Дмитрий Шептухов
Переплыть Байкал и замереть
К этому времени должно было быть пройдено девять-десять километров. Такое отсутствие скорости фактически гарантирует, что я не смогу доплыть до противоположного берега. Чем дольше ты в холодной воде, тем ближе к краю своих возможностей.
Рациональными причинами черепашьего хода могут быть низкие температуры и течения. Но холод я пока держал, противотоков не замечал и скорость сквозь транс чувствовал высокую. Так что мне кажется причина тихого хода в другом – в том что мой расчётливый разум не способен постичь. Байкал не пропускал и игрался со мною своими шаманскими забавами.
Ладно, плывём дальше, но дальше – хуже. Начинает бить опасная короткая волна, которая здесь так характерна. Эта волна еле заметна с борта корабля, но когда ты в воде, она непредсказуемо лупит, сбивая отлаженную ритмику гребка. К хлёстким и хаотичным ударам невозможно приноровиться. Волны выбивают плечи, заполняют рот водой, перекручивают и ставят на ребро. Безнадёжно пытаюсь двигаться будто бы в жидком вихреобразном пластилине. Бурлаком упорно продолжаю пробиваться сквозь ледяные удары Байкальского хлыста, бодрясь тем, что каждый гребок приближает меня к цели. Через полчаса, вымотав и разбив мне плечи, озеро зачехлило свой хлыст, и волна отступила.
Вместо облегчения стало совсем плохо, и я практически встал. Технику и ритм держал, руку вкладывал правильно и кистью цеплял воду, но продвижение было минимальным. Я как подлёдная рыба стал жадно хватать воздух ртом на каждый второй гребок. А вот это уже совсем дурной признак.
Продирался каждый километр аж за 25-27 минут. Я плыл медленнее, чем плаваю брасом, хотя прошло каких-то три с половиной часа. На предыдущих ультра марафонах усталость лишала меня скорости не раньше чем, через пять часов, а тут такое.
Вдобавок я стал промерзать. Стартовые шестнадцать градусов здесь повысились до восемнадцати, что вообще шикарно. Но Байкал не так прост.
Во-первых, тебя постоянно обдают непредсказуемые ледяные протоки, а там по ощущениям градусов восемь-десять.
Во-вторых, тёплая вода только верхние сантиметров сорок, ниже холод и ты попадаешь в капкан. Остановка на еду, где хочется побольше отдохнуть, но переходя в вертикальное положение, нижняя часть стынет. Чем больше отдыхаешь, тем глубже мёрзнешь. Идея отлежаться горизонтально меня почему-то не посещала, Байкал забрал разум.
Да, и ещё мне очень повезло с кораблём. Он большой и заметно его хорошо метров с четырёхсот, а дальше он не отплывал. Однако в его габаритах была и проблема. Глубокой осадкой судно рассекало тёплый слой воды, оставляя за собой широкую ледяную трассу, в которой плыл я. Конечно, я уходил с траектории, но это было не сразу и приходилось много двигаться в стылом шлейфе. Байкал в этом месте больше согревал сталь корабля, чем пловца. В итоге меня налётами стал передёргивать общий озноб, сперва редко, затем чаще и чаще.
В какой-то момент почувствовалось, что эти ознобчики вот-вот сольются в один единый. Если они синхронизируются, то начнёт колотить с амплитудой в десяток сантиметров. В таком состоянии даже на борт подняться самостоятельно очень сложно, не то что плыть. Так что это гарантированный конец заплыва. Если честно, я уже хотел, чтобы это случилось. Сил плыть дальше не было.
Край рукава стёр запястье до крови, правое плечо гудело, а левое оперированное уже трещало. Судорогой схватывало заднюю поверхность бедра. Боль скакала по всему телу, и когда начинало сильно ломить трапецию, то чтобы не чувствовать её, я ждал пока в другом месте заболит ещё сильнее. Поочерёдно болело всё: шея, печень, поясница и даже лоб от холода.
Еда давно уже не лезла, и приходилось на каждом пит-стопе трамбовать в себя несколько глотков горячей каши. Дело в том, что я всегда шаманю концентрат из трёх равных компонентов: сухая детская каша, протеин и витарго. Это проверенный вариант для дальнобоя. Я же не нашёл на месте детской каши, пришлось заменить её манной крупой. Вот этот вкус манки сперва нравился, затем стал невыносим. Спасала тёплая выпаренная кола, но как назло её взяли мало и пришлось экономить каждый глоток.
Максим и Дмитрий по очереди выходили на корму посмотреть на кормёжку. Их взгляды были одинаковыми, так смотрит заботливый конюх на подыхающую кобылу. Она точно не жилец и надо бы прибить, чтоб не мучилась, но совестно прибивать, ноздри у неё ещё раздуваются. Так, неловкость, победив жалость, определила продолжение пути.
Следующие два часа были самыми трудными в моей жизни.
Я плавал из Питера в Кронштадт, где финишировал на ощупь в полной темноте в два часа ночи.
Я беспомощно болтался в Дагестане в семи километрах от берега, с полностью выбитыми плечами.
Я первым в истории переплывал Уссурийский залив, а это тридцать два океанических километра. За эти же два Байкальских часа я хапнул в разы больше страданий, чем за все мои прежние ультра дистанции вместе взятые.
