Дмитрий Олегович Буркин
Уратмир: земная пристань
– Что, простите?! Банки?!
– Да! Банки! Упаковки, пакеты, ёмкости, контейнеры, термо‐упаковки – мне всё равно, куда вы её утрамбуете! Полтора килограмма трюфелей, десять подкопчённых осетров, четыре бутылки красного и белого вина, годов, эдак, Французской революции…
– Простите, Вы не могли бы выбрать из меню?
– Ты что, не понимаешь, страдалец? У меня нет времени. Давай там на свой вкус, постарше да подороже. Дружище, ты что, меня так и не узнал?!
– Нет, простите, Сэр, но если Вы представитесь…
– Слушай, я тот, о ком каждый новый год в журнале Форбс пишут: «Охренительно богатый человек Урала». Тот, о ком экстренные выпуски новостей всех стран выходят с заголовком: «Спаси нас Господь, этот человек хочет купить весь воздух!». И вот когда я его куплю, то первое, что я сделаю – запрещу дышать таким вот нерасторопным официантам.
– Я всё понял, Сэр! Я быстро записываю!
– Семь батонов мягкой французской булки! Ну, или какой у вас там есть хлеб? Насыпьте в пакет килограмма три самых дорогих конфет. И давай бегом, у тебя три минуты! Да, и ещё одно: вон, видишь, сидит опрятно одетый мужчина, – я указал на Вову рукой, который идиотски улыбался и помахал нам. – Вон, видишь, машет нам. Помаши ему тоже.
Помахав руками вместе с Евгением, я добавил:
– Этот человек за всё заплатит, ведь он не такой глупый, как ты. Он понимает, что когда весь воздух будет принадлежать мне, дышать смогут только избранные мною люди.
Весь вид официанта говорил о том, что Вову он, мягко говоря, считал дебилом, который должен был отвалить кучу бабла. Не знаю почему, но как только парняга ушёл, мы расхохотались. Все наши отчаянные попытки вести себя прилично и не ржать во всё горло приводили к повторению истерического смеха.
– Объясни, зачем тебе всё это, да ещё и в такой форме?!
– Скоро всё поймёшь! Подожди немного.
И действительно, скорость и качество обслуживания в этом ресторане оказались на высоте. Буквально через две минуты четыре официанта, включая Евгения, вынесли нам наш заказ в экзотической упаковке. Две закупоренные банки чёрной икры по килограмму, трюфели в целлофановом пакете, обвязанном какой–то тёмно–синей ленточкой, с подписью поставщика на французском языке. Очевидно, это были эмоции восхищения: «Ну, ничего себе! Эх, хотел бы я взглянуть в те честные глаза, которые это купят!». Подкопчённая осетрина, которую я тут же обвернул в салфетки, лежащие на столе, хлеб и хрустящие итальянские конфеты, больше напоминающие длинненькие ароматные булочки, зажатые в два бумажных пакета – всё это я мигом загрузил в свою сумку и сверху плотно придавил тремя бутылками вина, а четвёртую взял под мышку.
– Ну, что? Готова?
Увидев одобрительный кивок ошеломлённой Софии, я подскочил из‐за стола.
– Ну, а теперь, ты должна выполнить ещё два пункта. Помнишь их?
Она была втянута в ситуацию, которой предавалась даже больше, чем я. Её интерес был заметен по постоянному отблеску глаз. Я тянул Софию за руку к столику Вовы, который был в предынфарктном состоянии от содержимого сумки. Приблизившись вплотную к нему, я легко поддёрнул к себе идущую сзади Софию, чтобы предстать в том качественном ракурсе перед дядей.
– Вова, это София. София, это Вова!
После чего я моментально достал из кармана свой телефон, а не растерявшаяся, изящная прелестница смело продиктовала свой номер: «– – –3 1415 9265– – –».
Но на этом добивание зазнавшегося ловеласа не заканчивалось. По законам жанра, мне предстоял страстный поцелуй. Решительные поступки, предшествующие грядущему финальному лобызанию, выглядели очень естественными, будто мне заранее было известно, что произойдёт в конце. Но сейчас я мог сфальшивить, усматривая полное неведение того, что будет дальше. Это не так уж и просто – взять поцеловать в губы!
