Ой, воробушек твоей любимой
Упорхнул с ладони в Сахалин
На свободу сопок и долин
Полетать, идеей одержимый.
Или черной ревностью гонимый
Пожелал уйти на карантин,
Далеко от холода мужчин
Оскорблений чувствами ранимый.
Улетая в пёрышках с тоской
Не найти и в кущах Сахалина
Бедному воробушку покой.
Ну а если, вылечит чужбина,
Воротись, воробушек, домой,
Тут твои и клетка, и перина.
Был дождь, и полный бар и вкус ламбруско.
Она вошла. Он предложил ей стул.
Всю ночь они болтали на французском,
Шутя, смеясь до онеменья скул.
Был день зашторенных от солнца окон
С одним лучом в оставленную щель,
Прошедшем через всю ее постель,
Чтоб рыжим цветом перекрасить локон.
Был скорый поезд и его свисток.
Солёных глаз безмолвная беседа,
Вдаль по перрону чемоданный чок.
Браслет, футболка, шорты, полукеды.
Я слышу, поднимая паруса,
Их шелест говорит – "Анастасия",
В раскрытые – врывается стихия,
И снова "Настя" – в мачтах голоса.
Под килем пишет "Настя" бирюза,
Существование – периферия
Земли была бы, в сердце не пусти я
Эти, как море ясные глаза.
Там, за бортом игривые дельфины
Ныряют в воду, каждый на свой лад,
И "Настя, Настя, Настя" говорят.
И "Настя" – имя встречной бригантины.
И только вой сирены невпопад
У сухогруза с фрахтом древесины.
Твой рот, как ягоды в сиропе вишни.
Как аромат дыхания – слова.
Глаза, коралловые острова.
В них, словно, виден бог китайский, вышний.
Пожалуйста, закрой их. Третий лишний.
Рубашки дорогие кружева
В груди натянуты как тетива,
Под ними кожи аромат гречишный.
Скажи, ты мне готова сдаться в плен?
Молчи. Не говори, если согласна.
Пусть отвечает сердце пульсом вен.
Налюбоваться на тебя с колен
Немыслимо. О, как же ты прекрасна.
Люблю тебя до смерти, Ксяоэн.
Слетелись воробьи на семена
Заброшенного сада-огорода.
Дом заколочен. Призрак садовода
Разбужен чик-чириком ото сна.
Дух вышел сесть на лавку у окна,
Как и всегда, когда была погода,
Один, потосковать ли про кого-то,
Былые помянуть ли времена.
– Скажите, птицы, где моя Варвара?
Танцует для кого она? – Для всех,
От комиссара и до сталевара.
Танцует даже дьякону, на грех.
– Давала клятву, только мне, до гроба. -
– Ну да, она и не жива, особо.
Хорошо, что у нас есть дом,
Дом необыкновенный.
Мы приходим в него пешком
С разных точек вселенной,
Оставляем скафандр в шкафу,
Мир на ключ запирая,
И садимся вдвоем в софу
Выпить чашечку чая.
Поболтаем о том, о сем,
Голос твой как лекарство
От галактики за окном
И от гиперпространства.
Поцелуями оборвем
Ближе к ночи беседу.
То,что где-то у нас есть дом,
Замечательно это.
По сэру Джорджу Дарвину, луна
Была к земле первоначально ближе.
Приливы и отливы, их вина
В смещении луны орбитой выше.
Был у луны диаметр такой:
Раскрытый зонт не закрывал собой
Диск в полнолуние и на две трети.
Скажу не как поэт, как энергетик:
Ночь освещалась в мезозой сильней,
Чем стадион под мачтой фонарей.
Гомоэректусы в ночном дозоре
Сонеты сочиняя под луной
Их высекали прямо на заборе
Не пользуясь лампадой, ни свечей.
Смотрели на луну без телескопа,
На кратеры и горные хребты,
И пели под тамтам "вало-валоба",
Возможно, под эффектом лебеды..
Дичь на костре, серебряные ночи,
По горизонту золотой закат,
Мой недвусмысленно упорный взгляд
В дикарки обжигающие очи.
Пространство между нами все короче,
Она не отстраняется назад,
И тела примитивный аромат
Обнять притягивает, что есть мочи.
Кровь в сердце бьет сильнее, чем тамтам.
В ее груди оно колотит тоже
Как стук колес по рельсовым путям.
