Дмитрий Дашко
Мент. Оперативный простор
Глава 7
– Сам ты контра! – разозлился я. – Ствол убери, а то ненароком застрелишь.
– Кто такой?
– Документы в кармане – я же предупреждал, что свой, из губрозыска.
– Поднимите его на ноги, – скомандовал кто-то.
– Сам встану, – буркнул я.
– Вставай, но чтобы без глупостей.
– Да понял я, понял! – ответил я. – Не хватало ещё, чтобы от своих пулю схлопотать.
Мои бумаги уже извлекли на божий свет.
– С документами всё в порядке, – проговорил молодой кудлатый парнишка в будёновке, лихо сдвинутой набекрень. – Товарищ Быстров действительно из губрозыска. Находится в отпуску по ранению. Печать, подпись – всё на месте.
– Что случилось, товарищ Быстров? – спросил второй чекист, мужчина лет сорока. – Вы можете объяснить, кто стрелял, и как вы, а главное – почему, оказались на насыпи?
У него был лёгкий прибалтийский акцент – наверное, латыш. В первые послереволюционные годы их было много в армии – о знаменитых латышских стрелках не слышал разве только ленивый – и в ЧК.
– Сотрудники ГПУ во время проверки документов обнаружили в вагоне первого класса преступника. Скорее всего, это беглый Фёдор Капустин. Он застрелил их и подвернувшуюся под руку женщину. Я находился в этом же вагоне, в другом купе – услышал выстрелы, выскочил в коридор. Завязалась перестрелка. Преступник был не один, у него оказался помощник. Я его убил, но вот Капустину удалось скрыться. Он наверняка ушёл в лес.
Латыш поморщился, выругался на своём языке.
– Надо проверить у других пассажиров, возможно, они видели, куда убежал преступник, и могут описать его внешность, – приказал он парню в будёновке. – А вы, товарищ Быстров, успели разглядеть беглеца?
– К сожалению, нет, – вздохнул я. – Будете искать Капустина?
Чекист огляделся:
– Боюсь, это напрасная трата времени. Считаю, что в данной ситуации организация погони не имеет смысла. Ничего, Капустин от нас никуда не денется. Не он первый, не он последний – найдём субчика!
Немного подумав, он таки высказал мучивший его вопрос:
– А наши товарищи – точно убиты или есть надежда, что кого-то лишь ранило?
– Не успел проверить. – признался я.
– Ковин, – подозвал латыш к себе ещё одного сотрудника ГПУ. – Найди в составе среди пассажиров врача, пусть срочно идёт в этот вагон.
Ковин оказался расторопным сотрудником. Через пару минут появился доктор – полный мужчина с румяным лицом добряка.
Одному из чекистов повезло, его ранило, однако само ранение вызывало у врача серьёзное беспокойство.
– Я, конечно, сделаю всё, что в моих силах, но раненого необходимо срочно отправить в госпиталь, – засуетился доктор.
– Мы высадим его на ближайшей станции. Ковин, скажи машинистам, пусть трогаются, – распорядился латыш.
– Удалось опознать пособника? – спросил я.
– Документы у него, скорее всего, липовые. Когда приедем – сделаем фотографию и разошлём для опознания. Вам, товарищ Быстров, огромное спасибо от лица ГПУ, – Латыш протянул руку для пожатия.
– Одно дело делаем, – улыбнулся я.
Похвала чекиста была мне приятна.
– Может, перейдёте к нам из губрозыска?
– хитро прищурился чекист. – Понимаю, что ваше начальство вряд ли отпустит столь ценного сотрудника, но мы что-нибудь придумаем.
Я невольно улыбнулся, вспомнив, как совсем недавно меня «сватал» Кравченко. Правда, если тогда это был явный развод, рассчитанный, что я, будучи окрылённым такой перспективой, плюну на принципы и сдам своего начальника. Этот чекист, в отличие от Кравченко, говорил на полном серьёзе.
– Спасибо за доверие, товарищ…
– Маркус, – представился чекист.