Действительно, это был непредугадываемый подвиг. В финальные секунды этого момента в голове прокручивалась тысяча возможных вариантов апофеоза. Ещё ни разу не прикоснувшись к ней в своих мечтах, я уже получил сотню пощёчин в мыслях. Тянуть было некуда. Её хитрый, азартный прищурившийся взгляд ставил меня в положение: «А, ну‐ка… Попробуй!». Я же не мог сделать это, не будучи уверенным в себе на сто процентов. И если бы мой поцелуй содержал хоть немного блефа или проигрышной трусости, а не мужского страха своей силы, она сразу почувствовала бы это. Но то, что она хотела проверить, отсутствовало во мне с рождения. Любые мои действия и решения всегда отталкивались от силы, чести, мужества, отваги, воли духа. И этим я каждую секунду пытался себя утешить.
Чистая, как вода из святого источника, девица смотрела на парня, который стремился быть сильным, смелым, отважным, мудрым, справедливым, честным. Это настоящее было только наше – оно было для «нас» и ради «нас». Смертность наших тел делала это мгновение бесценным – неповторимым ни вчера, ни сегодня, а исключительно сейчас. Было так, как заслуживали мы, и для «нас» по–другому и быть не могло. Её манящий хрупкий вид обострил чувства, сфокусировал зрачки и направил меня к ней.
Протянув руку с телефоном к её плечу, не отводя глаз, я немного резко приблизил к себе тайну. Наши губы оказались на расстоянии вдоха. В ней читалось покорение моменту. Пробежавшее электричество свидетельствовало о жажде ответа. Мои напряжённые губы, словно «брёвна», тупо столкнулись с её насыщенными устами. Как бы я не был уверен в себе, как бы не подбадривал себя, всё равно, получилось хуже, чем можно было представить. Мой каменный поцелуй напоминал времена Брежнева. Да, что там! Даже поцелуй нашего генсека – это высший пилотаж по сравнению с моим.
– Не убедил! Это не ты… – с этими словами в моё сморщенное лицо с левой стороны влетела жгучая и неприятная затрещина. В эту временную отсечку все мысли из моей головы вылетели. Я очень удивлённо взбодрился и посмотрел на расчудесницу. Этот хлопок по моей щеке привлёк внимание всех посетителей ресторана. Ещё секунда, и пока я не пришёл в себя, обворожительная красотка вцепилась в мои обмякшие губы своими. Время относительно меня перестало существовать. Голова кружилась…Манящий запах лилии, вкус корицы, страстные впивания «коготков» в затылок подбрасывали меня в небо и опять сокрушали на бренную землю. Я не чувствовал рук и не мог пошевелиться, а она была тверда в своих намерениях. Нежный поцелуй становился всё напористей. Я чувствовал страстный жар её тела.
Вовина нижняя губа отвисала до самого пола. Диковинная обольстительница потихоньку отрывалась от меня, прикусывая мою нижнюю губу, чем ещё чётче подчёркивала свой спесивый нрав.
– Аууу! Зачем ты ударила меня?
– Ну, я же должна узнать правду!
– А пощёчина зачем?
– Чтобы целовать тебя, а не комок неконтролируемых нервов.
– Ну, что? Всё выяснила?
– Я – да, а ты?
– Я тоже… Тогда идём?
– Да, идём!
– Надеюсь, ты на машине?
От увиденного Вова впал в пространное состояние. Я поставил на его стол бутылку вина и спешно бросился на улицу вместе с Софией.
– Ммм… «Ламба»! Жёлтая?
–Да! Нравится?
– Хороший авто! Один мой знакомый постоянно говорит, когда видит подобную машину: «Блин, за такую тачку я бы женился!».
– Значит, чтобы выйти замуж надо просто иметь «Ламбу»?
– Нет, не только. Ещё можно иметь «Мазирати», «Феррари», «Астон Муэртин»! Ещё много драндулетов есть…
После этого поцелуя мы стали довольно близки. Видя, как она смеётся, мне казалось, что мы знакомы всю жизнь и, как ни странно, это не отталкивало, а, наоборот, безумно нравилось.
– Знаешь, но такой брак будет не очень искренним!
– Зато он будет! – ответил я.
– Куда едем? – спросила София.
– Нам очень быстро надо добраться в одно место. Дорогу я буду показывать по ходу движения.