Только луна и мы на бычьей коже.
Как хорошо, что не известен срам,
Потомкам будет делать так негоже.
Иду, пока есть улица.
Смотрю, пока светло,
Пока глаза любуются,
Пока белым-бело.
(Здесь летом ночи белые)
Зимой здесь день как ночь,
К фасадом небо делая
Приклеенным на скотч.
Не холодно, но пакостно,
И если бы не вдруг
Она взглянула радостно
Взяв сердце на испуг,
День был бы так, технический.
Теперь кричу ур-ра,
Что с нею ночь, практически,
С утра и до утра,
Безумная, игривая,
Всегда на новый лад,
Конечно, с перерывами
На чай и мармелад.
Проснешься утром. Шумный Невский,
Я гарантирую, не заглушит
Сигнальчик этой смс-ки.
Прочти ее, она гласит:
Прощай, увидимся едва ли,
Нам было хорошо вдвоем,
Но все перроны на вокзале
Пустеют со вторым гудком.
Мне на восток, тебе на север
Разводят стрелки поезда.
Но знай, что да. Конечно, да,
Ты в сердце у меня forever.
P.S. На Невском в Книжном мире,
Отдел стихов, второй этаж,
"С /71" – стеллаж,
На полке с номером 4,
Под томиком, где мой портрет
Лежит, обвязан синим бантом,
Припрятанный тебе конверт.
Найди его, в нем брошь с бриллиантом.
Нет, если бы тайком пошел за нами
Из преисподней самый главный черт,
Споткнулся бы, да об асфальт рогами,
Ничто разбить не в силах наш аккорд.
А что уж там обычный барабашка
С Разъезжей улицы, пугать мастак
Лишь парочки влюбленных, да зевак,
От старичков, и то, ему поблажка.
После обеда, каждый день почти,
Бывает, подкрадется тихо сзади,
Как гаркнет в ухо: "Можно мне пройти?!"
Так неожиданно, что даже дяди
Отскакивают в сторону с пути,
Шля барабашку вслух к такой-то мати.
Санкт Петербург. На Малой на Садовой,
Отлитые из бронзы не дешевой,
Кошак и кошечка, с карниза на карниз
Поглядывают, перемигиваясь, вниз.
Всяк божий день, как требует примета,
Чтобы удачу получить за это,
Народ булыжники метает в кошака.
Бывали случаи: прицелится рука
Огромная, с навозом под ногтями,
В мозолях-трещинах, и горсть с камнями
Как зашвырнет в него, со взмахом от спины.
Всё в кошака, и штукатурка со стены.
А кошечка смеется, мол, за дело,
Да чтобы не мотался ошалело
По крышам, по подвалам, по чужим дворам,
Парадным, чердакам, за всяческими там
То пуськами, то муськами с породой.
Вообще, тебе замечу с неохотой,
Если еще хоть раз исчезнешь на два дня,
Уйду с Садовой прочь. Всё, не ищи меня.
Ветер, ветер, пока
Не играй черепицами,
Не стучи молоточками.
Не гони вереницами,
Не гони одиночками
За окно облака.
Ветер, ветер, с утра
Листья разные-разные,
Листья желтые-красные,
Сентябрем позолочены,
Ночью дождиком смочены
Не гони вдоль обочины,
Им еще не пора.
Ветер, ветер, со мной,
С воробьями-синицами
И последними птицами,
Что скрывают под пение
В путь дорогу волнение,
Для нее, в день рождения
Эту песню пропой.
Утро. В правой руке чашечка чая,
Левая вокруг молодой жены.
Трое детей балагурят играя.
Птицы поют ошалев от весны.
Свежепостриженная лужайка
Пахнет росой и парным молоком.
Трется загривком и нежится лайка,
Лапы раскинув, да пасть с языком.
Кошка, которой, обычно, не видно,
Ну а она, все равно, где то есть,
Вышла на свет, и манерно, солидно
Продефилировала, чтобы сесть.
Солнца луч тянется к каждой крупице,
В воду, в медь флигеля, в окна домов,
В сочное поле из ржи и пшеницы,
В небо из Симпсоновых облаков,
В битум залатанной ночью дороги,
В отполированный кабриолет,
В старенький трактор колхозной эпохи,
В тех, у кого никого рядом нет
Есть истины пером не прописные,
Но высеченные рубцом в базальт:
В том месте, где кончается асфальт,
Считается, что началась Россия.
