как же оно ревело!
Вы слышали хоть раз, как оглушительно ревёт семенной бык на ферме? Вот, примерно так, только раз в десять громче. Я едва не оглох от вопля погибавшего на моих глазах существа, но теперь была моя очередь торжествовать.
Правда, как оказалось, тоже рановато. Сгорающая и уменьшающаяся в размерах тварь в последнем усилии приложила меня лапой, будто заправский боксёр, и я, словно пушинка, улетел в шиферный забор, сминая по пути малиновые кусты. Там я и отрубился, так и не успев оценить финал нашей эпической битвы.
В себя я пришёл утром, на своей постели. Возле меня суетилась и щебетала бабушка: она потрогала мой лоб, поменяла повязку на раненой щеке. Рану обработала чем-то жгучим, заставила выпить кружку тёплого компота и вышла из комнаты. Дед сидел в кресле напротив кровати и многозначительно пялился на меня.
– Ну что, навоевался с дьяволом, внук? – поинтересовался он с мрачноватой усмешкой, когда мы остались одни.
– Угу, – препираться не было смысла.
– Ремня бы тебе дать, да тебе и так досталось. Таня, после того как шум во дворе услышала, сразу из дома выскочила. Глядит, ты распластался у забора, а возле малины пламя полыхает. Осело быстро, правда, тушить не пришлось. Позвала соседку, затащили тебя в комнату. Хотела тебе скорую вызвать, да ты очнулся и сказал, что не надо. Потом, уже в доме, сказал, что спать будешь. Сотрясение мозга, наверное, щеку вон распорол. Заживёт, конечно, но шрам останется. Ну и врачу в городе покажись, – сказал Иван Никитович, почесывая подбородок. – И как тебе подобная дурь в голову-то втемяшилась, на сеновика в одиночку? Некоторые раньше пытались, только он им шанса не давал.
– Я сыграл на его гордыни, деда. Так он сдох? – я сел на кровати и чуть не рухнул обратно. Перед глазами всё плыло. Осторожно лёг обратно.
– Сгорел как спичка, круг на том месте выжег до земли, – подтвердил дед задумчиво. – Только ты помалкивай о том, что произошло. Это в прежние времена тебе героем бы ходить, а нынче загремишь в заведение, где людей в смирительные рубашки пеленают после таких откровений. Усёк?
– Усёк, – согласился я.
– Ну ладно, я пошел, дела у меня, – он поднялся и добавил уходя. – Про щёку отцу с матерью скажи, что с велосипеда упал.
С дедом я не спорил.
Провалявшись полдня в кровати, я почувствовал себя отлично и уже к вечеру отправился с деревенскими друзьями на рыбалку. Метка на руке пропала к следующему утру. А в конце недели я укатил к себе в город. В привычную суетную жизнь.
************************
Такова была моя единственная в жизни встреча с настоящей нечистью, оставившая мне на память заметный шрам на левой щеке, неизгладимые впечатления и ролик в моём смартфоне.
Я много раз хотел удалить эту запись из файлов, ещё чаще думал её опубликовать или предоставить «куда следует», но не решился ни на то, ни на другое. Пускай это будет мой личный секрет. Ну и деда с бабулей, конечно.
А в деревне я ещё много раз бывал и в поля с дедом работать ходил. Только во время того, как дед работал на сенокосе, больше, разумеется, не спал. Бережённого Бог бережет, или собственный разум. Кому как удобнее…