– Даже сейчас у тебя тайны?!
– Это не тайна. Это интрига!
– Ну, тогда ладно! Что медлишь? Садись, поехали!
Резко стартонув с места, мы рванули туда, где я весь город мог положить к её ногам. Резвое, но филигранное вождение затрудняло мою штурманскую деятельность.
– Что? Страшно?
– Нет, просто хочется завтра проснуться дома, а не в больнице.
– Скажи, а ты тоже бы женился за «Ламбу»?
Этот вопрос был из разряда «Рыба утонула!». Мы с улыбкой переглянулись.
– Только если цвет будет синий!
До места мы домчали за пятнадцать минут. Выйдя на улицу, я почувствовал будоражащий запах леса. Это было мое родное место, которое я чувствовал совершенно на другом эмоциональном уровне. Теплота и шарм родных просторов всегда насыщали радостью.
– Ты что, хочешь повести меня в густой лес?!
Скрупулёзный взгляд явно ожидал какого‐то подвоха с моей стороны.
– Я поняла – ты маньяк!
– Ты именно это хотела выяснить при поцелуе?
– Слушай, ну, ты что, серьёзно? А моя машина? Здесь через пять минут от неё только колёса останутся, в лучшем случае!
Софии действительно было как‐то не по себе от моей задумки.
– Вон, видишь, небольшая насыпная дорога, которая тянется вдоль леса? Справа!
Девушка развернулась в ту сторону, куда я акцентировал её внимание.
– Смотри! Видишь, к нам бежит тринадцатилетний мальчик. Его зовут Артём.
– Откуда ты его знаешь?
– Тёма – один из тех детей, которым ты так стараешься помочь, жертвуя собой…
Артёмка с открытой и искренней улыбкой подбежал к нам.
– Здорово, Уратмир!
– Здорова, Тёма! Ну, как тут на районе? Всё спокойно?
– Конечно. Уратмир, что ты сегодня принёс?!
Тёма настойчиво пытался забраться в сумку, которую я держал.
– Тёма, ты сегодня один что ли? Где остальные?
– Нет, нас сегодня семеро. Да и ты тоже не один! Это твоя машина?
С пареньком было тяжело разговаривать в силу его отчётливо цепкого интереса к сумке.
– А почему они нас не встречают?
– Ну, они вон там! Смотри! Видишь? Устанавливают важное бревно нашего укрытия. Сейчас все прибегут…
– Тёма, ты забыл первую заповедь «шалашей»! Тайные укрытия, о которых я тебе говорил, никогда нельзя делать на видном месте. Укрытие должно быть скрыто от любых глаз и противник должен очень постараться, чтобы его обнаружить, а ещё лучше, если его вообще никто не найдёт. Эх, вы! Почему вы не сделаете его где–нибудь в лесу?
Этот уместный аргумент зацепил маленького хулигана и заставил его хоть чуть–чуть прекратить носиться вокруг меня.
– Уратмир, да, я знаю! Мы и сами не рады такой постановке. Но бабушка Зина не разрешает нам заходить в лес и гулять там. Она говорит, что сейчас много нехороших людей, а она за нас отвечает.
– Ладно, Тём, беги быстрей, скажи бабе Зине, что я приехал.
Юнец рванул в угловой дом возле леса.
– Баба Зина? Тёма? Тайное укрытие? Ты хоть что–нибудь мне расскажешь? – недоумевая, произнесла София.
Мы медленно направились к калитке, в которую забежал мальчишка.
– Не переживай, скоро ты всё узнаешь. За машину вообще не тревожься. Тёма тут весь район контролирует. У него детдомовская хватка. От этого взгляда ничто не ускользнёт. Цепкий парень!
– Да уж! Доверять детдомовцу! – повествовательно произнесла девушка.
Сказанные тихо, но услышанные мною слова, просто воткнули нож в сердце. Это было омерзительно неприятно и, что совсем плохо, произнесла их та, в которой я души не чаял. Вмиг я прекратил идти. Мои скулы начали напрягаться.
– Говоришь, детдомовским нельзя доверять?! Да! Это вполне в вашем светском духе!
– Ну, ты меня не так понял.