– Большое спасибо за доверие, товарищ Маркус, но пока, к сожалению, не могу принять ваше предложение. Я чувствую себя на своём месте в уголовном розыске и пока не планирую ничего менять.
– Жаль, – разочарованно протянул латыш.
– Но я всё-таки буду иметь вас в виду. Возвращайтесь к себе в купе, товарищ Быстров. Вас уже наверняка заждались ваши спутники. Дальше мы справимся сами.
В купе меня встретила встревоженная донельзя Катя. У неё были заплаканные глаза.
– Не сердись на меня, сестрёнка, – кающимся тоном проговорил я. – Иначе было нельзя.
– Ну почему?! Почему?! – простонала она.
– Помнишь, ты говорила про своего мужа, что он – человек чести?
Катя кивнула.
– Так вот, – продолжил я, – для меня тоже честь – не пустой звук.
– Боже мой! – воскликнула она. – Как всё-таки сложно с вами, мужчинами!
– Твоя правда, сестрёнка, – я поцеловал её в лоб.
– С другой стороны, будь мы другими, ты бы не любила ни Александра, ни меня, – добавил я. – И не переживай, я под пули подставляться не собираюсь. У меня ещё слишком много дел…..Поезд медленно подходил к конечной станции – Петрограду.
«Не изменяя весёлой традиции, дождиком встретил меня Ленинград». Мама очень любила эту песню: она родилась в Питере и передала мне свою любовь к городу на Неве.
«Только там я чувствую себя дома», – порой говорила она, особенно после того, как папы не стало.
В шестидесятых – начале семидесятых мамина семья жила в старинном доме на улице, которая в советское время носила имя британского социалиста Джона Маклина. Потом проспекту вернули дореволюционное название, теперь это Английский проспект. В те дни, когда мне удавалось посетить Питер, я приходил к этому дому и пытался представить себе их жизнь: как они собирались возле огромной печи, как мама ходила в школу, как случайно встретилась на улице с папой. Потом были институт, переезд в другой город, рождение меня… Мама всю жизнь мечтала вернуться в Питер и навсегда. К сожалению, ей было не суждено умереть на родине. После того, как её не стало, я часто с тоской думал о том, что не смог выполнить желание дорогого мне человека, мамы…
И вот я подъезжаю к городу её мечты. Правда, до появления на свет моих родителей ещё целых тридцать лет, и это не тот Ленинград, где они росли. Не тот город, по улицам которого бродили мы с дедушкой, любуясь шедеврами архитектуры, лакомясь вкуснейшим ленинградским эскимо на ходу или жадно поедая шарики мороженного, политого сиропом, в подвальных питерских кафе на центральных проспектах.
Прежним осталось одно – погода. И в полном соответствии с той песней, Ленинград, то есть сейчас Петроград, встречал прибытие нашего поезда сильным дождём. Небо было затянуто тучами, отчего всё вокруг красилось в серый и потому мрачноватый цвет. Ветер грохотал на крышах, норовя оторвать водосточные трубы. Повсюду, куда ни кинь взгляд, была вода. Она стояла на булыжных мостовых, громко переливалась в канализационных колодцах.
Люди пересекали улицы короткими перебежками. Зонты были бесполезны – ветер мял и ломал их как пластилиновые.
И тем не менее у меня на душе было хорошо. Я тоже ощутил, что нахожусь дома, почувствовал незримое присутствие мамы, отца, бабушки и дедушки, тех моих родных, что когда-то не пережили страшную блокаду, что рыли окопы и траншеи, сражались, чтобы прорвать немецкое кольцо. Они сделали всё, чтобы страна победила, чтобы родилось поколение наших пап и мам, чтобы появились на свет мы.
Я вдруг ощутил себя пигмеем на фоне их подвига. Слёзы едва не выступили у меня из глаз.
– Ты чего застыл как столб? – толкнула меня в спину Катя.
– Просто задумался. Давно не был тут, будто целую жизнь, – сказал я правду.
– Не зевай! Побежали к вокзалу, переждём дождь там, – сказала сестра.