Ибо отсутствие автодорог
Уберегает от диктата власти.
Так как ее нет просто в этой части
России, тут свободный уголок.
Увязнуть в глиноторфяном замесе
Здесь не рискнет начальство в мерседесе,
Здесь мотоциклы с надписью «Урал»,
И «Жигули», раздетые до мяса,
И самоход с кабиной от камаза,
И трактора без знаков правят бал.
Здесь меряется дело на солярку
На сено и охотничий патрон,
А час потехи не на самогон,
А на гармонь под разговор и чарку,
На длинный стол и лишний табурет,
Приставленный к столу на всякий случай,
На лишний свитер, толстый и колючий,
Если замерзнет, кто легко одет.
Нежданный гость здесь как посланник бога,
Ему здесь зажигается маяк,
Если пылиться вдалеке дорога,
Или же фары ночью шарят мрак.
Каждый день 10 000 шагов
Проходить прописал мне мой врач,
Но маршрут не сказав, был таков.
Я пошел на удачу удач.
Были первые 300 шагов -
Размышления наедине
То про выброс на берег китов,
То про землеустройство в стране.
Мысли сбив кто-то взял за полу.
Это был мой давнишний сосед.
Он пришел постоять на углу
За китов в одиночный пикет.
Я побыл бы с ним вместе, но врач
Прописал не стоять, а идти.
Я услышал: "ОК, very much,
О китах поболтаем в пути."
А еще через 200 шагов
К нам прибился смешной мальчуган.
Оказался он очень толков,
У него был в кармане наган.
И студентка, в руках акварель,
А под трепетным сердцем дитя.
Оно там уже пару недель.
Она это не знала. Хотя…
И совсем пожилой гражданин,
Он когда-то был сам – китобой.
И за ним еще кто-то один,
И за ним еще кто-то другой.
Был на скейте лихой экстремал
И кумир тренировочных рамп,
Пару кличек он тут же мне дал -
"10 000 шагов", "Форест Гамп".
Разносили по городу слух
К нам ручьями стекался народ,
Мы прошли шагов тысяч до двух,
Появился вверху вертолет.,
Я с пути повернул бы домой
Уже сделав 5 000 шагов,
Только тот, кто шел следом за мной
Пристыдил за людей и китов.
10 000 шагов позади.
Впереди на дороге заслон,
О китах и не зная почти
Под присягой погон за погон.
Рыбацкая деревня. Дом на сваях
До середины съеденных водой,
Мостки – причалы в лодочных сараях
От дома в обе стороны стеной.
В одних из них распахнуты ворота,
Под потолком развешенная снасть,
Сеть на ремонте – тонкая работа,
Для пальцев солью съеденных – напасть.
Воздух в носу на вкус сушеной рыбы,
Дух мидий, позабытых день назад,
Не годные в еду и "за спасибо",
По их скорлупам мухи бороздят.
Рыбацкий кот лежит на солнцепеке,
Сморил на дрему княжеский обед,
Кефаль сверкая плещется в протоке,
Ленивому до рыбы дела нет,
Глаз не ведет, хвостом не зазывает,
Рыбешке этой кот предпочитает
Не беспокоить сон по пустякам.
Пусть перебьется что-то рыбакам.
Они бедны, состарены работой,
Обветрены штормами лица их,
Не балованы солнечной погодой
В широтах на безветрие скупых.
Едва, раз в год, улов зашедшей семги
Еще их держит в этих берегах
Застрявших, пудом соли в селезенке.
Они, как рыбы в собственных сетях.
Знать, эту жизнь так сотворили боги:
Дальневосточный краб всегда на дне,
Рыбак Дальневосточный – на волне,
Дальневосточный кот – на солнцепеке.
В России все наоборот.
Героем стать нет инструментов,
Как перед стартом самолет
Во рвах, ежах и спецагентах
На взлет не наберет разбег.
Но пилотируем Навальным
Пойдет со взлетом вертикальным.
На что способен человек?
Обыкновенный мирный блогер,
Не Шрек, не Энакин Скайвокер,
Взбил как болтушку звездный клан.
Оно все всплыло на экран.
И вот, как сериал, запоем
Мы смотрим-смотрим, сперло дух,
То, что Навальный молвил вслух,
Рожденный будучи героем.