– А ты знаешь, что слово, данное детдомовцем, стоит больше, чем любое другое! И знаешь почему? Нет? Не знаешь? Потому что каждый их день, каждая прожитая минута пропитана суровой правдой жизни. В их времени нет места пафосу и гламуру, нет забот и переживаний о близких, нет иллюзий о добре и зле. Они видят мир без преград пристрастий к своему праву выбора. До восемнадцати лет они смотрят на мир через высокий решётчатый забор детдомовской площадки. Каждая секунда их существования превращается в сражение с реалиями нашей демократии. Именно в детдоме можно увидеть всю зрелость нашего общества. Именно там эти дети перестают пытаться испытывать пустые иллюзии. И вот изо дня в день, выживая в таких неприглядных условиях, они начинают ценить две вещи. Первое – это «Правду», а второе – сделанное для них «Добро». Из этого следует, что слово, данное детдомовцем человеку, сделавшему ему добро, содержит две вещи. Первое это – «Правду», второе – «Искренность», воспитанную на двух началах – «будешь ты жить или нет».
Мои слова не на шутку зацепили Софию Премудрую, которая была подавлена.
– Нет–нет! Ты меня неправильно понял! Я не то хотела сказать… Прости!
Я знал, что её чувства искренние – без фальши. Она честна, прежде всего сама перед собой. Ведь представления о беспризорниках складывались из понятий, стереотипов того мира, в котором она воспитывалась. «Правда» и «Искренность» имели там другие значения. Её мир жил на лицемерных условиях. Если ты говорил «Правду», значит, тобой можно пользоваться и применять твою откровенность в корыстных целях. А «Искренность» приравнивалась к слабости и тебя втаптывали в землю. А высказывание Софии о доверии детдомовским, скорее свидетельствовало о недоверии ко мне, поэтому, улыбнувшись, я произнёс: «Не доверяешь мне?».
– Знаешь, есть из‐за чего! – надув губы, произнесла София.
– Сейчас ты будешь доверять мне как себе. Вон, смотри, бабушка Зина.
Мы ещё не успели дойти до калитки, а к нам навстречу семенящими шажками в вековых «лаптях» торопливо приближалась энергичная старушка, обладающая неутомимым и весёлым нравом.
– Внучек! Внучек! Здравствуй, внучек! Ну, дай бабушка тебя поцелует, – она потянула меня за ухо, обняла и поцеловала в щёку.
– Ой, вымахал! Уже взрослый парень, а бегал такой маленький, все время шалил, кукольный был, как девочка! Ну, знакомь бабушку с твоей невестой!
Бабушка Зина всегда умела заставить меня краснеть. Я резко посмотрел на мою спутницу, названную бабулей «суженой», и снова на бабушку, но никак не мог найти слов.
– Меня зовут София…
Этими словами она прямо камень с моих плеч сняла. Но баба Зина не упускала момент.
– А что, ты, внучек, так переволновался. Что, забыл, как зовут невесту.
Это был не вопрос… Баба Зина разговаривала в пустоту.
– Ну, внученька, не переживай! Уратик всегда был очень застенчивым с девушками. Ладно, пойдёмте в дом…
Бабушка взяла Софу под руку и, оставив меня позади, продолжала рассказывать ей о моей жизни в деталях, начиная с того момента, как я ещё не начал ходить на горшок. Самое поразительное было в том, что между прерывистым смехом и многозначительным хихиканьем Софийка поближе накланялась к бабе Зине и издевательски перешёптывалась с ней, тем самым демонстрируя объединение их мнений в отношении моей персоны. Общий язык был найден мгновенно.
– Баб Зин, я тут продукты кое‐какие принёс. Вытряхну их на кухонный стол?
Тут же в кухню вбежало много детей.
– Вау! Круто! Что это?
– Тёма, это то, что вы сегодня будете кушать…
– И пить это вино? – удивлённо произнёс малец с явно выраженным беспокойством в огромных голубых глазах.
– Нет, вино вам ещё рано…
Бутылки я сложил обратно. Баба Зина принялась накрывать на стол.
– Ба, не надо… У нас мало времени… Мы сейчас уходим…
– А что так?! Ты не хочешь побыть немного у любимой бабушки?
– Хочу ба, но я обещал Софии, что кое‐куда отведу её. А чтобы успеть до темноты нам надо идти сейчас.