Основной поток пассажиров тёк в направлении красивого здания вокзала. Под его крышей действительно можно было пересидеть, покуда капризная питерская погода сменит свой гнев на милость.
Ноги и одежда промокли, покуда мы попали с перрона внутрь роскошного строения, ещё не успевшего растерять дореволюционный лоск.
Тут было темно и шумно. Звуки голосов сотен людей сливались в монотонный гул.
– Я замёрзла, – пожаловалась Катя.
– Навестим буфет, – предложил я.
Полцарства за чашечку кофе и эклер!
Людей здесь было намного меньше, чем в коридорах и залах ожидания вокзала. Мы без особого труда разыскали свободный столик. Когда я пошёл делать заказ, стало ясно – почему. Цены были заломлены просто безбожно.
Но мне слишком хотелось выпить чего-нибудь горячего, и скрепя сердце я всё же купил нам и кофе, и пирожных. Гулять так гулять!
– Жора, ты наверное сошёл с ума! – покачала головой Катя. – Здесь ведь так дорого!
– Ничего, – сделав вид, что мне всё «по барабану», отмахнулся я. – Могу себе позволить.
Она фыркнула.
– Видела я, как ты живёшь – костюм и тот с чужого плеча! А туда же… гусар! – насмешливо добавила она.
Мне тоже стало смешно после её слов. Я даже пропустил мимо ушей старорежимного «гусара», хотя прежний Быстров вполне мог на него среагировать.
Мы допили кофе. Покидать тёплое помещение буфета и выходить на холодную сырую улицу не хотелось.
Внезапно в помещении заплясали солнечные зайчики. Я выглянул в окно. Дождь прекратился, привокзальная площадь начала оживать и заполняться народом.
– Кажется, нам пора, – произнёс я.
Катя вздохнула.
– Знаешь, если бы не тот кошмар, что творится с Сашей, я бы сидела тут с тобой целую вечность, – призналась она.
– Мне тоже хорошо с тобой, сестрёнка. Однако труба зовёт. Каков план действий?
– Сначала едем ко мне. Я переодену тебя во всё сухое – у тебя такое же телосложение, как у мужа. Думаю, кое-что из его вещей тебе подойдёт. Как поступать дальше – тебе видней.
– Поговорю со следователем, а там будет видно, – сказал я.
Козырь в виде рекомендательного письма, я хотел использовать только на крайний случай.
– Будет непросто, – предупредила Катя.
– Он упёртый как баран. Видит во всех врагов народа и руководствуется исключительно революционной целесообразностью так, как её понимает. Сама себе удивляюсь, как не убила его вот этими руками!
– Правильно сделала, что не убила, – усмехнулся я. – Тогда мне бы пришлось выручать из тюрьмы сразу двоих родственников.
Глава 8
Красный трамвайный вагончик британской фирмы «Brush» качался на поворотах, скрипел, дребезжал на стыках рельсов. Мы сели на него у вокзала, причём не с первой попытки: трамвай был самым массовым и популярным видом транспорта в Петрограде и, кажется, в любое время тут был час пик. Пробивались к трамваю сквозь настоящее вавилонское столпотворение. Пришлось поработать локтями, чтобы пробить «коридор» к подъехавшей сцепке из двух вагонов, втолкнуть Катю и забраться самому. И тут же нас утрамбовали, запихав в середину тесного салона с двумя рядами деревянных лакированных лавок, расположенных вдоль стен.
Увы, все места на лавках оказались забиты как людьми, так и вещами – это мы были практически без багажа, подавляющее большинство пассажиров просто умирало под тяжестью груза: от чемоданов до узлов и огромных мешков.
Мы ехали до «Васьки» – Васильевского острова. Дом Кати находился где-то в конце 12-й линии. Если бы шли пешком, потратили бы уйму времени, да и погода снова переменилась: солнце скрылось за тучами, захлестал дождь.