– Понимаю, понимаю, внучек! Ну, давай, я вам хоть бутербродов нарежу, да положу своих фирменных пирожков с картошкой. Хорошо?..
Ну, даже если бы я сказал нет, то это не сыграло бы никакой роли для «Ба». Она всё равно собрала бы нам в дорогу чего–нибудь перекусить. Баба Зина не знала, что можно поесть не только то, что приготовлено дома и взято с собой, а ещё можно перекусить, например, в «фаст‐фудах». Но такое слово для неё вообще не существовало, да и никакой «фаст‐фуд» не мог сравниться с заманчиво пахнувшими пирожками «бабо».
– Блин, Баа, прости! Я без подарка! У меня совсем вылетело из головы, что у тебя день рождения!
Я действительно вспомнил об этом событии только сейчас. И тут, как показалось на первый взгляд, меня попыталась выручитьСофия. Она сняла со своего запястья драгоценный браслет и протянула его мне. Я, естественно, не понял, что это значит.
– Ой, внучек, не переживай! Зачем мне подарки! Старушка уже сотый десяток разменяла! Хватит мне подарков.
– Бабушка Зина, Уратмир пошутил, мы принесли Вам подарок!
– Что ты делаешь София?
«Ба» обрадованно развернулась к нам. Браслет был в руке Софии и делать было уже нечего. Я, натужно улыбаясь, стоял рядом. «Бабо» вытерла руки о свой милионнолетний фартук. Прищурившись и подойдя к нам, она опустила взор на браслет. В отличие от Софии, которая глупо улыбалась, я понимал, что это не лучшая идея.
– Поздравляем, поздравляем! – громким и радостным голосом произнесла София. Баба Зина взяла безделушку в руку. Все «мелкие» собрались вокруг нас, ожидая вердикта «Ба».
– Очень красивая вещичка… На, Уратмир, положи её в моей спальне к остальным. Внучек, я думала, что ты мне сделаешь что–нибудь своими руками, как во все прошлые годы. Помнишь, в десять лет ты выковырял тигра, больше похожего на круглого слона. Я храню эту драгоценность в тайном месте и никому не даю с ней играть.
Малыши, выдохнув, разбежались обратно по своим местам.
– Хорошо, Бабо! София, пойдём!
Озадаченности Софии не было предела. Вообще ничего не понимая, выйдя в коридор, девушка не сдержалась:
– Что?! Безделушка! Безделушка? Да знаешь, сколько она стоит?! Значит, какой–то кусок деревяшки, вырезанный тобой в десять лет, для неё «драгоценность!», а браслет с бриллиантами безделушка?!
Мне нечего было сказать. Я открыл дверь в комнату Бабо и взмахом руки предложил войти. Мы сразу упёрлись в трюмо. Содержимое, находящееся на нём, смогло быстро успокоить взвинченность «голубой крови». Более того, София оторопела и с трудом выговаривала слова.
– Прости! Что это?
– Где?
Мы подошли к захламлённому трюмо.
– Не может быть, да это же, это!..
Забыв о своём браслете, она тут же с упоением и восторгом знатока провела руками по огромному количеству небрежно разбросанных дорогих «безделушек!».
– Боже, это то, что я думаю?!
– Да! Это – то самое! – и я кинул её браслет в шкатулку с кучей всяких баснословно дорогих украшений, стоящую здесь же. А София никак не могла отвести взгляд от золотого яйца с часами.
– Послушай, ведь это Карл Густавович! Это то самое яйцо, которое утеряно?! А оно здесь! Этого не может быть! Это, наверное, подделка?! Да?!
После сказанного, с женским азартом к прекрасному, она обратила внимание на остальные предметы, которые находились в тусклой, надушенной томной горчинкой кипариса, с вкраплением лёгкой прохлады, пропитанной духом горделивой старины, комнате бабули.
– Я что, попала в какое‐то тайное хранилище безумно дорогих вещей? Да здесь каждый предмет составляет мировую ценность! А все драгоценности, что лежат на трюмо – сплошь знаменитые брэнды прошлого, да и настоящего!
– Теперь ты понимаешь, почему твой подарок обозвали безделушкой?
– Теперь, конечно, да! Но откуда это всё здесь? В этом доме?!
– Понимаешь, это немного сложно… И в двух словах вряд ли можно рассказать довольно ёмкую и мозаичную историю жизни. Баба Зина является представительницей одной из тех семей, которые жили здесь с момента основания нашего города. Она очень благородного дворянского происхождения. Все представители рода Бабо – самые достойные люди. Среди них и учёные, и врачи, ну, и тому подобное. Бабо сохранила их наследство до сих пор.
– А почему она не продаст это всё и не заживёт красиво?
– Вот так может думать только наше поколение. Она живёт традициями. Ценит нажитое и переданное ей предками. Если ты заметила, по меркам Бабо, она живёт очень даже зажиточно.
– Шутишь?
– Нет, не шучу. О, пропащее поколение! Ну, смотри! Бабо девяносто четыре года. Родилась она, ну, где‐то в середине тридцатых годов прошлого века в дворянской семье с древней родословной с устойчивыми традициями. На всё это ещё наложила свой отпечаток «Красная революция», вырубая под корень буржуев и имея под постоянным прицелом абсолютное большинство дворян, госслужащих, помещиков, купцов, промышлеников, ну, всех, кто хоть мало–мальски что‐то имел.
– Так вот… После масштабного подрезания, срезания и выравнивания огромной массы большого количества народа, жившего в Российской Империи, получился «справедливо» одинаковый мир, где каждый имел то, что осталось на обломках пустой, разорённой земли. И как ты понимаешь, критерием нормального советского человека в этом генезисе стал голый, нищий, недоедающий, с огнестрельным запретом на культурный слой прошлого, но искренне верующий в лозунг: «Пролетарии всех стран объединяйтесь!» человек…
– Ты хочешь сказать, что если бы в тот момент, после бессмысленного и глупого кровопролития у «выигравшего красного солдата» в его стране осталось бы больше чем «ничего», то и критерии у кричавшего: «Власть народу!», – были бы другие?
Такой острый и схватывающий ум был мне по сердцу. Но я сделал чрезвычайно удивлённый вид и уточнил:
– Ты имеешь в виду ту власть, которая подчиняет чужую волю своей и борется за свою свободу, уничтожая чужую?
– Ну, а что? Есть другая власть, другая свобода?
Мы тут же оба улыбнулись.
– Оуу! Погоди‐ка! Дай мне сначала закончить о Бабо. А потом, конечно, если ты захочешь, мы по дороге поговорим об антагонизмах воли и власти.
– Хорошо… Мальчик!
– Так вот… Бабо всё время пыталась жить так, как по своей природе не могла: носить одежду, которая была ей не по статусу; жить там, где ей было совсем некомфортно; питаться тем, что было; читать то, что можно; любить то, что нелюбимо. Это всё исходило из общего положения народа. Не она одна ничего не имела – так было везде. Но тут сразу возникают вопросы: «Везде ли? Всегда ли?». Нет! Так было возможно только в первые тридцать лет построения социализма.
После войны коллективизм наступил на те же грабли, что и индивидуализм дворянства Российской Империи. Странно, но в насыщенном дорожном потоке пристегнулись те, кто управлял танком. Что это дало людям? Небольшой, но глоток «воздуха». Он полностью выразился в Бабо. Посмотри на дом, который во время его постройки считался запредельно шиковым: в нём высокий фундамент, дорогая древесина, цокольный этаж, высокие потолки. Но заметь, нет излишеств, нет красивых узоров. Этот дом по тем временам, на нашем сленге, можно было охарактеризовать как: «Строго, дёшево, но сердито…». Посмотри и на саму Бабо! Она ходит в «лаптях», в старом разноцветном фартуке, в косынке времён а‐ля «бабушки, вечер, лавочки, сплетни, гармонист дядя Гена».
Но на самом деле Бабо не просто богата! Она сказочно богата! Она миллионерша, у которой по комнате сплошь разбросаны антикварные драгоценности уровня мирового наследия. Она умна, образована, знает несколько языков и все это прячет за маской простоты. Её огромное сердце не имеет предела доброты и скрывается за ширмой вульгарной пыли. Она смотрит на все эти годы, сохраняя горделивую осанку своей чести. Это придаёт ей почёт и вызывает огромное уважение. Такие, как Бабо смогли донести до лучших времён наследие предков, пусть и храня их не совсем аккуратно. Бабо является одним из последних представителей искорёженной, но оставшейся интеллигенции «России» прошлого века.