Я бы, может, и рискнул топать на своих двоих, в конце концов для бешеной собаки семь вёрст не крюк, однако стоило пожалеть Катю. Ещё не хватало застудить сестру. Она и так уже начала хлюпать носом. Трамвай же давал возможность преодолеть основную часть пути хотя бы под крышей. Там, глядишь, погода сменит гнев на милость.
Чтобы попасть на Васильевский остров, нужно было проехать почти весь Невский, а потом пересечь длиннющий мост через Неву.
Несмотря на погоду и предстоящие хлопоты, мне было очень любопытно посмотреть, что из себя представляет Петроград образца 1922-го года. Путь пролегал через исторический центр города, так что посмотрим, многое ли изменилось за последующие сто лет.
Мне вот не довелось в прошлой жизни кататься на трамвае по Невскому, рельсы убрали ещё до того, как родились мои родители. Так что это был в каком-то роде новый аттракцион.
Вот только рассмотреть город из окна трамвая не получилось. Народу набилось внутрь как сельдей в бочку, нас сдавили со всех сторон, гора вещей и головы пассажиров заслоняли от меня окна. Пассажиры не жаловались: вагон едет – и ладно. Тем более многие трамвайные маршруты по сути запустились совсем недавно: несколько лет после революции движение на рельсах замерло, восстановление и развитие началось в этом году. Люди запрыгивали на ходу, держались за поручни, облепляли небольшой вагончик спереди и сзади, рискуя жизнью – пусть даже скорость была невелика, но кто даст гарантию, что не сорвёшься и не попадёшь под колёса проезжающей машины или под копыта ломовой лошади?
Вагон не отапливался, в нём было прохладно, чувствовалась сырость, но ведь лучше плохо ехать, чем хорошо идти.
Не знаю, каким образом Катя догадалась, что пора выходить. Она всю дорогу простояла, уткнувшись носом в мой пиджак, а остановки не объявлялись.
Мы оказались на мостовой. Дождь больше не лил как из ведра, только слегка моросил.
– Куда идти? – спросил я, озираясь.
– Тут недалеко, – ответила Катя и потащила за собой.
Я поднял воротник пиджака, способ согреться скорее символический, чем действенный.
Мы нырнули в одну арку, пропетляли среди колодцев, потом оказались у чёрного хода внешне непримечательного шестиэтажного дома с обшарпанными стенами, где местами штукатурка обсыпалась и явила под собой потрескавшийся кирпич.
Я честно пытался запомнить путь, но потом сдался – весь этот лабиринт обветшавших зданий никак не желал укладываться в голове. Надо будет самому поискать выходы через центральные улицы, авось тогда не буду блудить.
– Какой этаж? – поинтересовался я.
– Четвёртый. Вон там, – показала Катя, вскинув подбородок, – наши окна. Да, ты ничему не удивляйся. Нам здесь выделили жилплощадь от военшколы, дали комнату в квартире, где раньше жил какой-то стряпчий. Говорят, он подался в эмиграцию, живёт не то в Париже, не то в Берлине. Дом национализировали, прежних жильцов уплотнили. Пусть комната одна, зато большая и светлая, а ещё в ней есть печка. Военшкола выписывает нам дрова, так что зимой не мёрзнем, – улыбнулась Катя.
Я понимающе кивнул. Катю с мужем поселили в коммуналке. Так сейчас живёт почти вся страна, вернее – её городская часть.
В прошлом наша семья несколько лет провела в коммуналке, пока отцу не выделили квартиру. А до этого помню и общую кухню с несколькими газовыми плитами и график дежурств в уборной и душе.
С соседями нам повезло, мы дружили, проводили праздники вместе, отмечали дни рождения, ездили на природу, ходили на демонстрации. Быть может, время щадит нас. Мы забываем плохое, в памяти остаются лишь самые хорошие моменты, но почему-то мне кажется, что это был не самый плохой период моего детства. Хоть убей – не могу припомнить пьяных драк, склок и прочих дрязг. Как-то уживались, проявляли деликатность, при этом, как в деревне, все знали обо всех. Было что-то доброе и очень тёплое. Хотя… наверное, меня просто охватил приступ ностальгии по моему детству.