После этого красноречивого монолога я ожидал от Софии любого вопроса, ответа, ну, или вообще пустого пожимания плечами, но ошибся.
– Ммм, значит ты знатного рода? Может, даже граф? – серьёзно сказала она.
– Я граф? Нет! Мы с Бабо дальние родственники. Она мне двоюродная прабабушка. Это довольно весомое расстояние в родстве.
– Уратик, где вы? – позвала нас Бабо.
– Пойдём быстрее, мы уже выбиваемся из графика, – сказал я.
– У меня всё готово. Я всё сложила тебе в сумку, – проговорила Бабо.
Бабо очень хорошо знала цену времени и, если она слышала фразу о том, что надо поторопиться, она действительно не теряла ни минуты, и делала всё очень живо.
– Стой, Уратмир! А как же драгоценности? Они что, так и будут храниться здесь? Это же целое состояние! Бабулю точно кто‐нибудь ограбит!
– Успокойся. Они тут уже сто лет лежат и ещё столько же пролежат.
– Бабо! А что ты тут собрала? Ну, я же не в поход собираюсь! Ладно! Ба, а где у тебя фонарик? Мне он может понадобиться.
– Уратик, он у меня в сарае, сразу, как дверь откроешь, справа на гвоздике висит.
Я выскочил за ним.
– Да, эту дверь всё же надо починить, – подумал я, отворяя с трудом или, другими словами, переставляя старую дубовую дверь на чугунных петлях.
– Надо срочно починить или вообще поменять её…
Взяв фонарик, я тут же рванул обратно и увидел картину, которая не удивила моё и так разгневанное самолюбие: Бабо опять что‐то рассказывала Софии про меня.
– Всё! «Ба», мы пошли!
Я схватил сумку и пошёл к калитке. София спешно выбежала за мной. На улице бабушка Зина принялась нас расцеловывать.
– Ну, ба! Ну, хватит! Ну, всё!
– Уратик никогда не любил целоваться, – этими словами Бабо опять заставила меня смущённо суетиться.
– Ба, ну такими темпами Тёма истечёт слюной или начнёт есть рукава. Не заставляй детей ждать. Они и так ходили, как коты, вокруг стола, пока ты с нами возилась.
– Ой, да они сытые! Я их только покормила!
– Ну, одно дело, когда ты их кормишь обычной едой, а другое дело – икра… Всё! Мы пошли!
Мне думалось о том, как София поняла слова Бабы Зины: «Уратик не любит целоваться!». Не выдержав, я перебил пустую тишину своими словами:
– Слушай, ты это, не думай, мне нравится целоваться…
– Верю!
Тишина рассыпалась нашим смехом. Мы зашли в лес, который для меня был вторым домом. Здесь, даже после стольких лет взрослой и отлучённой жизни, я опять чувствовал себя беззаботным мальчиком одиннадцати лет.
– Знаешь, в наше время никто из родителей, дети которых жили в этом районе, даже не могли подумать о том, что отпускать детей в лес поиграть, побегать, покататься – это опасно…. Лес был моим жизненным ареалом! А теперь что? Бабо даже не даёт им сделать шалаш в лесной чаще. Я знаю каждое дерево, каждую тропинку, каждый пенёк. Знаю, где здесь гнёзда белок и орлов… И сейчас особенно, до боли, всё стало знакомо.
Я присел на корточки и взял тростинку… Перед глазами расстелились три тропинки. Одна вела через яр к большим родникам и красивым пологим водопадам, другая – стремилась прямо к «светлой роще» – так в детстве мы называли большое оголенное бездревесное пространство, находящееся в глубине лесной чащи. Это местечко было очень интересным и загадочным с точки зрения его вида и расположения. Я и мой друг Рома наткнулись на него примерно в десятилетнем возрасте во время очередной, наверное, тысячной экспедиции по исследованию нашей лесной зоны и нахождению с ней взаимопонимания. Обнаруженное нами просторное место сразу же превратилось в районный стадион для игры в футбол. Большинство парней, прознавших про лесную площадку, приходили туда играть и весело проводить время в жаркую летнюю пору. В двух шагах находилась небольшая родниковая заводь с очень чистой и проточной водой в тени лесного массива. А третья тропа, которая изначально выходила к просеке между трёх водопадов, была нужным нам сегодня направлением. Итак, наш загадочный путь лежал к пяти старым дубам.