Мы вышли на лестницу, поднялись на четвёртый этаж и оказались на широкой площадке, где друг напротив друга, словно зеркальные отображения, находились две массивные двери. На каждой имелась кнопка звонка и табличка с надписью, кому из жильцов сколько раз звонить.
Катя поймала мой взгляд и ответила на невысказанный вопрос:
– Нам повезло – легко запомнить. Быстровы: четвёртый этаж – четыре звонка.
– Действительно, просто, – усмехнулся я.
– Как с соседями? Повезло? Она пожала плечами.
– Грех жаловаться. Нормальные соседи. Когда мужа арестовали, все приходили и поддерживали меня, очень сочувствовали. Даже подарили солёных огурцов.
Ключ, в отличие от моей общаги, под ковриком не держали. Катя брала его с собой. Она открыла общую дверь.
– Проходи.
– Только после тебя.
Сестра не стала спорить. Вошла первой, а я придержал дверь.
– Дверь запирать не надо, она сама захлопывается, – предупредила Катя. – Только, пожалуйста, не грохай. У меня один сосед работает сторожем – он постоянно дежурит по ночам и не любит, если его будят после смены.
– Сам такой, – понимающе кивнул я. – Сон – дело святое.
Мы крадучись прошли почти до конца коридора.
– Вот наша комната. – сказала Катя. – Посмотришь, как мы живём.
– Жду с нетерпением, – улыбнулся я.
– Обувь не снимай, я уехала в страшной спешке, не успела подмести и помыть пол.
– Боишься, что я натопчу тебе грязными портянками, – пошутил я.
Судя по улыбке Кати, эта шутка ещё не успела обрасти бородой.
– Вуаля, – сказала она, отпирая дверь.
Я не ожидал увидеть роскошные апартаменты, время, место и обстоятельства не располагали к такому. Но Кате удалось обойтись минимумом средств, чтобы сделать комнату уютной, а этот уют складывался из многих, зачастую мелких и не сразу различимых вещей: здесь подобранные в цвет обоям занавесочки, тут аккуратно заправленная кровать и клетчатый плед на диване, дорожка на полу, салфеточки на столе, какие-то вязаные штучки и прочие-прочие вроде бы мелочи, но как же они преображали это место!
– Ты молодчина, сестра! – сказал я. – У тебя здесь просто здорово! Завидую твоему мужу.
Катя улыбнулась.
– Приятно слышать от тебя, Жора, такие слова. Я боялась, что ты назовёшь мои старания пошлым мещанством.
– Ты плохо обо мне думаешь, сестрёнка.
– Так! – опомнилась Катя. – Только что хвасталась, какая я хозяйка, и совсем забыла, что гостя надо покормить и переодеть: ты ведь до нитки промок.
– С тебя самой вода течёт, – заметил я.
– Ничего страшного! С собой я как-нибудь разберусь.
– Вот и разбирайся. А я – не сахарный, не растаю.
– Ладно. Я уже поняла – тебя не переспоришь. Погоди минутку.
Сестра открыла створки шифоньера, задумчиво постояла перед ним, а потом достала несколько вещей и спряталась от меня за шторкой. И пусть сквозь неё ничего не было видно, я всё равно деликатно отвернулся. Зачем смущать сестру?
После того, как Катя переоделась – теперь на ней был домашний халат, она снова распахнула шифоньер и стала перебирать висевшие на «плечиках» вещи.
– Кажется, это будет тебе в самый раз, – наконец, определилась она.
– По-моему, это перебор, – присвистнул я.
– Так одеваются преуспевающие адвокаты или профессора.
– Ничего страшного, тебе пойдёт! – затараторила она. – Сейчас ещё с обувью что-нибудь придумаем. Этот костюм-тройка явно плохо сочетается с твоими сапожищами. Вот! – Катя извлекла из недр шкафа нечто сверкающее лаком. – Ну-ка примерь.
– Что, на голые ноги? – хмыкнул я.
– Почему! – обиделась Катя. – Я дам тебе носки.
Поскольку резинку в носках ещё не изобрели, крепился этот предмет мужского гардероба на своеобразных подтяжках. Мне ещё ни разу не приходилось иметь с такими дело, и если бы не помощь Кати, не знаю, сколько бы с ними провозился.
– Это тебе не портянки наматывать, – с усмешкой подколола меня сестра.
Я улыбнулся.
– Схожу на кухню – посмотрю, что можно придумать на обед, а ты пока переодевайся, – велела Катя.
– Слушаюсь и повинуюсь! – откозырял я.
Катя вышла.
Я переоделся и критически осмотрел себя в зеркале, висевшем на двери шкафа. Из него на меня глядел чересчур важный и лощёный тип. Добавить шляпу-котелок, взять в руки тросточку и буду выглядеть словно карикатура на буржуина из «Окон РОСТА» или свежего номера журнала «Крокодил».
Послышалась неприятная трель электрического звонка – будто включили бор – машину. Один, два, три, четыре…
Странно, кого это ещё принесло?
Скрежет отпираемого изнутри замка – это Катя пошла открывать незваным гостям.
Я прислушался. До комнаты доносились лишь отдельные фразы, смысла я не улавливал, было ясно одно: разговор вёлся на повышенных тонах.
Дверь распахнулась, вошла Катя. Её плечи вздрагивали, на глазах застыли слёзы.
– Катя, что случилось? – с тревогой спросил я.
– Они… они, – глотая слёзы, заговорила она, – пришли, чтобы сказать: у меня есть два дня на сбор вещей.
– Что это значит? – не сообразил я.
– Нас с Сашей выселяют из квартиры.
Глава 9
– Та-а-ак, – с шумом выдохнув, произнёс я. – Они уже ушли?
– Нет, – всхлипнула Катя. – Сидят на кухне, хотят, чтобы я показала им все бумаги на жильё, ждут…
– Подождут, – объявил я. – Побудь тут, никуда не выходи.
– А ты?
– А я пока поболтаю с товарищами.
С этими словами я вышел из комнаты.
На просторной кухне за столом сидели трое: бородатый мужчина в полувоенной форме, тощий юнец в студенческой тужурке и полная женщина с насупленными густыми бровями.
– Здравствуйте, товарищи, – поприветствовал их я.
– Здравствуйте, – с напряжением в голосе сказал бородач. – Простите, а кем вы будете? Не припоминаю что-то вас среди жильцов.
– Уголовный розыск, – показал я издали свои «корочки», надеясь, что они не увидят моей фамилии и того, что я работаю в другом городе.
Обыватель в большинстве привык верить на слово представителям власти, в документы всматриваться не стали.
– Тогда вы очень кстати, – обрадованно сказала женщина.
– А что такое? – хмыкнул я, догадываясь, что сейчас услышу.
Предчувствия меня не обманули.
– Мы – актив товарищества жильцов нашего дома. Моя фамилия Цимлянская, я исполняю обязанности управляющего домом. Это товарищ Быков, – она показала на бородача. – Это товарищ Иванов-Сидоров.
«Студент» со странной двойной фамилией утвердительно качнул подбородком.
– Очень рад, – с показным радушием произнёс я. – Итак, я вас слушаю, товарищи. Что привело вас сюда?
– Если вы из уголовного розыска, то прекрасно всё знаете, – удивилась Цимлянская.
Похоже, она здесь всем заправляла, а бородач и студент – не более, чем группа поддержки.
– Мне бы хотелось услышать детали, – сказал я.
– Я всё расскажу, товарищ сотрудник уголовного розыска. Муж гражданки Быстровой – Александр Быстров оказался скрытой контрой и убийцей, его посадили. На совете товарищества жильцов мы приняли решение, что семье враждебного элемента Советской власти не место в нашем доме, – заученно произнесла Цимлянская. – Общим голосованием было постановлено, что гражданка Быстрова должна освободить незаконно занимаемую жилплощадь. Товарищ Лапин из жилотдела Василеостровского района нас полностью поддержал. Это страшное расточительство – предоставлять жилплощадь врагам и их пособникам, пока другие жильцы нуждаются в улучшении условий. На исполнение решения определено двое суток. Если гражданка Быстрова не подчинится решению товарищества жильцов и жилотдела, мы будем вынуждены прибегнуть к помощи милиции.