– Уратмир, а что за дети, которые сейчас находятся у бабы Зины? Кто они? Откуда?
Я поднялся на ноги. В моей голове уже сложился невероятный по красоте путь к заветному месту в этом сказочном лесу с учётом ограниченности временных рамок и отдалённости последнего момента посещения этого лесного мира. Тем более что уже при входе в чащу были заметны особенности долгого и полного отсутствия здесь даже случайных людей.
– Это дети из районного реабилитационного центра для сирот и оставшихся без попечения родителей. Бабо проработала там всю жизнь врачом. После наступления пенсионного возраста её вытурили на заслуженный отдых. А она всё–таки решила остаться там на миссионерской основе – уборщицей. Ну, а так как ей уже не надо было платить зарплату, они и не стали возражать. Теперь каждые выходные Бабо берёт пятерых, а то и семерых детей к себе – это похоже на попечительство. И самое интересное, чтобы брать к себе ребят, она должна каждые полгода проходить обследование на дееспособность.
– Понятно… Слушай, ты точно знаешь, куда идти? У тебя такое задумчивое лицо…
– Я думал, что после того как Бабо вывернула меня перед тобой наизнанку, ты станешь мне доверять?
– Да, после бабы Зины тебе бы доверял и Иван Сусанин. Я просто не уверена, помнишь ли ты дорогу. И вообще, нам куда?
– Всё под контролем, ты сейчас находишься в руках Маугли этой дикой природы.
– Оооо! Как нескромно! Прямо так и Маугли?! Этот лес огромен! Да, и судя по заросшим травой тропинкам, люди здесь – не частые гости!
– Это правда. Дорога предстоит непростая. В моё время нам было бы проще дойти до двугорья, но оттуда всё равно пару километров пришлось бы пробираться через малопроходимые дебри.
– Да, но тут даже эти старые тропы завалены упавшими деревьями, мягкой и густой травой, здесь полно сухого хвороста. Я даже не хочу думать про место, о котором ты говоришь. Если в то время там было тяжело пройти, то что же теперь?
– Вот поэтому надо быстрее идти и меньше разговаривать! Поверь, не всё так сложно под луной. Я научу тебя быстро передвигаться по затерянным направлениям. Минут через пятнадцать ты будешь таким же «Маугли‐человеком» только женского пола.
– Ну, тогда идём, и не болтай больше!
Толкнув меня в плечо, она двинулась вперёд.
– Эй, постой, воин в платье!
– Ну, что опять?
– Сними туфли и дай их мне.
– Что? Зачем?
– Давай быстрей!
Взяв туфли, я сломал им каблуки.
– Что ты делаешь?
– Делаю тебе удобную обувь. Теперь оборви себе платье чуть выше колена. Я взял у Бабо кеды на случай, если будет совсем неудобно, но они совсем не лакшери…
– Ты что, рехнулся! Ты уже испортил туфли за десять тысяч долларов, а теперь хочешь, чтобы я порвала платье за сорок?
– Давай, рви быстрей, тебе неудобно будет передвигаться в столь длинном одеянии.
– Да оно и не очень длинное! У меня сил не хватит! Рви ты. Да я и не знаю, какая у него должна быть длина, чтобы мне было сподручней!
Подойдя к Софии, я бегло оценил длину.
– Ну, что? Рассчитал?
– Да! Вот так надо. Но мне нравится так!
Не успев ничего сказать, молодая девушка уже стояла в оборванном платье, которое лёгким движением руки превратилось из длинного в коктейльное.
– Теперь хорошо?
– Нет, ещё пару штрихов. Стой пока. Неужели тебе не нравится ощущать босыми ногами мягкую травушку–муравушку?
Я разорвал надвое тот кусок платья, который был у меня в руках.
– А это зачем?
– Много вопросов. Пора уже начать соображать. Сядь на это дерево и выставь мне ногу.
Обмотав ей стопы по типу портянок для устойчивости, я надел на неё спортивный вариант модельных туфелек.