– Понятно… Скажите, а кто претендует на квадратные метры гражданки Быстровой?
Цимлянская покраснела.
– У нас есть список лиц, нуждающихся в улучшении условий, – с некоторой запинкой сказала она.
– Простите великодушно, а вы в этот список входите?
– Не понимаю к чему вы клоните, товарищ?
– Вообще-то это вопросы полагается задавать уголовному розыску, а вы как сознательные граждане обязаны на них отвечать. А если вы не поняли, что я спросил, могу повторить: кто претендует на жильё семьи Быстровых? – с нажимом произнёс я.
– У нас много тех, кто действительно достоин того, чтобы улучшить жилищное положение, – проговорила Цимлянская. Группа поддержки закивала.
– И вы, конечно, находитесь среди этих, без сомнения, достойных товарищей? – с иронией спросил я.
Цимлянская с вызовом ответила, гордо выпятив безразмерную грудь.
– Да! Как убеждённый сторонник Советской власти, бывший председатель домкомбеда и выбранный всеобщим голосованием в актив жилтоварищества я вправе съехать с той клетушки, которую занимаю с супругом – между прочим, инвалидом! – над вонючим подвалом.
– Другими словами, вы – лицо заинтересованное, – подвёл черту я. – А теперь, пожалуйста, послушайте меня. Да, Александр Быстров в настоящее время арестован, но суда ещё не было, поэтому никто не вправе называть его контрой и убийцей до приговора.
– Вы что, хотите сказать, что наши органы следствия могут ошибаться? Странные у вас какие-то разговорчики для сотрудника уголовного розыска, – взвизгнул Иванов-Сидоров.
– А кто дал вам право заменять собой наш советский суд? – перешёл в атаку я. – На каком основании вы выносите приговор человеку? – Но… – «Студент» заткнулся, не найдя, что ему сказать.
– Это раз, – продолжил я. – А теперь – «два»: жилплощадь в вашем доме была выделена через военшколу, преподавателем которой Быстров является до сих пор – с должности, прошу заметить, его не уволили, – этого момента я точно не знал и потому пришлось блефовать. – Поскольку военшкола является учреждением Красной Армии, только военное ведомство вправе решать, кто вправе занимать ведомственную жилплощадь. Быть может, вы хотите, чтобы руководство военшколы обратилось лично к товарищу Троцкому?
Упоминание «Льва революции» разом охладило пыл троицы. Однако сдаваться гражданка Цимлянская не собиралась.
– Мы… мы тоже будем обращаться в соответствующие инстанции. Я сегодня же обращусь к товарищу Лапину. Жилотдел во всём разберётся.
– Значит так, – угрожающе насупился я.
– Мне кажется, что жилтоварищество в этом доме являет собой очаг мещан и двурушников, которые в действительности хотят нажиться за чужой счёт. И вы правильно заметили насчёт товарища Лапина. Есть смысл обратиться к нему – пусть направит комиссию для ревизии вашей деятельности. Уверен, товарищ Лапин не оставит без внимания сигнал, поступивший из уголовного розыска.
Цимлянская нервно сглотнула. Йес! Мой удар попал в точку! Для коммуналки любая ревизия и проверка – всё равно, что серпом по известному месту. А судя по фактуре этой троицы, нарушений найдут по самое не балуйся. А при желании можно накопать столько, что хватит не на один срок.
– Но мы, в уголовном розыске, не любим размениваться на пустяки, – примирительным тоном заговорил я. – И не станем тревожить и без того занятого товарища Лапина, при условии, что жилтоварищество само разберётся в собственных проблемах и не станет подменять собой наш советский суд. Товарищи, я, надеюсь, ясно изложил свои соображения?
– Да, всё понятно, – кивнула Цимлянская.
Но последнее слово всё же оставила за собой – тётка попалась на удивление настырной или чересчур сильно положила глаз на комнату Кати.
– Но, если Быстров окажется за решёткой, мы снова поднимем вопрос о законности занимания жилплощади в нашем доме гражданкой Быстровой. Пойдёмте, товарищи. У нас ещё много дел на сегодня.
Троица вымелась из квартиры. После того, как они убрались, у меня возникло дикое желание распахнуть все окна и проветрить помещение. Не люблю таких людей, хотя это ещё мягко сказано – ненавижу! Само их существование способно отравить жизнь многих.
Сегодня мне удалось разрушить их планы, но они не утихомирятся. Цимлянская заявила об этом открытым текстом. Не побоялась даже моей «ксивы» сотрудника уголовного розыска.
Я вернулся к Кате.
По выражению её глаз, я понял, что она слышала наш разговор.
– Жора, ты… Ты такой…
– Хотела сказать – упрямый, как дедушка и отец? – усмехнулся я. – Знаешь, надо уметь давать сдачи, Катя. В жизни много подлецов, которые хотят проехаться или утвердиться за твой счёт. Если спасуешь перед ними – сожрут.
– Я не смогу так, как ты, – всхлипнула Катя.
– У тебя есть муж. Он постоит за тебя.
– Но его же арестовали! – воскликнула она.
– Поэтому я с тобой, сестрёнка. Осталось выцарапать Александра из тюрьмы.
– У тебя всё получится, Жора!
– Мне бы твой оптимизм, сестрёнка! – вздохнул я. – Ты должна понимать: мы выиграли сражение, но не войну. Эти… Цимлянская и двое, что у неё на побегушках, не слезут с тебя, если Сашу не оправдают.
– Ты бы знал, как она меня бесит! – подняла взор к небу Катя.
– Не тебя одну. Уверен, что эта дама сидит в печёнках у большинства жильцов. Да, кто-то обещал накормить меня обедом… Не помнишь, кто это был?
– Помню, – усмехнулась Катя. – У тебя есть полчасика, Жора, пока я вожусь на кухне. – Если хочешь – могу помочь, – с готовностью вызвался я.
– Нет уж… Пусти мужика на кухню, так он совсем отстранит женщину от плиты. Позволь мне как хозяйке накормить моего любимого, но такого голодного брата!
– Замётано, – кивнул я.
Обед сегодня состоял из яичницы с салом. Не знаю, где Катя раздобыла продукты – в магазины мы не заходили. Скорее всего, одолжила у соседей.
Перекусив, стал собираться, спросив у Кати, что за следователь ведёт дело её мужа и где его найти.
Из Катиного объяснения вышло, что далеко идти не придётся. Мне был нужен народный следователь 3-го отделения народного суда Василеостровского района некто Иван Самбур.
Сестра порывалась пойти со мной, но я сказал, чтобы она оставалась дома.
Посмотрим, что ты за фрукт, товарищ Самбур, с чем тебя едят и можно ли с тобой сварить кашу. В прошлом мне обычно удавалось найти общий язык со следаками. Даст бог, получится и здесь. Смущало то, что, со слов Кати, этот Самбур над ней издевался. С другой стороны, в её положении всё, что направлено против её мужа, будет выглядеть сплошным издевательством.
В общем, без личной встречи не обойтись. Если нормальный мужик – вопрос порешаем. Если упрётся как баран в новые ворота (бывают и такие), подключим тяжёлую артиллерию в виде рекомендательного письма. Правда, большой уверенности в том, что питерское угро пойдёт навстречу коллегам из провинции, нет, но глупо не использовать эту возможность.
Как действовать, если не сработают оба варианта, я пока даже не предполагал. Как говорила мама: «Будет день – будет пища». Слышал, что эта фраза родилась из молитвы «Отче наш» – «Хлеб наш насущный, даждь нам днесь».
В общем, ввяжемся в драку, а там будет видно.
С такими мыслями я и отправился искать этот самый народный суд Василеостровского района.
